Текст книги "Призраки Крематория. История группы от первого лица"

18
«Ням-ням»

Найти себе для создания группы приличных музыкантов было не так-то просто. О профессионалах я и мечтать не смел! Среди прочих любителей рок-н-ролла и энтузиастов жанра запомнились трое.

С гитаристом Борисом Булкиным мы провели одну-единственную репетицию у меня на Смольной. Я попросил Сашку Севастьянова помочь нам в качестве метронома и постучать по стульчику! Булкин играл сочно, свободно и полностью соответствовал фамилии! Сашка счел блюзовые пассажи добродушного толстяка не совсем ритмичными! В совокупности мнений продолжения не последовало!

С музыкантом по прозвищу «Синяя борода» мы продвинулись гораздо дальше! Настоящее имя второго кандидата на должность гитариста не сохранилось, но его квартиру на улице Народного ополчения я помню в деталях! Походила она на музей «The Jimi Hendrix Experience» с наклеенными на стены фотографиями и плакатами Хендрикса, Ноэля Реддинга и Митча Митчелла. Ну а три родных винила группы были предметом гордости хозяина и зависти его гостей! Родители купили ему усилитель с колонками производства Муромского завода измерительных приборов и смешную гитару ЭЛГАВА «Уника» с одной ручкой громкости. Не считая «Hey Joe» и «Little wing», мы успели отрепетировать и три мои песни: «Брюс-Колдун», «Катаклизм» и «Я увидел тебя». Последняя, под влиянием нашего кумира, подверглась наибольшей мутации и превратилась в русский кавер «Castles made of sand».

От службы в армии «Синяя борода» косил по статье 7б, но его рассекретили и экстренно отправили на два года топтать казенные сапоги! По возвращении домой он так и не объявился.

Самым образованным из всех, с кем я пытался создать группу, был интеллигентный пианист по прозвищу Ням-Ням, окончивший с отличием музыкальную школу. Песня «Changes» из альбома Black Sabbath «Vol 4» была его коронным номером: пел он упоительно! До сих пор с первых аккордов она ассоциируется в моей памяти только с ним и его короткой жизнью…

Репетировали мы у него в квартире, выходящей окнами на «член Вознесенского». Эту стелу «Дружбы народов» с грузинскими буквами, наваренную скульптором Церетели по эскизам поэта Андрея Вознесенского, называют еще «шашлыком»! Но для тех, кто был свидетелем того, как этот монумент постепенно вставал над Тишинкой, первое название выглядит наиболее точным!

Насколько помню, все наши репетиции заканчивались одинаково: звонком соседки в дверь!

Звали ее Ольга Константиновна! Когда умолкали звуки фоно и бас-гитары, или в иные разы, когда шум за стеной возвещал о начале попойки, она непременно заявлялась с просьбой о помощи. Все ее бытовые неполадки находились в основном под потолком. Люстры и светильники работали с перебоями, лампочки перегорали и требовали замены, и еще надо было помочь ей что-то достать с антресолей или убрать на них. Отказывать ей не позволяла вежливость. Когда же помощник влезал на стул, то мадам, искренне стремясь предохранить его от падения, начинала активно поддерживать его за причинные места!

Дальнейшее происходило по обоюдному решению. Когда ее намерения потеряли гриф секретности, то на помощь спешили уже коллективно! Помимо ремонта, ее заманчивый шарм таил еще один приемчик!

Просачиваясь к Ням-Няму и компании, она заводила разговоры «о бедных голодных мальчиках», и со словами: «А давайте-ка я вас накормлю!» – застолье перетекало в ее апартаменты с уже охлажденной в холодильнике водочкой. А молодых, да еще и разгоряченных спиртным парней можно подвигнуть на многое! Ее активность проявлялась не только в отношении квартиры Ням-Няма, но и на других фронтах!

Когда она вышла замуж за полковника в отставке, это вовсе не отразилось на ее привычных манерах! В песне про «Соседку» за терпимость и героизм я присвоил полковнику звание генерала! Это, пожалуй, единственное преувеличение, но он его честно заслужил! Все остальное списано с натуры.

По иронии судьбы, песня впервые будет исполнена в солдатской казарме во время тайного концерта, который чуть не закончится для меня гауптвахтой!

«Молодой человек, помогите лампочку вкрутить!» (В роли соседки – Владимир Власенко)

19
Компаньон из бутылки

В бесплодных репетициях и суете время докатилось до ноября 1983-го. Звукозаписывающие компании телефон не обрывали, сбережения испарились, взаймы брать не у кого, к родителям обращаться за финансовой помощью в 23 года стыдно.

Посланного в ад посредника пришлось вернуть! Я перезвонил ему и для начала сбил цену за его услуги до 100 рублей.

Помимо этой суммы предстояли и траты непосредственно на саму запись. Прейскурант таинственный сводник предлагал уточнить уже при встрече со звукорежиссером театра. С его слов, «студия профессиональная», оборудованная современной аппаратурой, многоканальным магнитофоном со станцией воспроизведения, пультом и отдельным помещением с ударной установкой и фортепиано. «С собой брать нужно только гитары и песни, остальное все есть!» – уверяла телефонная трубка.

По опыту предыдущей записи в погорелом театре Советской Армии у меня уже сложилось понимание по составу музыкантов, набору инструментов, песням, этапам записи и саунду.

Александр Севастьянов был единственным кандидатом на роль барабанщика! Поиск гитаристов опять замкнулся на Женьке Хомякове. Бас-гитару, вокал и в некоторых песнях акустическую гитару, губную гармошку или флейту я планировал записать наложением! Технически все выглядело приемлемо, кроме финансового вопроса. В одиночку предстоящие траты мне было не потянуть, а друзья в кассу взаимопомощи скидываться не спешили! Я попытался убедить их стать акционерами хотя бы на минимальных процентных ставках, но оба, сославшись на тяжелое материальное положение молодых специалистов, от долевого участия отказались и вежливо слились.

Помог сосед по Смольной и главный снабженец забугорным винилом нашей школы Саша Тихов, ставший к тому времени главой Московского клуба филофонистов при ДК им. Горбунова! Три еще не запиленные под завязку пластинки из моей коллекции любимых групп были им реализованы в доверенном ему сообществе. Но ни «Электрический воин» Марка Болана, ни «Группа Цыган» Джимми Хендрикса, ни «Горячие крысы» Фрэнка Заппы покрыть предполагаемые траты не обещали. Отчаянное положение спас казус, который буквально вылез из бутылки, затерявшейся было в недрах альма-матер!

Им оказался один из моих маевских собутыльников Витя Троегубов. Предложение его новизной не блистало, уже случалось в прошлом и было предельно простым: деньги в обмен на участие.

Годами ранее мы уже заключали с ним бартер при покупке аппаратуры для «Атмосферного давления». Тогда соглашение ограничилось лишь несколькими свадебно-выпускными концертами с его присутствием, после чего музыкальное сотрудничество было оперативно свернуто. Солидарно приобретенные «дрова» распределены по дольщикам согласно внесенному вкладу. По давнему общению способности свежеиспеченного вкладчика мне были хорошо известны, и в планируемой записи он не предполагался никак, даже на скамейке запасных. Но иных на горизонте не наблюдалось!

20
Театр Маяковского

В декабре 1983-го я связался с посредником, и мы встретились на улице Герцена (ныне Большая Никитская) у служебного входа в театр им. Маяковского. Ничем не приметная тень, получив 100 рублей, позвонила по местному телефону и, буркнув, что сейчас выйдет заведующий звукоцехом, мигом исчезла. На пороге появился упитанный и улыбчивый человек, представился Игорем Меркуловым.

Поднявшись в звукоцех театра, вместо обещанной многоканальной студии я обнаружил три венгерских магнитофона STM-610, микшерский пульт с усилителем и колонками. Этажом ниже, в комнате с высоченным потолком, с одним окном, с облупившимися стенами и запахом сырости, находилась тон-студия с расстроенным пианино и двумя убитыми литаврами. Если я и представлял себе комнату пыток, то именно такой!

Сбежавший с деньгами жулик на звонки более не отвечал. Меркулов, ссылаясь на шапочное с ним знакомство, пожимал плечами! Действовали они сообща или нет, но развод удался! Оставалось либо терять немалый задаток, либо попытаться из предложенных условий выдать хоть что-то!

Один из магнитофонов работал только на воспроизведение. Возможность наложения была лишь одна. О полноценной записи с ударной установкой и электрическим составом и речи быть не могло. Тут уже без вариантов: только акустика. Можно было попробовать спеть под гитару и метроном, а при наложении на второй СТМ добавить бас-гитару и мелодии проигрышей. Постараться сделать что-то наподобие акустических песен T.Rex или, на худой конец, Майка Науменко.

Среди прочих я внес в плей-лист песни, предназначенные исключительно для электричества: «Аутсайдер», «Таня», «Танец Альфонсо», «Брюс-колдун», «Лепрозорий» и коротенький вальсок под названием «Крематорий», которому выпадет честь совершить головокружительную карьеру и уже официально перекочевать в название группы!

Согласно условиям договора, и с учетом вложенных от спешно пристроенного попутчика денег, мы добавили в трек-лист несколько его сочинений. Под две гитарки прошлись по всему списку и записали результат на магнитофон.

Репетировать и повышать исполнительское мастерство смысла не имело никакого, да и взять его было не из чего! Еще месяц ушел на сдачу госэкзаменов, а в начале января 1984-го я встретился с Меркуловым повторно, и вместе с его помощником Артемом Савченко мы нарисовали рабочий график записи со списком песен и набором инструментов.

В первую очередь надо было хотя бы синхронизировать темп. Вывести в наушники метроном оказалось задачей непосильной. Технический прогресс до театра пока еще не дошел; стукач нужен был живой! В квартире моего соседа и друга Игоря Калибабчука на стене в столовой висел настоящий шаманский бубен, подаренный его отцу приятелем с Алтая. Подарок временно переехал в театр.

Записали мою гитару с голосом под стук Троегубова. В некоторых песнях записали вторую гитару и подголоски. Совместно попасть в доли получалось до крайности редко. На следующую сессию я доставил в студию для экстренного спасения ситуации своего соседа Игоря Щепина, который позиционировал себя как джазового барабанщика. Колотил он неистово, чуть было не продырявил кожу ритуального барабана и не отправился через открывшийся портал в неведомые миры, но с чувством ритма также не совладал. Вдобавок выяснилось, что отписанную дорожку и накладываемый на нее инструмент услышать в наушниках одновременно невозможно. Все остальные наложения на первичную фонограмму дописывали вслепую. Если акустическую гитару еще можно было услышать живьем, то бас-гитару мне пришлось терзать, ориентируясь исключительно по пальцам!

После записи каждой песни мчались в студию этажом выше послушать, что там получилось. Послушали, и обратно – в комнату пыток. На шару с соседом и собутыльником мы записали за два дня 13 песен! Мучения взывали к привлечению более рукастых музыкантов.

Я дозвонился до Сашки Севастьянова, который в то время жил у жены в далеких Люберцах. С ним хватило одной репетиции, и во второй части «Le ballet de la Merlaison» перкуссионист третьего созыва проблемы с плавающими темпами решил! Изможденный и замученный бубен он отправил на заслуженный отдых и нашел оригинальное решение, настучав по ветхим литаврам пальцами.

Появление Димы Плетнева по прозвищу Альтист Данилов свело почти на нет количество кривых нот в проигрышах.

С этим парнем я также имел «счастье» стоять на одной сцене во время выступления на маевском фестивале «Студенческая весна»! Тогда для получения стипендии мы наспех сколотили из страждущих сокурсников «Невероятный струнный оркестр» и в первый и последний раз за все время обучения выступили на сцене Дома культуры МАИ! Чтобы получить разрешение на исполнение собственных песен, мне пришлось пройти через изнурительное согласование текстов со всякого рода комсомольско-профсоюзными органами, которые замучили переделками так, что пришлось исполнять их в инструментальных версиях. В связи с чем на помощь был экстренно мобилизован альтист из музучилища. Во время выступления нашего квартета в одном из пассажей он вдруг лег на спину, задрыгал ногами, выпучил глаза и запилил соляк вдали от микрофона и под смех ошарашенного студенчества.

Когда мы встретились в театре, он выглядел не менее странно. Никак не мог удержаться у микрофона, периодически задевал его смычком, начинал ходить вокруг да около микрофонной стойки, объявлял перерывы на перекус и всех капитально замучил, особенно звукорежиссера Игоря Меркулова. Явно выраженная шизофрения кошмарила неутомимо, но альт звучал красиво. Так что игра стоила свеч!

В общей сложности вся затея с записью в театре Маяковского заняла не более недели. Общение с местной тусовкой продлилось гораздо дольше! Благодаря Игорю с Артемом я пересмотрел почти весь репертуар театра из уютной радиорубки, выпивая под «Беседы с Сократом», «Кошку на раскаленной крыше», «Жизнь Клима Самгина» и прочие замечательные постановки Андрея Гончарова! Нечаянный случай позволил мне наблюдать его работу, когда труппа репетировала пьесу Генрика Боровика «Агент 00». Главный режиссер, по рассказам Меркулова, был гениален, но зол! Боялись его все! Слыл он жестким и крикливым, посторонних к прогонам не допускал, а если кого вылавливал, нещадно бил! В зале – только артисты и обслуживающий персонал!

Игорь посадил меня на бельэтаже и сбежал по неотложному делу! Наблюдать процесс работы актеров даже в этой бестолковой пьесе было невероятно интересно. Сидел я тихо и завороженно! Гончаров громогласно командовал репетицией, но вдруг повернулся и, буквально тыча в меня пальцем, завопил во все горло: «А кто это там сидит?!» В мою сторону одновременно повернули голову Наталья Гундарева, Александр Мартынов, Владимир Ильин и все задействованные в постановке актеры! В гробовой тишине я попытался слиться с креслом, буквально ушел в него, мимикрировал, покрылся испариной и собрался было бежать без оглядки, но вдруг услышал за спиной: «Андрей Александрович, это Топорков!» Понизив голос до тихого «А-а!», Гончаров потерял к бельэтажу всякий интерес, отвел взор и продолжил работу! На счастье, рядами выше сидели молодые актеры театра. Им на репетициях присутствовать разрешалось. Это меня и спасло от гнева злого гения! Я выдохнул, сердцебиение постепенно нормализовалось, но трубный голос режиссера Гончарова завис в ушах навечно!

И еще стоит упомянуть наши ужины в ресторане Всесоюзного театрального общества (ВТО) на Тверской! Излюбленное место московского артистического бомонда мы посещали, как правило, с Игорем и Артемом. Простым смертным можно было попасть туда только в качестве гостей театрального деятеля, при предъявлении им актуального удостоверения с фотографией и печатью. Конечно, существовал и альтернативный вариант проникновения: с выдачей эксклюзивной финансовой помощи швейцарам, но тогда можно было нарваться на проверку документов уже внутри заведения, которую по наводке тех же «вратарей» администрация устраивала в случаях нехватки столов и наплыва народных артистов, страждующих выпить. Одно из таких самостоятельных посещений ресторана ВТО с маленькой и слегка излишне любопытной компанией моих маевских приятелей завершилось унизительным испытанием на соответствие профессиональной деятельности и последующим изгнанием с визгливым поручением директрисы ресторана своим продажным дверникам: «Этих больше не пускать!»

Но нанесенная обида не могла пройти для нее даром. Вскоре вверенная ей едальня полностью сгорела, а на пепелище по адресу Тверская, 16,

в память о геенне огненной (и нашей театральной эпопее) соорудили мемориал «Галерея Актер», который находится там и поныне.

Весь сведенный материал разбили на две части. «Винные мемуары», куда вошли «пьяные» творения из первой партии, обильно напичканные Меркуловым шумами из его театральной коллекции по принципу «не пришей кобыле хвост». Открывала альбом песня «Конформист» Юрия Морозова с дополнительным третьим куплетом, который я написал в качестве посвящения автору. Две песни, заявленные здесь («Таня» и «Крематорий»), несмотря на постигшую их порчу, вырвались в лидеры и исполняются почти на каждом концерте с тех пор и поныне!

Во второй части мы собрали треки с литаврами и альтом. Назвали, соответственно, «Крематорий-2». Этот набор получился с более ровным темпом, вялой подачей и местами сильным душком из студенческой общаги. Чтобы придать немного живости, пришлось замаскировать альбом под «pseudolive». Игорь добавил между песнями аплодисменты, реплики из зала и разговоры со зрителями. Из этой обоймы мы до сих пор частенько исполняем «Аутсайдера», «Крылатых слонов» и «Лепрозорий». Общение с Мельпоменой и Бахусом оставили самые приятные воспоминания, чего, конечно, не скажешь о Музе, которую, если и не «изнасиловали», то помяли всесторонне!

Перед тем как дать кому-либо послушать суматошные результаты студийного дебюта, я предупреждал о необходимости воспринимать материал исключительно с позиции жанра, в котором он создан. Словосочетание «камерный панк» в какой-то мере помогало слушателю задуматься над неологизмом и не так сильно морщить лоб при первых аккордах.

Главным распространителем новорожденных песен стал «подпольный писатель» Александр Агеев.

«Действительно, я тогда был членом «Союза Подпольных Писателей». Переписывали мы в основном западную музыку, но тут ко мне неожиданно пришел смешной человек, попросивший записать ему Майка Науменко и Юрия Морозова. Это было очень неожиданно. Про них в Москве мало кто знал. Человека звали Саша Портнов, был он очень вежливый, трогательный, сильно напоминающий Чарли Чаплина в фильме «Огни большого города». Забирая у меня в метро катушку с записью, Саша рассказал, что у него есть приятели, записавшие альбом, который хотели бы кому-нибудь показать. После чего он исчез, а мне позвонил Армен. А потом и приехал ко мне. Приятный парень, видно, что выпивающий, но при этом играет на гитаре. Поставил пленку, и я сразу понял, что дух Майка и Юрия Морозова схвачен очень верно. Сейчас трудно оценивать первые альбомы «Крематория». Кому-то они нравятся, кому-то нет, но мне кажется, что если бы их не было, не было бы ничего. Эти альбомы с социально-сексуальными галлюцинациями были настоящими «письмами в бутылках». Армен сказал, что они немного потратились, я спросил: «Сколько?» В итоге купил у него запись за 30 рублей и сходил в магазин за портвейном, который мы сразу и выпили. Потом я решил узнать, как называется ансамбль, и выяснилось, что «Крематорий». Мне это показалось очень странным, все-таки название больше подходило для «тяжелой» группы – хардовой или метальной. Ну, думаю, в запрещенных списках Минкульта теперь есть еще одна группа. И я не ошибся. Альбом длился всего 30 минут, то есть для записи был не очень удобен. На одной стороне катушки оставалось место. И я стал «добивать» этими песнями записи Юрия Морозова. Так «Крематорий» в народ и «пошел».

21
Дипломное пианино

Принцип действия радиолокационной станции основан на измерении дальности до объекта с помощью эффекта Доплера, открытого этим ученым еще в 1842 году! С тех пор стационарные системы радиообнаружения постепенно увеличились в размерах и обросли огромным количеством измерительных приборов.

Перспектива чертить простыни с детализацией узлов и блоков вызывала у студентов испарину и дрожь. После тщетных поисков вдохновения в конце преддипломной практики меня внезапно посетила прогрессивная техническая мысль! В качестве пульта управления РЛС я решил изобразить свое пианино и доказать приемной комиссии, что этот ударный инструмент идеально подходит для контроля полета ракеты. Условно говоря, ею гораздо легче управлять клавишами, чем вращать кнопки и переключать тумблеры. Три педали, расположенные в нижней части конструкции, подразумевалось использовать для координации траектории полета.

Во время защиты 20 февраля 1984 года один из наших профессоров, заметив, что идея довольно любопытная, поинтересовался, как будет использовано свободное пространство нижней части РЛС. Я вспомнил, как один мой знакомый прятал от родителей за нижней панелью фортепиано алкогольные напитки, и предложил использовать свободное пространство для хранения стратегических запасов технического спирта и деталей первой необходимости для протирки и ремонта! Легкий юмор сработал. Защита завершилась с улыбками.

Но прежде, чем получить диплом и торжественно вручить его папе с мамой, мне предстояло провести месяц на лейтенантских сборах и сдать госэкзамен на военной кафедре.