Текст книги "Пионерская организация: история феномена"

Арсений Замостьянов
Павлик Морозов

14 ноября 1918 года, в селе Герасимовка Туринского района Тобольской губернии в семье красного партизана Трофима Морозова родился сын Павел. Тот самый всенародно известный Павлик Морозов, Павка-коммунист, которого считали и героем, и предателем, и мучеником, и провокатором.

Правда на правду

Истинная история Павлика сколь трагична, столь и загадочна. От него осталась лишь одна невнятная фотография, на которой щуплый мальчишка в картузе (вероятно, отцовском!) стоит на заднем плане среди одноклассников. Мемуары очевидцев, родственников, учителей вряд ли можно считать достоверными: сначала они подстраивались под официоз, а потом просто мало что помнили…

Был ли Павлик пионером? На волне разоблачений появилось предположение: не был, не состоял, не участвовал, миф чистой воды. И все-таки, скорее всего, в пионеры он записался. Правда, красного галстука не получил: их ни в Герасимовке, ни в соседнем крупном поселке Тавда не было. Да и по всему Союзу галстуки в те годы носили далеко не все пионеры, только образцово-показательные.

Морозовские места – глухие. О скудном уровне жизни в Герасимовке можно судить по такому факту: электричество в эту деревню провели только в 1947 году, к 15-летию гибели всесоюзно знаменитого Павлика Морозова. Там мало что знали о большой политике, о том, какие решения принимаются в Кремле. Только учителя могли со знанием дела рассказать пионерам о начинаниях советской власти, посоветовать книги, которых в Герасимовке остро не хватало, но всё-таки они были…

Тавдинский детектив

Что же случилось в 1932 году в окрестностях Тавды и Герасимовки? Рассказывать вкратце криминальную историю – дело неблагодарное, но попробуем. Трофим Морозов во время Гражданской войны бил колчаковцев в рядах красных партизан. В конце 1920-х его – одного из немногих более-менее грамотных мужиков в Герасимовке – выдвинули в председатели сельсовета. Он оказался нечист на руку: принимал подношения от переселенцев и выдавал им фальшивые справки. Кроме того, поколачивал жену, а потом и вовсе оставил ее с детьми, переселившись к молодой соседке.

До поры до времени бывшему партизану всё сходило с рук. Над ним сгустились тучи, когда милиция неожиданно арестовала переселенцев с подозрительными справками. Есть сведения, что некоторые «бумаженции» были составлены детской рукой: возможно, не поднаторевший в чистописании Трофим привлекал к «работе» своего сына Пашку.

В те годы любое дело получало политический оттенок. Трофимовы справки преждевременно предоставляли ссыльным кулакам свободу передвижения, а это уже, не больше и не меньше, контрреволюция. На суде против отца Павел Морозов не выступал. Хотя бы потому, что никакого суда не было. Судьбу провинившегося столоначальника решала «тройка». А Павлик просто дал честные показания против отца. Несомненно, под влиянием матери, которая присутствовала во время беседы пионера со следователем и не скрывала обиды на неверного мужа.

20 февраля 1932 года на заседании «тройки» Трофима Морозова признали виновным в «фабрикации подложных документов, которыми снабжал членов к/р (контрреволюционной. – Прим. ред.) повстанческой группы и лиц, скрывающихся от репрессирования советской власти», и приговорили к заключению в исправительно-трудовом лагере на 10 лет.

Но настоящая развязка трагедии произошла через семь месяцев. Бабушка отправила внуков – Павла и Федора – в лес по клюкву, а через несколько дней в чащобе нашли тела убитых братьев. Феде было восемь лет, Павлику – 14. Судя по ранам, Павлик сопротивлялся, но убийцы оказались сильнее… Началось следствие, получившее резонанс в областной прессе. Кто мог убить мальчишку? В округе орудовала банда братьев Пуртовых. Подозрения могли пасть и на беглых ссыльных. Но мать погибших мальчишек, Татьяна Семеновна, дала показания против мужней родни. Имелись сведения, что Трофим Морозов то ли с испугу, под давлением, то ли за мзду помогал разбойникам Пуртовым. Чекистам удалось уничтожить их только через год после убийства Павлика, когда Герасимовка уже получила всесоюзную известность. Совсем невероятной выглядит гипотеза писателя-диссидента Юрия Дружникова, утверждавшего, что детей убили агенты ОГПУ – специально, чтобы организовать показательный процесс над подкулачниками. В 1999 году дело пересматривала Генеральная прокуратура. Эксперты пришли к выводу, что названные следствием убийцы братьев Морозовых наказаны обоснованно. Значит, все-таки родня.

Уральский областной суд признал виновными в убийстве мальчишек их родственников по линии отца – дядю Арсения Кулуканова, двоюродного брата Данилу Морозова, деда Сергея и (как соучастницу) бабушку Ксению. Кулуканова и Данилу расстреляли, а 80-летние Сергей и Ксения Морозовы умерли в тюрьме.

Портрет Павлика Морозова, созданный на основе единственной известной его фотографии

Любопытно, что за участие в строительстве Беломорканала Трофим Морозов, несмотря на убийство сыновей, вышел на свободу раньше срока. Правда, ему хватило благоразумия не возвращаться в Герасимовку. Село к тому времени превратилось в мемориал пионера Павлика Морозова…

Рождение легенды

Криминальная история стала превращаться в эпос, когда в Герасимовку приехал тезка убитого пионера – молодой свердловский журналист Павел Соломеин, корреспондент газеты «Всходы коммуны». Именно он прочувствовал политическую актуальность этого сюжета и создал морозовский канон.

В воображении Соломеина рождались эффектные картины. Он сочинил за Павлика блестящую, политически грамотную судебную речь, в которой пионер якобы выводил на чистую воду собственного отца: «Дяденьки судьи, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан об этом сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старается помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии!»

Вскоре в Свердловске вышла первая книга о Павлике – «В кулацком гнезде», ее написал Соломеин. Павлик стал легендой уральского масштаба. Соломеин, окрыленный успехом, решился послать свою книгу живому классику, именем которого в Советском Союзе уже называли города и самолеты, – Максиму Горькому.

Классик строго отчитал уральца за дурной литературный стиль. Вероятно, сказалась писательская ревность: Алексей Максимович сам был бы не прочь взяться за такой сюжет, а тут молодой литератор опередил Горького и, конечно, «загубил тему».

Но история Павлика с тех пор не выходила из головы Буревестника революции. Его восхитил тавдинский детектив. Вот она, классовая борьба! Битва старого с новым, схватка романтиков с мещанами – любимый сюжет автора «Жизни Клима Самгина». Передовая идеология в душе деревенского мальчишки оказалась сильнее «голоса крови»! Значит, наша берет, значит, прогресс побеждает архаику! «Память о нём не должна исчезнуть», – эта фраза Горького высечена на обелиске, который стоит на месте дома, где жил Морозов.

Павлика подняли на щит. Он оказался важным аргументом в борьбе за умы. Во-первых, укреплялась пионерская организация. Ничто так не сплачивает, как сакральная жертва, павшая «в борьбе роковой». А во-вторых, эта история стала важным козырем в противостоянии с кулаками. Зверское убийство детей дискредитировало борцов против колхозного строя.

В своей речи на съезде Союза писателей Горький вознес Павлика до небес. На несколько лет Морозов стал чуть ли не главным героем страны. Официально сообщалось, что памятник погибшему пионеру будет установлен не где-нибудь, а в самом центре Москвы, у стен Кремля. И это в то время, когда на главных площадях столицы не было монументов ни Ленину, ни Сталину…

Павлик превратился в советского святого – в праведника, в страдающего агнца, который необходим новому строю. Ведь он принял мученическую смерть, защищая идеалы «нового мира». Каноническая история его жизни так же далека от исторической правды, как жития святых. Не больше и не меньше. Но от прежних великомучеников он отличался активной жизненной позицией. Убиенный царевич Димитрий был просто жертвой, агнцем на заклании. А Павлик – в интерпретации Соломеина и последователей – боролся за правду и погиб как солдат.

Книги, поэмы, стихи о Павлике выходили в свет ежегодно. Самую известную повесть о герасимовском пионере написал Виталий Губарев – автор «Королевства кривых зеркал». Книга получилась страшноватая и захватывающая. Ребята ее с удовольствием читали и в восьмидесятые годы.

«Вот где наша сила и мощь!»

Именем Павлика клялись, на его образ равнялись пионеры. Портреты несчастного мальчика в картузе можно было встретить едва ли не в каждом школьном классе и в каждом пионерском лагере.

В бой вступила тяжелая пропагандистская артиллерия – и эффект не заставил себя ждать. По примеру Павлика пионеры от Москвы до самых до окраин принялись бороться за правду и сурово присматривались к собственным отцам. Их уважительно называли дозорниками. Оля Балыкина, Коля Юрьев, Проня Колыбин, Митя Гордиенко… Все они стали последователями Павлика, их прославляли с самых высоких трибун вожди страны.

В интернете нетрудно найти отрывок из речи Анастаса Микояна на торжественном заседании, посвященном 20-летию органов ВЧК. Микоян – один из самых мирных вождей тогдашнего пантеона – патетически восклицал: «Пионер Щеглов Коля в августе сего года сообщил официальным путем через почту начальнику районного отдела НКВД о том, что его родной отец Щеглов Иван Николаевич занимается расхищением из совхоза строительных материалов. Был арестован. Вот такие люди у нас, товарищи, есть. Вот такие пионеры у нас есть. Вот где наша сила и мощь – в народе!»

На прославление убиенного пионера были брошены лучшие силы искусства и пропаганды. На несколько лет Морозов стал первостепенным героем Советской страны – наравне с Чапаевым. Сергей Эйзенштейн, режиссер с мировой славой, приступил к съемкам фильма «Бежин луг», сюжетной основой которого была трагическая история Павла, правда названного в сценарии другим именем. Фильм так и не вышел на экраны (он оказался слишком метафоричным для тогдашних цензоров), но сам интерес Эйзенштейна к судьбе «маленького героя» говорит о многом. Великого режиссера всегда интересовали знаковые, поворотные исторические сюжеты: «Броненосец «Потемкин»», «Октябрь», «Александр Невский». Павлик в восприятии 1930-х годов – из этого ряда.

Песню о Павлике Морозове написали по горячим следам поэт Сергей Михалков и композитор Ференц Сабо:

 
Был с врагом в борьбе Морозов Павел
И других бороться с ним учил.
Перед всей деревней выступая,
Своего отца разоблачил!
 

В те годы эти строки знали почти все школьники.

Что здесь важно? Социалистическое государство искало союзников среди самых молодых, то есть – в поколении будущего. Это вполне соответствовало идее, на которой строилась страна. Важно и другое. Движение, толчок которому дал Павлик Морозов, выше, выше, ещё выше подняло значение пионерской организации.

Мама Павлика Морозова – Татьяна на встрече с пионерами в «Артеке». 1953 год

Встречались среди последователей Павлика и вымышленные персонажи – как пионер из Гянджи Гриша Акопян, плод фантазии журналистов. Но и настоящих, искренних дозорных было много. Быть может, слишком много. И потому после смерти Горького образ убиенного пионера мало-помалу оттеснили на второй план.

Именно тогда Сталин взял на вооружение семейные ценности, и образ мальчишки, который восстал против отца и деда, потерял актуальность. Отныне родителей рекомендовалось почитать, а не сражаться с ними. Да и самого Сталина всё чаще называли отцом народов. Нет, Павлика не исключили из пионерских святцев, не сбросили с пьедестала, но с прежним рвением уже не воспевали. И памятник ему установили не на Красной площади (как хотел Горький) и не на площади Революции, а в тихом уголке Красной Пресни. Создал скульптуру Исаак Рабинович. Открывали его именитые «инженеры человеческих душ» – во главе с Александром Фадеевым. Пионер гордо стоит со знаменем, он защищает будущее. Скромный, но все-таки это был полноценный памятник – и не единственный в стране. Одновременно Детский парк Краснопресненских ребят переименовали в Детский парк имени Павлика Морозова. У его подножия многих московских ребят принимали в пионеры – впрочем, как и в музее Ленина, в музее Калинина…

Эволюция мифа

Село Герасимовка прославилось на всю страну. Эти места стали сакральными: там принимали в пионеры, произносили клятвы. Правда, у этой славы был трагический, кровавый и, как бывает в таких случаях, мистический оттенок. На место гибели братьев Морозовых, на могилу Павлика и в музей пионера водили школьников. Это были вполне официальные мероприятия, проходившие под руководством учителей, комсомола и партийных органов.

Памятник Павлику Морозову в селе Герасимовка. Здесь же похоронен сам пионер-герой и его брат Федор

Но с годами в окрестностях Герасимовки и Тавды стали появляться и другие паломники. Не только просто любопытствующие, но и те, кто испытывал странную тягу к месту трагедии. Возникла традиция, не исчезнувшая до нашего времени: на месте убитого пионера паломники оставляют записки с самыми разнообразными просьбами. Одни хотят, чтобы им купили велосипед, другие мечтают благополучно сдать экзамены, третьи подумывают об удачной женитьбе… Они верят, что призрак пионера может помочь.

Суеверия родились раньше Павлика, оставляют же в лесах ягоды и пастилу «для леших». А тут такая одиозная история, печальный обелиск на опушке. Так и веет мистикой!

В 1955 году Павлику присвоили звание героя-пионера Советского Союза и занесли его имя в Книгу почета, учрежденную по решению XII съезда ВЛКСМ. Но это звание символическое, а к тому времени уже появились пионеры, которых посмертно наградили настоящей «Золотой Звездой» – за подвиги в Великой Отечественной. Они во многом затмили Павлика. Но и его звезда не угасла. Всю классическую советскую эпоху Морозова не забывали. В 1963-м на экраны вышел телеспектакль режиссера Льва Дурасова «Павлик Морозов». Еще позже появилась песня на стихи Михаила Пляцковского, в которой речь шла о преемственности пионерских поколений:

 
Здравствуй, Морозов!
Дай руку, Павлуша!
Время совсем не помеха для нас.
Громко сердца наши бьются, послушай!
Знаем и верим, ты с нами сейчас!
 
 
С нами ты в школе, в труде, на параде,
Прям и открыт твой решительный взгляд.
Правофланговый ты в каждом отряде,
Видишь, друзья твои рядом стоят!
 
 
Ты не боялся кулацких обрезов,
Смертью грозящих в неравном бою.
Ставил ты выше любых интересов
Честь пионера и совесть свою!
 
 
Был ты героем, бесстрашным героем!
В песне остался навек молодым!
Мы подрастём, новый город построим,
Площади имя твоё мы дадим!
 
 
Здравствуй, Морозов!
Дай руку, Павлуша!
Время совсем не помеха для нас.
Громко сердца наши бьются, послушай!
Знаем и верим, ты с нами сейчас!
 

Эти строки, ценности, на которых основан жертвенный подвиг Морозова, были понятны всем. Хотя, возможно, не все их почитали: единомыслия в СССР не было даже в годы наивысшей популярности коммунистических идей. Захватывающие и жутковатые книги о нем школьники читали с удовольствием. Давным-давно погиб босоногий пионер, а его фамилию и спустя полвека знала вся страна.

В вольнодумных кругах (достаточно узких) Морозов превратился в трагикомического фольклорного персонажа, о котором сочиняли не только благонадежные пионерские песни, но и народные (а точнее – интеллигентские) припевки:

 
На стене висит топор, и простынка розовая.
Мы с папашею играли в Павлика Морозова.
 

Так бывает: погибший пионер стал объектом развеселого глумления. Но совсем не повсеместного! А настоящее, широкое и несправедливое разоблачение началось, как известно, в годы перестройки.

Ветры перемен

Горбачевские преобразования еще не перешли в свою антикоммунистическую фазу, а журналисты уже затеяли атаку на Павлика. В те годы мало кто руководствовался резонным советом Гюстава Флобера: «Никогда не прикасайтесь к идолам, их золотая пыль остается у вас на пальцах».

Клеймили его с огоньком, в бранных определениях себя не сдерживали. Стукач, дегенеративный подросток, маленький бес… Называли Павлика и отцеубийцей, хотя Трофим надолго пережил своего сына… Для недавних комсомольцев и коммунистов это был легкий способ рассчитаться с собственным прошлым: освистать зарезанного мальчишку.

Неудивительно, что в 1991 году «свергли могучей рукою» московский памятник пионеру. Стыдно! Как любили эту скульптуру московские пионеры, школьники… Это был их памятник! Правда, устояли морозовские скульптуры в Герасимовке, Свердловске, Ухте, Острове…

Моралисты атаковали Павлика с горних высот социальной этики: «Что ж мы за народ, если у нас стукача объявляют героем и образцом для подражания?» Культ убиенного пионера и впрямь из нашего времени выглядит диковато. Правда, социология подсказывает, что, например, в Соединенных Штатах к доносительству относятся куда уважительнее, чем у нас. И как-то забылось, что конфликт семейных уз и долга перед государством – это один из основополагающих мифологических сюжетов мировой культуры.

Филолог, знаток античности Михаил Гаспаров замечал: «Не забывайте, что в Древнем Риме ему тоже поставили бы памятник. И что Христос тоже велел не иметь ни матери, ни братьев. Часто вспоминают «не мир, но меч», но редко вспоминают зачем».

Памятник Павлику Морозову в Москве

Со времен Антигоны в разных цивилизациях это считалось подвигом. «Отдавая салют, вы поднимаете руку выше головы. Это значит, что общественные интересы пионер ставит выше своих личных», – говорит учительница в диафильме о Павлике Морозове. Нечто похожее можно вычитать и у Эсхила, и у Корнеля.

В этой максиме – суть извечного противостояния, в котором реальный школьник из Герасимовки с его трагедией потерялся. От него не осталось и картуза.

Правда, учительница Павлика Лариса Ивановна Исакова оставила такую характеристику своего самого знаменитого ученика: «Светлый он был человек. Хотел, чтобы никто чужую судьбу не заедал, за счет другого не наживался. За это его и убили».

Надо признать, что от своей оценки она не отказалась и в годы, когда мифы советской эпохи было принято ниспровергать.

А что в итоге? Жил-был честный мальчишка, который не доносил, но дал правдивые показания против отца, за что родственники жестоко убили его вместе с младшим братишкой. А преступный отец надолго пережил сына-героя. И, что бы ни говорили о Павлике злопыхатели, правда именно такова.

Арсений Замостьянов
Аркадий Гайдар

Аркадий Гайдар – один из основоположников советской детской литературы. Он был для советской цивилизации больше, чем писателем. Почти в каждой школе всея СССР можно было встретить пионерский отряд имени Гайдара, не говоря уж о книгах и портретах писателя… Существовало даже такое понятие – «гайдаровец». То есть настоящий советский патриот, готовый сражаться с буржуинами и помогать тем, кому трудно. Облик писателя, его папаху и гимнастерку, его роспись – «Арк. Гайдар» знал каждый школьник. И вовсе не по учительскому заданию. Это получалось само собой: Гайдар постоянно присутствовал в нашей жизни.

Дед автора «Тимура и его команды», Исидор Данилович, был крепостным князей Голицыных. Голик – это метла, голица – кожаная рукавица. Понятия не родственные, но фамилии вышли созвучные. Так часто бывало: крепостным присваивали прозвища, схожие с громкими фамилиями помещиков.

Другой дед – Аркадий Сальков – потомственный дворянин и офицер, состоявший в дальнем родстве (через прапрадедов) с самим Лермонтовым. Он не хотел отдавать дочь за безродного и небогатого учителя – и поженились они без отцовского благословения. Зато по любви. Сына, в знак примирения, назвали в честь старика – Аркадием. Петр и Наталья, родители писателя, были убежденными народниками, как и многие учителя того времени. В таком духе они воспитывали сына.

Ему досталась героическая юность. Аркадий Голиков искал бури и сражался с белыми. Он – в меру своего еще детского опыта – был искренним приверженцем революции и защищал ее идеалы с оружием в руках. Воевал в Красной Армии и отец писателя. Несправедливо, недобро рассуждал о Гайдаре Владимир Солоухин. Гайдар в его интерпретации оказался чуть ли не главным адептом красного террора. Это неправда. Ни палачом, ни карателем Гайдар не был. Он стрелял, и в него стреляли.

Потом настало время сомнений. Усталый солдат искал себя. Здоровье не позволяло продолжать военную службу. Сказывались ранения, цинга и перенесенное нервное истощение. Красного командира переполняли впечатления, воспоминания. «Я ушел в армию совсем еще мальчиком, когда у меня, кроме порыва, не было ничего твердого и определенного. И, уходя, я унес с собой частицу твоего миропонимания и старался приложить его к жизни, где мог», – писал Аркадий отцу. Его спасла литература. По легенде, сам наркомвоенмор Михаил Фрунзе посоветовал молодому отставнику заняться писательством: так изящно и убедительно был составлен служебный рапорт Голикова.

Первые книги Гайдара провалились. Зато повесть «Реввоенсовет» («РВС») стала классикой советской детской литературы. Он нашел своего читателя, собеседника и героя. В «РВС» мы видим Гражданскую войну глазами мальчишки, который помогает раненому красноармейцу. В каждой строке, даже меланхолической, а уныние иногда пробивалось в его прозу, есть энергия детства. Правда, писал он эту книгу, не помышляя о «детской литературе». Но таких случаев в истории литературы немало: плывешь в Индию – открываешь Америку.

Возникло новое литературное имя – Гайдар. Сам Аркадий Петрович никому и никогда не раскрывал тайну своего псевдонима. Но у русского детского писателя Николая Вагнера была «Сказка о принце Гайдаре», хорошо известная школьникам начала XX века. Философская история о том, как благородный юноша оставил королевские покои и комфорт, поскольку царевна Гудана попросила его узнать, что такое есть «великое». Он странствовал по свету один, встречал многих людей с их горестями и бедами и научился им сострадать. Образ, близкий автору «Военной тайны».

В 1929 году вышла в свет «Школа». Боец и командир Аркадий Голиков в Гражданскую войну повидал столько, что не поделиться опытом, эмоциями, сомнениями, страхами он не мог. Конечно, это не автобиография, и Борис Гориков не тождествен Аркадию Голикову. Возможно, он задумал эту книгу еще в армии. Первый отрывок из нее появился в литературном приложении к газете «Правда Севера», в которой Гайдар сотрудничал как журналист (весьма удачливый и плодовитый). Повесть о Гражданской войне принесла ему широкую известность. Школьная аудитория не ветрена. После «Школы» каждую новую повесть Гайдара ждали сотни тысяч читателей. Она хорошо подходила к тогдашней идеологии: Красная Армия сняла с героя шелуху и превратила его в настоящего коммуниста.

Так писать для детей может только человек необыкновенный. Вечный странник, так никогда и не повзрослевший и в то же время повзрослевший до срока. Он сначала создавал вокруг себя сказку, жил в ней, а потом записывал ее, если находил мелодию, без которой слова не выстраиваются в прозу. Так появился «Мальчиш-Кибальчиш», которого почти каждый из нас помнил наизусть – по крайней мере, близко к тексту. «Сказка о военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твердом слове» вошла в повесть «Военная тайна». Когда в сказке есть тайна – это уже немало. А в этой истории зашифрован смысл советской цивилизации, ее суть. Ее можно ненавидеть, но нельзя не отдать должное литературному мастерству и силе убежденности. Есть в книге и шпионы, и отзвуки первого детского лирического чувства, и история взросления. Но всё это слабее Кибальчиша. Эту сказку многократно издавали и экранизировали отдельно от повести. Мальчишка в буденовке стал одним из символов нашей страны в XX веке.

Советская детская литература была и важным подразделением идеологического департамента, и отлаженной индустрией, и целой вселенной. Гайдар стал одним из символов этого мира. Все его детские книги переиздавались ежегодно и пропагандировались повсеместно, а сам Гайдар и его герои считались эталоном советского образа жизни. Борцы, искатели, для них не существовало неприступных крепостей. Им было что защищать, потому что «Днем и ночью сверкали над башнями этого города красные звезды. И, конечно, этот город назывался Москва». Он действительно верил в идеалы, которые проповедовал. Гайдар создал мир мужественных и гуманных советских людей – почти сверхчеловеков. Их жизнь то безоблачна, то трагична. Но главное, что их окружала необозримая, добрая и правильная держава. Это не вызывало сомнений: «все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной». На первый взгляд, у Гайдара всегда много прямолинейной идеологии. Свои – чужие, герои – плохиши… Так бывает на войне, там все решает линия фронта и – или мы их, или они нас. Все это быстро бы наскучило и забылось, если бы повести и рассказы Гайдара не состояли из настоящей прозы и настоящей поэзии, если бы он не умел переносить нас в свой мир. И гайдаровская патетика никогда не звучит фальшиво.

Маршак называл его всесоюзным вожатым. Гайдар действительно не только писал, но и возился с детьми, ощущал себя ответственным за них «в государственном масштабе». Пионерские традиции в те годы только складывались. В начале тридцатых красный галстук еще был редкостью, к нему относились как к уникальной привилегии. Да и пионерлагерей не хватало… На всех хватало только Гайдара. Он брал не дидактикой – это было бы скучно. Он предлагал своим читателям включиться в игру. Сочинять сказки, помогать людям, разгадывать тайны, соревноваться…

Аркадий Гайдар в Артеке

Гайдар умел мыслить парадоксально. Однажды он ответил на анкетный вопрос: «Что ты любишь больше всего?» Получилось неординарно: «Путешествовать вдвоем. Чтобы считали командиром. Быстро передвигаться. Острить с людьми без вреда для них. Тайную любовь к женщине (свою, чтобы объект не знал)». А в трудную минуту в его дневнике появилась такая запись: «Снились люди, убитые мной в детстве». Все это создавало глубокий подтекст книг Гайдара.

Этот непростой человек слагал героические трагедии, но иногда создавал и идиллии – он и тоже необходимы в детстве. «Чук и Гек» – самая настоящая рождественская, а точнее, новогодняя сказка. Смутные тайны, игрушечные тревоги, веселое познание мира – во многом подсознательное. И все завершается новогодним застольем. Гайдар научил нас воспринимать этот праздник как нечто и личное, и государственное: «Это в далекой-далекой Москве, под красной звездой, на Спасской башне звонили золотые кремлевские часы. И этот звон – перед Новым годом – сейчас слушали люди и в городах, и в горах, в степях, в тайге, на синем море». Такие сюжеты объединяли страну прочнее конституций.

Но идеальный мир уязвим. В 1938 году Гайдар написал самую тревожную свою книгу – «Судьба барабанщика». Такого проникновения в психологию героя-подростка наша детская литература не знала. Душу 12-летнего Сережи разъедают оборотни – такие, как словоохотливый дядюшка, шпион и наймит, но при этом – талантливый актер и рассказчик. Гайдар даже наделил его собственными чертами неистощимого импровизатора. Но это лишь одна из масок дядюшки, которого разоблачил юный храбрец. Пионерский барабан давал лейтмотив эпохи. Он звучал то бравурно, то грустновато. Но не давал уснуть. Самый опасный враг и должен быть обаятельным человеком. Есть в книге и дух гайдаровской героики: «Встань, барабанщик! Встань и не гнись, пришла пора!» В решающий момент он вспоминает о пионерской чести, которую трудно отделить от чести мужской.

Герои Гайдара – люди необыкновенные, преображенные, люди завтрашнего дня. Это советские д’Артаньяны – бесхитростные и бескорыстные по сравнению с гасконцем, но столь же смелые и буйные. Таких ребят он встречал в «пионерской республике» – в Артеке. Многие из них встанут в строй в 1941-м.

А потом настал черед Тимура. В повести о нем нет военных приключений, отсутствует и детективная интрига. Перестраховщики ворчали: Гайдар разрушает пионерию. Ведь в книге прославляется детское тайное общество – весьма сомнительное начинание. Но вышло, что он вдохнул жизнь в пионерию. Началось победное наступление на читателей по всем фронтам. Сначала сценарий будущего фильма о Тимуре вышел в журнале «Пионер». Потом, в сентябре-октябре 1940-го, повесть почти ежедневно выходила в «Пионерской правде». Одновременно ее зачитывали по радио, а в кинотеатрах шел фильм Александра Разумного. Пионерская организация подхватила задумку героев Гайдара: помогать одиноким старикам, семьям красноармейцев… Возникло движение тимуровцев. Но вообще-то это повесть о первой любви, о том, как непросто в нашем мире жить с чистой душой. В 1941-м книга про Тимура как минимум трижды вышла отдельными изданиями. «Тысячи и тысячи пионеров и школьников взяли пример с Тимура и его товарищей и благородными делами помогают старшим в суровой борьбе с фашистскими разбойниками», – писала «Пионерская правда» 19 июля 1941 года.

Гайдару довелось сполна хлебнуть военного лиха, но никто тоньше него не поэтизировал армейское братство. Всю жизнь он носил командирскую гимнастерку без знаков отличий, а зимой – старую шинель. Когда получил орден «Знак Почета» – он распахивал ее, чтобы все видели, как Родина наградила писателя.

Мечты о мировой революции, о решающих битвах с «буржуинами» в его сознании и книгах переплелись с предчувствиями большой войны. Летом 1940 года Гайдар записал в дневнике: «Сегодня начал «Дункан», повесть. Война гремит по земле. Нет больше Норвегии, Голландии, Дании, Люксембурга, Бельгии. Германцы наступают на Париж. Италия на днях вступила в войну». Дункан вскоре превратился в Тимура, а война становилась все ощутимее. Гайдар так и писал: «Пусть потом когда-нибудь люди подумают, что вот жили такие люди, которые из хитрости назывались детскими писателями. На самом деле они готовили краснозвездную крепкую гвардию».

Сохранилось множество мемуаров, свидетельствующих о том, как писатель затевал военные игры – вместе с детьми штурмовал снежные крепости, устраивал стрельбы и почти самые настоящие походы. В его восприятии лучшее воспитание – подготовка честного бойца, а любая хорошая песня – солдатская. Дети это хорошо понимали.

В начале 1941 года в сокольническом санатории состоялась их встреча с Зоей Космодемьянской. Они – не только единомышленники, но и родственные души, и их имена стоят рядом в летописи Великой Отечественной. Вдумаемся, ни одна страна, ни один народ не оказал массового сопротивления гитлеровской агрессии. Только читатели «Военной тайны» бились «от темной ночи до светлой зари», не щадили себя. Ничуть неудивительно, что в личных вещах погибших красноармейцев находили книги Гайдара. С ним было легче стоять насмерть.