Текст книги "Что на роду написано…"

– Никакой официант здесь не нужен, – Тоша поднял трубку внутреннего телефона: – Сварить чашку кофе по-турецки, одну ложку сахара. Нести в турке, чтоб не остыл.

Сделав глоток коньяка, Пётр Ливанович отхлебнул из дымящейся чашки кофе, развернул сигару и долго её раскуривал.

– Ну а после этого нелепого покушения на тебя всё стало более или менее ясно… – голос Лордкипанидзе оставался всё таким же ровным. Однако Платов почувствовал, что сейчас прозвучит главное: – …Это личное.

Осмыслить сказанное Пётр Ливанович не дал, продолжив:

– Анатолий на следующий день отловил этих стрелков-недоумков. Ничего толком, как и предполагалось, мы от них не узнали. Заказчика не видели. Подогнали угнанный «жигуль», сунули в руки «калаш» (один из них вроде бывший десантник), показали место, где ты обычно проезжаешь на работу, и строго предупредили: не убивать и не ранить.

Павел перевёл взгляд на Тошу:

– И что ты с ними сделал?

– Да ничего. Ребята отшлёпали их по заднице и предупредили, что, если они ещё хоть раз в жизни возьмут в руки оружие (любое: холодное, горячее, да хоть игрушечный пистолет), их достанут из-под земли и тогда разберутся уже по-другому.

– Итак, Павел, – начал подытоживать Пётр Ливанович. – Кто-то сводит с тобой личные счёты. Ищи врага в своём прошлом.

Павел невольно улыбнулся.

– Ничего смешного я здесь не вижу, – Пётр Ливанович строго взглянул на Платова.

– Извините, просто вы почти слово в слово повторили фразу некоего следователя полковника Кашина.

– Ну, чтобы до этого додуматься, много ума не надо. Проблема в другом: ни мы, ни следствие этого человека вычислить не можем. Это человек из твоего прошлого, может быть, очень далёкого. Думай, Павел. Напряги память, пройдись по жизни год за годом. О безопасности не думай: люди Анатолия за тобой приглядят. Но вычислить негодяя сможешь только ты.

Пётр Ливанович пыхнул сигарой, выпустил несколько колец и пробил их тонкой струйкой дыма.

– Но кое в чём я тебе помогу. Недаром Толина братва кличет меня Зорким. Я знаю и не сержусь. Итак, Павел, слушай меня внимательно. В общих чертах я тебе опишу этого человека. Может, это поможет вспомнить что-то из прошлого. Человек этот несметно богат, но серьёзных связей с сильными мира не имеет. С криминалом никак не связан. В наших делах полный дилетант. Очень самолюбив и упорен в достижении результата. Обиду на тебя носит в душе, видимо, очень давно. Но к осуществлению мести приступил недавно. Уверен, что всё можно купить, поэтому пока делает ошибки. Но деньги могут сделать своё дело. Не исключаю, что есть какой-то советник или исполнитель поручений, но тоже не шибко профессионал, – Платов не уставал удивляться прозорливости Лордкипанидзе. – И последнее: постарайся вспомнить, была ли в твоей жизни хотя бы минутная встреча, искалечившая человеку жизнь. Пусть не по твоей вине. Ты об этом можешь и не подозревать, но это произошло. Всё. Павел, мы по своей линии будем копать, но я уверен, тебя догоняет твоё прошлое.

Пётр Ливанович откинулся на спинку кресла.

– Устал: возраст. Ну что, друзья, вы ещё поболтайте о делах ваших. А я пойду прилягу. Послушаю Вагнера. Анатолий, скажи, чтобы поставили «Нибелунгов».

Глава 6

Середина 1970-х годов, Киев – Остёр

Тяжёлое похмелье. Ад или чистилище? Паша осознал, что поиск нужного определения не поможет решить главной задачи: как в таком состоянии оторвать голову от подушки? Попробовал открыть левый глаз. Неудачно. Майское солнце стояло уже высоко и бритвой резануло прямо по зрачку. Задвигались мысли. Похмелиться, душ, кофе? Не пойдёт. Душ, кофе, похмелиться? Так выходило получше. До душа ещё надо дойти…

Полегчало. Но не сильно. Невесть почему в голове промелькнула картёжная присказка: «Нет масти – иди к Насте!» Баба Настя! В сознании забрезжил луч надежды. Единственная и неповторимая, понимающий друг и покровитель мающихся похмельных душ, баба Настя всегда приходит на помощь.

Путь к угловому отделу «Вино. Соки. Воды» придомового гастронома отнял последние силы. Паша опёрся о прилавок и, стараясь сохранить остатки сознания, громко выдохнул:

– Труба!

Баба Настя, ведя какой-то серьёзный подсчёт, сосредоточенно загибала пальцы левой руки. Буркнула, не отрываясь:

– Вижу. Заходи в подсобку. Справа за занавеской – початая портвейна. Прими полстакана, не больше. Сейчас приду.

И продолжила высчитывать, сколько лет ей осталось до пенсии с учётом трех «северных» и каких-то «ветеранских». Получив результат в виде своего 1978 пенсионного года, она сурово занялась мучеником.

– Ну?! Сколько вчера взял на грудь? Когда закончил? Можешь не отвечать! Я и так всё вижу! Прими ещё полстакана, остатки возьми с собой. И спать. Проспишься – буду выводить. А сейчас бесполезно – опять напьёшься.

– Не-е-е, – Паша замотал головой. – Мне ехать надо.

– Куда ехать? – вскрикнула похмельная спасительница из-за прилавка и возмущённо замахала руками. – Тебе б до квартиры добрести, герой нашёлся… Марш спать! А потом подумаем.

Мысль уехать из города пришла Паше Платову во время серьёзных пенсионных подсчётов бабы Насти, когда чуть подотпустило похмелье. В такт бабнастиному вычислительному монологу он ударил себя кулаком в колено: «Так больше нельзя!» Друзья-карты-водка – дорога в никуда. Срочно в Остёр! Вот там встанет всё на свои места. А дальше поглядим…

…Через пару часов Паша был гладко выбрит, одет в новые джинсы и белую футболку с изображением ковбоя Мальборо и надписью Don’t Let Me Down на спине. Раскиданные по плечам блестящие светлые волосы всегда были предметом восхищения даже самых надменных красоток. Он держал совет с бабой Настей, как в таком состоянии похмелья преодолеть 70 км. Обычно твёрдая и строгая, сейчас она по-бабски причитала:

– Куда ж я тебя отпущу такого, а? Да ты ж у меня ещё в пионерском галстуке томатный сок попивал. А вдруг, не дай Бог, случится что? Тьфу-тьфу-тьфу! – поплевала она через левое плечо. – Что родителям скажу, когда вернутся из этой заграницы?

Паша, опустив голову, крутил в руках ключи от машины.

– Баб Насть! Ну ты чего? Я думал, ты поймёшь. Останусь – ну конец мне. Месяц-другой, и уже не выпрыгну. Ты посмотри, кто валяется на скамейках во дворе. Витька Чарушников, сын академика. Про него все говорили «перспективный малый». Сашка Руденко. Отец вообще известный народный художник. И прочие дети профессуры и киевской интеллигенции. Все конченые. А ведь ты их тоже с детства знаешь.

Лицо бабы Насти посуровело.

– Может, ты и прав. Отложишь на завтра – не уедешь никогда. Тогда слушай и запоминай. Вот бутылка армянского коньяка. Для своего припрятала, ну да, раз такое дело, он и водки тяпнет. Когда сядешь за руль, выпей грамм 50–70. Подожди минут десять, пусть приживётся. Закусывай только яблоками. Как начнёт отпускать, повтори, но не части. Даст Бог, доедешь.

* * *

Паша взял ключи от отцовской «Волги» со спецномерами – такую вряд ли остановят, – сел в машину и нажал на газ.

В междуречье полноводной Десны и неглубокой речушки Остёрки приютилось редкое по красоте и благополучию местечко – Остёр. Своей уютной благовидностью городок обязан географическому положению: благодатный чернозём, в котором любая палка цветёт и плодоносит; мягкий климат без удушающей жары и суровых холодов; обилие пресной воды вперемежку с лесными массивами. А благополучие населения было результатом не добровольно-принудительного, а реального советского интернационала. Половина жителей – украинцы, вторая половина – евреи. Первые умело выращивали богатые урожаи, птицу и скот. Вторые по договорным ценам (в отличие от других колхозов, где рассчитывались трудоднями) скупали всю сельхозпродукцию своих соседей. И далее, не без пользы для себя, сдавали в местный райпотребсоюз, которым сами же и руководили. Жили зажиточно и дружно.

Живописное для глаза и благодатное для души место утопало в садах, сквозь которые едва просматривались, как с картинки из детских книжек, белые с красными крышами добротные домики высокого правобережья. Левый же берег Десны открывал дивной красоты песчаные пляжи, окружённые буйным лесом и заливными лугами. Именно здесь, среди лесных чащ, будто разбросанные небрежной рукой жемчужины на зелёном сукне ломберного стола, поблескивали маленькие озёра. Весной, во время разлива Десны, они становились частью реки. Но к середине июня каналы пересыхали, оставляя в озёрах чистейшую голубую воду с непременными лилиями. Торжественная реплика природы. Озерки.

Уже по дороге из Киева он вспомнил, что практически ничего не взял из вещей, но решил не возвращаться. Нет, баста, и так тошно.

Въехав во двор дачи и выйдя из машины, Паша, как зачарованный, оглядел участок, выбеленный лепестками поздно отцветающих яблоневых и вишнёвых деревьев. Вдохнув сладковатый аромат весеннего сада и присев на крыльцо, с радостью подумал: «Вырвался! А ведь вся эта красота могла утонуть в прокуренных городских гостиных».

В доме царил полумрак, было душновато, но затхлости заброшенного жилища не ощущалось. По дороге в свою комнату Паша распахивал все окна и ставни: в гостиной, столовой и спальнях. И дом начал наполняться привычной смесью загородных запахов и еле уловимого духа старинной мебели.

Бросив сумку в своей комнате, Паша разведал ситуацию в доме. Заглянул в холодильник – пустынная зима. Открыл бар в гостиной – обнаружилось несколько бутылок шампанского и полбутылки бренди. Есть ещё не хотелось, но об ужине нужно было подумать заранее.

«Пойду пройдусь по городу – может, застану кого-то из знакомых».

Паша накинул лёгкую куртку и направился к выходу.

– Камраде Паоло! – низкий смеющийся голос остановил Павла посреди гостиной. Взглянув в окно, он увидел улыбающегося велосипедиста в кепке и тёмных очках, закрывающих половину лица.

– Привет, – автоматически поприветствовал незнакомца Павел, перебирая в уме, кто это мог быть.

– Не узнал, богатая буду, – уже искренне смеясь, незнакомец сорвал очки и кепку, и перед Пашей предстало юное, удивительно красивое женское лицо.

– Лика! – Павел с восхищением и радостью подошёл к окну и поцеловал в щёку всё ещё улыбающуюся девушку.

– Ну, что ты встала у окна? Заходи.

Он отпер калитку, забрал у девушки велосипед. Едва он успел повернуться к ней лицом, как она обвила его руками и смачно поцеловала в губы.

Они практически выросли вместе. Дружили семьями. Ещё в середине 50-х Платов-старший купил неказистый дом в Остре, перестроив его в неброское, но удобное жилище в корбюзианском стиле. Гарик, отец Лики, как-то помогал ему в этом. С тех пор они подружились и каждое лето, когда Платовы приезжали на отдых в Остёр, много времени проводили вместе.

В последние годы Павел редко наведывался на дачу. И за два года, которые он не видел Лику, она превратилась из веснушчатого подростка в не просто красивую девушку, а в прекрасное создание, вобравшее в себя как очарование молодости, так и вполне зрелую женственность. Облегающий спортивный костюм подчёркивал сформировавшуюся фигуру с высокой упругой грудью, длинными ногами, несколько широковатыми бёдрами, лицо Лики лучилось каким-то лукавым очарованием. Большие карие глаза, ровный чуть вздёрнутый нос, красиво очерченные губы открывали жемчужную россыпь белоснежных зубов. И только две задорные ямочки на загорелых щеках напоминали, что она, в сущности, ещё ребёнок.

Паша прикидывал в уме: она лет на шесть младше его – значит, сейчас ей лет семнадцать. Но то, что Паша успел разглядеть, никак не походило на школьницу с заплетёнными косичками.

– Ты чего так уставился, будто никогда не видел?

– Такую – никогда, – вполне искренне сказал Платов. – Любуюсь.

– Ну, любуйся, – и Лика ещё раз, но только сильнее прежнего, прижалась к Павлу.

Простояв так несколько минут, Паша почувствовал, что в нём начало просыпаться мужское начало. Это неприятно поразило его, и, чтобы избавиться от наваждения, Павел немного отстранился и хрипло прошептал Лике на ухо:

– Что-то это не очень похоже на встречу друзей детства.

– Так и мы уже не дети, – хихикнула Лика. – Я во всяком случае.

Лика постаралась состряпать на лице серьёзное выражение, но получалось плохо: ямочки на щеках нет-нет, а выдавали её веселье. Паша расслабился и, рассмеявшись, взял девушку за руку и повёл в дом.

Удобно устроившись в креслах гостиной, они изучающе посмотрели друг на друга.

«Действительно хороша», – подумал Павел.

– Ну рассказывай, Гликерия: как развлекается молодёжь стольного города Остёр? – Павел достал из нагрудного кармана джинсовой куртки пачку «Мальборо» и закурил.

– Дай и мне, – Лика взяла сигарету из руки Павла, немного задержав её в своей.

– Ты что, куришь?

– Да нет, балуюсь иногда, когда нервничаю. А сейчас я нервничаю… – Лика неумело затянулась, слегка закашлялась и откинулась на спинку кресла. – Мало что могу поведать тебе, мой юный друг, о досуге нашей «слабо позолоченной молодёжи». Последнее время много занимаюсь: сам понимаешь, выпускные в школе, вступительные в институт… Так, иногда встречаюсь с подружками, пару раз заходила в клуб на танцы, но быстро уносила ноги от наших ухажёров. Не вдохновляют… – Лика бросила в пепельницу недокуренную сигарету.

– Ну насчёт института можешь не беспокоиться: Гарик или Платов-старший уж куда-нибудь тебя пристроят.

– Хочу сама. И не «куда-нибудь», а изучать иностранные языки, лучше сразу несколько.

Лика рубанула рукой воздух, как бы отметая любые разговоры на эту тему.

– А вот о тебе, красавчик, наслышана очень много.

– Надеюсь, хорошего.

– Не сказала бы…

– А откуда информация?

– Подруги рассказывают. О вашей компании весь Киев судачит.

– Лихих компаний нынче хоть пруд пруди.

– Не скромничай, Паша: такая наглая и безнаказанная, как ваша, наверное, единственная на всей Украине. Хотя и о тебе я наслушалась немало.

– И что же?

Лика сразу посуровела, на долю секунды словно став старше:

– А то, что ты стал много пить. Что, кроме карт и загулов, ничем больше не интересуешься, даже футболом. И как это всё выдерживает Наташа? – Лика с облегчением выдохнула, как будто освободившись от тяжёлого душевного груза.

– Она и не выдерживает – она участвует, и не без удовольствия, прямо скажем… Приятно, когда твоя девушка – твой хороший друг. Как-то у нас всё спокойно стало, без шекспировских страстей…

Лицо Лики просветлело.

– Но в общем ты права. Живу какой-то не своей жизнью. И вырваться из этого порочного круга непросто. Поэтому и приехал сюда. Может, получится? А, княжна?

Лика резко встала, села совсем рядом с Пашей, взяла его за руку. Нежно обняв опешившего Платова, она стала целовать его в лицо, шею, волосы, тихо шепча ему в ухо:

– Получится, обязательно получится.

Павел почувствовал, что теряет контроль над собой. Мысли перескакивали, как кадры фильма, склеенные из разных частей жизни. Наташа, целующая его в щёку. Маленькая Лика, играющая в песочнице, её отец Гарик, всегда приветливый и гостеприимный, почему-то свой последний матч за «Динамо» и…

Лика откинула с лица короткие волосы, взяла Пашину голову в обе руки и прижалась губами к его губам в неумелом поцелуе.

Все Пашины мысли мигом испарились. Он чувствовал только мягкие, ласкающие Ликины губы, её упругую грудь и гладкое манящее бедро. Когда Ликина рука медленно двинулась к низу его живота, Паша, уже ничего не соображая, откинулся на диван, увлекая за собой девушку.

Но Лика, как бы очнувшись, отстранилась, пригладила руками причёску и, поцеловав Пашу в лоб, тихо произнесла:

– Не сейчас и не здесь. Да и мои заждались тебя к ужину.

Всю недолгую дорогу к Ликиному дому Павел не мог прийти в себя. Ощущение было такое, что у него снесло крышу и никак не получалось поставить её на место. Шли молча. И, чтобы нарушить молчание, он поинтересовался:

– А как твои узнали, что я в городе?

– Да ты так гнал, что чуть не сбросил папину машину в кювет при въезде в город, – Лика рассмеялась и, как ни в чём не бывало, по-хозяйски взяла Пашу под руку.

Лена и Гарик, Ликины родители, радостно встретили гостя. Стали расспрашивать о его родителях – Паша отвечал что-то невпопад. А когда сели за стол, он с горечью почувствовал, что выпивать и закусывать с друзьями, с дочкой которых он только что чуть не переспал, просто невыносимо. Они выпили с Гариком по рюмке коньяку за встречу. Паша чем-то закусил и стал прощаться с радушными хозяевами, ссылаясь на усталость.

Лика проводила его до калитки и, привстав на цыпочки, хотя была с ним почти одного роста, целомудренно поцеловала в лоб.

– До свидания, любимый.

Это «любимый» совсем добило Павла, и он не разбирая дороги побрёл домой.

У себя в комнате он сбросил джинсы, майку и куртку прямо на пол и, не утруждая себя переодеваниями, бухнулся в кровать.

Спалось тревожно: будто бы что-то змеилось, кольцами опутывая его шею, а он не то что не пытается вырваться, а замер в оцепенении. Вот кольца сжимаются всё плотнее – несильно, даже приятно; вот перед его лицом возникла голова великолепной рептилии, гипнотизирующая янтарными глазами… Ближе, ближе… Паша уже готов был испугаться, но, ощутив через сон чьё-то прикосновение, смог наконец открыть глаза.

Прохладная Ликина рука гладила щёку Платова и слегка щекотала за ухом.

– Пора менять распорядок дня, Павел Николаич, – игриво растрепав его волосы, и без того за ночь разлетевшиеся по подушке, Лика слегка стукнула стряхивающего с себя сон Павла по темечку.

– Мы здесь в провинции к этому времени половину дел успеваем переделать.

– Я на отдыхе, – Паша натянул сползающую простыню на грудь, хотя где-то внизу она предательски приподнималась.

– Тем более вставай, радуйся прекрасному утру и всем прелестям деревенской жизни.

Говоря это, Лика собирала разбросанную по всей комнате Пашину одежду и складывала её на стоящий в углу стул.

Павел протёр глаза и, смахнув остатки сна, внимательно посмотрел на Лику. В свободной шёлковой майке и джинсовых шортах она выглядела потрясающе!

– Ты не пробовала носить лифчик? – Паша пытался отвести взгляд от Ликиных прелестей, досадуя, что подняться при ней с кровати и начать одеваться было бы сейчас весьма неудобно.

– Да, когда хожу в школу, а в свободное время не обременяю себя лишними предметами туалета. Ну, вставай, Павлуша, нам сегодня столько всего нужно сделать.

– Лично у меня на сегодня никаких планов нет.

– Будут. Вставай и приводи себя в порядок, – безудержный напор Лики словно имел вещественную плотность, снося всё вокруг.

– Ладно. Брось мои трусы, а то я не дотянусь. Мне нужно в душ.

– А ты иди так.

– Как «так», голым? Хочешь посмотреть на обнажённого мужчину?

– Угу.

– Ничего интересного ты не увидишь.

– Увижу, – Лика слегка покраснела и, отведя от Паши взгляд, сказала как бы в сторону: – Я ещё никогда не видела мужчину без одеж… – она запнулась, – без всего.

– Даю бесплатный совет: поезжай в Москву, сходи в Пушкинский музей – и там увидишь статую обнажённого красавца Давида.

– Да видела уже. Так он же статуя. Не возбуждает.

Если Лика в глубине души и смущалась от сказанного, то умело это скрывала.

– Тогда поезжай в Америку, зайди в мужской стрип-бар. Там точно возбудишься.

– А может, я хочу возбудиться, глядя на тебя?

– Бесстыдница, – Паша обмотал вокруг бёдер простыню и пошёл в душ.

Намыливая шампунем голову, он услышал, как открылась дверь в ванную, и сквозь застилающую глаза пену увидел беззастенчиво рассматривающую его Лику.

– Понравилось?

– Очень, – Лика повернулась к выходу и бросила через плечо: – А Давид бы тебе позавидовал.

Когда Паша, закутавшись в полотенце, вышел из ванной, Лики в комнате уже не было. Он быстро надел чистую майку, натянул джинсы и босиком прошлёпал в гостиную.

Лика, сидя в кресле-качалке Платова-старшего, делала вид, что с интересом читает «Вестник медицины» трёхлетней давности. Паша потянулся и как бы невзначай спросил:

– А где можно позавтракать в такое время?

– Завтрак в кухне на столе. Тоня уже час как принесла. Да и холодильник тебе забила: папа распорядился.

С этими словами она снова уткнулась в журнал, давая понять, что завтракать не планирует. Платов был ей за это благодарен: он по-прежнему не знал, как правильно отвечать на решительные действия девушки, которую помнил ещё ребёнком и которая изо всех сил пыталась доказать ему, что стала взрослой.

Едва Паша закончил завтракать, сделал глоток кофе и затянулся первой, самой сладкой затяжкой, как Лика снова напомнила о себе, появившись в дверях кухни. Опёршись о косяк, она без лишних пауз, будто продолжая прерванный разговор, объявила:

– …А дела у нас с тобой сегодня такие: папа разрешил мне поехать с тобой на ночную рыбалку. В Озерки. Так что надо собираться.

Паша поперхнулся кофе и, ошарашенно посмотрев на Лику, спросил:

– А Гарик понимает, чем может закончиться эта рыбалка?

– Не знаю, не спрашивала, – Лика повела плечом, будто этот вопрос слабо её интересовал. – Главное, что я понимаю. Хочу расстаться с девственностью не на твоём старом диване, а в красивом месте…

– Есть одна проблема, – Платов хмыкнул.

– Какая? – Лика скрестила руки на груди, словно защищаясь. Шёлковая майка, матово отблёскивая, отчётливо обрисовывала контуры её тела.

Паша сглотнул и всё-таки сказал, чувствуя, как неубедительно звучит его голос:

– Ты забыла спросить, хочу ли я лишать тебя девственности…

На мгновение огонёк безудержной дерзости в глазах Лики погас. Страх? Неуверенность? Или перегруппировка внутренних сил для новой атаки? Похоже, всё разом.

– Брось. Я тобой сегодня налюбовалась. Полюбуйся и ты, – потянув руки вверх, Лика одним движением сбросила с себя майку, обнажая молочно-белую грудь на фоне загорелой кожи. А затем, потянула за молнию на шортах: Павел готов был поклясться, что и там белья может не быть. Хотя кто об этом думает, когда перед ним оказывается голая девушка…

От неожиданности Пашу всего как током прошибло. Не в силах отвести глаз от Ликиного тела, совершенно безукоризненного, он только и смог прохрипеть что-то вроде:

– Иди домой, Лика. Нужно о многом подумать…

Лика быстро оделась. И уходя, почти спокойно посоветовала:

– Много думать вредно. Возьми плавки и полотенце. Остальное соберу я.

Уже у самой двери он не без удивления заметил, что девушка дрожит. Но Лика не позволила себе сорваться. Резко встряхнувшись и собравшись (откуда у этой девчонки столько сил?), она уверенно отчеканила:

– Думай, Спиноза, я об этой ночи пять лет мечтала.

«Любимый», «пять лет мечтала»… А ведь он и видел-то её только летом.

Подумать было над чем. Только он хотел избавиться от одной проблемы, как тут же – на, получи другую. Вечные метания между «хочу» и «правильно». Павел расхаживал по гостиной, стараясь привести мысли в порядок. Достал из серванта старую потёртую колоду карт и стал автоматически раскладывать их на столе по мастям и ранжиру. Он свято верил в тайный ход карт и надеялся, что они, как всегда, что-то подскажут.

Ну, во-первых, Наташа. Он никогда не изменял ей и был уверен, что она тоже. И, хотя Паша ничуть не соврал, когда сказал Лике, что прежних страстей между ними давно нет, он всерьёз и не думал о расставании. В этом-то, собственно, и заключалась проблема: их отношения замерли на какой-то странной стадии, когда всё уже вроде как было и ничего нового не предвидится. А ещё Паша знал, что один из товарищей Боги, югославский консул и просто красавец Милан, мягко говоря, неравнодушен к Наташе. И не будь его, Платова, рядом, она, возможно, ответила бы взаимностью…

Эта спасительная мысль подействовала на него успокаивающе. Никто не любит чувствовать себя виноватым. Вот и для Паши влюблённый консул из забавной нелепицы стал неким компромиссом с совестью.

Теперь Гарик и Лена. По возрасту Гарик занимал промежуточное положение между Павлом и Платовым-старшим. Так уж повелось, что все они были на «ты», а в последнее время Паша даже больше общался с Гариком, чем вечно занятый старший Платов. И если Лена по своей дворянской простоте могла воспринимать ночную вылазку дочери как забаву вместе выросших приятелей, то Гарик со своей еврейской проницательностью чётко понимал, чем может закончиться эта ночная рыбалка. Ну а раз понимает, значит, так хочет.

Лика – вот главная проблема. Несмотря на свою внешне довольно безалаберную жизнь, Павел считал себя человеком порядочным. Потому ему было важно разобраться, что сейчас он чувствует к ней. Проблема была в её настойчивости, мешающей смотреть на вещи трезво. Он вспомнил момент, когда увидел её на велосипеде: как она сняла кепку и очки, подставив лицо лучам солнца. Затем недавнее представление… Неужели всё-таки влюбился? Вот уже и о расставании с Наташей ненароком стал думать, чего раньше с ним никогда не случалось…

Паша смешал разложенную на четыре фриза[1]1
  Фриз (сленг, жарг.) – часть карточной колоды.


[Закрыть] колоду и наугад вытащил две карты. Выпали дама треф и бубновый король. Значит, любовь. А кто может ей сопротивляться?

И главное – зачем?