Текст книги "Призраки Крематория. История группы от первого лица"

6
Сольник ЧП

Первое сольное и платное выступление группы «Черные пятна» или, как нас стали сокращенно величать – «ЧП», – состоялось на выпускном балу в 1976 году в школе № 156 по улице Фестивальной. Мы учились в девятом классе, но уже имели все признаки ранней акселерации.

Выдавая себя за студенческий ансамбль из МАИ, нам с Сашкой удалось договориться с директрисой аж на 40 рублей гонорара![5]5
  Средняя месячная заработная плата в СССР в 1976 году составляла 139,84 рубля.


[Закрыть]

Микрофоны, три барабана и усилитель «Электрон-20» с двумя колонками мы выпросили у заведующего нашей радиорубкой Жоры «ПинкФлойд», прозванного так, как вы понимаете, по причине интенсивной любви к соответствующей группе. За пачку сигарет «Филлип Моррис» он дал добро на тайную аренду с условием обязательного возврата к утру!

Состав мы решили усилить известным в районе гитаристом Оськиным – с фузом и самопальным усилком! Он предложил внедрить в группу своего знакомого по кличке «Череп», с принадлежащим ему на правах собственности электроорганом с отдающим геронтофилией названием «Юность-70». Программу отрепетировали у Сашки дома и 25 июня 1976 года, погрузив аппарат в такси, отправились к месту проведения мероприятия! Нам сказали, что мы должны успеть настроить все до праздничного ужина и сразу после его завершения быть готовыми начать выступление. Назвать аппаратурой то, что мы вытащили на сцену, сейчас бы не решился никто. Как этот хлам вообще издавал звуки?!

По договору мы должны были отыграть три часа. Сыграли все, что отрепетировали, некоторые песни спели дважды! На «бис» специально для выпускниц припасли битловскую «She was just seventeen»! Нам накрыли стол в комнате за сценой. Пришла директриса, поблагодарила, заплатила обещанное и попросила поиграть еще. Устали мы до изнеможения, но согласились! Разделив деньги поровну, выбрали песни для повторного исполнения. Оськин предложил сыграть на шару «We’re an American Band» группы Grand Funk и вставить в середине его соляк! Он блистал пентатоникой почти в каждой песне, а заодно и удлинял хронометраж. Тогда длинные проигрыши были в моде. Мы с Сашкой произведение знали, а вот «Череп» о его существовании услышал впервые. Решили в дополнительном отделении сыграть эту песню первой. Оськин запел, и все шло относительно сносно, но в проигрыше «Череп» решил перехватить у гитариста инициативу и с кондачка стал долбить по клавишам в неизвестной гармонии! Мимику и жесты остальных с посылом «уймись, дурак» он самозабвенно игнорировал до тех пор, пока Шурик, покинув барабаны, не вмазал «Черепу» размашистый и убедительный подзатыльник! Вышедший из-под контроля электроорган заткнулся. В немой сцене испуганный Оськин заиграл всем известный риф из «Smoke on the water»! Школьники заулюлюкали, «Череп», свирепо оглядываясь на барабаны, суетливо свернул провода и с «Юностью-70» под мышкой покинул сцену.

Заканчивали мы шоу втроем. Напоследок выдали импровизацию а-ля полет самолета в плохих метеоусловиях! Я заиграл басовый риф из «Blood of the sun» группы Mountain, периодически выкрикивая в микрофон: «I don’t see the landing place!»

Не выдержав жестких условий посадки, мой ламповый усилитель закоптил. Под вынужденное барабанное соло мы с Оськиным обесточили поврежденный коротким замыканием самопал, и залили его газировкой «Байкал». Выделение дополнительного дыма от раскаленных ламп было встречено уже в дупель пьяными выпускниками свистом, гамом и овациями. Барабанным соло выпускной завершился! Короткая июньская ночь пролетела, и с рассветом, в сопровождении добровольных помощниц, мы дотащили инвентарь до нашей школы и сдали Жоре «ПинкФлойду».

Сверхурочные директриса нам тогда не добавила, но на следующий год позвала выступить вновь. Пришлось отказаться в связи с невозможностью присутствовать на двух выпускных вечерах одновременно! Больше этот ансамбль никто не слышал и не видел.

7
«Ад»

На смену «ЧП» пришел «АД»! Так сокращенно называлась группа «Атмосферное давление», родившаяся сразу после моего поступления в институт! Члены ансамбля, все как один, были преданными фанатами Black Sabbath! Состав по инструментам тот же, и, хотя мы считали себя последователями этой британской команды, многие полагали, как, к примеру, наш соратник и знаток рока Андрей Березко, что по стилю мы больше походили на Rush.

Мне безмерно повезло с моим ближайшим другом Александром Севастьяновым, с которым я 10 лет просидел за одной партой и вместе с ним начинал учиться коллективному музицированию в наших школьных «Пятнах».

Колотил он уже по собственной ударной установке, сделанной известным в Москве барабанных дел мастером «Рамзани»; приобрел у него же на музыкальной толкучке на Неглинке. Капитал на покупку сколотил метлой, подметая двор по месту жительства на Смольной, 31!

У Сашки в голове жил врожденный метроном, который гарантированно обеспечивал ровное звучание всего ансамбля! Глотка у него была луженая, самому Дэну Маккаферти[6]6
  William “Dan” McCafferty – шотландский рок-вокалист и автор песен, основатель и лидер рок-группы Nazareth.


[Закрыть] на зависть! Песни групп Nazareth, Slade и AC/DC пел только он! Играть с ним было невероятно легко. К тому же он долго и целенаправленно занимался карате и сильно бил не только по барабанам. Так что вдобавок у меня был еще играющий телохранитель!

Клич о том, что мы ищем гитариста, дошел до студента МИСИ Евгения Хомякова!

Мы встретились у меня дома, и он исполнил два своих сочинения с хорошим английским произношением.

Евгений, или, как мы его прозвали, «Джон», проживал на Кутузовском проспекте и окончил английскую спецшколу.

Все медляки в нашем репертуаре были его! «The Night», «Say no» и коронный номер – «C’est la vie» Грега Лейка – симпатично смотрелись на контрасте с остальным репертуаром.

Моего английского хватало лишь на припевы, которые одновременно перекочевывали в названия! «She was blind!», «All right now!», «White Horse!» или «I’ll pay you 20 dollars and do not count anymore!», сокращенно – «20 dollars!».

Я играл на бас-гитаре и голосил свои песни, построенные на классическом сочетании тяжелых риффов, гитарных импровизаций с «бриджами» и вкраплениями медляка.

Местом для репетиций стал ДК ТЭЦ-12, что на Бережковской набережной. Сводный брат Женьки Хомякова, Слава Бадамшин, работал там машинистом паровых турбин, а по общественной нагрузке заведовал местным клубом! И у нас появилась возможность неограниченного музицирования в свободное от учебы время.

Нашим помощником по техническим вопросам стал Александр Снопов, по прозвищу «Сако». Весь местный звукоиздающий хлам был им выявлен, отремонтирован, обновлен! Он приезжал почти на каждую репетицию, подключал нам аппарат и, пока мы упражнялись, что-то перетаскивал, прикручивал и паял! А еще он зафиксировал наши тогдашние достижения на сверхмодный магнитофон «Нота-203». Запись получилась оглушительно шумная, с барабанами и басом на переднем плане и с перегруженной до предела гитарой! Сквозь адский грохот прорывались звонкие юношеские голоса на непонятном языке. От классического хард-рока не осталось и следа. Вылупился микс панка и thrash metal, что-то то среднее между Stranglers, Motörhead и Ramones!

Я принес этот «шедевр» домой и наклеил на коробку магнитной ленты «Свема» репродукцию картины Иеронима Босха «Корабль дураков». Так называлась наша заглавная песня, длиной минут на 10, не меньше! Сверху по центру красным фломастером жирно вывел две буквы: АД.

Возможно, в это время кто-то в Питере уже наладил серийное производство магнитоальбомов, но в Москве в 1977 году в числе пионеров жанра мы были точно!

К большому сожалению, наш «Корабль» безвозвратно уплыл, не оставив потомкам ни одного экземпляра: оригинал и три копии бесследно исчезли.

Через четверть века, в 2003 году, почти все композиции с этого альбома, кроме заглавной, были восстановлены нашими совместными с Хомяковым усилиями и записаны в русских версиях при участии музыкантов КТ.

Во имя сохранения духа того времени я расчехлил музейный Iris-бас!

Незадолго до начала записи мы познакомились с Дмитрием Умецким, тогда уже экс-Наутилусом, который оказался нашим соседом и крупным специалистом по варке раков. Дима добавлял в воду авторский коктейль специй, и членистоногие получались – пальчики оближешь! Готовил их на берёзовых дровах прямо в нашем студийном камине. В один из затяжных пивных дней наш мастер высокой кухни запел и оставил о себе добрую память еще и в качестве бэк-вокалиста.

Игорь Калибабчук, неизвестный чел, Дима Умецкий и Армен Григорян

Из приглашенных музыкантов своим присутствием нас также почтили: пианист Сергей Манукян, гитарист Гагей Сикорский-Конченый из «Тайм-Аута» и саксофонист Олег Пронин из «Монгол-Шуудана».

И еще отдельный поклон – джазовой певице Валентине Пономаревой, исполнившей вокальные импровизации в двух песнях. Ее привел Третьяков по своим тайным каналам.

Название сборника о юности лихой и безбашенной поменяли на «Реквием для всадника без головы»!

В номерную дискографию «Крема» он не входит и считается раритетом. Исторически это оправдано. Перезаписали песни юности мы скорее для сохранения истоков и в память об «Атмосферном давлении», столь не похожем по стилю предтечи «Крематория»! Пытаясь вспомнить сольные концерты «Атмосферного давления», наскреб пятерочку школьных вечеринок.

Репертуар наполовину состоял из собственных сочинений, спрятанных под авторство Grateful Dead, Jefferson Airplane, Rush, Country Joe and the Fish, Van Der Graaf Generator и других групп, названия которых были у советского меломана на слуху, но с творчеством которых он пока еще был знаком не особо. Плюс классический набор произведений из школьных времен, от Beatles, Rolling Stones, T.Rex, Eagles, Doors, Pink Floyd, Procol Harum до Slade и дальше по списку.

Еще было несколько свадебных выступлений.

В этом случае в программу добавлялись песни «Машины времени», «Воскресенья», «Оловянных Солдатиков», Юрия Антонова и, конечно же, – народно-развлекательные частушки «с цыганочками» и «Семь-сорок»!

Из подобной смеси в памяти застряла деревня Дубки. Гастроль организовал Сашка Севастьянов, студенческий приятель которого решил по случаю своего бракосочетания учинить гулянку в родной деревне.

В сельском клубе, пока мы пытались настроить нашу аппаратуру, главным и безусловным достоинством которой была громкость, опрятные старушки накрывали праздничные столы. В паузе между исполнением лучших образцов забугорного хард-рока Джон Хомяков обратился со сцены к нашим вынужденным и, может быть, уже оглохшим слушателям: «Ну как вам? Не громко ли?» – «Хорошо, милок, хорошо», – неожиданно массово закивали в ответ звукостойкие бабульки и продолжили процесс сервировки с уже обильным количеством бутылок и закуси, взывающих к скорому началу народного гулянья.

Само наше выступление прошло оглушительно, но без происшествий, а вот последующая дискотека под магнитофон, как и положено на любой приличной свадьбе, завершилась дичайшей дракой местного населения. Досталось даже жениху и председателю колхоза! Музыкантов же в те времена, по традиции, не били…

Выпив изрядно за здоровье молодых, я уже отошёл ко сну в небольшой и чистой избушке на окраине деревни. Разбудил меня топот влетевшей в дом и сиганувшей в окно молодой особы! За ней тем же маршрутом промчался Хомяков! После них вбежала больших размеров гневная тётя и, сжав кулаки, остановилась посреди комнаты! Я сразу и полностью исчез под одеялом, и не дыша затаился. Со словами: «Убью, срань!» – потенциальная тёща Хомякова метнулась в окно третьим номером!

Все разом стихло! Как мы унесли оттуда ноги, никто из очевидцев не помнит. Или предпочитает не вспоминать!

8
Выговор с занесением

Только на факультете радиоэлектроники летательных аппаратов МАИ в то время обучалось около двух тысяч студентов! Всего же факультетов было 11. Круг общения необъятный!

До полудня сознательные учащиеся тянулись к знаниям, а после – к общению по интересам! Большинство предпочитало карты, девушек, выпивку, романтические подвиги и рок-н-ролл! Самые продвинутые освобождали себя от посещения вуза совсем, превращая жизнь от сессии до сессии в непрерывный праздник!

Ближайшим и часто посещаемым местом для проведения дневного досуга служило общежитие на улице Царева, 13. Филиалом – пивная «Пиночет» на Волоколамском шоссе напротив не менее известного кафе «Чайка». Название пивнушки к чилийскому диктатору отношение имело опосредованное и возникло от местоположения. Правильно было бы писать через «а» – «Пиначет» – Пивная Напротив «Чайки».

Заведение считалось питейной Меккой не только для маевцев, но и для студентов Пищевого института и Строгановского училища живописи, расположенных поблизости. Обычно после разминки в «Пиночете» следовало продолжение в общагах или на флэтах с портвейном или водкой, а в особо тяжелых случаях и «бормотухой», да еще и в неположенном месте.

Один из случаев с тяжелыми последствиями произошел перед концертом группы «Оловянные солдатики» в ДК МАИ. По традиции тех лет, мы с моим сокурсником Витей Фоминым тайно пронесли в дом культуры пузырь дешевого красного вермута, купленного в магазине студгородка. Выпить мы решили в сортире и, пренебрегая элементарными правилами конспирации, закрылись в кабинке. Постучав кулаком по донышку, Витя вцепился зубами в частично выдавленную под воздействием физической силы пробку и звучно откупорил пойло. Одновременно отлетел и дверной шпингалет! Тройка дружинников с повязками на рукавах зафиксировала меня в крайнем изумлении и моего остолбеневшего сотоварища с широко открытыми глазами, бутылкой в руке и пробкой во рту! С непочатым вещественным доказательством нас сопроводили в комнату охраны общественного порядка и оформили протокол с конфискацией! Вместо музыки нам пришлось слушать лекцию о трезвом образе жизни и моральном облике строителя коммунизма, вперемешку с угрозой вылета из института! Через неделю нас вызвали на ковер в деканат. Только благодаря корешу Витьке Фомину, папа которого трудился у нас в институте заведующим кафедрой, наказание смягчили, заменив на строгий выговор с занесением в личное дело за распитие спиртных напитков в неположенном месте. Во время работы в архиве военкомата я отыскал свой так называемый «персональный документ офицера» и убедился в «занесении» лично. И ладно бы действительно выпил, но ведь даже не пригубил!

Возвращение в ДК МАИ, 2009 г.

9
Бамбино

Хиппи я никогда не был. В так называемой «системе», несмотря на слухи, никогда не состоял, но с представителями движения, особенно в первые студенческие годы, общался регулярно. Преимущественно с девушками. Моя легкая увлеченность привлекательной хиппушкой по имени Таня, умной, чистоплотной, аккуратной и тем разительно не похожей на остальных, быстро переросла в роман, подробности которого изложены в одноименной песне и, думаю, повторять их незачем.

Если кратко обрисовать мои впечатления от подвернувшихся мне отечественных битников и хиппи конца 70-х, то травить байки и гнать «телеги» было главным жизненным кредо любого уважающего себя волосатика.

Теплым вечером – скорей всего, июльским и свободным от экзаменов – Таня, я, мой школьный приятель-меломан Игорь Егоров и студент факультета журналистики МГУ Андрей Наседкин по прозвищу «Сэд» сидели на скамеечке у конного памятника основателю столицы Юрию Долгорукому, который, как всем известно, перстом кажет на красное здание Моссовета, переименованного ныне в Мэрию. По диагонали светился ресторан «Арагви». По утверждению будущего литератора с Моховой, в этом объекте грузинской кухни, открытом еще в конце 30-х под патронажем самого шефа сталинской госбезопасности Лаврентия Берии, имелся тайный зал, куда для удовлетворения личных потребностей похотливого члена ЦК привозили столичных красавиц, многие из которых затем бесследно исчезали.

Спустя 40 лет расплодившиеся дети цветов и трав переименовали площадь Моссовета в «Квадрат», и, наряду с Пушкой (Пушкинская площадь) и Гоголями (Гоголевский бульвар), она стала местом сбора части советской молодежи, умыкнувшей от марксистско-ленинской пропаганды. Именно здесь мы впервые услышали о великих подвигах индивида с погремухой «Бамбино» и, как вы понимаете, из первых уст.

Отличался незаурядный хип от собратьев, одетых преимущественно в самопал, фирменным внешним видом, по тем временам ультранездешним: рассекал в цветастом двубортном пиджаке «made in Italy», модных джинсах Super Ruffle из валютного магазина «Березка» и лакированных шузах на высокой платформе, как у Джина Симмонса из макияжного ансамбля Kiss.

Происхождение клички Бамбино[7]7
  Bambino (лат.) – малыш.


[Закрыть] объяснял смесью родства с корсиканскими предками и своим небольшим ростом, что индуцировало у просвещенных мгновенную ассоциацию с другим известным корсиканцем.

В тот день, достигнув нужной кондиции от курительной смеси, Бамбино призвал желающих заключить за рубь с носа пари, беспрецедентное по масштабу выдумки и цинизма.

Согласно предложению в компании одного из участников спора, вида наиболее для дела подобающего, он обещал проникнуть в «Арагви» и помочиться в сортире, не прикоснувшись к своему детородному источнику даже пальцем! Желающих скинуться нашлось на червончик. Затейник обвел пристальным взглядом окружающих (на предмет, не затесался ли враг), сфокусировал широкие зрачки на Сэде и завопил ему в лицо: «Чувак, поздняк метаться! Как халдей колданется, впаришь текст: «Эль пардан дель пар винчино». Всосал?».

Забегая вперед и строго придерживаясь мемуаров непосредственных свидетелей, расскажу вам, что произошло дальше.

На входе в ресторан Бамбино отчеканил швейцару несколько идеально вызубренных фраз на итальянском языке. Тот застыл в изумлении. «Эль пардан дель пар винчино!» – с надрывом, согласно договору, «впарил» Сэд и, вытянув в направление швейцара пядь, добавил еще на терцию выше – «Ну, пардан Винчино!», мол, тебе, дурак, русским языком говорят, интурист выпить желает, а ты, прям, тупой – дальше некуда!

Остолбеневший привратник вытянулся перед пестро одетыми чужеродцами и пригласил поклонами и раболепными жестами посетить заведение и откушать чем бог послал. Далее «итальянцы» направились в туалет. Сэд укрылся в кабинке и приготовился к наблюдению за предстоящим бенефисом через щели и проемы, чем грешили все двери в совдеповских местах общего пользования. Сам же Бамбино, спрятав руки под пиджак, занял у писсуара боевую стойку в ожидании лица, склонного, по его представлениям и опыту, к жалости и гуманизму. Жертва, собравшаяся было справить нужду, попалась на крючок без колебаний. Изображая на лице гримасу нестерпимого страдания, безрукий инвалид попросил расстегнуть, достать, подержать, стряхнуть и прибрать обратно. После чего согласно плану он должен был дождаться выхода из убежища восторженного зрителя для открытия перед лже-ампутантом дверей, ведущих из ресторациии на исходную позицию.

Все шло как по маслу! Одурачив сердобольного лоха и успешно облегчившись, Бамбино, который на этот раз, должно быть, не на шутку перебрал с предварительным продувом легких каннабисом, внезапно потерял связь с реальным миром и, отступив от сценария, зачем-то подошел к умывальнику, достал из-под пиджака руки и стал их тщательно мыть. Фатальная ошибка не осталась незамеченной милосердным, но крепко сбитым грузином.

Вначале из ресторана с гримасой ужаса выбежал Сэд. Через некоторое время подъехала белая карета, затем в сопровождении трясущего кулаками швейцара из «Арагви» вынесли на носилках лежащее на животе тело, по одной версии: «с деформацией в челюстно-лицевой области и переломами обеих рук», по другой: «с нарушением целостности копчика и сильными ушибами тканей большого таза», по третьей: «в совокупности», что косвенно подтверждалось положением пострадавшего на переноске.

После громкого фиаско Бамбино бесследно испарился. Вдохновленный соучастием Сэд написал в память о нем эпитафию, и через много лет в числе других миниатюр моего талантливого приятеля песню про Бамбино станет душевно распевать на концертах Андрей Сараев.

Сараев зажигает!

 
Я старый стриттовый пипл,
И к жопе моей прилипл
Пацифика знак горячий;
В глазах моих пляшет удача!
Мы мир этот на уши ставили,
А нас к орденам не представили!
И забыла мать-земля
Олдового хиппа!
 

10
Сакко и Ванцетти

Квартира Димы Пыжова на Коломенской давно бы стерлась из памяти, если бы не внезапная кончина его волнистого попугая и драматическое шоу, случившееся на поминках.

Дима был художником, музыкантом и поэтом, играл на гитаре и фисгармонии, доставшейся ему в наследство из глубин дворянского происхождения.

В то время живописью я еще не баловался, но приличного стихоплета подыскивал! На том и сошлись.

Чтобы не ущемлять равенство композитора и поэта, группу решили назвать по аналогии с Simon & Garfunkel! Но Grigorian & Pyjov нам тогда показалось больше подходящим для вывески адвокатской конторы. Остановились на «Сакко и Ванцетти»! По тем временам – вполне в духе социалистической системы ценностей. Дело осталось за малым – собрать состав!

Вскоре мне позвонил Дима и сообщил, что у него есть две новости: плохая и хорошая! Я попросил начать с плохой.

– Попугай сдох.

– Соболезную. А хорошая?

– Нашел гитариста!

После чего добавил, что в ближайший субботний вечер он намерен организовать у себя поминки по усопшей птичке, а заодно и встречу с нашим будущим гитаристом.

На званый ужин приехали две Димины подружки, его приятель-художник (как они все выглядели и как их звали, не помню), мой школьный дружок и фельдшер по прозвищу «Крябс» и один из моих новых институтских знакомцев по кличке «Шакал».

Поминальный вечер по безвременно ушедшему попугаю уже перешел в громкую музыкальную стадию, когда заявился последний гость – высокий, с массивной челюстью и толстыми линзами в роговой оправе на приплюснутом носе.

«Левин!» – по-военному кратко представился опоздавший и, опрокинув штрафную, сел за стол.

Меню было представлено фирменным Диминым блюдом: поджаренными на сливочном масле кусочками черного хлеба с добавкой только ему известных специй, а также солеными огурцами, колбасой за 2 руб. 20 коп., салатом оливье, водой из под крана и литром спирта, стыренным самым ценным гостем вечеринки, фельдшером «Крябсом», – по месту работы из Центрального института травматологии и ортопедии (ЦИТО). Спирт мы смешивали с водой 50 на 50, но некоторые предпочитали пить чистым!

Уже в подпитии Левин решил, на свою беду, произнести судьбоносный тост. По такому случаю ему налили под завязку. Для придания еще большей официальности предстоящей здравице он встал из-за стола, взглянул в стакан и почему-то сказал: «Интересно, а он горит?.. Я говорю – он горит?» – пытаясь перекричать магнитофон, повторил Левин. «А как же, это же медицинский спирт!» – крикнул в ответ поставщик товара «Крябс» и, приподнявшись, взял со стола зажигалку. Щелк. Стакан в руке Левина вспыхнул синим огоньком.

Следующий эпизод стал впоследствии предметом споров и разногласий. Он и часть присутствующих утверждали, что его намеренно поддел в локоть сидящий рядом «подлюка Шакал», другие – что его ненароком толкнула в спину широко виляющая бедрами в одиноком танце девушка, третьи, и в первую очередь сам «Шакал», – что это Левин сам, уже будучи в «жопу», добровольно выплеснул горящую горилку себе на физиономию.

Как бы то ни было, но лицо несостоявшегося тамады вспыхнуло огнем! Полные ужаса глаза выпрыгнули из орбит, как у Джима Керри в фильме «Маска»! Протяжный трубный зов из глубин дыхательной системы мгновенно перекрыл самого Нодди Холдера[8]8
  Neville John Holder – британский музыкант и актер, вокалист и гитарист рок-группы Slade.


[Закрыть], поющего в это время «Get down and get with it» из магнитофона «Маяк»!

С полыхающим лицом Левин побежал по коридору в ванную, но дверь оказалась запертой изнутри. Сунулся в сортир, но, сообразив, что окунуть лицо в советский унитаз никак не получится, метнулся на кухню к спасательному крану! Тут подоспел я и накрыл подушкой очаг возгорания!

После победы над огнем миру явилась адская картина: вокруг деформированных очков Левина – красная и прямо-таки шипящая кожа мгновенно стала превращаться в пузырчатую яичницу. «Маяк» с группой Slade, все это время сопровождавшей события, наконец-то вырубили. Дима судорожно и безрезультатно копался в аптечке. Фельдшер «Крябс» предложил, за неимением препаратов антисептики, немедленно обработать ожог проверенным народным средством – мочой! На его призыв отозвалась все та же импульсивная танцовщица, которая предложила уложить Левина в ванну и там совершить над ним все необходимые «медицинские» процедуры. Между тем Дима уже выдавливал «лечебную жидкость» в хрустальную вазу с дворянской родословной, мирно стоящую до этого в серванте.

Смочив в натуральном «лосьоне» кухонное полотенце, аккуратно накрыли им воспалённое лицо! Дальнейшие события я помню обрывисто. С «Крябсом» пошли ловить машину для транспортировки горемыки в больницу. Поймали, погрузили. Пока ехали, водитель все выспрашивал о странном запахе. Довезли и сдали пассажира с полотенцем на лице в приемное отделение. Позвонили по его просьбе родителям, которые спешно выехали за сыном. Проснулся я дома на Смольной.

После этих «поминок» гитарист больше не показывался, но, по словам Димы, звонил и сообщил о полном своем выздоровлении, благодарил за помощь и извинялся за причиненные хлопоты. Об участии в «Сакко и Ванцетти» и не заикнулся!

Да и у нас эти невинно казненные итало-американские анархисты стали устойчиво ассоциироваться с недавней трагикомедией. Особенно Сакко! Вскоре проект бесславно умер, а вслед за ним исчез и Дима. «Воскреснет» он лишь через 16 лет, в Миллениум, в главе 59-й звонком из Сан-Франциско, что повлечет за собой события волшебные и местами буйные.

Grigorian & Pyjov