Текст книги "Единственно верное решение"

– Ты не представляешь, солнышко, как я по тебе соскучился!

Алексей обнял Аню и крепко прижал к себе.

– Ни работать нормально, ни спать не могу. Только о тебе и думаю, – страстно зашептал он на ухо девушки. – Ты меня сводишь с ума!..

– Перестань, пожалуйста, – смутившись, попросила Аня. Она осторожно высвободилась из его объятий и сделала шаг назад. – Расскажи лучше, как твои дела? Надолго вернулся?

– Это всё зависит от тебя, сокровище моё!..

– Ну, перестань. Я серьёзно.

– Так и я не шучу. Приехал за тобой. Вчера с вокзала сразу сюда. Но дома никого не оказалось. Тогда помчался к твоим родителям. Подумал, что Валерий там, и ты после работы за ним заедешь. Но немного опоздал… Вы, не заметив мою скромную фигуру, сели в автобус и тю-тю…

– Правда? Но почему не позвонил?

– Забыл свой старый телефон в Москве, – с грустью в голосе признался Алексей. – А в новый не успел перенести контакты. Я так спешил к тебе, что ни о чём не думал.

– Лёшка, ты всё такой же! – улыбнулась Аня. – В тебе пропадает великий актёр.

– Ты тоже мало изменилась, – парировал мужчина. – Всё так же отстранённо холодна, жестокосердна… Я так соскучился, а ты даже в дом не пригласишь! – Алексей искусно изобразил обиду. – Неужели, как тогда, боишься сплетен всяких там старушек?

– Пойдём, конечно, – заливаясь краской стыда и смущения, пригласила Аня. – Только, пожалуйста, не надо переходить черту. Мы ведь договаривались. Тем более – при Валерке. Хорошо?

– Ты меня режешь без ножа! Аня, я люблю тебя и хочу быть рядом. Я приехал за тобой. У меня в Москве своя квартира, отличная работа. Я всем обеспечу и тебя, и Валеру. Не прогоняй меня, принцесса!

Алексей вновь попытался обнять девушку, но она решительно уклонилась.

– Я понимаю, Лёша, твои порывы, твои искренние чувства, побуждения. Но не могу ответить тебе взаимностью. Вот тут, – Аня указала дрожащим пальцем на своё сердце, – пусто, как в Марианской впадине. Прости…

– Ничего страшного, солнышко. Моей любви хватит на двоих. Я окружу тебя теплом, заботой, сделаю всё, лишь бы ты была счастливой.

– Ну, как ты не понимаешь, что это невозможно без взаимной любви! – воскликнула Аня. – Мы с тобой можем быть исключительно друзьями. А своей настойчивостью ты только всё испортишь. Извини меня, пожалуйста.

– Хорошо, – вздохнул Алексей. – Тогда уважь мою маленькую просьбу.

– Какую?

– Давай завтра сходим в ресторан?

– Зачем? – настороженно поинтересовалась Аня. – Что ты задумал?

– Ничего, честное слово. Просто хочу угостить тебя. Посидим немножко, потанцуем. А потом я уеду назад в Москву. Не отказывай мне хотя бы в этой мелочи, – взмолился Алексей, бросив на девушку красноречивый взгляд, полный боли и надежды.

– Ну, хорошо, – помолчав немного, согласилась Аня. – Давай сходим.

– Спасибо, прелесть моя! – Алексей схватил её руку и прильнул губами к кончикам пальцев. -Ты самое дорогое, что только есть в моей жизни!

Глава девятая.
Тревожное утро

«Заговорил о Боге, и вспомнилась поездка к дальним родственникам отца. Я в том году как раз окончил школу. Ещё так совпало, что всю ночь гулял с одноклассниками, отмечая выпускной, а утром, едва вернулся домой, мы с родителями сразу же сели в машину и поехали. Я мгновенно уснул и проспал практически всю дорогу. Ты, должно быть, тоже помнишь это лето – мы ведь тогда впервые расстались на два с лишним месяца. Сначала моя поездка затянулась вместо предполагаемых десяти дней недели на три, если не больше. А когда вернулся, ты уехала к тёте в Петербург. Потом началась канитель с поступлением в университет… Но не суть. Загорелись, в общем, отец с дядей Гришей походом на рыбалку, начали готовить снасти. И тут выяснилось, что вторая удочка в сарае старого дома, где когда-то жили дядины родители. Вот меня туда и послали. Тётя Наташа, давая ключи, попросила заодно принести ей подушку.

Дом, как ты, наверное, догадываешься, был нежилым. Он находился на соседней улице и стоял немного на отшибе. А как раз за день до этого дядя Гриша подробно рассказывал о последних днях жизни своих родителей, о младшем брате, которому достался этот дом. Его брат сильно пил и в итоге угорел… И вот я туда пришёл. Отыскал в сарае удочку, открыл входную дверь, чтобы пройти в спальню за подушкой, и замер. Неожиданно вспомнился рассказ дяди Гриши, представилось, как по комнатам бродили пьяные мужики, как они ругались, дрались. А потом как дядя Юра задохнулся газом, и всю ночь на полу лежало его бездыханное тело. Ещё совсем молодой, с трёхдневной щетиной и слегка растрёпанными волосами, в потасканных штанах и засаленной, наполовину расстёгнутой рубашке… Ничего этого я, конечно же, не видел, да и о дяде Юре раньше не слышал. Но картинка представилась так чётко, будто всё действительно происходило на моих глазах. И вдруг стало так жутко!..

Я стоял, не решаясь перешагнуть через порог, и всматривался вглубь прихожей, погружённой в предвечерний полумрак. Мне всё время казалось, что вот сейчас там зашевелится чья-то тень, раздастся звук шагов. Дрожь пробегала по телу. А кругом, ты знаешь, будто всё вымерло – не слышно ни людских голосов, ни лая собак, ни даже птичьего щебета. Совсем ничего! Листья на деревьях – и те не шелестели. Лишь пустой двор, залитый жёлто-розовым светом заходящего солнца, и холодный полумрак заброшенного дома. Причём нужная мне комната находилась в глубине дома. Надо было войти в прихожую, пересечь кухню, столовую, зал и только потом зайти в спальню. Меня так и подмывало сбежать отсюда. Но вернуться к родным с пустыми руками было стыдно. Ведь не трёхлетний ребёнок! Взрослый человек! Паспорт получил, школу окончил, в универ собираюсь, и вдруг – детские страхи. Кому скажи – засмеют.

Я всё это понимал, но ничего не мог с собой поделать. И бесконечно стоять было глупо, и решиться пройти в тёмную прихожую не хватало смелости. Накативший на душу ледяной ужас буквально сковал меня по рукам и ногам. Я сам не понял, как вдруг начал шептать «Отче наш». Молитва, которую прежде читал лишь перед сном, да и то порой чисто механически, особо не вдумываясь в её слова, вдруг полилась сама собой. Я впервые настолько искренне и горячо молился. Ни о чём не просил Бога, а просто прочитал «Отче наш» и шагнул вперёд. Практически сразу ощутил, как страх прошёл. На душе стало легко и спокойно. Знаешь, будто и не я за миг до этого трясся от звериного страха!.. Не спеша, прошёл через все комнаты, взял с кровати подушку и вернулся во двор.

Я был потрясён произошедшим. До меня не сразу дошло, что Господь, откликнувшись на искреннюю, горячую молитву, явил мне маленькое чудо. И если раньше моя вера была крайне поверхностной, несерьёзной, то после этого случая она стала стремительно крепнуть. Правда, я тогда никому не решился рассказать о случившемся. Ощущал какую-то неловкость и ещё что-то такое, что трудно передать словами… Но перед сном начал молиться чаще, с живым интересом. А главное, сталкиваясь с непреодолимыми трудностями, оказываясь в, казалось бы, безвыходных ситуациях, теперь знал, на кого всегда могу положиться. Искренне молясь, я научился отпускать ситуацию, веря, что Господь обязательно услышит и не оставит меня. Это очень сильно помогало и в Чечне, и вообще по жизни. Было много самых разных ситуаций, о которых я никогда никому не говорил. А тебе вот так хочется рассказать, раскрыть пред тобой одной всю душу. Так и представляется, как мы сидим с тобою рядышком, обнявшись, твоя голова покоится на моём плече, и мы ведём тихую, неспешную беседу под лёгкий треск камина. Милая моя, родная Анечка, как же ты мне нужна!.. Я всё время о тебе молюсь, прошу Господа, чтобы он хранил тебя, оберегал от всяческих бед и невзгод. Всей душой люблю тебя!.. И всегда любил лишь тебя одну, хотя и не понимал этого…»

 
                                           * * *
 

Захар Иванович проснулся, когда едва начал зарождаться новый день. Звёзды и луна стали понемногу блёкнуть, а на востоке появился слабый отблеск восходящего солнца. Судя по храпу, доносившемуся лишь с одной стороны, кровать Андрея по-прежнему была пустой.

«Дело молодое!» – перевернувшись на спину, подумал дальнобойщик.

Он лежал и смотрел на размытые очертания оконной рамы. Сон окончательно растаял, но вставать не хотелось, так как было слишком рано. Несколько кроватей в тесноватой комнате, мирное сопение рядом, полумрак за окном – всё как в далёком детстве. Сходство показалось настолько разительным, что Захару Ивановичу на миг почудилось, будто и не было последних пятидесяти лет в его жизни, что он всё тот же детдомовский мальчишка и вот-вот в их спальню зайдёт вечно ворчливая нянечка, прокричит недовольно: «Подъём, сонное царство!»

Захар Иванович не знал своих родителей. Себя он помнил лет с четырёх, и все ранние воспоминания неизменно были связаны с детским домом. Вплоть до пятого класса он особо не интересовался своей семьёй. Как-то так вышло, что у него даже подобных мыслей не возникало. А когда повзрослел и начал задумываться, спросить уже было не у кого. За прошедшие годы персонал заведения практически полностью изменился, а из документов удалось узнать только то, что он был подкинут примерно в двухлетнем возрасте. Даже настоящий день рождения был неизвестен, не говоря уже об именах родителей. Только прежняя директриса детского дома активно интересовалась родственниками своих подопечных. Она постоянно наводила какие-то справки, с кем-то встречалась, что-то выясняла. Иногда Нина Георгиевна вызывала кого-нибудь из ребят к себе в кабинет и подолгу разговаривала. Иные выходили от директрисы окрылённые надеждой, иные – задумчивые, раздражённые. Особенно запомнил Захар Иванович, как одна девочка после беседы с директрисой целый день проплакала. Говорили, что её родители погибли…

Возможно, Нина Георгиевна знала что-то и о нём, но спрашивать было уже поздно – директриса умерла. На её место пришёл резкий и заносчивый Дмитрий Витальевич, которого совершенно не интересовали ни брошенные дети, ни их непутёвые родители. Директора вообще старались лишний раз не трогать, чтобы не нарваться на внеочередную взбучку. Директор жил своей жизнью, а воспитанники детского дома – своей. В основном это всех устраивало.

В детдоме было много всего и хорошего, и не очень. Перед внутренним взором Захара Ивановича начали проплывать самые разные воспоминания. Одни вызывали у него улыбку, другие – горечь или даже боль. Маленькому Захару очень нравилось проводить время в компании старого дворника Игната. Зимними вечерами они могли часами сидеть за небольшим столом и медленно пить очень вкусный чай из каких-то трав. Игнат много рассказывал о своей молодости, о тяжёлых боях под Сталинградом, в которых ему довелось принять участие, о долгих месяцах, проведённых в госпитале, о послевоенной жизни. Игнат увлечённо говорил, беседуя с Захаром, как со взрослым, а он внимательно слушал, упоённо ловя каждое слово. После таких вечеров Захару Ивановичу не раз снились вражеские танки, и он то убегал прочь, то бросался под гусеницы с гранатой в руках. А потом просыпался с гулко бьющимся сердцем.

Внимательно наблюдал Захар за новенькими, которых уже в осознанном возрасте оторвали от своих родителей. Глядя, как они горько плакали по ночам, он каждый раз убеждался в том, что ему повезло! Ведь он не испытывал подобных страданий. Детский дом практически с самого рождения стал его обителью. Он не знал иной жизни. Обслуживающий персонал заменял ему родителей, а десятки обездоленных сверстников – братьев и сестёр. Кого-то из них он боялся, кого-то – ненавидел, а кого-то всей душой любил. Все эти люди были его большой семьёй, к которой он давно и накрепко привязался.

Болезненное переосмысление постепенно настигло Захара Ивановича уже в подростковые годы. В какой-то момент он вдруг осознал, что все вокруг абсолютно чужие люди, и он, если вдуматься, никому не нужен. Есть Захар – хорошо, а умри он – никто и не заметит. Одним мальчишкой больше, одним меньше, подумаешь. Таких ведь десятки, а то и сотни! В стране детдомов на них не хватает. А за стенами казённой постройки, которая внезапно стала для него невыносимо холодной и неуютной, живут мальчишки и девчонки, у которых есть свои родители – люди, искренне любящие их, заботящиеся о них, переживающие. Чем больше Захар думал об этом, тем тяжелее становилось у него на душе. Иногда ему хотелось хорошо разбежаться и со всей силы удариться головой о стену. Или выпрыгнуть из окна четвёртого этажа. Если бы наверняка знать, что всё мгновенно окончится, а не превратится в невыносимые страдания!..

Однажды он умудрился достать целый литр самогона. С отвращением выпив примерно половину бутылки, Захар упал посреди комнаты и отключился. Его вскоре обнаружила уборщица, которая кое-как перетащила бесчувственное тело на ближайшую кровать. Захар проспал более двенадцати часов. Когда он проснулся, голова буквально раскалывалась на части, в глазах – острая резь, во рту всё пересохло, а тело будто вывернули наизнанку. Захару никогда ещё не было так плохо. Он около суток приходил в себя. Потом несколько дней не мог никому из старших смотреть в глаза, так ему было стыдно за свою выходку. Последние полтора – два года пребывания в детском доме Захар Иванович преимущественно жил мечтами о предстоящей вольной жизни. Ему казалось, что, выйдя за стены казённого учреждения, он обретёт не только свободу, к которой никогда особо не стремился, но и смысл своего существования. А если сильно повезёт, то и встретит людей, которым он действительно будет нужен.

Ожидания, как это обычно случается, оправдались лишь отчасти. Новая жизнь действительно увлекла, заметно притупив чувство одиночества и периодически возникавшую апатию. Захар Иванович поступил в машиностроительный институт и заселился в общежитие. Ему нравилось учиться. Бурное воображение рисовало красочные картинки рабочих будней инженера на каком-нибудь солидном предприятии. Легко сложились довольно тёплые отношения с однокурсниками и соседом по комнате в общежитии. По вечерам студенты часто собирались шумной компанией, весело проводя время. Если же дружеские посиделки по какой-то причине отменялись, Захар Иванович отправлялся бродить по городу. Ему очень нравилось прокладывать новые маршруты, посещать пока ещё незнакомые улицы и переулки. Особенно интересно было гулять по малолюдным улочкам в часы заката, когда в бескрайнем пламени небесного пожара стремительно догорал очередной день, а всё вокруг плавно погружалось в таинственно-угрюмый полумрак. Тени медленно вытягивались, приобретая весьма причудливые формы, очертания предметов размывались, тая в предвечерней дымке. Город постепенно замолкал и засыпал. На небе зажигались звёзды, всплывала одинокая луна. Время, казалось, замедляло свой неумолимо быстрый бег. Оно словно опасалось нарушить царственную тишину, и потому шло, тихо крадучись. Но стрелки часов всё же приближались к первой двухзначной отметке, и Захар Иванович, грустно вздыхая, поворачивал в сторону общежития. Комендант всякий раз отчитывал опоздавших, и поэтому порою приходилось торопиться.

Примерно в таком ключе прошло несколько лет. Ближе к окончанию третьего курса к Захару Ивановичу начала возвращаться уже, казалось, давно позабытая тоска. Все друзья встречались с девушками, несколько человек даже успели жениться, и только Захар по-прежнему оставался один. Встречаться с симпатичной и, быть может, даже расположенной к нему, но однозначно не любимой однокурсницей, он категорически отказывался. А его сердце, на кого не взгляни, продолжало мирно отбивать удары. Ни единого сбоя в ритме, ни малейшего замирания!.. К тому же у всех сокурсников были родители, братья или сёстры, иные родственники. И только Захар, словно сорванный лист, летел по ветру в гордом одиночестве. Новизна произошедших в жизни перемен давно лишилась первоначальной остроты, и душевная боль всё стремительнее разгоралась. Искренне радуясь за друзей и приятелей, Захар Иванович невольно стал избегать шумные и многолюдные компании. Весёлые посиделки отчего-то навевали непросветную тоску. Он становился нервным, раздражительным. Не доставляли прежнего удовольствия и вечерние прогулки. Город был давно изучен вдоль и поперёк. Но полноценной альтернативы пока не находилось. Несколько раз Захар Иванович записывался на различные кружки и секции, однако не выдерживал и двух недель. Порой его тянуло напиться до потери пульса, чтобы отключиться хотя бы на короткое время. В памяти тут же всплывали воспоминания о первом похмелье, и, казалось, спасительное решение мгновенно таяло. Возможная перспектива повторить ранее полученный опыт однозначно не привлекала, и это всякий раз оказывалось довольно весомым сдерживающим фактором.

Однажды в конце мая, прогуляв очередную пару, Захар Иванович задумчиво брёл по разбитой дороге городских окраин. Его взгляд бесцельно блуждал по однообразным фасадам обветшалых многоэтажек, пока вдруг не остановился на худенькой девушке, одиноко стоявшей возле покосившейся берёзки. Судя по вздрагивавшим плечам, девушка безутешно плакала. Она стояла спиной к дороге, и Захар не мог разглядеть её лица.

«Ещё одна несчастная бедолага», – подумал он. Душу вдруг захлестнула небывалая волна нежности, а ноги будто сами повели к берёзке.

– Что с тобой? – осторожно прикасаясь к её плечу, ласково спросил Захар Иванович. – Может, я смогу тебе помочь?

Всхлипывая, девушка порывисто развернулась и удивлённо посмотрела в открытое лицо Захара. Их взгляды встретились. У обоих неожиданно возникло ощущение, будто они давно знакомы, но долгие годы не виделись.

– Я беременная, – опуская глаза, призналась девушка.

– Так ведь это же здорово, – невольно улыбаясь, ответил Захар. – Будет маленький человечек!..

– Да?!.. – нервно вскрикнула девушка, бросив на Захара быстрый взгляд, полный боли и отчаяния. – Такая же голодная безотцовщина – очень здорово!..

Она покрылась гневным румянцем и стремительно отвернулась.

– Институт накрылся. Дома узнают – убьют!..

– А что с отцом?

– Ему брюхатая не нужна!..

Девушка безутешно разрыдалась.

– И аборт делать не хочу, и одна не вытяну… Господи, ну почему я такая дура? Почему?!..

– Подожди, не плачь. Я… Не надо, слышишь? Я помогу тебе.

– Чем? Такая же голытьба!..

– Пока не знаю. Но что-нибудь обязательно придумаю. Тебя как зовут?

– Таня. Что ты можешь придумать?..

Захар впервые сталкивался с подобной ситуацией, и потому говорил сбивчиво, очень неуверенно. Однако, в его словах, видимо, звучала искренность, и Таня вскоре успокоилась. Они расстались почти друзьями, договорившись вскоре встретиться. Захар Иванович вернулся в общежитие словно окрылённый. От угнетающей тоски не осталось и следа. Мозг усиленно искал варианты помощи несчастной девушке. Она поверила Захару, и ему очень хотелось оправдать её надежды.

Первое, что сделал Захар Иванович, – нашёл себе хорошую подработку и убедил Таню принять от него финансовую помощь. Если выпадало свободное время, он старался проводить его вместе с Таней. Во время совместных прогулок они постепенно открывались друг другу, рассказывая обо всём без малейшей утайки. Захар сопровождал девушку во время походов к гинекологу, помогал справляться с домашними делами. Её мать и отчим, сперва относившиеся к Захару с откровенной неприязнью, вскоре заметно смягчились, фактически приняв его в свою семью. А ближе к осени Захар Иванович признался Татьяне в любви и сделал ей предложение.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, а наш малыш никогда не чувствовал себя обделённым, – сказал он.

Татьяна порывисто обняла Захара и осторожно прижалась к нему заметно округлившимся животом. Из слегка раскосых глаз покатились слёзы радости и счастья.

«Милая моя Танюша, – вздохнув, беззвучно произнёс Захар Иванович. – Даст Бог, уже скоро увидимся. И у нас будет целых две недели отдыха на море!..»

Поднявшись с постели, он осторожно вышел во двор. Уже совсем рассвело, и Захар Иванович сразу же заметил, что водительская дверь их фуры слегка приоткрыта.

– Странно… Когда ложился спать, она была закрыта – я это точно помню. Может, Андрюша что-то брал?..

 
                                           * * *
 

Проснувшись, Андрей с удивлением обнаружил, что лежит посреди широкой кровати, а на его плече мирно покоится голова Дианы. Он не сразу сообразил, где именно находится и как тут оказался. Когда же всё вспомнил, невольно поморщился от досады. Вчера вечером, проводив девушку до её дома, Андрей собрался уходить, но разговорчивая шатенка вновь увлекла его рассказом о картинах и выставках. Врождённый такт не позволил грубо оборвать её, и Андрей сам не заметил, как прошло около часа. Со стороны гор дул довольно холодный ветер. Диана ощутимо продрогла. Она инстинктивно приблизилась к Андрею. Чарующее обаяние восточной красавицы и недавно выпитая арака окончательно вскружили голову. Не отдавая себе отчёта, он привлёк особо не сопротивлявшуюся девушку и стал горячо целовать её в мягкие, тёплые губы. Она сразу же отозвалась на его страстный поцелуй, и время словно остановилось. Их целиком поглотила неудержимая волна невероятной нежности и бурной страсти. Не сговариваясь, будто так происходило ежедневно, они вошли во двор и направились к дому. А теперь вот он лежит в её кровати.

Ласковые лучи утреннего солнца осторожно коснулись немного пухлой щеки, осветили крохотную ямочку и красивую тонкую шею. По губам девушки скользнула безмятежная улыбка. Невольно рассматривая её точёный профиль, Андрей вдруг понял, почему Диана сразу же показалась ему до боли знакомой. В её открытой улыбке, в маленькой ямочке на правой щеке, в чуть вздёрнутом носе отдалённо угадывались черты Аниного лица. Под сердцем неожиданно кольнуло, словно кто-то безжалостно вогнал туда острую иглу.

Из соседней комнаты донёсся едва уловимый треск. Андрею почудилось, будто запахло палёным. Ещё находясь под впечатлением столь горького открытия, он машинально принюхался. Там действительно что-то горело. Треск усилился и в спальню проникло слабое облачко дыма.

– Твою мать! – резко вскакивая, воскликнул Андрей. – Пожар!..