Текст книги "Раскаты"

Парень поднялся, отряхнул колени и осмотрелся. Он стоял в саду. В паре метров от него темнел силуэт беседки, чуть дальше – еще одна. Крадучись, Марков пошел к особняку – в ночном мраке он казался довольно большим и грозным. В окнах темно – значит, внутри все спят.

Марков смахнул внезапно проступивший пот и заметил, что его руки и одежда перепачканы грязью. «Не то, что у этого докторишки. Холодная денежная рептилия. Сколько миллионов надо, чтобы такой домище купить? То-то у него одни генералы и прокуроры лечатся, с такими ценами! А руки он, если и пачкает, так только барской кровью. А кровь смывается легко, в отличие от мазута или сажи!»

Тихо болтая сам с собой, не забывая ругать Арцыбашева, Марков обошел стену до угла. Отсюда видно темное крыльцо, пустую площадку для транспорта и запертые ворота. «Как же тебе нагадить? Цветочки твои в саду потоптать? Так можно до утра возиться… Нет, я тебе другой подарочек сделаю!» – парень, поднатужившись, выдернул из придорожной клумбы декоративный булыжник внушительных размеров. Громко дыша от нервного и физического напряжения, он напрягся и метнул его в большое прямоугольное окно…

Грохот стекла оглушил его. Марков отскочил, чтобы осколки, разлетающиеся вокруг, не зацепили его. В разбитом проеме показался кусок кафельной стены – то ли операционная, то ли смотровая. Марков не успел подумать об этом.

– Кто там хулиганит?! – крикнул молодой дерзкий голос. На парадном входе показалась темная человеческая фигура. Тревожный свисток – громкий, почти оглушающий, прорезал ночную тишину.

Марков помчался в сторону беседок. Пока бежал, оглянулся – из-за угла особняка выскочил луч фонаря, окинул стену и сад.

– Кто хулиганит? А ну выходи!

Еще один тревожный сигнал свистка. Ему ответил другой – слабый, со стороны дороги.

Марков добежал до изгороди, вцепился в нее и пополз вверх, к острым наконечникам. Свистки, становясь громче, постепенно окружали клинику. «Меня поймают!» – пронеслось в голове парня, а потом, каким-то неизвестным чудом, он оказался на другой стороне парка. Марков побежал вперед, к набережной, от нее на другую сторону дороги, запетлял проходными дворами… Окончательно выдохнувшись, он остановился посреди незнакомого спящего двора и едва не упал. Отдышавшись, Марков сбросил с себя изорванный плащ и перепачканный пиджак, пошел к дороге.

– Эй, отец! – окликнул он подвернувшегося извозчика. – Подбросишь в одно место? Только быстро!

Марков то и дело оглядывался – но улица оставалась пустой, тихой и почти безлюдной. Погони не было.

12

Выходка Маркова заставила Арцыбашева и Маслова бросить все дела и срочно приехать в клинику. Маслов явился раньше своего начальника, устроил сторожу и дежурной медсестре особенно жесткий разнос – когда ему позвонили, он отдыхал с любовницей.

Красный «форд» медленно заехал за ворота, встал перед особняком.

– Александр Николаевич, тут такое случилось!.. – плача, медсестра инстинктивно прижалась к Арцыбашеву, едва доктор вышел из машины.

– Кричать не надо, если никого не убили, – строго ответил он. – Ты чего ревешь, Полина?

Медсестра кивнула на Маслова – тот стоял неподалеку, нервно выкуривал папиросу.

– Петр Геннадьевич?

– Да? – сердито откликнулся Маслов.

– У нас там, между прочим, пациенты лежат, – сказал Арцыбашев. – А вы ходите и орете! А на улице – глубокая ночь!

– Извините, Александр Николаевич, – смутившись, сказал Маслов намного спокойнее. – Но эти олухи, ей-богу, конец света проспят!

– Полина, вернись в клинику, сделай обход. Если кто из пациентов будет задавать вопросы – говори им, что все в порядке, – Арцыбашев отпустил медсестру. – Где сторож?

– Туточки я, Александр Николаич, – парень с двустволкой на плече вышел из темноты. – Услышал я звон – страшный-престрашный, и очень громкий! Выхожу в коридор, ко мне Полька бежит – снаружи, мол, кто-то хулиганит! Ну, я вышел…

– И ничего не нашел! – сердито закончил Маслов.

– Почему же, Петр Геннадьевич? – обиженно заметил сторож. – Я же говорил.

– Что именно? – спросил Арцыбашев.

– Сад немного потоптан. А в комнате, где эта ваша штука снимки костей делает, валяется садовый булыжник.

– Разбили стекло в рентгеновской?! – Арцыбашев кинул гневный взгляд на Маслова. – И ты говоришь – ничего?! А если бы они аппарат повредили, или вовсе украли?!

– Александр Николаевич, прошу вас, не серчайте на меня, – Маслов умоляюще сложил руки на груди. – Ясно же, что хотели просто напакостить! Какая-то пьяная шваль, не иначе, решила похулиганить.

– Допустим. А где полицейские? – заметил Арцыбашев. – Где следователи и городовые? Что-то я не вижу, чтобы они работали.

Маслов замялся, а потом сказал:

– Были здесь парочка городовых…

– На мой свисток отозвались, – добавил сторож.

– Я их отпустил, – закончил Маслов.

– Петр Геннадьевич… – Арцыбашев угрожающе подошел к Маслову – тот попятился. – Ты вообще в своем уме?!

– Они осмотрели сад и решили, что все спокойно! – торопливо ответил он.

– Ясно, – Арцыбашев кивнул, и грозной тенью направился в клинику. Через несколько минут он вышел, очень довольный:

– Поговорил с полицмейстером – сейчас пришлет людей. Попросил его, чтобы городовые здесь ходили почаще, особенно по ночам. Центр города, а порядка никакого.

– Александр Николаевич, вы такой находчивый! – радостно сказал Маслов.

– Вам, Петр Геннадьевич, достанется другое задание, – игнорируя грубую лесть, продолжил Арцыбашев. – Договоритесь о новом стекле. И к завтрашнему вечеру оно уже должно стоять, понимаете?

– Да, Александр Николаевич, – Маслов кивнул. – Я понял.

– Славно. Ждите полицию, а я поехал.

Но красный «форд» неожиданно отказался заводиться. Смущенный Гришка, повозившись с зажиганием, полез под капот:

– Понять не могу, чего капризничает?

– Долго? – спросил Арцыбашев.

– Не знаю, Александр Николаич. Надо сначала понять, в чем проблема.

– Разберись, и к завтрашнему дню машину в гараж. Я поеду на извозчике.

Арцыбашев вышел за ворота и пошел по тротуару. Навстречу ему медленно шла пустая, скрипящая бричка.

– Свободен? – крикнул доктор. Извозчик кивнул – его густая борода с проседью дернулась. – Поехали к дому Чичерина, – устроившись в экипаже, доктор закурил.

«Черт, кто бы это мог сделать?» – напряженно думал он, перебирая в уме всех своих неприятелей и двуличных друзей. Список получается великоватый.

– А не угостите табачком-то, уважаемый господин? – обратился к нему возница. Арцыбашев открыл портсигар, вытащил сразу две сигареты. – Спасибочки вам. А то кисет дома забыл, дурень старый, вот и маюсь.

– Все мы маемся, – не удержался Арцыбашев. – И молодые, и старые.

– То ить и верно, господин. Ох, как верно! Некоторые и в молодости ведут себя так – прости, Господи! Дикари, ей-богу! Вот до вас, господин, один паря ехал – пьяный вдрызг, едва на ногах держится. Костюм на нем хороший, а по лицу видно – оборвань и нищета.

– Ну и? – лениво спросил Арцыбашев.

– Да он меня увидел и как заорал: «Стой!», а сам под копыты падает. Вот если бы Серый еще шаг сделал – прям на голову ему б наступил, – возница заулыбался, предвкушая самую интересную часть рассказа. – А поехали-то с ним знаете, куды?

– Куда?

– Вот, как раз в энто самое место, где вы сели. К больнице врача энтого, как там его… вспомнил! Арцубайшева!

– Арцыбашева, – поправил доктор. – Стоп, что? Говоришь, ты его сюда отвез?

– Ну, до больницы мы не доехали, он перед ней соскочил.

Арцыбашев закурил новую сигарету. Учуяв неожиданную зацепку, он взбудоражился.

– А где ты его подобрал, помнишь? – осторожно спросил он.

Возница пожал плечами:

– Точного места не помню – ночь, все-таки…

Арцыбашев подал ему сложенную двадцатку:

– Ты мне примерное покажи.

Мужик взял деньги, спрятал за шиворот тулупа и махнул вожжами, немного подгоняя лошадь.

– Вот энто самое место, господин, – сказал он, когда бричка остановилась возле старого кряжистого дома. Арцыбашев посмотрел на закрытый трактир, потом вверх. В нескольких окнах горит свет, но не ходить же по этажам, вламываясь в квартиры?

– Название улицы не знаешь, отец?

Тот сказал.

– Хорошо, – Арцыбашев протянул ему еще одну двадцатку. – Теперь вези к дому Чичерина.

13

Чисто побритый Марков, с небольшим букетом цветов и свертком в подарочной бумаге, шагнул на террасу и смело постучал в дверь.

– Антон Марков, – сказал он. Дверь открылась.

– А я – все еще Екатерина Андреева, – девушка, улыбаясь своей привычной улыбкой, пропустила парня в дом.

Темная прихожая снова заставлена обувью, а стены обвешаны одеждой. Марков даже обрадовался, что у него больше нет плаща.

– Это вам, – протягивая букет, он улыбнулся.

– Спасибо. Очень красивые.

– А это – готовые работы, – Марков показал сверток. – Ровно сто штук.

– Выглядит, как подарок!.. – восторженно прошептала Катя.

– Я решил, что в таком виде они вызовут меньше подозрений.

– Вы все правильно сделали, и так здорово придумали, – девушка прижала букет к маленькой груди, взяла сверток и потихоньку, поскрипывая половицами, пошла наверх. – Вы проходите в гостиную, собрание вот-вот начнется…

Марков прислушался – в комнате глухо переговаривались. Он представил себе душную, прокуренную комнату, продавленные диваны и кресла, и осторожно зашагал по лестнице. Ступеньки скрипнули под ним, но он все же поднялся и попал в темный коридор. Понимая, что здесь ему быть нельзя, Марков, снедаемый непонятным любопытством, крадучись пошел вперед. С правой стороны было несколько дверей. Самая дальняя – приоткрыта, солнечная тень из комнаты косо пролегла на полу и голой стене.

Марков слышал тихие, приглушенные голоса. Голос Кати он узнал почти сразу, а вот второй, грубоватый, определить не смог.

– Я ему передам… – голос Кати внезапно стал громче. Дверь распахнулась полностью, и девушка, сжимая в руках отпечатанные воззвания, пошла навстречу Маркову.

– Вы?.. – увидев его, Катя сильно вздрогнула – листки едва не выпали из ее рук.

– Мне послышалось, что вы меня звали, – солгал парень.

– Я не звала… – девушка испуганно встряхнула головой и попятилась назад. – Я не звала…

– Катя, постойте, – смущенно попросил Марков.

– Я не звала… я не звала… – продолжая шептать, она вдруг упала на пол и запричитала: – Отче наш, сущий на небесах…

«Что с ней происходит?» – испуганно подумал Марков. Он бросился к девушке, и в этот момент над ней возникла худая фигура в черном поповском одеянии.

– Катя! Катюша! – склонился Гапон. – Катюша, приди в себя, очнись!

– Что с ней? – тревожно спросил Марков.

– Ей плохо. У нее бывают такие приступы, от испуга… – Гапон посмотрел на него и добавил: – Это же вы – Марков?

– Я… – он с ужасом смотрел как девушка, быстро крестясь, продолжает неистово молиться.

– Помогите. Надо поднять ее, – Гапон взялся за плечи, Марков за ноги. – Ко мне, в кабинет, – приказал священник.

Катю уложили на маленькую лежанку в углу, у двери. Окончив молитву, девушка вся расслабилась, ее глаза закрылись.

– Она спит? – спросил Марков.

– Приходит в себя. Давайте-ка присядем.

В комнатке, помимо лежанки, оказался маленький столик и два стула. Гапон и Марков сели друг напротив друга. Марков не мог отвести взгляда от девушки – ее лицо побелело, на лбу крупными каплями выступил пот. Священник же сурово смотрел на бывшего репортера.

– Ваши распечатки никуда не годятся, – сказал он. – Много ошибок и опечаток, в некоторых местах двойные буквы.

– Машинка барахлит… С ней все нормально?

– Слушайте, вы! – Гапон грубо тронул парня за плечо. Взгляд его темных глаз тяжелел, наливался угрожающей силой. – Если хотите видеться с Катей, приносите нормальные работы, или не приходите совсем.

– Что? – растерянно спросил Марков. – С чего вы взяли?

– С того самого, – взгляд священника немного смягчился. – Вы опять принесли ей цветы? Интересно, догадывался ли Ильин, кого приведет в этот дом?

– Нет, подождите, – прерывая его, торопливо сказал Марков. – Я не знаю, что происходит между вами и Иваном Алексеевичем, но вмешиваться в это не хочу.

– Поздно об этом задумались, товарищ Марков. Слишком поздно. Вы понимаете, зачем Ильин прислал вас сюда на самом деле?

– Шпионить за вами, – признался парень. – Эсеры вам не доверяют.

– Хотя утверждают обратное, – отметил Гапон. – Помогают средствами, распространением газет и листков. Ильин и его руководство хочет знать, чем я занимаюсь? Не вопрос! Наши собрания открытые – никаких тайн, никаких загадок. Пусть придут и послушают. Я и мои помощники думаем об одном деле… Впрочем, это пока только наметки на будущее. Когда придет время, я все расскажу, без утайки. И поверьте мне – Ильин будет одним из первых, кто узнает.

– Я понял, – солгал Марков. Гапон хитро улыбнулся – он видел парня насквозь.

– Вы меня почти не слушали. Все думаете о Кате? О чем именно, если не секрет? Как она будет вести себя в постели?

– Вы далеко и смело уводите, батюшка… – смущенно протянул Марков. – Сначала я хотел познакомиться, сойтись ближе, и если она не будет против…

– Тогда не бойся, сын мой. Катя становится такой очень, очень редко.

– Я прокрался за ней наверх. Она увидела меня и…

– Испугалась от неожиданности, – понимающе кивнул священник. – Вы очень храбры, молодой человек – не убежали, а бросились на помощь.

– У нее что-то с нервами? Какая-нибудь травма головы?

– Нет, она такой родилась. Верующие сочтут ее блаженной; атеисты – сумасшедшей. Ну а я считаю, что этой несчастной девушке просто нужен друг. Станьте ее другом, раз уж так складывается.

– Ну а вы, батюшка? – Марков боязливо посмотрел на Гапона. Тот, окончательно растеряв всю строгость, стал степенным священником, каким его знали многие миряне.

– Если любите – не сторонитесь, – сказал он.

Марков взял Катину ладошку и поцеловал. Его претензии на девушку только возросли.

14

Разбитое стекло заменили новым, и в клинике все потянулось своим чередом. В конце недели Арцыбашев провел обещанную генералу Костромскому операцию. Высокомерный военный решил не дожидаться излечения – через пару дней его увезли домой. Потом домой отправился и Афанасий Дугин. Узнав свой печальный диагноз, он совершенно не расстроился, даже наоборот:

– Другие калеки на тротуарах валяются, милостыню клянчат, а я?! Дом в Москве, корабли по всей Волге, склады с товарами набиты битком – успевай сбывать! Много нажил, и еще больше наживу!

Арцыбашев холодно попрощался с ним – вряд ли купец когда-нибудь вернется в клинику. Дугин покинул ее на новенькой английской каталке, которой управляла его хмурая и заплаканная дочь – похоже, что ее сказочная жизнь в Петербурге подошла к концу.

Доктор вдруг понял, что из всех палат занятой осталась только одна – камень преткновения между ним и Масловым.

Каждый день, к трем часам, когда положено совершать врачебный обход, Арцыбашев сидел возле нее – худой болезненной девушки, ушедшей глубоко в себя.

– Ну как? – ехидно спрашивал Маслов, когда Арцыбашев выходил из палаты. – Пациентка без изменения? Все так же в коме?

– Почему это так сильно раздражает вас, Петр Геннадьевич? – досадливо отвечал доктор. – Вы каждый день напоминаете, вам не надоело?

– Александр Николаевич, мой родной! – начинал Маслов свою унылую жалобную песню. – Как я могу перестать? Лежит она на нашем попечении – значит, лечится за наш счет! Из комы она не выходит; а выйдет ли вообще? Родственников у нее нет, родителей не нашли…

– Значит, плохо искали.

– Да поймите вы, Александр Николаевич – никому она не нужна! Никто…

Арцыбашев крепко схватил его за воротник и встряхнул.

– Еще раз услышу что-нибудь подобное… – прошипел он и брезгливо оттолкнул Маслова, будто дотронулся до чего-то гадкого, противного…

– Арцыбашев совсем помешался на своей циркачке, – сказал Маслов жене. Он, взяв себе перерыв, специально приехал из клиники домой – пообедать. – Как схватил меня, как сдавил! Я подумал – из окна выкинет! Из-за чего, спрашивается? Из-за какой-то сопливой беспризорной девки! А ты представляешь, Зиночка, во сколько обходится одна капельница? Один укол? А этих капельниц да уколов нужно по нескольку в день, и все разные! Это просто какое-то разорение!

– А ты знаешь, что он жены лишился? – холодно ответила Зинаида. – Две недели, как ее похоронили.

– Не знал. Так он из-за этого?.. – Маслов закончил вопрос странным подмигиванием. – Ее хочет потом… определить?

– Может быть. Жена у него, говорят, сошла с ума и удавилась. Ее отец тоже недавно в психушку попал.

Маслов непонимающе посмотрел на нее:

– А ты как узнала?

– Через знакомых. У Арцыбашева дома сейчас все вверх ногами – старых слуг поувольнял, а новые совсем бестолковые; дочь в Москву к своей матери отправил…

– И главное, мне ничего не сказал, – сердито добавил Маслов.

– Тебе? – насмешливо спросила жена. – Ты что, его лучший друг?

– Да у него отродясь друзей не было, тем более лучших! Компаньоны и компаньонки одни!

– И кого мне это напоминает?

– Не начинай, Зиночка, – трусовато попросил Маслов. – Обойдемся без твоих обвинений.

– Да мне все равно! – с вызовом ответила женщина. – Хоть сто любовниц заимей, но детей наших будь добр вырастить и на ноги поставить!

– Вырастим и поставим!.. – миролюбиво пробормотал Маслов. – Зиночка, ей-богу, давай лучше поедим; надоело сплетничать…

«Скажи еще, что не ради сплетен приехал», – подумала Зинаида, но придержала эту мысль при себе.

К середине ноября, когда, по подсчетам Арцыбашева, настала пора снимать гипс, Ольгу Дымченко отвезли на повторный рентген.

– Отлично… – доктор разглядывал свежие снимки и кивал головой. – Отлично. Увозите в процедурный!

Все те бесчисленные переломы и травмы, указанные в медкарточке длинным мелким списком, можно было смело вычеркивать.

Мужчина в компании двух медсестер аккуратно снимал гипс и повязки. Потом медсестры обмыли тощее и костлявое тело девушки, облачили в свежую ночную рубашку, и вернули в палату. Там уже ждал Арцыбашев.

– Пролежней нет? – спросил он, хотя и так знал, что стараниями усиленного присмотра кожа пациентки осталась чистой и ухоженной. Ощупав пульс и измерив давление, он посмотрел на ее лицо.

– Спящая красавица, – ласково сказала одна из медсестер. Месяц назад, когда девушка поступила, вместо лица у нее была белая смертная личина, с черными кругами возле глаз и заостренным носом. Теперь лицо и губы девушки заметно порозовели, черты разгладились и округлились, синяки исчезли. Мелкая россыпь конопушек на носике и верхней части щек придавала ей милую домашнюю мягкость. Арцыбашев не удержался и провел ладонью по ее щеке, перешел на лоб, коснулся короткого ежика пепельно-белокурых волос. Заметил маленькое розовое ушко…

Девушки за его спиной хихикнули. Доктор убрал руку, грозно поднялся:

– Что расшумелись, сороки?

Улыбаясь, одна из медсестер ответила:

– Вы бы ее поцеловали, Александр Николаевич. Она, может быть, и очнется?

– Поменьше сказок читайте, – строго ответил он. – А ей… впрочем, основные процедуры и инъекции вы знаете. Массаж – раз в день, осторожный и глубокий. А то она скоро совсем в скелет превратится.

Арцыбашев вернулся в кабинет, закрыл дверь и замер.

«Оживает…» – на его лице засияла гордая, счастливая улыбка.

15

В первых числах декабря Арцыбашеву пришло письмо от матери.

«Здравствуй, мой дорогой сын, Александр Николаевич! – слова были выведены красивым витиеватым почерком. – Твое письмо от ноября-месяца получила – очень рада, что у тебя все в порядке. У нас тоже все хорошо. Ника очарована Москвой, часто вспоминает о Петербурге и сравнивает с ним. Я возила ее на Верхние торговые ряды – купить коньки и новую шубку, и заодно посмотреть на Красную площадь. Ника осталась в восхищении, и теперь не может решить, что красивее – Зимний дворец, или же Кремль… – Арцыбашев улыбнулся, представляя удивленно-восторженную дочь. – Она постоянно спрашивает у меня, и даже тебе хочет задать такой же вопрос.

Но без грустного, к сожалению, не обходится. Изредка по ночам я слышу, как она поплакивает. Ника говорит, что ей снятся кошмары, но в подробности не вдается. К счастью, такие ночи выдаются очень редко, а вскорости, надеюсь, вовсе прекратятся. По тебе она очень скучает, и постоянно просит, чтобы мы уехали пораньше – повидать тебя и дом.

Вот и все, что могу тебе сообщить на данный момент. За сим далее… – почерк менялся на другой – менее изящный, торопливый, – …начинает сообщать твоя дочь, Ника. Вероника Александровна. Звучит-то как официально! Сразу хочу задать вопрос. Что красивее – Зимний дворец или Кремль? Я сама решить не могу, а бабушка не помогает. Она называет себя коренной москвичкой, и здесь ей все нравится больше, чем в Петербурге. Говорит, что у нас город гадкий, сырой и капризный. У нее очень большая квартира на последнем этаже – целых семь комнат! Но наш дом все равно больше. Она купила мне коньки, но кататься я пока не умею! Бабушка сказала, что научит – в молодости она много каталась. Надо только подождать, пока лед на реке станет крепче.

Я тебя очень-преочень люблю, – дальше было нарисовано маленькое сердечко. – Надеюсь, ты готовишь к Новому году елку и гору подарков! Я помню – ты обещал!

А еще, я почти научилась играть Лунную сонату. Правда, мадам Джорджио (это моя учительница) говорит, что я часто сбиваюсь с ритма и начинаю скакать, «как лошадь по полю». Dans mon temps libre de musique, j’étudie le français. C’est tout. Merci pour votre attention, mon cher ami!»66
  Французский учу в свободное от музыки время. На этом все. Спасибо за внимание, мой милый друг! (фр.).


[Закрыть] – Арцыбашев засмеялся громко и счастливо, до слез…

Отложив письмо, он стал думать о наступающем новогоднем торжестве. Нужно купить елку и украшения, а самое главное – подарок для Ники! Подарок для Софьи Петровны, большой пуховый платок, был приобретен заранее и спрятан, ожидая своего часа.

Но надо по порядку. Арцыбашев позвал управляющего и высказался насчет елки.

– Да тут все очень просто, барин! – новый управляющий, служивший до этого у какого-то богатого землевладельца, кряжистый мужик с лихо закрученными усами и замашками деревенского приказчика, хитро улыбнулся. – Я с вашим дворником Семеном говорил – он, оказалось, часто за таким делом для господ справляется.

– То есть, он сможет достать елку? – с трудом понимая его развязную речь, уточнил Арцыбашев.

– Да запросто, барин. Я ему подсоблю, чтоб все было, как на открытке.

– Подсоби, Василий. Выбери такую, чтобы не стыдно было в гостиной поставить. И ее еще надо украсить.

– Все сделаем, барин, вы мне доверьтесь! Я у Поморцева в усадьбе такие елки ставил! – управляющий многозначительно развел руками. – Высокие, стройные – настоящие лесные красавицы! И зал весь огнями разноцветными завешан, и лестницы, и снаружи тоже…

– Ладно, Василий, ладно, – Арцыбашев ушел в спальню, переодеваться. – Скажи Григорию, чтобы машину заводил.

Предстояло выбрать подарок для дочери. Но что дарить? Дорогую и бессмысленную безделушку? Красивую куклу? Может быть, платье?

«Мама подсказала бы», – мелькнуло в голове, и растаяло.

На улице свежо и морозно. Первый, по-настоящему зимний снежок, искряще-белый и хрусткий, просыпался над Петербургом, отбелил его крыши и тротуары, парки и дворы. Город стал выглядеть чище и официальнее.

– Поехали в Пассаж, – забираясь в машину, сказал Арцыбашев. На нем было теплое светло-коричневое пальто с меховым воротником и бобровая шапка. Кутаясь в него, Арцыбашев продолжал рассуждать о подарке:

«А что мы дарили в прошлом году? Какое-то, платье, кажется? Нет, это я покупал для Анны. Того огромного плюшевого медведя? Нет, это был подарок от мамы…»

Гришка дал сигнал, чтобы пролетка перед ними двигалась дальше. Гудок вывел Арцыбашева из раздумий. Он окинул улицу взглядом – непростая предновогодняя пора заставила людей, одевшись потеплее, выползти из натопленных квартир на скользкие тротуары; блуждать и бегать от магазина к магазину; топтать переулки, торопясь по делам…

«Марков?.. – Арцыбашев присмотрелся к одному из прохожих. – Точно, Марков!»

– Притормози-ка, Гриша, – сказал он водителю.

– Случилось что, Александр Николаич?

– Случилось, – мужчина вышел из машины.

– Александр Николаич? – непонимающе спросил Гришка.

– Держись следом за мной, – скомандовал доктор, и пошел по тротуару. Он ускорился, подойдя к Маркову на пару метров, а потом снова замедлился. Гришка, ничего не понимая, медленно тянулся следом.

– Кофейня, – сказал Марков. – Давай зайдем?

– Я не против, – ответила ему девушка в черной шубке.

Помахав красному «форду», Арцыбашев вошел в кофейню следом за парой.

«И чевой-то он чудит?» – Гришка заглушил машину и закурил.

Внутри кофейни было тепло и людно. Марков тотчас снял пальто, помог своей подруге с шубкой. Катя, одетая в красивое темно-зеленое платье, пригладила волосы, поправила узел с черепаховым гребнем и ласково улыбнулась Маркову:

– Как тебе?

– Отлично, – быстро чмокнув ее в румяную щечку, парень взял ее за руку и повел к свободному столику: – Посидим пока тут?

«Однако, как заматерел, охотник за грязными сенсациями, – подумал Арцыбашев, оглядывая дорогой костюм Маркова. – И шмару нашел подходящую».

Девушка не особо понравилась доктору – у нее были слишком острый нос и подбородок, слишком тонкие губы и слишком резкие скулы. Будь ее кожа смуглой, а не розово-белой, Арцыбашев принял бы ее за дочь среднеазиатских степей. Но было в ней, вместе с тем, кое-что притягательное – выразительные зеленые глаза, красивый изгиб шеи и плеч, тонкость в талии, подчеркнутая удачным нарядом, тяжелый узел темных волос на голове, скрепленный черепаховым гребнем.

Понаблюдав за общением пары, Арцыбашев очень быстро понял, что бывший репортер влюблен в девушку по уши, и она отвечает с нескрываемой взаимностью. Лучшего момента просто невозможно представить. Арцыбашев решительно подошел к ним.

– Здравствуйте, Антон… – выдержав краткую паузу, доктор добавил: – Жаль – не помню вашего отчества, если оно у вас, конечно же, есть. Оно, как известно, полагается только уважаемым людям, а не всем подряд.

Мужчина нагло сел между девушкой и помрачневшим Марковым.

– Арцыбашев Александр Николаевич, – кивнув девушке, он спросил: – А вас?

– Екатерина…

– Впрочем, неважно. Некоторым людям и имена не положены.

– Вам что-то нужно, Александр Николаевич? – раздраженно спросил Марков.

– Да я просто зашел, хотел кофе попить, знаете ли, – Арцыбашев, понимая, что все козыри у него, зловеще улыбнулся: – Вы нам не принесете?

– Что?

– Кофе, говорю, принесите, товарищ Марков.

Парень поднялся:

– Пойдем отсюда, Катя.

– Да зачем же вам уходить? Здесь все свои, не пришлые, – Арцыбашев положил руку на плечо девушки, придвинулся к ней: – Не так ли, Катюха?

У девушки странно заблестели глаза. «Уже реветь приготовилась», – брезгливо подумал он, и убрал руку.

– Пойдем, Антон, – каменным голосом сказала Катя и поднялась. – Пойдем в другое место.

– А ты к нему домой наведайся! – громко посоветовал Арцыбашев. Несколько посетителей обернулись.

Марков, обнимая девушку, ощутил зарождающуюся в ней нервную дрожь.

– Тише, Катюша, спокойно… – ласково прошептал он. – Это дело касается только меня.

Марков отпустил ее и подошел к довольному Арцыбашеву – лицом к лицу, практически вплотную.

– Вы оскорбляете меня, – дрожащим от гнева голосом заговорил парень. – Черт с ним, я могу вытерпеть. Но вы оскорбляете ее – и этого я вам простить не могу!

– Печально. Я же простил тебе твою пьяную выходку, – спокойно ответил Арцыбашев.

Марков вспыхнул:

– С чего вы решили?..

– С того самого. Сорока на хвосте принесла, – насмешливо сказал доктор. – Прилетела рано утром, села в изголовье, и говорит: «Представляешь, что вчера слышала? Привезли одного пьянчугу к больнице Арцыбашева. Он побуянил, разбил окно и ушел. А живет он в маленькой каморке на чердаке, и стучит, с утра до вечера, на печатной машинке…» Что он печатает, интересно? Вот бы полицмейстер узнал.

– Хватит! – оборвал Марков. – Ваши бредовые идеи и домыслы…

– Бредовые? Ошибаешься, – Арцыбашев заметил, что девушка внимательно смотрит на них, и заговорил громче: – Ты отведи ее к себе в гости, покажи – как живешь, что печатаешь. Или она и так знает? А за что тебя из газеты пнули, тоже знает?

– Антон, пойдем, – умоляюще попросила Катя.

– Да, идите, – согласился Арцыбашев. – А вам, Екатерина, бесплатный врачебный совет – следите за половой чистотой! Венерические заболевания лечить очень тяжело!

Арцыбашев оттолкнул хлипкого, в сравнении с ним, Маркова, жестко толкнул плечом девушку и вышел на улицу.

– Поехали в Пассаж! – сказал он Гришке, когда забрался в машину.

– Отче наш, сущий на небесах…

– Нет, Катя – вставай! – Марков поднял девушку, прижал к себе. – Катя! Катюша – хватит!

– Надо врача позвать! – предложил один из посетителей.

– …да святится имя твое… – Катя попробовала перекреститься, но Марков удержал ее руку. Кое-как он выбрался наружу, погрузил тело девушки на пролетку.

– А шубу? Шубу забыли! – закричали из кофейни.

Пришлось вернуться за шубой. Накрыв ею безвольную, продолжавшую молиться девушку, Марков прижал ее к себе.

– Эй, а едем-то куда? – спросил возница.

– На Кудыкину гору! – зло бросил Марков. – Езжай прямо, потом решим.

– Ладно, – экипаж тронулся.

– …аминь… – Катя замолчала. Ее потускневшие зеленые глаза немедленно наполнились слезами. – Антон…

– Да, Катя?

– Этот человек…

– Не слушай его. Я сильно насолил этому гаду, вот он и устроил представление.

– …он плохой, он такой плохой… – плача, прошептала Катя. – Он, когда меня толкнул… я все увидела… у него кровь на руках, из глаз хлещет…

– Катюша, милая моя, ну хватит, – Марков целовал ее, вытирал ее теплые слезы губами. – Я ведь с тобой…

– …из носа, изо рта, из ушей… – девушка подняла голову, странно посмотрела на него. – А ведь он будет жить долго… и даже счастливо, отчасти…

– Нет, не верю, – ответил Марков. – Эта сволочь сгинет, утопнет в крови!

– Это мы утопнем… – слабо ответила Катя. – Я не хотела говорить тебе, Антон, но это мы утопнем…

– Что?

– Мы с тобой скоро умрем…

16

Арцыбашев ходил по галереям Пассажа второй час. Сколько всего он увидел в павильонах и на витринах – смешалось в глазах!

Толкаясь среди посетителей, он разглядывал новые платья и шляпки, ажурные чулки с красивыми завязками, кружевное ночное белье и прозрачные пеньюары – все прямиком из Франции и Голландии. Вот это роскошный подарок! Потом доктор вспомнил, что его дочери всего двенадцать, и пошел дальше.

Павильон с парфюмерией отпугнул его дикой приторной смесью разномастных духов; павильон с драгоценностями – ну зачем девочке кольцо с бриллиантом или серьги с сапфирами? Павильон с игрушками – ее комната завалена ими, от дешевых плюшевых зверей до дорогих фарфоровых кукол.

«Может быть, купить книгу? Какую-нибудь красивую многотомную энциклопедию? Но в домашней библиотеке и так много книг. И что-то я не видел, чтобы Ника хоть одну из них раскрыла».