Текст книги "Между небом и гаражами"

Теряя море

В тишине земной ночи твердь небесная звучала, колокольчиками сна усыпляла молодца, утомившись от работы, задремал под дубом тот.

Вот уж ночь глухая стонет, а крестьянин спит и спит.

Дома ждет его жена, дети и остывшая еда. Но заботливый дубок не разбудит рыбака: защитил его от ветра и укрыл листвой, как ватой.

Сон блаженный дуб нарушить не посмеет, ибо любит рыбака. Тот к нему приходит часто, смотрит в небо и тоскует по годам прошедшим.

Плачет. Вспоминает.

И корит за то, что так легко попался на крючок зловещему комедианту. Алдер помнит всё.

Тот день – как наваждение.

Приехал цирк. Вот клоуны и силачи, слева – человек-игла, а справа – три огромных леопарда. Кругом лишь радость, смех да праздник. И в тот самый миг, когда поглощенный весельем Алдер смотрел на сцену, к нему незаметно подошел чужак. Одетый в черный балахон, он сильно выделялся на фоне ликующей толпы. Лицо он прятал в капюшоне: был виден лишь разрисованный рот – точь-в-точь как у клоуна на сцене.

– Удача снизошла с небес, – промолвил он, но рот его не шевелился, а голос был похож на скрежет.

– О чем ты?

– Алдер, я так давно искал тебя и наконец нашел. Так разве это не удача?

– Откуда знаешь имя ты мое и для чего тебе я нужен?

– Нужен ты мне для подарка, что принес с собою я, – и указал на два огромных сундука.

– Что это? – удивился Алдер. – За что мне такое награжденье?

– Там золото и камни ценные, пойдем, я покажу! Клоун приоткрыл ларец:

– Смотри!

Алдер, богатством ослепленный, не мог поверить в счастье. А клоун продолжал:

– Я долго искал тебя и вот теперь могу отдать то, что по праву принадлежит тебе. Бери, отныне оно – твое!

Алдер сунул руку в золото, и она сжалась в кулак.

– Кто ты? И что взамен я должен?

– Я друг твой, – шептанье раздалось.

Молвил он, как доктор – ровно, очень мягко, почти нежно. Говорил негромко и ласкал собою слух. Говорил клоун обо всем подряд: о погоде, о работе, о посеве, и шутил, причем удачно. Но внезапно изменился тон его словотеченья, резко к Алдеру склонился и тихим басом произнес:

– Не бойся, а лучше сам скажи: чего тебе нужно боле? Алдер был опьянен. Он не знал, о чем мечтать.

– Что же я могу еще желать? Этого добра хватит и мне, и детям, и внукам тоже. Я стану самым богатым на селе. Мне больше и желать-то нечего!

Тут клоун замер, как змея перед броском:

– Вот-вот, – змея по сухим листьям зашелестела, – взамен-то я хочу, чтобы ты больше не нуждался ни в чем, чтоб перестал мечтать о большем, ведь все уже имеешь. А если вдруг ты, неблагодарный, в чем я очень сомневаюсь, опять начнешь мечтаньям предаваться, то будешь потихоньку в старца превращаться.

Алдер ничуть не сомневался. Ведь не верил он в такие глупые условья и в чудеса не верил он. Ведь на дворе такое время, когда не до чудес. Вокруг реальность.

– Ну, значит, – по рукам! – и клоун исчез в толпе. В тот вечер Алдер пришел домой с богатством. Вот радости-то было дома!!!

И дети, и жена не знали счастья большего, чем смотреть на сундуки, заполненные златом до отказа.

– О наш спаситель, о чародей, о муж мой, о мессия! Недаром я тебя любила и терпела все невзгоды. Спасибо, муж, спасибо! Ты сделал нас счастливыми. И теперь вовек нам не видать печали. Теперь мы поимеем все, о чем мечтать могли. В меха меня оденем, а сам примеришь латы расписные из булата. Как рыцарь благородный. О, сколько же здесь злата! Не сосчитать! Детей накормим. И внуков, правнуков и их детей. Умрем счастливыми и старыми в постели. Воистину теперь нам нечего желать. Спасибо, ты – мой настоящий бог!

Детишки сели на сундук и начали играть с большим, как яблоко, алмазом. Кидались золотыми, шалили. Алдер наш с женою начал танцевать. Так плавно, так красиво, что огонь в камине едва ль им подражать не начал!

То был счастливый день. Не видел их маленький, но дружный дом большего счастья.

Много лет они прожили вместе. И счастье было. Да, конечно. Но то было маленькое счастье, что может поместиться на одной ладошке. Это счастье не могло заставить взлететь и парить в небесах или хотя бы танцевать. О таком счастье скорее надо было самому заботиться, чтобы оно не исчезло вовсе. Держать его на ладошке, прижимать к сердцу, в холодные дни отогревать и гладить. Счастье – птенец. Такое счастье и заметить-то сложно.

Поэтому дом их был хмур и строг. Дом был уставшим. Он повидал много бед. И эти беды были величиной с гору, глубиной с овраг. Да, бедному Алдеру с его несчастной женой пришлось пережить много бед. Их беды множила нужда, что так горазда на всевозможные печали.

У Алдера умер первенец. Еще не родившись, во чреве матери. Несчастная жена родила немой холодный комок и не могла себя простить. Терзала. Не день, не два, а месяцы. Будто сама погубила плод. Будто злая сила внутри нее задушила малыша. Целый день она не отпускала его из рук. Целовала, пыталась накормить. Не лишилась ли бедная женщина рассудка? Но день прошел, и мать впустила горе, приняла. Замолчала, чуть посерела, состарилась за миг, но жить продолжила. Алдер обнимал жену и в ни чем ее не винил. Целовал ее в макушку и шептал нежные слова.

Нужда душила дом: одну краюху хлеба ломали на двоих, подшивали сапоги, грелись ночью в объятиях, но все же продолжали жить. Со временем у них родился сын, а позже появилась и дочурка. Посветлели наши друзья, воскресла радость в них. Поселилось дома счастье, заняло под печкой уютный уголок.

Но нужда не отступала. И руки тощие втискивала сквозь щели.

Дотянулась-таки до доченьки, коснулась щек ее, рук, головку обняло. И стала девочка белой, словно фарфор. Без сил на жизнь, будто ветка сломанная. Вскоре доктор молча уходил. Алдер плакал и бил в стену…

Надеялся, что чем больнее кулакам, тем легче станет дочке. Ох, если бы отец и мать могли страданья перенять, ох, если бы отец да мать…

Через неделю рыбаки спасли Флави – так звали жену нашего героя. Ей казалось, что нет больше сил терпеть такое горе: каждый день видеть, как слабеет дочь, а самой каждое утро просыпаться полной сил. Такие пытки не могла вынести несчастная. Поднялась на самый высокий утес и, ни секунды не медля, бросилась вниз. Даже не останавливалась у края. Но не принял океан жертву, выплюнул. Рыбаки подняли женщину на борт лодки, вернули к жизни.

Дочь же, к сожалению, спасти не удалось. Весной ее не стало. Наши бедные друзья онемели. Год они молчали. И только очень редко с кем-то говорили. Не больше двух-трех слов – и снова тишина.

Нужда, как репей, как стая воронья – всюду за тобой. Нельзя от нее отделаться за раз.

Алдер больше ни во что не верил. Весть о новом плоде он принял как скупец. Только голову поднял и улыбнулся краем губ. Жена ушла без слов, слегка поглаживая живот.

Алдер ночь не спал. Стоял на коленях перед Страхом. А тот ступней ему в лицо: не в силах ты детей родных от горя уберечь!

Герой ходил как тень. Траву не мял. Но стоило ему увидеть вновь глаза младенца, как он воспрял духом. Вмиг были прогнаны сомнения. Сжался кулак. И пообещал себе и миру Алдер ангелочка уберечь. Глаза его горели. И в миг из бедняка он превратился в тигра. Такому не страшны ни вызовы природы, ни хитрости людей. Такие люди сами мир рисуют. И рык их слышен сквозь шелест дней.

Пошел к царю с посланием о том, что быт людей доводит до могилы и что уж скоро стоит бунта ждать. Вскипел правитель и велел казнить нахала. Но после, чуть остыв, осмыслил храбрость бедняка и допросил: откуда, мол, ты знаешь о восстаньях? С чего решил и в чем причина бунта? И сколько бедняков пойдет? Давай во всех деталях! И, выслушав достойный стройный монолог, не мог не оценить всю важность сообщенья и трезвый ум посланника земли. Подумал царь и предложил быть Алдеру советником вне двора и доносить о бытии народном: какие настроения в селе и думы. За что назначил месячную плату – два золотых. Нужда на корточки присела, во мгновенье удалившись со двора. Одел жену прилично, детишек стал кормить не только отрубями, и сам чуть менее сутулиться стал.

Вот так жили: рыбачил Алдер с раннего утра, а вечером писал доклад царю. Сопел, пыхтел, мозоли натирал от писанины и спать ложился только поздней ночью.

И снова дом их увидал малышку – счастье – и снова огонек согрел ее у печки. И жили они дружно, под смех детей и солнца свет.

Одной рукою обнимал детишек Алдер, второй – любимую: он жить не мог без них. Кто знал сей дом, тот верить мог, что злое время позади, что уцелели и выстоять они смогли. Закалились. Прошли сквозь горе и не сломались. И верность, и любовь – все сохранили. Не разучились даже о хорошем петь. Верно, сам Бог на небесах решил их домик наградить за испытанья, послав вдруг сверху им того, что сундуки со златом подарил. После маленькое счастье так раздалось, что не вмещалось дома и поползло по двору сквозь окна, двери, щели. Понеслось по тропам, по полям. Там его и встретили соседи да друзья.

Вот только странно очень: ведь не обняли, не закружили в хороводе. А оттолкнули башмаком. Сказали, что уж больно много радости для одной семьи. И вроде как-то не по размеру благодать сия.

«Вот что такого сделал Алдер, лентяй и дармоед, что на сундуках со златом восседает?.. А что жена его? Ведь этой без разбору кого рожать: хоть девочку, хоть мальчика, живое иль мертвое. Невелика заслуга».

«Вот в третьем дворе после пожара осталась сирота. Живет на пепелище, словно уголек. Могли бы и поделиться своим богатством!»

«А я чем плох для сундуков со златом? Я больше всех тружусь, не зол, не лгун. Семью свою люблю и берегу. Я никогда не отдыхал. Отчего же не подарили мне сокровищ? Мне много и не надо: два-три камня да горстка золотых! Не надо сундуков на сотни лет вперед. Не лучше ль поделить на всех и жизнь достойную прожить совместно?

Так думали соседи. Сначала про себя, потом чуть шепотом друг с другом, а после порешили дом Алдера поджечь и сундуки отнять.

Прослышав это, наш герой собрал семью и спешно дом покинул. Бросил всё, взяв только золото и камни, переложив их в грязные мешки из-под свеклы. Прощай, мой царь, прощай земля и бывшие друзья! Назад дороги нет.

Уехал далеко. В далекие края, где никто не знал его. Там выдал себя за потомка знатного рода, подобно князю иль графу. Купил себе имение: небольшой, но все же замок, прислуга во дворе, фонтан, картины, карета, кони с ленточкой. Начал жить.

Не мог налюбоваться он на фарт такой и жизнью своею наслаждался. Вставал за полдень, ложился, когда хотел. Вино, охота, балы и сплетни. Вот благородная работа! В море не ходил и даже ноги не мочил. Прошли мозоли, сошел загар. Взгляд стал спокойнее. Не читал, но слушал разговоры благородных джентльменов и много узнавал. Политика, финансы, военные походы. Чуть-чуть, но обо всем сужденья заимел.

Всё нравилось ему и для всего хватало жажды внутренней своей. Вот это общество ему по духу! Не то что рыбачьё! Здесь вежливы, приветливы. А дамы? Дамы – просто загляденье: стройны, изящны, с кожей белой, а на щеках – румянец. С ума сойти! Да, не сравнить с немытыми бабищами, что раньше снасти подносили. Здесь дамы пахнут вкусно – розой, лилией… Да что цветы! Тут женщина имеет запах женщин. Сравнение с цветами – ерунда!

Здесь часто флиртовали с ним они и позволяли то, чего он раньше знать не мог. И часто выпивали, и не было упрека, если кто-то пару перепутает свою и уединится с дамою чужою.

Кружилась голова. На светских вечерах такие женщины носили «угощенья», что о еде и мысли не вставало. Всё о другом: «Какие груди, о дьявол, как они вздымаются при вздохе! Какие губы! Не ему ль они сейчас заулыбались? О господи, как хороша! Но у меня жена, жена, жена…»

Здесь можно было всё, и это всё ничуть не осуждалось. Мужчина приходил один и вскоре был со спутницей и, может, не с одной. Он мог уехать с ними, а мог в покои удалиться без проблем.

Дворцы хранили много сладких тайн.

Не выдержал и наш хмельной счастливчик. С красоткою, похожей на тигрицу, отдался страсти он. И это было лучшее на свете! Так думал он, пока пантера не оказалась рядом. Сестра тигрицы, но смуглая, как уголь, и с черною косой.

Наш Алдер был на небесах. Такое он помыслить не смел! Спасибо, спасибо золоту и камням – они подарили рай! И это не был миг, то было время. Алдер преобразился. Он менялся. Он стал другим. Не хуже – намного лучше. Смелее, стройнее, улыбка шире и тверже шаг. Без суеты в глазах и без пустой печали. Огнем горели глаза, и этот блеск пленил красавиц. А может быть, манило их богатство, слух о котором в обществе давно витал.

С женой был нежен Алдер, его не грызла совесть. Ведь то была игра, всего лишь проба. Так, для вкуса. Как десерт.

Но красавицы сродни меду: ими так же быстро насыщаешься. И вкус их уже скоро становится едва ли различим.

Прошла лишь малая частица года, и Алдер затосковал. Загрустил о том, что так поспешно бросил: по морю, дому, времени былому. Хоть было хуже и труднее, но как-то было все свое… А здесь, чего греха таить, хоть и гораздо лучше, но – чужое.

Так с каждым днем герою все труднее становилось смотреть в окно на жизни пейзажи. Ведь он хотел увидеть там себя частицу, а видел только в корабле дыру.

А время шло. Алдер старел. Не по годам. Тоска его съедала. Всё реже посещал он вечера. Всё холодел к жене. И, может быть, решился б уехать восвояси, но только повстречал Ее.

Случайно. Он был один на пятничном балу. Сидел в углу и осушал бутыль. Был хмур – поэтому один.

Она ж, напротив, вся светилась в окружении офицеров. Он видеть мог ее всего минуту, а после – только вспоминал. Часами, днями. Миллионы раз по 60 секунд.

Не думал он, что может так желать. Не знал он ранее такого чувства. И страшился. Всю ночь, как будто с потолка, смотрели на него Ее глаза. И запах в голове кружился. Что в ней такого? Где скрыта тайна? Где мистика? В губах ли алых, в талии осиной иль в тугих бедрах? А может, в коже, что золотом блестит? Где скрылось волшебство, что вмиг его околдовало? Неглуп был наш герой. Он знал, что часто в юбке ходит дьявол. Не ветренен, не щеголь, не петух. Он знал, что главное, а что есть зыбь на море. Но таких он раньше не встречал. Во что он верил, все казалось глупостью теперь. Все, что прожил, – тренировкой лишь для истинной любви. Для настоящей жизни.

И вот она пред ним. Что это за наважденье? Ведь видит он нагое тело. Каждый день, и даже закрывать глаза ему не надо. Виденье явное затмевает свет.

Боролся с ним как мог. Ведь знал, что тот ручей не ласку приготовил для него, а водопады. Скрипел зубами наш герой, терпел. Ведь уважал жену и помнил все, что пережить пришлось.

Так длился год.

И за год поседел, осунулся и потолстел. Как будто десять пролетело. Морщины на лице, слабая рука – все выдавало старика. Но Алдер молод был, не было и сорока. Тяжелый год. В страданиях, в мучениях тихих. Не то чтобы жене, себе признаться до конца не мог, что любит сильно он.

Но женщины всё чуют за версту. Всё видела супруга, всё ощущала: как блеск в глазах пропал, как холоден он стал, как скуп на ласки. Всё поняла несчастная. И вспоминала, как бились их сердца в мороз под тонкой мешковиной. Как тесно были сплетены их души. А что теперь? Не муж, скорей сосед. Приезжий гость, ночующий и ждущий нужный ветер. Где тот мессия, что спасал ее не раз, где сильный тот мужчина? Кто подменил ей мужа, что за суррогат?! «Лжец, слабый, дряхлый старикан, найди уж силы признаться вслух – доколе мучить будешь ты меня?! Холодными руками обнимать и взгляд не поднимать. Да что же – нет и капли чести, смелости, мужчина бывший мой? Смеюсь тебе в лицо, за слабость я готова плюнуть! Уж ты не тот, кого я так любила. Ты предал все. А помнишь, как нам было хорошо? Как хлеб делили, плакали над горем, как улыбались вместе небосводу? Как ты царю служил, как я детей кормила? Как у окна ждала и танцевала на пороге?

Нет, я не хочу здесь жить. Я вернусь обратно. Но не в карете, а в своих мечтах! Уйду в забвенье сладкое. Лишь уловить тот час, где счастливы мы были вчетвером. Уйти в мечтанья с головой».

– Налей мне, Ханц, еще вина. Оставь бутыль, а сам исчезни…

Вино, ты создано для счастья, но не лекарство ты от тающей любви. То, что терпеть могла жена, все то, о чем смолчала, сейчас наружу лезет. В час, когда обнять могла, в хмельном сознанье ударить норовит. Все поменяло цвет. Где раньше было белое, там чернь сквозит теперь. Как будто всё – в отместку. Месть за то, что нет любви. Как будто пустота, не может быть пуста, а сразу наполняется гнилым болотом.

А что ж наш дед? Простите, наш мужчина, наш герой. Он все терпел, и все старел не по годам. Уйти не мог – не этого он рода, чтоб женщину свою бросать, вернее то, что сталось с ней. Но жить так больше не хотел. Пора настала положить конец немым страданиям: «Признаться, сердце подарить. А дальше – будь что будет. И если скажет: „Стань моим, оставь семью“ – то, значит, быть тому».

И, еле взгромоздясь на белого коня, прогнувшись под тяжестью доспехов, мук сердечных, поскакал старикан на первое свиданье.

Там дышать боялся, заикался и еле вымолвить смог, что любит иль влюблен, что жаждет иль страдает, что хочет жить с ней вместе или помрет один. Чего-то бормотал, то всхлипывал, то кашлял. Рукой на солнце указал и колено встал.

Красавица заулыбалась, нежно, без издевки. За руку взяла, к щеке ее прижала:

– Мне право, так неловко слушать пламенные речи от столь почтенного мужчины. Вы говорите честно, и оттого мне сердце жмет вина. Я, право, даже не достойна вашего внимания. Хоть оба знатного мы рода. Но я скорее заблудилась и по ошибке здесь родилась. Не мил мне мрамор и сапфир, чужды танцы на балах. Пиры, охота, разговоры про войну, коктейли, кокер-спаниели, прислуга, слуги, чаевые. А эти сплетни, козни, нервы – уф-ф… Я переполнена. Все эти мелочные темы, вся суета мне напоминает бисер… Казалось мне, что вы другой, вначале. Но то моя надежда блик давала. Конечно, это глупо. Пройдя ваш жизни путь, вам не понять девчонку… Я знаю, быть может, я не права. Я знаю, может, пожалею. Но я бегу навстречу морю и волнам с простым парнишкой. Он сам рыбак, и мы прожить сумеем. Он смотрит вдаль, он смел и честен. И не болтает про шампань. Он так же, как и я, все больше задается вопросами иными. Мы с ним бежим! А вам, почтенный господин, признаться я хочу, что никого ни в чем не виню. Ведь каждый жить умеет, как посмеет. Вы благородны; за столько лет вы накопили капитал. Но вы ошиблись: меня не соблазнить ни камнем, ни тем боле поклоненьем. Я жизнь свою не поменяю даром на алмазы. Уверена: когда-нибудь простить вы сможете меня. А понимать не надо, ведь это – глупый девичий посыл. О, вот и он – мой принц удил, – и весело засмеялась и на прощанье подарила поцелуй.

Через мгновенье она уже висела на сильной молодой спине. Удары весел, блеск воды и запах жизни – все становилось тише.

***

Седой и сгорбленный старик молчал. Сидел под дубом.

Безветренно и тихо. День отыграл. И лишь цветной листок свой танец танцевал, с макушки да к корням. Я мимо проходил и видел злого старика. Он жизнь прожил и злобным стал. Как будто высохший родник в нем камни злобы оголил. Он жизнь прожил и зло сопит – как будто долг ему должна та жизнь, что стороной прошла.

Крестьянин и волшебник

Далеко-далеко за горизонтом, в деревне на пяти холмах жил да был крестьянин по имени Дарк. В округе его все уважали и любили. Любили за то, что он был как остальные: беден, трудолюбив, добродушен и весел. А уважали за то, что он, несмотря на свою крестьянскую бедноту, был по-королевски гордым человеком. И гордость его была сродни не гордыне или хвастовству, а скорее рыцарскому благородству и чести. Дарк не хулил судьбу, не причитал и никого не боялся. Казалось, он оседлал жизнь верхом и нашел опору, но не в деньгах, а в себе самом. Люди чувствовали это и тянулись к нему, ибо нашедший опору для себя становится опорой для других. У Дарка была семья: жена и пятеро сыновей. Он любил их больше всего на свете и поэтому работал не покладая рук. Каждое утро он уходил в сонный океан ловить рыбу. Обычно улов продавали, а на вырученные деньги покупали мясо и одежду. Тяжелая жизнь была у крестьян в этом государстве, ведь король их был тщеславен. Он совсем не заботился о быте своего народа, а хотел лишь войти в историю как лучший воевода. Поэтому всегда воевал: то с соседями, то дальними странами. Порой бывало так, что Дарк голодал, но даже в такие дни он не унывал, потому что помнил, что все всегда может быть намного хуже. И это придавало ему уверенности в себе. Также он понимал, что все всегда может быть и чуть-чуть лучше, и это давало ему надежду и силы, чтобы работать.

Однажды утром, когда солнце едва проснулось, а океан еще дремал, крестьянин отправился на рыбалку. Он собрал снасти и отчалил. Океан был спокоен, и по воде изредка пробегала зыбь от заблудившегося ветерка. Туман нежился с облаками. Чайки парили рядом с лодкой, предвкушая легкую добычу. Дарк отплывал все дальше и дальше от берега. И вот, когда тонкая полоска скал скрылась за горизонтом, рыбак остановился, чтобы закинуть в море невод. Но не успел он еще закрепить сеть, как увидел недалеко от себя обломки судна, а рядом человека, который едва держался за бревно. Это был старик, изможденный, почти без сознания. Крестьянин затащил его к себе в лодку и отвез домой, где согрел, накормил бедолагу и уложил его в мягкую постель. Оказалось, что старик тот был странником. Звали его Лерой. И путешествует он так давно, что и не помнит себя в родном доме.

Лерой пошел на поправку и остался в доме рыбака до полного выздоровления. На этом настоял Дарк.

Лерой поведал Дарку и его близким много захватывающих историй о заморских странах, диковинных животных и людях, что умели по-птичьи петь, о гигантских опасных цветах, что могли проглотить любую птицу. Семья с интересом слушала его рассказы по вечерам, расположившись за большим столом, на который хозяйка, не скупясь, выставляла все лучшее из съестных припасов. Весь день проходил в ожидании вечера и очередного рассказа. И вот, когда вся работа была сделана, наступало время для историй. Тогда все замолкали и, затаив дыхание, слушали, не хотели пропустить ни слова. Голос смешивался с треском дров. Полумрак дышал лунным светом, что заглядывал в окно, желая тоже послушать гостя. Все ощущали волшебство.

Прожил странник у крестьянина недолго: его домом была дорога. Настал день, когда старик решил покинуть временное пристанище и продолжить свое странствие. Как ни просили его хозяева остаться, он все-таки настоял на своем, согласившись напоследок отобедать вместе с ними. После трапезы Дарк проводил старца до Пяти Холмов и указал дорогу в город. Попрощавшись, Лерой обратился к Дарку с такими словами: «Послушай, добрый человек! У тебя щедрая душа и золотое сердце, ты спас мне жизнь, дал ночлег и еду, поэтому я не могу уйти без подарка. Проси, чего твоей душе угодно, я выполню любое твое желание. Но только с одним условием: чтобы исполнения этого желания сам ты ни в жизнь добиться бы не смог».

– То есть как любое? – недоумевал Дарк. – Не пойму, о чем толкуешь ты, Лерой?

– Я могу исполнить все, что ты пожелаешь!

Не поверил крестьянин словам старца. Не верил он, что пред ним волшебник и в его силах исполнение любого желания. Но когда спасенный им человек на глазах превратил клевер в бабочку, не осталось у Дар– ка больше сомнений и начал он желания перебирать. Нелегкое это дело оказалось: что бы он ни придумывал, волшебник отвергал и говорил: «Ты можешь это сам». Попросит денег мешок, а старец говорит: «Ты сам в силах столько заработать». Попросит счастья, а старец говорит: «Ты будешь счастлив в тот же миг, как вдруг захочешь быть счастливым. Тут всё без волшебства». Попросит, чтоб болезнь не трогала его и всю его семью, а старец вновь в ответ: «Ты сам можешь за этим проследить». Попросит дом, но тут же понимает, что в силах сам его построить, равно как и новый корабль рыбацкий. Тогда Дарк решил попросить бессмертие, но вдруг осекся («Зачем мне наблюдать, как мрут другие?») и передумал. И вот наконец его осенило. «А что, если королем мне стать?» – спросил Дарк. На что старец улыбнулся и сказал: «А ты попробуй план придумать

хитрый, якобы ты законный сын короля. После найдешь сподвижников и власть захватишь – не раз такое бывало!» «И вправду, – подумал рыбак, – я и королем при желании стать могу. Вот незадача! Что же мне придумать?» Дарк даже заподозрил неладное: не обманул ли его старик таким условием? Десятки, сотни, тысячи желаний остались не у дел, ибо они оказывались вполне по силам Дарку. И вот луна, словно оранжевый апельсин, игриво во тьме заулыбалась, а звезды уж забегали наперегонки в ночи. Тогда наш утомленный Дарк придумал, наконец: «Хочу я мудрым быть, как старец, что живет на северной окраине горного хребта». О нем он слышал из рассказов местных. В них говорилось, что горец тот неимоверно умный, что всяк приходящий к нему за советом уходит, как заново рожденный.

«Хочу быть мудрым», – повторил желанье он. Тут волшебник рассмеялся, как ребенок, затопал ногами и схватился за свой дряхлый живот. «Чего смеешься?» – насупился рыбак.

«Да нет, не обижайся. Но столько думать для того, чтобы пожелать простейшего! Послушай, коль хочешь стать ты мудрецом, – иди учись!»

«А я хочу, чтобы без учебы!»

«Уверен? Я могу исполнить, если хочешь, но только проку мало от знаний без опыта. Это что карета без лошадей!»

Молчание затмило тишину ночи.

«Ты прав, я погорячился, – Дарк стал беспомощным со своим могуществом, – выходит, я могу почти все. А что я не могу, того мне и не нужно в жизни. Что ж, придется мне смириться с тем, что всемогущим стал». Он улыбнулся, подумал и продолжил: «Послушай-ка, старик! Я, наконец, придумал: ты сделай так, чтоб я всю жизнь не забывал о том, что всемогущ, чтоб помнил, какой я сильный, повсюду и всегда!»

При звуке этих слов волшебник выпрямился, с лица сошла улыбка. Нахмурив брови, он молвил: «Достойнейший из сыновей земли, ты выбрал то, о чем и не мечтают короли. Я исполняю твое желание!» И в тот же миг поднял он посох над собою три раза, по земле ударил и заклинанье произнес. Поднялся ветер, облака затмили небеса, и, будто яркая звезда, прорезав брюхо туч, на землю света луч проник, он озарил обоих, ослепил, затмил собою ночь. И через мгновение во тьме исчез. Земля слегка продребезжала, как будто чудо провожала, пыль улеглась, и ветер стих, на небе снова засияли звезды.

Всё как всегда: тишина, немного соли, ветра, лай собачий, и океан полощет камни, берег моет, и вдалеке койоты воют. Всё как всегда, да только бесконечность сегодня в хижине улыбкой спящих мальчуганов своего героя встретит. А после озарится утро небесной синевой.