Текст книги "Маленький Бизон"

– Был ли ты внимателен? – Вождь пронзил посланца острым взглядом. – Всё ли ты замечал, хорошо ли следил за выражением их глаз, подставлял ли ухо, ловя их перешептывание, не дал ли себя обмануть? Можешь ли ты поручиться, что кроу не готовят нам какую-нибудь западню, а искренне хотят мира?

– Я был чуток, прислушивался ко всему. Кроу хотят мира.

– Хау! Хау! – удовлетворенно сказали воины.

До большой излучины Раковинной реки было полтора дня пути. Мы прибыли туда под вечер следующего дня. Кроу еще не было. Мы выбрали над рекой широкий луг. На нем, в надлежащем отдалении друг от друга, могли поместиться оба многолюдных лагеря. На этот раз мы меньше обращали внимания на меры предосторожности, а заботились о том, чтобы использовать близость воды, набрать топлива и задать корм коням.

На следующее утро наш патруль на южном взгорье донес: приближается многочисленная группа людей. Вороны-Окоток* двигались к нам в обычном порядке и в полном спокойствии, как будто нас, их прежних врагов, не было поблизости. Мы были рады этой мирной обыденности, но нас удивила одна подробность: все кроу – мужчины, женщины и дети – были по-праздничному разодеты. Лица мужчин были раскрашены в яркие цвета; они были великолепны в своих головных уборах из орлиных перьев, а некоторые особенно прославленные воины надели длинные плащи из таких же перьев. Этим праздничным убранством Вороны-Окоток хотели подчеркнуть торжественность момента, показать нам свое уважение. Такие явные знаки почета и вежливости со стороны недавних врагов очень порадовали нас и наполнили гордостью.

Вождь Шествующая Душа выслал навстречу кроу посланцев, которые должны были указать гостям место для их лагеря на другом конце луга. Попутно наш вождь велел нескольким разведчикам выследить, не находится ли среди прибывших Рукстон и его шайка. Вскоре кроу раскинули лагерь, а разведчики донесли, что ни Рукстона, ни его людей среди кроу нет. Это нас успокоило.

После полудня на середине луга, между обоими лагерями, развели большой костер. К нему собрались старейшины обоих племен в сопровождении всех воинов. На нас тоже надели праздничные наряды. Когда все сошлись и уселись на землю напротив друг друга, это было такое красивое зрелище, что я вот уже много лет с волнением и восторгом вспоминаю этот необычный день.

Детям было позволено слушать, как проходит общий совет. Во мне боролись спорные, противоречивые чувства. Воронов-Окоток, наших давних и заклятых врагов, мы не представляли себе иначе, как злобными чудовищами, лишенными всяческих человеческих черт. Мы не могли подумать о них, не вспомнив тут же о постоянной опасности, о грозящей смерти, о скальпах, снятых с вражьих голов. А теперь я видел кроу в нескольких шагах от себя – они были совсем другие. Это были нарядные, приятные люди, державшиеся с достоинством – ничуть не хуже нас самих. Право, трудно было поверить, что это те страшные кроу, которых мы так боялись.

Совет длился недолго и протекал в соответствии с освященными временем обычаями. Говорили только оба вождя. Сперва слово взял вождь кроу. В ответ Шествующая Душа обратился к нему со следующими словами:

– Мы были неразумными – мы, черноногие, и вы, кроу: воевали друг с другом всю свою жизнь. Враждовали между собой и наши предки. По какой причине? Разве потому, что мы одного цвета кожи?.. Сегодня прозрели наши глаза – тропу войны надо затоптать навсегда. У нас есть одна общая тропа – бороться против грабежа белого человека. Пока будет всходить на востоке солнце, а трава расти на земле, пока мы будем в силах стоять на ногах, до тех пор ничто не омрачит нашего мира с Воронами-Окоток. Если бы вы не были так мужественны, наше племя и дальше бы воевало с вами. Но вас жаль убивать. Мы ценим вас, как своих собственных воинов. Выкурим же «трубку мира»!

Шаман Кинасы приготовил большую обрядовую трубку, вылепленную из красной глины, разжег ее и подал Шествующей Душе. Вождь потянул один раз и передал трубку вождю кроу. И так, поочередно, курили ее воины черноногих и воины кроу.

Во время этой длинной заключительной церемонии нам, ребятам, стало скучно. Сильный Голос потянул меня за руку, и мы пошли в сторону лагеря кроу. Там мы стали искать нашего друга, Черного Мокасина, и нашли его на лугу, возле реки. Мальчик обрадовался, увидев нас, и начал что-то рассказывать о нас взрослым, стоявшим неподалеку. Видимо, это было что-то похвальное – воины группы Окоток с уважением, крепко пожали руку мне и брату.

– Что они такого нашли в нас? – потихоньку спросил я у Сильного Голоса.

– Наверно, Черный Мокасин рассказал о том, что я убил в прошлом году бизона… – ответил мне брат, полный гордости.

– А-а-а… Да, это так, – подтвердил я.

Сильный Голос уже хотел с помощью знаков описать воинам группы Окоток все это приключение с бизоном, но не успел: их позвали к костру совета. Теперь у нас было много свободного времени, и мы спросили Черного Мокасина о причине таких сердечных рукопожатий, которыми обменялись с нами взрослые воины.

– Ты, наверно, разболтал им о моем бизоне? – покровительственно бросил брат.

– Не-е-ет… – возразил Черный Мокасин. – Они пожимали вам руку потому, что неделю назад вы первыми отнеслись к нам хорошо. С этого и началась дружба наших племен.

– Только-то? – отозвался Сильный Голос, и на лице его отразилась досада.

Но это была маленькая тучка, и она быстро исчезла. Весело смеясь, мы пошли с Черным Мокасином и другими ребятами группы Окоток в наш лагерь. Женщины уже готовили обильное угощение: после церемонии с «трубкой мира» предстояло общее пиршество с танцами воинов. По пути в свой лагерь мы спросили наших новых товарищей, что сделали кроу с Рукстоном и его шайкой.

– Наш вождь прогнал его! – ответил Черный Мокасин. – Он сказал белому, что воины пристрелят его, если он еще раз появится в нашем лагере.

– Хорошо сказал ваш вождь! – заявили мы.

До самого конца этого счастливого дня мы радовались и веселились, досыта ели, прислушивались к интересным рассказам взрослых и смотрели на их танцы. Мы жадно впитывали в себя прелести свободной жизни в прериях…

НА ПОВОРОТЕ ТРОПИНКИ

Общее веселье по поводу примирения двух враждовавших племен продолжалось до поздней ночи, но к восходу солнца ребята все уже были на ногах. Выкупавшись в реке и наскоро проглотив возле вигвама завтрак, Сильный Голос и я опрометью помчались в лагерь кроу, где нас уже ждал Черный Мокасин.

Друг провел нас по лагерю и показал интересные вещи. Кроу были богаче нас, черноногих. У них чаще бывали белые торговцы и снабжали их товарами из далеких городов. Отец Черного Мокасина был рядовым воином, но у него была десятизарядная винтовка и блестящий новенький шестизарядный револьвер. Это прекрасное оружие мы брали в руки и даже пробовали целиться.

Но и нам удалось похвастаться кое-чем. Я шепнул брату:

– Покажи им книжку Фреда!

Сильный Голос тут же пригласил ребят из группы Окоток к нам в лагерь и обещал показать им такое, чего они еще никогда не видели.

Придя в наш вигвам, я с большой гордостью вынул из кожаной сумки свой букварь и открыл первую страницу с картинкой. Мы даже не ожидали, что это произведет такое сильное впечатление на наших гостей: глаза у них загорелись, они были поражены. Мы начали наперебой объяснять разные сцены из жизни американцев, всячески похваляясь знаниями, почерпнутыми из рассказов Раскатистого Грома. Кроу все это очень понравилось. Я рассказал им и о своей дружбе с Фредом, не забыв упомянуть о том, что когда-нибудь поеду к нему и увижу города белых людей. Не забыл я и о Пононке, представив его великим героем, вытащившим меня и Фреда из Миссури. Все гладили Пононку, а верный мой друг держался с достоинством, словно понимал наши слова.

Мы довольно долго сидели на одном месте, пора было и порезвиться. Ребята из группы Окоток решили показать нам свое умение стрелять из лука. Сбегав к себе в лагерь, они принесли луки и стрелы. И тогда мы предложили устроить общую охотничью вылазку в овраг, который врезался в равнину на расстоянии километра от лагеря. В овраге росли деревья и густые кусты, там мог оказаться дикобраз или другой небольшой зверь. Кроу охотно согласились.

Мы тронулись туда в сопровождении Пононки и двух других собак. Путь к оврагу проходил через луг, на котором паслись наши кони. Увидев, как их много, ребята группы Окоток удивились.

– У нас не так много лошадей, – заметили они, впрочем, без зависти.

– Мы богаты лошадьми еще с весны, – ответил Сильный Голос. – Какая это была красивая ловля в Скалистых горах!.. У каждого нашего воина – по нескольку коней…

– И у меня есть буланый! – вмешался я.

Охоту начали со стороны реки, к которой подходил овраг. Пробирались через заросли, собаки рыскали впереди, принюхиваясь к следам. Мы уже довольно далеко отошли от реки, когда вдруг услышали ожесточенный лай.

– Кого-то нашли! – радостно воскликнул я.

Что было духу помчались мы с братом и Черным Мокасином. Собаки продолжали лаять. Вдруг Сильный Голос резко остановил нас и стал прислушиваться.

– Пононка очень странно лает! – заметил он. – Видно, нашел что-то необычное… Может быть, это медведь?

И в самом деле, Пононка захлебывался от ярости в нескольких десятках шагов впереди нас. Две другие собаки вторили ему. Сквозь густые заросли мы ничего не видели, но ясно слышали треск ветвей.

– Подойдем поближе, но осторожно! – предупредил брат.

Мы крались от куста к кусту и вдруг остановились как вкопанные: невдалеке раздался крик человека. Через минуту он донесся снова, и, несмотря на оглушительный лай собак, мы ясно услышали: кто-то кричал по-английски.

– Рукстон! – испуганно прошептал Черный Мокасин.

– Бежим! – закричал брат.

Мы опрометью бросились обратно к реке. Едва мы сделали несколько шагов, как сзади раздался выстрел, вслед за ним – еще и еще. В овраге эти выстрелы звучали оглушительно. Вдруг Черный Мокасин застонал и свалился на землю.

– Его убили! – услышал я крик брата.

Он подскочил к Черному Мокасину, поднял его и с трудом взвалил обмякшее тело мальчика на спину. Бежать Сильный Голос не мог: он и так шатался от тяжести.

Оглянувшись назад, я заметил белого человека с карабином в руках – он преследовал нас. Ребята продолжали мчаться по оврагу к реке. Я изменил направление и бросился в сторону. Прячась среди кустов, я добежал до края оврага и стал карабкаться по склону. Подъем был крутой, но я хватался руками за траву или просто за землю и быстро взбирался вверх. Кустов здесь росло меньше, и я оказался почти на виду. Снизу раздалось еще несколько выстрелов. Одна из пуль ударила в землю рядом со мной, подняв маленькое облачко пыли… Я рванулся вперед. Еще несколько шагов – и я уже был наверху!

Отсюда хорошо был виден наш лагерь. Я стал кричать во все горло, чтобы поднять тревогу. Но выстрелы в овраге и без того уже обеспокоили людей. Среди вигвамов сновали воины. Я остановился у самого края оврага и продолжал кричать не своим голосом…

– Go back! (Назад!) – послышалось внизу. – Go back!.. – узнал я голос Рукстона.

После этого в овраге все смолкло.

Послышался топот лошадей со стороны нашего лагеря – это приближались воины. Я взбежал на холм, чтобы им было лучше видеть меня, и начал махать руками.

– Там! Там! – кричал я, показывая направление, в котором уходил Рукстон.

– Что? Что «там»? – спросил ближайший воин, спрыгивая с коня.

– Он, он!

– Да кто «он»?

– Рукстон!

– Где остальные ребята?

– Убежали в сторону реки… Черный Мокасин убит…

Воины спустились в овраг. Одни повернули к реке, другие бросились в противоположном направлении – преследовать Рукстона.

Воинов прибывало все больше. Уже и со стороны лагеря кроу появились всадники. Некоторые вообще не приближались к оврагу, а мчались прямо в прерии, чтобы отрезать Рукстону и его сообщникам путь к бегству.

Я снова спустился в овраг. Несколько всадников осматривали кустарник. Один из них подозвал меня.

– Смотри! – издалека показал он рукой на какой-то предмет, лежавший около кустов, а сам поехал вслед за товарищами.

То был мой любимый Пононка. Голова собаки была прострелена. У меня потемнело в глазах. Я сел на землю, обнял окровавленную голову верного друга и горько заплакал. Остекленевшие глаза Пононки были широко открыты. Когда пес был жив, в этих добрых глазах отражалась вся его верность и привязанность ко мне. Теперь у меня было только одно слабое утешение – сознание того, что храбрый Пононка погиб геройской смертью, защищая нас, ребят. После Косматого Орленка я потерял еще одного друга, и всё от рук тех же самых людей…

Наплакавшись вдоволь, я двинулся по оврагу в сторону реки. На берегу я застал брата, родителей и многих других людей из обоих племен. На земле неподвижно лежал Черный Мокасин, но в глазах его теплилась жизнь. Пуля пробила ему правый бок. Кинасы заливал рану настоем из трав.

Мальчика перевязали, положили на носилки и отправили в лагерь. Люди говорили, что он поправится,

Через несколько часов воины вернулись. Только исключительная удача могла позволить Рукстону и его сообщникам спастись бегством. Но этого не случилось. Правда, у американцев были неплохие кони, но у нас оказались более резвые скакуны. И это предрешило исход погони.

В прерии беглецов легко догнали. Окруженные, они еще продолжали отстреливаться, прячась за трупы своих убитых лошадей.

Взбешенные воины не обратили внимания на огонь и начали яростную атаку. Несколько наших были ранены. Убитых, к счастью, не оказалось ни одного. Рукстон и его сообщники были изрешечены пулями. Их постигла заслуженная кара.

Четверо всадников на длинных лассо приволокли тела убитых конокрадов и положили их на лугу, между обоими лагерями, в том месте, где вчера происходило мирное торжество. Мы с братом сразу помчались туда. Белых бандитов долго волокли по земле; их одежда была изодрана, тела забрызганы грязью.

С отвращением глядел я на Рукстона. Лицо его заросло рыжей бородой, как в ту далекую памятную ночь, когда он, пьяный, целился в моего отца из револьвера. Долгие годы я испытывал чувство омерзения и страха, как только мне случалось видеть человека с такой бородой.

На совете, созванном старейшинами обоих племен, было выяснено, что Рукстон и его шайка бродили здесь с недобрыми намерениями. Должно быть, они хотели увести лошадей, но, обнаруженные случайно в овраге, начали стрелять в нас, детей. Убийство конокрадов было оправданным актом защиты и справедливой карой. Вожди решили отметить это событие танцем Победы в тот же вечер.

То был последний большой танец Победы в нашей истории. Многочисленные костры освещали луг, вокруг них вертелись полунагие воины, раскрашенные в боевые цвета. Грохот барабанов разносился по всей долине; он заставлял живее биться сердца не только танцующих воинов, но и женщин и детей. Некоторые пили водку, но и те, что не пили, тоже были словно в опьянении.

Я с несколькими ребятами взобрался на холм. Мы уселись на траве. Как зачарованные глядели мы на живописное зрелище. С одной стороны блестели огни костров, звучал колдовской ритм барабанов, мелькали силуэты танцующих воинов и слышалась песнь Победы; с другой стороны лежала погруженная в темноту прерия. Это была безопасная, дружественная прерия, в ней уже не было ни одного врага, ничто больше нам не угрожало. Таким привлекательным рисовался мне и моим товарищам в ту ночь наш индейский мир. Я глубоко чувствовал его красоту, хотя сердце мое и сжимала скорбь о Пононке…

На следующий день к нам приехали несколько сородичей из северной группы черноногих. Они привезли чрезвычайной важности сообщение от Ниокскатоса, которого в последнее время мы считали своим главным вождем. От имени всего племени Ниокскатос подписал с канадским правительством договор, по которому уступал Канаде всю нашу территорию и соглашался перейти в резервации. Главный вождь требовал, чтобы мы прибыли на север и перешли в подчинение канадских властей.

В наших жилах еще горячо билась кровь после вчерашнего танца и песни Победы. Первым нашим откликом на ошеломляющую весть было возмущение и порыв к бунту: по существу, Ниокскатос не имел права распоряжаться нашими владениями без нашего согласия. Нет, мы не покоримся, не отречемся от вольной жизни в прериях!.. Но тут же возникали сомнения: как жить дальше, где найти средства к существованию? Ведь уже целый год мы не видели ни одного живого бизона, даже его следов, и олени тоже исчезли…

Наши старейшины попросили кроу прибыть к общему костру на беседу. Когда все сошлись и выкурили в полном молчании свои трубки, наш вождь Шествующая Душа рассказал о требовании Ниокскатоса и спросил кроу, что они думают об этом.

Вождь кроу быстро ответил:

– Наше племя уже несколько больших солнц назад покорилось американским властям и живет в резервациях. Только мы, группа Окоток, продолжаем свободно кочевать по прериям. Еще недавно в прериях были бизоны. А теперь где они?.. Остались от них только иссушенные ветрами черепа да рассыпавшиеся кости. Мы надеялись, что у вас на севере еще есть добыча…

– Уже год, как мы не видели бизонов.

– К осени, – продолжал вождь группы Окоток, – мы переходим в резервации. Иного пути у нас нет. Дети начинают голодать. Белые люди вторглись в наши охотничьи угодья. А в ваши разве нет?

– Вторглись и в наши.

– Мои люди вернулись сегодня утром с охоты. На расстоянии половины дня пути отсюда они видели множество белых людей. Снова по прерии тянется огромный караван поселенцев.

– Значит, кончились дни нашей охоты и свободы?!

На это восклицание Шествующей Души никто не ответил. Все в полном молчании неподвижно глядели на огонь костра. Костер, верный друг индейцев, свидетель их радостей и забот, не мог поведать, каково наше будущее.

На следующий день мы, повинуясь зову Ниокскатоса, медленно тронулись на север.

СМЕРТЬ СИЛЬНОГО ГОЛОСА

Это было печальное путешествие. Вождь Шествующая Душа оказался прав: кончились дни нашей охоты и свободы. Белые поселенцы, как саранча, из месяца в месяц захватывали наши земли. Двигаясь на север, мы пересекали прекрасные родные долины и потоки, но, вместо того чтобы, как прежде, найти там отдых, мы встречали на берегах рек толпы спесивых и самонадеянных колонистов. Люди эти опутали самые плодородные наши земли заграждениями из колючей проволоки и, едва завидев нас, хватались за оружие.

Запальчивая и порывистая наша молодежь рвалась в бой, ей не терпелось начать войну и отомстить. Старые воины с трудом сдерживали молодых, так как были убеждены, что ничто уже не сможет изменить ход событий в прериях, а искать спасения в оружии значило лишь рисковать полным истреблением племени.

Во время похода старшие собирались каждый вечер у костров, обсуждали вопросы войны и мира, свободы и подневольной жизни в резервации. Мы, ребята, забирались на ближайший холм и размышляли о своей судьбе. С наступлением ночи холод давал себя знать, мы усаживались потеснее и грели друг друга своими телами.

– Родители воспитывали нас воинами, учили быть достойными наших предков.. – рассуждали ребята постарше. – Неужели все это впустую? Неужели мы должны стать пленниками белого человека?

Возвратившись с холма, мы спрашивали наших отцов, будет ли война.

– Нет! – с яростью отвечали они. – Будем есть мясо коров!

Осенью канадские власти выделили нам резервацию к северу от Молочной реки. Мы должны были отправиться туда и жить там, как звери в клетке: нам запретили переступать строго установленные границы резервации. Голод заставил нас принять эти жестокие условия. За прошедшее лето мы мало добыли зверя, которого распугали пришельцы, а в резервации нам обещали выдать продовольствие – коровье мясо.

Из опыта других племен наши родители уже знали, чего можно ожидать от жизни в резервации, но все-таки они не предполагали, что принудительное бездействие может превратиться в такой страшный кошмар. Прежняя жизнь свободного индейца состояла из длинной цепи увлекательных приключений, постоянных неожиданностей, трутной борьбы за существование, а тут внезапно исчезли все эти возбудители жизненной энергии. На долгие годы краснокожего человека придавило томительное прозябание, тоска и мертвящая скука. Мир его представлений рухнул, все словно пошатнулось, затянулось зловещей мглой.

Нас настойчиво толкали на «тропу белого человека», но это еще более усиливало нашу отрешенность. Белые миссионеры были щедры на бесконечные нравоучения о боге белых людей, они выражали подчеркнутое отвращение не только к нашей вере, но и ко всем нашим привычкам и обычаям, которые были нам так дороги и неразрывно связаны со всей нашей жизнью. Миссионеры унижали нас на каждом шагу, а с опытными, заслуженными воинами, великую жизненную мудрость которых мы хорошо знали, они поступали как с несмышлеными ребятами.

Наш бог, если подводить его под европейские понятия, жил в прериях и лесах, где мы знали каждую тропу. Мы верили, что он окружает нас всюду, что он – душа деревьев, животных, зверей, озер, рек и гор. Кто из нас хотел приблизиться к Великому Духу, тот выходил в прерию или к реке и там оказывался в непосредственной близости к нему. Теперь мы начали говорить о новом боге, но никто не мог твердо указать, где именно он находится. Новый бог, говорили нам, велит якобы платить добром за любое зло. Значит ли это, что мы должны любить белых захватчиков, которые безжалостно сгоняют нас с наших же земель? Или делиться с ними порохом и пулями, когда они из-за протянутых колючих заграждений предательски стреляют в нас?

Нас всячески унижали. Приказали остричь длинные волосы – гордость каждого воина. Велели переодеться в европейское платье, в котором индеец выглядит смешно, как чучело. Запретили раскрашивать лицо.

Почти в самом начале нашей жизни в резервации открылась школа. В наших глазах она тоже стала символом власти белого захватчика и потому была встречена недоброжелательно не только родителями, но и детьми. В нас прежде всего говорило чувство сопротивления. Однако отдельные люди нашего племени уже давно начали понимать, что знания необходимы человеку.

Среди своих ровесников я был исключением: я не мог дождаться, когда меня пошлют в школу. Она не внушала мне никакого отвращения, – наоборот, я испытывал радостное волнение. О причинах этого легко было догадаться: букварь, подаренный мне Фредом, вызывал во мне лихорадочную жажду знания. Я часто рассматривал ярко раскрашенные картинки из жизни белого человека, и все сильнее хотелось мне узнать побольше о далеком и неведомом мире белых. Вот уже несколько лет я жил под влиянием этой волнующей книги.

В миссионерской школе нашей резервации мне повезло. Я был понятливым, учительница постоянно отмечала меня. Через несколько месяцев я уже говорил по-английски, кое-что читал, а букварь Фреда знал наизусть. Кроме чтения, письма и арифметики, нас, мальчиков, учили еще обрабатывать землю. Мужчины нашего племени никогда не стали бы копаться в земле – это была исключительно женская работа. И как стыдились мы теперь своих лопат! Когда кто-нибудь из взрослых воинов проходил мимо школьного огорода и заставал нас за этой работой, мы были готовы провалиться сквозь землю.

…Минуло два года ученья в подготовительной школе. Однажды агент нашей резервации получил предписание выслать в Карлисль, штат Пенсильвания, двух способных учеников. Там была школа повышенного типа, с интернатом для индейских детей всех племен. Выбор пал на меня. Второго мальчика пока не нашли.

– Ты хочешь ехать и продолжать учиться? – спросил меня агент в присутствии моих родителей.

Выезд в Карлисль означал разлуку с ними на несколько лет.

– Хотел бы… – ответил я, – но вместе с братом Сильным Голосом.

Это было невозможно, хотя бы уже потому, что Сильный Голос не собирался покидать родной край. Брат рос крепким юношей. В нашем племени мало было таких прекрасных наездников и стрелков, как он, но к ученью его не тянуло.

Я уехал. Вдалеке от своего племени, живя за несколько тысяч километров от него, я на долгое время потерял всякую связь со своими родными и сильно тосковал.

Во время моего отсутствия на наше племя обрушились новые тяжкие удары судьбы. Но лишь много, много позже узнал я о событиях, трагическим героем которых стал мой брат Сильный Голос. Мне уже было пятнадцать лет и я успешно окончил несколько классов, когда пришла эта весть.

Королевский конный корпус полиции в Канаде – уже упоминавшийся Royal Mounted – арестовал брата за то, что он самовольно подстрелил вола. Животное было собственностью властей, но Сильный Голос об этом не знал. Он был уверен, что вол был в числе скота, выделенного нашей семье на питание.

Брата заковали в кандалы и привели на полицейский пост в Дьюк-Лейке, в нынешней провинции Саскачеван Комендант поста, капрал Диксон, желая нагнать на арестованного побольше страху, заявил ему: «За убийство вола ты будешь повешен». Молодой индеец ужаснулся до глубины души, но не потерял мужества и решил защищать свою жизнь до последнего дыхания.

На ночь узника приковали к большому железному ядру и оставили в дежурной комнате. Брат лег на пол, закутался в одеяло и притворился спящим. В этом же помещении до полуночи дежурил капрал Диксон, потом его сменил помощник. Полицейский дремал и нес дежурство спустя рукава. Сильный Голос зорко следил за ним из-под одеяла, и, когда полицейский положил голову на стол, юноша поднял ядро, потихоньку подполз к столу и ключом осторожно открыл замок, запиравший кандалы. Он выскользнул из комнаты – и был таков!

Почти не отдыхая, он пробежал свыше двадцати километров, перед рассветом добрался до родного лагеря и вошел в вигвам родителей.

– Конная полиция сказала мне вчера, – заявил он отцу, – что меня хотят повесить за убийство вола. Никогда они меня не повесят! Прежде чем погибнуть, я буду сражаться!

Отец дал ему двух коней и карабин с большим запасом пороха и пуль. Взяв с собой юную жену, брат помчался на север.

Спустя час явилась погоня – полицейские. Канадская конная полиция отличается прежде всего настойчивостью в преследовании своих жертв, почему-либо признанных преступниками. Вахмистр Кольбрук и некий метис-разведчик, находившийся на службе у полиции, отыскали следы беглеца и, как пиявки, присосались к ним.

После нескольких дней погони преследователи услышали в дикой, безлюдной местности отголосок далекого выстрела. Пришпорив коней, они спустя несколько минут увидели на поляне индейца, поднимавшего из травы подстреленную лесную куропатку. Невдалеке молодая индеанка держала двух коней. Кольбрук обрадованно захохотал: «Зверь попался в западню!» Прежде чем Сильный Голос подбежал бы к коню, он получил бы пулю в затылок.

Уверенные в себе, вахмистр и его спутник открыто выехали на поляну. Сильный Голос мгновенно оценил положение и не тронулся с места. Стоя с карабином в руках, он ждал преследователей. Они приблизились на тридцать шагов.

– Стойте, а то буду стрелять! – предупредил брат.

– Посмотрим, братец! – захохотал вахмистр и надменно двинулся вперед.

– Ни шагу дальше! – крикнул еще раз Сильный Голос.

Преследователи не послушались. Тогда юноша молниеносно вскинул карабин и, не целясь, выстрелил. С пробитой головой вахмистр свалился с коня.

– А тебя я только отмечу! – крикнул Сильный Голос метису, и, прежде чем тот успел повернуть коня, пуля раздробила ему локоть. – Если ты еще раз попадешься мне, я застрелю тебя! – крикнул брат вдогонку полицейскому прихвостню, удиравшему бешеным галопом.

Сильный Голос славился как первый стрелок во всей нашей группе, и карабин у него был многозарядный.

Смерть вахмистра Кольбрука взбудоражила умы всего Запада. Конная полиция пришла в ярость и организовала облаву на индейского юношу. Но он был хитрее всех вахмистров и их разведчиков. Несмотря на то что за его голову было назначено большое денежное вознаграждение, охота не принесла успеха: след Сильного Голоса затерялся в безбрежных лесах Севера.

Нашего отца арестовали и только спустя долгое время выпустили на свободу. Когда охота за Сильным Голосом кончилась ничем, вигвам отца взяли под тайное наблюдение, подослав к нам наемных шпионов. Полицейские полагали, что сыновняя любовь когда-нибудь приведет брата в родной вигвам.

Расчеты эти оправдались. После двух лет бесполезных поисков конная полиция получила сообщение, что беглец появился вблизи родного лагеря. Это было тогда, когда брат привез к родителям свою жену с ребенком, родившимся в лесах.

Узнав об этом, комендант полиции в Дьюк-Лейк немедленно выслал в лагерь черноногих двух полицейских и метиса-разведчика, по имени Венне. Однажды, обшаривая округу, все трое остановились закурить у каких-то зарослей. Конь Венне тревожно раздувал ноздри и становился на дыбы, его трудно было успокоить. В кустах послышался подозрительный шорох, и сразу же оттуда грянул выстрел. Венне, раненный в грудь, пошатнулся в седле, но его спутники поспешили на помощь и, забрав раненого с собой, галопом умчались в сторону.

Из зарослей вышли трое молодых индейцев: Сильный Голос и еще двое юношей; они, по индейскому обычаю, присоединились к товарищу, чтобы не оставить его одного в отчаянной борьбе и сражаться вместе с ним до самой смерти. В метиса стрелял один из этих юношей; он плохо прицелился и только ранил шпика. Сильный Голос передал в лагерь, что метису, как предателю индейского народа, не избежать заслуженной кары. Венне так испугался этой угрозы, что немедленно забрал семью и бежал из Канады в отдаленные места Аляски.

После этой стычки Сильный Голос на короткое время вернулся в лагерь, чтобы проститься с родителями и женой. Ему надоело скитаться по лесам; он больше не хотел скрываться и принял решение – дать последний бой преследователям.

Появление Сильного Голоса в резервации вызвало большой переполох во всем округе. На следующую ночь из Принс-Альберта, окружной комендатуры Королевской конной полиции, в погоню за братом отправился отряд из двенадцати конных полицейских под командованием ротмистра Аллана.

Погоня была удачной. Уже вскоре полицейские заметили в горах Миннехина три темные точки, двигавшиеся по склону. Сначала преследователи подумали, что это антилопы, но, подъехав ближе, узнали трех разыскиваемых индейцев. Юноши шли пешком. Настигнутые конными, юноши не собирались бежать; они приготовились к бою и ждали приближения врага.

Отряд еще не успел подъехать на расстояние верного выстрела, как Сильный Голос выстрелил дважды. Одна пуля раздробила ротмистру плечо, вторая угодила в бедро вахмистру Рабену. Остальные полицейские, ошеломленные меткостью стрельбы и перепуганные, остановились и стали подбирать раненых. Тем временем Сильный Голос и его друзья отступили к лесочку, растущему на ближнем холме.