Текст книги "Что на роду написано…"

Глава 4

2017 год, Москва

Поколению Платова довелось увидеть смену сразу нескольких эпох: оттепель, застой, перестройка, лихие 90-е, относительно спокойные «нулевые» – каждое десятилетие в России обрело какой-то исторический статус. Но если для нынешних тридцатилетних 90-е стали романтическим мифом и даже поводом для гордости, то у тех, кто строил в это время бизнес, впечатления остались двоякие. Точнее всего было бы сказать, что это было время возможностей. И неважно, о каких возможностях шла речь: разбогатеть за одну ночь или поймать пулю в подъезде.

В те времена автомобили у Платова были другими. Полный набор: от бронированных дверей до пуленепробиваемых стёкол, способных выдержать серию попаданий в упор. Да и подход охраны Павла к его перемещениям был иным: машины, маршруты, даты и места остановок тасовались как можно чаще, чтобы не дать наблюдателю возможности уловить в этом предсказуемость. По сути, Платов, как и многие люди его статуса, передвигался по городу в представительском бункере на колёсах, и это выглядело вполне естественно: лучше лишний раз посидеть в многотонной железной коробке, чем потом лежать в роскошном деревянном ящике.

Необходимость в подобных ухищрениях отпала сама собой, как только разборки переместились с улиц в кабинеты и суды. В последние годы Павел Николаевич уже легко мог позволить себе пешие прогулки по Москве, охраняемый от идиотов и дураков одним-двумя незримыми «провожатыми» и ангелом-хранителем. Да и его личный транспорт перестал напоминать танковый кортеж – скорее, машина стала очередным филиалом офиса. Удобные сиденья, небольшой телевизор, пепельница, выдвижной столик для документов, подставка под кофе – всё, что нужно для человека, привыкшего вникать в дела по пути.

Вся дорога от дома до офиса занимала не больше получаса. Этим утром Павел вышел как обычно – в восемь часов. День выдался неожиданно жарким для весны, поэтому он даже не надел пиджак. Тем не менее с собой его захватил, повесив в машине. Водитель Олег – он же по совместительству и охранник – включил кондиционер и спросил, не нужно ли радио: иной раз Павел любил послушать по утрам спортивные сводки или разговоры политологов. Но в этот раз отказался: собрался «зарыться» в бумаги. День снова обещал быть переполненным непонятно откуда берущимися проблемами…

Водить Павел Николаевич любил. Тем более это давалось ему легко: научился в юности моментально и за всю жизнь не попал ни в одну сколь бы то ни было серьёзную аварию, даже когда садился за руль выпившим (было – грешен!). Но личный водитель освобождал и руки, и голову, позволяя не задумываться о таких мелочах, как поворотники и трафик. Ну и сохранял жизнь в периоды, когда вопросам безопасности уделялось особое внимание. Потому сейчас Павел не смотрел по сторонам, занятый отчётом: мыслями он уже был в своём кабинете.

Что произошло дальше, Платов запомнил нечётко. Сначала на встречке появилась машина – так резко, что даже выдернула Павла Николаевича из мира цифр и счетов в реальность. Олег посигналил, что-то буркнув себе под нос. Впереди, в узком проулке, приветом из 80-х замаячил народный любимец «жигуль». В машине сидели двое, и если водитель был невзрачный, то пассажир даже издалека казался таким массивным, что того и гляди проломит плечами кузов. Не повезло ему с «жигулёнком», даже мощную спину наверняка не расправить… Павел невольно увлёкся этим персонажем.

Вот «жигуль» перестроился влево, вот поравнялся с ними, вот притормозил – Платов успел заметить, как со стороны пассажира стало открываться окно. В ту же секунду – ещё до того, как Павел Николаевич осознал, что оттуда высовывается чёрное дуло «калаша», – он ощутил волну какого-то, казалось бы, угасшего рефлекса. И вот уже голова будто сама ныряет вниз, а руки закрывают её от града осколков, норовящих впиться под кожу. Видимо, школа жизни вовремя предоставила Платову некоторые остаточные знания, воскрешаемые адреналином.

Стёкла действительно хрупнули, покрываясь мелкой сеточкой. Свинец забарабанил по дверцам почти с тем же звуком, с которым дождь попадает в жестяное ведро, только на порядки более громким. Вообще всё вокруг резко стало громким: бьющиеся стёкла, надрывистое рычание «калаша», корёжащийся под напором пуль корпус машины.

Всё это длилось несколько мгновений. Стрелявшему хватило одной очереди – Платов ждал, что за ней последует другая, но этого почему-то не произошло. Лишь за окном взвизгнули колёса и «жигуль» помчал дальше, Павлу показалось, что там, в салоне, даже играла какая-то музыка.

Сердце, будто почувствовав, что сейчас можно, застучало вдвое быстрее обычного. Платов засмеялся – надсадно, словно кашляя. Он был абсолютно цел. Ни одной царапины. Как и Олег, который, матерясь, уже связывался со своими по телефону…

Откуда-то появились люди, до этого сидевшие в кафе и ресторанах вдоль дороги. Кто-то снимал Платова на смартфон, кто-то предлагал воды, кто-то звонил в полицию…

Пиджак изрядно пострадал… Аккуратно работали – всё «по верхам». Совпадением тут и не пахло. Павел знал: хотели бы убить – убили.

– Алло, Аркадий Игоревич? Это Платов. Похоже, нам придётся увидеться раньше, чем мы планировали…

* * *

Есть вещи, привыкнуть к которым невозможно. Даже люди, пережившие 90-е и порой ностальгирующие по ним, признают, что автоматная очередь в сантиметрах от тебя – вещь как раз такая. Поэтому, пока Павел ждал полковника Кашина в ближайшем баре, он успел выпить почти графин воды со льдом.

– Приветствую, Павел Николаевич, – Кашин появился примерно минут через сорок, хмурый и сосредоточенный. – Вижу, что целы и пришли в себя. Опер вас уже опросил? Хорошо. Сейчас мне надо будет осмотреться, пообщаться с криминалистами. Чуть попозже ещё раз подробно пройдёмся по событиям сегодняшнего дня – уже с моим участием. Потом бумажки, формальности… Часа полтора у вас заберу. Да вы и сами, думаю, знаете, как у нас всё устроено…

– Знаю… – равнодушно согласился Платов.

– Запись с камер видеонаблюдения есть. Ещё не смотрел. Но номера конечно же были замазаны. «Лада»? «Жигули»?

– «Жигули». Без тонировки. Двое: водитель и стрелявший, – отчеканил Павел то, что до этого чуть более развёрнуто поведал оперу. А вот следующие слова предназначались персонально Кашину: – Задачи убивать меня не было. Чётко и совершенно намеренно стреляли рядом.

– Павел Николаевич, давайте вернёмся к концовке нашего предыдущего разговора, – полковник СКР сразу перешёл к тому, что, судя по всему, обдумывал по дороге на место происшествия. – Происходящее вокруг вас лишено логики. По крайней мере для стороннего наблюдателя. Мы имеем совершенно идиотские попытки привязать вас к убийствам Кожухина и Титова через СМИ-помойки, нарочитые совпадения, которые нам подсовывают…

«А ещё невесть откуда появившаяся чёрная дыра проблем, в которую затягивает мой бизнес», – мысленно добавил Платов.

– Теперь и покушение, которое, похоже, совсем не покушение, а «показательное выступление». Всё это вертится вокруг вас, и поэтому только вы можете найти объяснение происходящему.

– Вообще-то я надеюсь, что ответы даст следствие, – в голосе Павла невольно прорезалось раздражение. Кашин озвучивал разумные и оттого особенно неприятные вещи. – Уже говорил вам, Аркадий Игоревич, что пока не вижу, кто может быть заказчиком. Не скажу, что у меня была возможность сложившуюся ситуацию глубоко обдумать. Но я почти уверен, что это не по бизнесу. Нет, как вы говорите, в этом логики…

– Если не бизнес, значит, личное, – рубанул следователь, не дав Платову завершить мысль. – Скорее всего, этого человека, заказчика, вы хорошо знаете. Допустим, коммерческий мотив отбрасываем – остаётся личный интерес. Так что думайте, Пал Николаевич, вспоминайте. Ищите врага в своём прошлом – уж не знаю, в недавнем или далёком…

На том и закончили. Но не попрощались: как и обещал Кашин, «формальности» заняли пару часов. Платова попросили по возможности не покидать город, хотя и не настаивали на этом: «На ваше усмотрение». Понятно, что закладывается в такую формулировку. Темы «личного в прошлом» больше не касались – это не для протокола.

Измотанный всей этой волокитой, Павел вернулся домой. Свет поставленного на «беззвук» телефона (от многочисленных звонков друзей, знакомых и партнёров, обеспокоенных произошедшим, голова шла кругом, поэтому мобильный был лишён права голоса) больно полоснул по глазам. Но показавшееся на экране лицо со смеющимися глазами наполнило его сердце нежностью. Она всегда тонко чувствовала момент, когда день мог сделать лучше только её голос.

За всю жизнь человек, как правило, встречает очень мало тех, кого может искренне и безоглядно полюбить. Дожив до 60, Платов мог точно сказать, что любил двух женщин. Одну – Наташу – он встретил слишком рано. В полной мере оценить те отношения Павел смог много позже, когда понял, как мало мужчин способны назвать свою женщину ещё и лучшим другом. Наташа как никто умела сгладить острые углы, успокоить, найти простое решение в сложной ситуации – в общем-то, она имела идеальные данные для спутницы дипломата, кем в итоге и стала.

Была и другая любовь. Девушка с обманчиво-сладким именем, напоминавшим о диковинных растениях. Она будоражила его воображение и мысли. Молния, острый нож, роковая страсть – всё это было про ту историю. Которая, к сожалению, закончилась так же, как и с Наташей. Ничем.

Эти две любовные линии, чувства к двум удивительно разным женщинам парадоксально легко уживались в душе Платова. Каждая была по-своему ему дорога, со временем превратившись в эхо молодости.

Последующие многочисленные отношения уже не вызывали подобных эмоций. Будто он уже своё отлюбил. Да и по большому счёту его это устраивало. Может, поэтому все романы Платова прошли, как будто не задев его или задев по касательной.

Личная жизнь никогда не обладала для него какой-то особой ценностью. Говоря себе, что так принято, он несколько раз пытался строить семью, но эти попытки ни к чему хорошему не приводили. В итоге он осознал, что желания его избранниц не совпадали с тем, что он мог им дать.

Павел не умел жить на всём готовом – ему всегда нужно было бросать самому себе вызовы, преодолевать новые и новые барьеры. Его же женщины – в какой-то степени наивно, а в какой-то даже эгоистично – полагали, что стоит Платову стать ещё чуть богаче, и начнётся жизнь рантье, в которой он, отложив все заботы в сторону, полностью посвятит себя комфортной праздности. Но проходило время, денег становилось больше и больше, а Павел Николаевич не собирался сбавлять обороты. Начиналась ревность, мелочные склоки, а затем всё заканчивалось – либо он сам прекращал эту канитель, либо от него уходили.

И тем не менее встреча с девушкой, чьё лицо сейчас смотрело на него с дисплея мобильного, сразу выбилась из череды отношений последних нескольких десятилетий.

Увидев её впервые, он как-то сразу понял: она особенная!

Так началась третья глава в жизни его сердца – глава, как он сам думал, последняя и, может быть, самая важная…

– Ты как? Я тут включила российские новости, а там ты…

– Здравствуй, Мила. Со мной всё нормально. Ты ведь знаешь: становиться телезвездой я не планировал. Но какие-то ребята решили снять сериал. Это не первая моя роль, конечно, но пока самая известная…

Павла самого покоробило от шутливого тона, которым он говорил. Ему хотелось успокоить Милу, показать, что всё в порядке. Однако способ был выбран явно неправильный, судя по короткой, но заметной паузе по ту сторону.

– А отказаться от роли можно? Или хотя бы нанять каскадёра… – подхваченная шутка повисла в воздухе неоконченной: Мила подыгрывала с трудом. – Я хочу взять билет на ближайший рейс до Москвы. Или ты можешь прилететь ко мне в Лос-Анджелес – так было бы даже лучше. Здесь тебя никто не будет… доставать.

Платов усмехнулся этому «доставать».

– Мила, послушай: мне рекомендовали никуда не выезжать, пока начинается следствие. При всём желании твой приезд придётся отложить. Тут сейчас такая суматоха… К тому же дела никто не отменял… Всё нервно. Ты не обижайся…

…Отношения Павла и Милы развивались стремительно: оба не ожидали, что короткое знакомство почти сразу же пробудит большие чувства, противиться которым невозможно. Они быстро обвенчались, поняв, что не могут друг без друга. Но полноценной семьёй, несмотря на удивительную душевную близость, даже спустя год так и не стали – их жизни пока не были сплетены общим домом и бытом.

Радмила Драгович – американка с сербскими и русскими корнями – всё никак не могла оставить свой бизнес, требовавший частых перемещений по миру, и перебраться к мужу в Москву. Слишком много вопросов следовало решить до этого момента. Передать ли дела управляющим и руководить удалённо или вовсе продать компанию? Бросить карьеру или просто снизить активность? Перестать мотаться между родными для неё Лос-Анджелесом и Москвой или пытаться организовать жизнь на два города?

Платов же наконец-то ощущал в себе желание строить настоящую семью – поздновато он дозрел, конечно, но лучше уж так, чем никогда, – и вопрос совместного проживания поднимался в их разговорах всё чаще. Платов считал, что до конца этого года им обязательно нужно съехаться. Но обстоятельства последних дней несколько пошатнули его планы…

– Понимаю, что тебе не до меня… – она сразу отступила, будто заранее знала ответ и была готова к нему. Но прежде чем разговор смялся бы окончательно и в трубке повисла неловкая тишина, она вновь заговорила, стараясь – Павел отчетливо почувствовал это – казаться спокойной: – Нельзя обойти эти твои ограничения и всё же приехать ко мне?

Второй заход на уговоры заставил Платова улыбнуться. Мила всегда вела себя деликатно, но за этим ощущалась мягкая сила: не споря и не противореча, она плавно вела свою линию, склоняя собеседника к компромиссу. И он охотно бы поддался, будь обстоятельства другими…

– Прости. Могу только сказать, что это не по моей вине.

– Я тебя и не виню. Просто переживаю…Тебе небезопасно оставаться в Москве, неужели это не очевидно? Сегодня не попали, а завтра? – Мила уже не могла сдерживать эмоции.

– Хотели бы попасть – попали. Не думаю, что я такая мелкая мишень. Бегаю не слишком резво – артрит, колено…

– «…Сколиоз, рахит, больная печень и несносный характер. Валюсь, рассыпаюсь», – передразнила Мила. Она умела поддеть. А ещё страшно не любила, когда он всерьёз или в шутку упоминал свой возраст. – Тебя послушаешь – вот вроде бы умный же человек, а говоришь иногда такие глупости…

– Я тоже по тебе скучаю. И очень рад, что ты позвонила.

Встреча с Милой изменила его прежние логические построения, которыми Платов хотел огородиться от серьёзных чувств и необходимости перестраивать свой давно налаженный быт. Поначалу Павла смущала разница в возрасте: ей только-только исполнилось 30. Но эти сомнения Мила почти моментально развеяла. Они поженились едва ли не на втором свидании. Это со стороны, должно быть, выглядело скоропалительным решением, но то была та любовь, перед которой все логические расчёты рассыпались в труху…

Он и сам не заметил, в какой момент уснул: то ли они с Милой ещё болтали, то ли он всё-таки положил трубку, попрощавшись… Недавний шок дал о себе знать в причудливой форме, да и усталость последних дней, когда отдыхает тело, но не разум, перевела его в «спящий режим» без всяких предупреждений. Но покоя не было даже во сне.

Сначала ему снилось, что он сидит за игровым автоматом где-то в Бонне, раз за разом просовывая евро в узкую железную щель и поворачивая ручку. Вот наконец четыре пиковые дамы выстроились в ряд – зазвучала победная музыка! И тут автомат погас вместе со всем освещением в казино. Когда же свет включили, оказалось, что никто не хочет обналичить его выигрыш и нужно идти в какое-то здание рядом и заполнять докладную у полковника Кашина, почему-то одетого в старомодный френч.

Затем ему привиделся Киев – то есть во сне он знал, что это Киев, хотя почти все здания несли на себе неуловимый московский отпечаток. В этой части сна он ехал в гости к Виталику, причём тот сидел рядом с ним в машине таким, каким был в молодости. Наконец, когда они подъехали к одному из домов и поднялись по лестнице, дверь им открыл Царевич. В квартире что-то отмечали – не то свадьбу, не то день рождения, и вокруг Павла мелькали Сабуров, смутно знакомые коллеги его отца, лорд Спенсер… Наконец, он подошёл к столу с закусками и увидел Наташу – она сидела к нему спиной, в белом платье со сломанной молнией. Он зачем-то попробовал расстегнуть «собачку» до конца – и внезапно понял, что это не Наташа, а Мила. Мила попросила его потанцевать с ней. Но тут снова подошёл молодой Виталик и сказал, что неподалёку играют «Динамо» и «Спартак» и нужно успеть на игру, потому что они заявлены в основной состав. Павел чувствовал, что Виталик использует матч как повод разлучить его с Милой…

Платов снова сел в машину и обнаружил, что на заднем сиденье свернулась потрясающей красоты змея, принявшая форму ремня безопасности. Он задёргал ручку, пытаясь вырваться. Кто-то подошёл к окну – силуэт просматривался лишь краем глаза – и стал стучать снаружи по стеклу, мерно отбивая какой-то ритм. Дробно и чётко. Звук всё усиливался, перейдя в стук дождевых капель, затем практически в обстрел. Павел почувствовал, как салон медленно заполняет вода: вот она поднялась по щиколотку, вот прибыла ещё… Он судорожно задёргал дверь, и тут, когда вода уже поднялась почти до самой крыши, стекло словно само собой взорвалось, позволяя глотнуть свежего воздуха…

…Павел открыл глаза. Московская морось била по окнам косыми струями. Чуть скосив глаза, он понял, что на часах только шесть утра. Некстати захотелось пить.

Последующие несколько дней будто бы продолжали этот бессвязный сон. Павел тонул в суете – мутной и вязкой… Ещё одна встреча с Кашиным: опять те же вопросы от следователя и ни намека на ответы. Разгребание странных проблем и форс-мажоров по бизнесу, поток которых и не думал ослабевать, – всё словно разом поломалось и разладилось (или кто-то поломал и разладил?). Особенно неприятным было то, что кредитный комитет снова отложили – теперь уже на три недели. Увесистые отчёты Сабурова, вылавливавшего десятки заказных статей о покушении «на олигарха из 90-х и заказчика недавних убийств двух видных чиновников», которое изображалось как «кривая инсценировка для отвода глаз».

Павел чувствовал подбирающуюся усталость. Не от объёма навалившихся дел. А от иррациональности происходящего вокруг. Невозможность найти разумное объяснение событиям последних дней выводила его из себя.

Поэтому Платов ждал одного очень важного звонка, зная, что последующая за ним встреча многое прояснит…

Глава 5

2017 год, Подмосковье

– Слушаю, дружище! – Павел сразу узнал голос старого друга на том конце телефонного провода.

– Привет передовику капиталистического производства!

Уже много лет «передовик» Платов слышал эти слова вместо обычного «добрый день» или чего-то подобного. Годы идут, близкие люди не молодеют, но сложившиеся формы общения – с традиционными шутками и особыми словечками – остаются неизменными.

– Здорово, Тоша. Как сам?

– В порядке. Давно ты не посещал мой «зелёный уголок». Да и гость ко мне заехал. Жду тебя к ужину.

– Буду, Тоша…

Тоша – детское прозвище человека, чьё имя ещё лет десять назад гремело во всём мире. Ярчайшая биография: сначала громкая слава одного из главных «криминальных авторитетов России», а потом титул «крёстного отца русской мафии» за рубежом. Эти стереотипные этикетки, налепленные вкривь и вкось ленивыми журналистами ради жгучих заголовков, конечно же ничего не говорили о настоящем Тоше. Он был сложнее и интереснее того папье-маше из газетных вырезок, которое пресса и политики втюхали невзыскательной аудитории.

Несколько лет за ним гонялись все спецслужбы Америки и Европы. И вот арестовали. В Женеве. ФБР, Скотленд-Ярд, Сюрте Женераль, Швейцарская криминальная полиция торжествовали! Почти два года велось следствие. Ежедневные допросы, обращения во все страны, в которых хотя бы один день побывал подследственный. Были допрошены сотни свидетелей, подготовлено более 200 томов дела, к суду готовились тщательно, последовательно, профессионально.

В день начала суда в Женеву съехались сотни журналистов, криминалистов и просто любопытных. Естественно, зал Женевского кантонального суда был переполнен.

Сторону обвинения представляли генеральный прокурор кантона, его помощник и с полдюжины сотрудников прокуратуры. Возле подсудимого сидел молодой человек – адвокат, представляющий сторону защиты. За три дня процесса обвинение выступило 37 раз, было опрошено больше 40 свидетелей. Молодой адвокат вяло возражал прокурору, делал заметки в блокноте, пригласил лишь одного свидетеля защиты и на запросы судьи тихо отвечал: «Вопросов не имею».

Заключительная речь главного обвинителя продолжалась около полутора часов. Закончив свой страстный спич, он взглянул на коллег – и те, подняв большой палец, одобрительно закивали. Дело сделано!

Речь адвоката заняла минут 10–15. Он спокойно объяснил суду, что одна половина свидетелей вообще не могла ни в чём обвинять подсудимого, потому что нигде и никогда с ним не встречалась. А вторая половина просто нагло врала, подстрекаемая следствием, так как ни один эпизод преступлений, якобы совершённых подсудимым, ни по времени, ни по месту не совпадал с его местонахождением.

Суд удалился на совещание.

«Именем правосудия кантона Женевы признать гражданина России Гаврилова Анатолия Викторовича невиновным. И выплатить 500 тысяч франков за моральный ущерб. Вердикт окончательный и кассации не подлежит».

После оглашения вердикта в зале суда воцарилась мёртвая тишина, а затем такой взрыв эмоций, который словами описать невозможно.

Тошин «зелёный уголок» представлял из себя «укрепрайон» на несколько гектаров, обнесённый по периметру пятиметровой непреступной стеной и спрятавшийся в непроходимой чаще подмосковного леса. Он был разделён на три участка. Жилой – там размещались дом хозяина, гостевой дом и невероятной красоты парк, устроенный французским ландшафт-ником. Парк был с цветниками, оранжереями и множеством небольших прудов, над которыми приютились чайные домики и беседки, окружённые редкими породами деревьев и кустарников. Второй участок – спортивный: с теннисными кортами, закрытым и открытым бассейнами, классической русской баней у озера и множеством каких-то замысловатых тренажёров. Наконец, хозяйственный: с домом для охраны и прислуги, а также коровником, птичником, мини-фермами – молочной и мясной. И отрада хозяина – небольшой пивзавод.

Подъехав к воротам «зелёного уголка», Платов сказал Олегу несколько раз мигнуть фарами. Но ворота не открылись, а к машине подошёл коренастый охранник с автоматом на груди и попросил опустить шторку заднего окна машины.

– Извините, Павел Николаевич, должен лично убедиться, что в машине вы.

– Знаю, Андрюша, знаю, – Платов кивком поприветствовал охранника, и машина въехала в ворота усадьбы.

Навстречу выбравшемуся из машины Павлу, широко улыбаясь и поигрывая рельефными мышцами, вышел хозяин поместья. Крепко обнялись.

– Ну, ну, слон. Все рёбра сломаешь.

– Да ты и сам в хорошей форме, – Тоша, не переставая улыбаться, ощупал плечи и бицепсы Павла. – В любой драке постоять за себя сможешь!

– Хватит, мы с тобой своё отодрались. Теперь больше с головой дружить надо.

– Не скажи. В здоровом теле и голова лучше работает. Доказано жизнью, – Тоша приобнял друга за плечи и по шуршащей гравийной дорожке увлёк вглубь парка.

– Я тут пригласил одного нашего товарища помочь разобраться в твоих проблемах. Скажи: а почему ты не приехал, когда они только начались?

– Приберегал на крайний случай.

– По-моему, этот случай уже наступил.

– Пожалуй.

Они подошли к стеклянной беседке, и Тоша жестом пригласил Павла зайти. В интерьере обозначился очень пожилой, сухощавый и седовласый человек. Одет он был в кипенно-белую рубаху апаш, тёмно-синий элегантный шлафрок с атласными стёгаными отворотами и домашние лайковые туфли. Он уютно устроился в кресле-качалке и что-то с увлечением читал. В углу стоял сервированный лёгкими закусками и напитками передвижной бар. А низкий журнальный столик с несколькими удобными креслами вокруг завершали убранство помещения.

– Здравствуйте, Пётр Ливанович, – тепло поздоровался Павел с седовласым стариком. – Вот это сюрприз.

Пётр Ливанович Лордкипанидзе, легендарный человек-фантом, отложил книгу – Павел успел прочесть: Томас Мор, «Остров Утопия» (английское издание), – приветливо помахал рукой и указал Платову на стоящее рядом кресло.

– Здравствуй, Павел, присаживайся. Не так уж были неправы утописты, только островок этот, как оказалось, не для всех. Для избранных. Ну ладно, пофилософствуем мы на досуге. А нынче поговорим о делах насущных.

Старинный род князей Лордкипанидзе был в некотором смысле уникален. В нём были предводители дворянства, камергеры двора Его Величества, министры, революционеры (большевики и эсеры), академики, знаменитые артисты и режиссёры, герои соцтруда и даже премьер-министр.

После того как «ежовщина» выкосила большую часть мужчин славного рода, мать трёхлетнего Пето увезла мальчика на родину в Кутаиси. Там его воспитанием и обучением руководил патриарх рода, дедушка Мераб. А когда после войны одиннадцатилетнего Пето отправляли к родственникам в Тбилиси для дальнейшего образования, старый Мераб позвал внука, перекрестил и тихо произнёс:

– Ты ещё мал и многого не понимаешь. Вот тебе мой наказ: никогда не имей ничего общего с этой властью: это временщики, нам послал это испытание Господь за нашу гордыню. Ну, может, лет пятьдесят они ещё продержатся, а потом сожрут сами себя. У них нет корней. А даже дерево без корней жить не может. Ты умён и прозорлив, в тебе течёт кровь твоих славных предков. Реализуй свои таланты, но будь всегда в тени.

Пётр Ливанович Лордкипанидзе в точности исполнил завет старого князя. Он жил в Стране Советов, но своей обособленной жизнью. Обладая даром предвидения, в своём узком кругу он всегда предупреждал близких о приближающейся опасности. Все теневые дельцы готовы были платить любые деньги за его советы. Говорили, что он мог позвонить из другого конца страны кому-либо из них и сказать только несколько слов: «Приберись в доме, на днях к тебе приедут дорогие гости». Легенда гласит, что ещё в начале 80-х он сказал кому-то: «По-моему, дедушка ошибся года на четыре». Он был богат и жил своей мало кому известной жизнью.

Тоша, поколдовав у бара, поставил перед гостями коньячные бокалы с «Хеннесси», сыры и фрукты. Привычки друзей он знал лучше, чем привычки жены, с которой виделся довольно редко, но до безумия любил обеих дочерей. Себе налил полфужера домашней водки и присел на край кресла.

Зоркий – так называли за глаза Петра Ливановича, не любившего прозвищ и кличек, – взял бокал двумя руками, отдавая их тепло янтарной жидкости, поднёс его к лицу, вдыхая аромат напитка, и, наконец, сделал первый глоток, блаженно прикрыв глаза. Несколько секунд подержав коньяк во рту, он удовлетворённо кивнул и открыл глаза. Лицо его преобразилось: ещё мгновение назад оно было расслабленно-довольным, но вот уже на Павла смотрел суровый, сосредоточенный человек, насквозь пронизывающий его взглядом из-под полуопущенных век.

«Действительно Зоркий», – вздрогнул от неожиданности Павел, зная, что сейчас последует длинный и степенный монолог, который в итоге многое прояснит. Подход к главному вопросу будет издалека: Лордкипанидзе в силу немалого возраста уже не умел рассуждать в режиме «сейчас». Его «сейчас» могло охватывать пару-тройку лет, а «вчера» и «позавчера» – несколько десятилетий.

– Раздосадован и удручён, – Пётр Ливанович отставил бокал. – Раздосадован не потому, что произошли эти не поддающиеся здравому смыслу события, – такое время от времени случается. Но потому, что они, Павел, произошли именно с тобой. Этот разговор мог у нас произойти лет тридцать назад. Ты помнишь, конечно, что мне удалось вырвать всё, что было возможно вырвать, во время той бесстыжей приватизации. Всё, что не заграбастали тогда дочки, зятья, друзья, друзья друзей и просто подвернувшиеся параноику и алкоголику президенту, забрали мы с ребятами. Ну и с тобой, конечно. На всех наших предприятиях мы навели порядок, они стали приносить устойчивую прибыль. Тогда я раздал доли всем членам нашей команды, но у тебя к тому времени был уже свой налаженный бизнес, и ты от своей доли отказался в пользу Анатолия…

Воспоминания о тех днях карточками диафильма прокрутились в голове Платова. Плёнка ничуть не потускнела, сохранив яркость красок и точно передавая смысл далёких событий. Что-то теперь виделось даже чётче, чем выглядело в моменте, – накопленный жизненный опыт помог многое понять и переосмыслить.

– Я исподволь следил за твоими успехами, мне нравилась твоя деловая хватка, – продолжал Пётр Ливанович. – И тогда я решил приблизить тебя к себе. Передать помаленьку опыт, приобретённый ещё при большевиках в работе с подпольными цехами, познакомить и свести с очень серьёзными людьми, как у нас, так и в отвалившихся республиках. Ну и на Западе, конечно. А главное, огранить твой зарождающийся талант и уберечь от неизбежных в период делового роста ошибок. Но ты вдруг уехал в Будапешт строить какой-то магнитный завод, да ещё, мягко говоря, не с лучшим партнёром. В итоге поимел крупные неприятности. Но выкарабкался, чему я был удивлён и искренне рад.

Диафильм Платова исправно выдавал кадр за кадром. Некоторые из них видеть не хотелось…

– Потом ты вернулся. За несколько лет на ровном месте выстроил серьёзный и прибыльный бизнес. Мыслишь глобально, расширяешься, что очень важно, строишь новые заводы. Да и руководишь своим хозяйством достойно и по нашим понятиям – справедливо. И тут гром среди ясного неба…

На слове «гром» в глазах Зоркого сверкнули молнии. А может, Павлу это только показалось.

– Анатолий позвонил мне сразу после убийства чинуш. Опыт подсказал мне, что тебя насильно втягивают в какую-то грязную историю. Сначала думал, готовят рейдерский захват твоих активов. Но, вникнув и поговорив с несколькими людьми, я понял, что на твои производства никто не покушается. Деятельность у тебя специфическая, и всем понятно, что ждать серьёзные прибыли от неё может человек, который всё это создал и собрал преданную команду. Мы с Анатолием были в недоумении. Какой здравомыслящий человек будет делать гадости, зная тебя и тех, кто за тобой стоит?

Пётр Ливанович умолк, на несколько минут задумался, попросил Тошу позвать официанта и сварить кофе.