Текст книги "Ночной скрипач"

– Подскажите… – начал было фразу Валерий, но старикан, не издав ни звука, крючковатым, деформированным артритом пальцем указал куда-то вперёд. Валерий повернул голову. На табло появились странные, пылавшие красным символы, прямо-таки источавшие неведомую угрозу. Символы исчезли. А потом, судорожно моргнув, в вагоне погас свет.

* * *

Освещение не включалось. Тьма, казалось, сочилась снаружи прямо в вагон. Колёса электрички оглушительно грохотали, и было в их бешеном, дребезжащем перестуке что-то дьявольское. Электричка не ехала, а неслась, прорываясь сквозь ночь. С двух сторон по стёклам что-то скребло. Может, ветки деревьев, а может, что-то ещё. От машины, от всех этих деталей и пружин мало чего осталось – электричка предстала живым существом. Что-то безостановочно громыхало, скрежетало, хлопало. И вся эта безумная какофония отдавалась в голове Валерия тупой болью, градом лил пот, онемели ноги. Было трудно владеть собственным телом. Беспомощно, точно слепой котёнок, он вертелся на сиденье, не зная, куда себя девать. Бредовый сон выглядел пугающе реальным. Кажется, помимо грохота взбесившегося поезда он различал близкие шепотки. Нечто сновало рядом, совсем близко. Правой ноги коснулось что-то холодное и скользкое. Валерий дёрнулся, опёрся на соседнее сиденье – сиденье, где должен был находиться пожилой пассажир, которому десять минут назад он помог втащить в тамбур тележку. Но старик исчез. Испарился. Ни тележки. Ни рюкзака. Ни человека. Ничего. Валерию хотелось закричать, но из пересохшей глотки не вылетело ни звука, только один сдавленный хрип. Свет быстро заморгал, выхватывая из льющейся в вагон ночной тьмы привычные вещи: сиденья, рамы окон, кремовые стены салона, бумажную рекламу о покупке недвижимости, ряды металлических полок под потолком. Но пассажиры пропали. Все.

Валерий в отчаянном порыве рванулся с места, распахнул двери тамбура, дёрнул на себя ручку ведущей в другой вагон двери. Грохот усилился. Он дрелью сверлил отупевший, парализованный мозг. Во всполохах вагонного освещения в тесном коридорчике, где было сцепление, колыхалась тьма. Она реально шевелилась, дёргалась, извивалась, шла волнами. А дальше, в соседнем вагоне, стоял беспросветный мрак. Он заполнял вагон за вагоном. Или же это он, загнанный в угол, окончательно сошёл с ума? Быстро, однако… Много ли человеку нужно… Вошёл в вагон – и шарики за ролики заехали. Однако вопреки всему происходящему, Валерий психом себя не считал. Наоборот, он судорожно, как утопающий хватается за спасительную палку, пытался вцепиться в реальный мир. Видя, как чернильные кляксы тянутся к нему, он захлопнул дверь и отпрянул вглубь тамбура.

«Держать себя в руках… Держать себя в руках… В руках…», – твердил Валерий как заклинание.

Что-то массивное заколотило в дверь со стороны соседнего вагона. Окошко плюнуло стеклом, на дверной поверхности стали появляться уродливые опухоли вмятин. Задыхаясь, Валерий юркнул назад в вагон. Обернулся. Дверь продолжала деформироваться. Он захлопнул тамбурные двери, рывками вытащил свой ремень и, обвязав им дверные ручки, затянул в тугой узел. Это задержит того, кто рвался в тамбур с той стороны. Вот только надолго ли? Спятившее освещение непрерывно мигало, мешая сосредоточиться, дезориентируя. Кое-что изменилось. Появились люди – неподвижные тёмные фигуры на сиденьях. Переводя дух, Валерий плюхнулся на ближайшее сиденье, повернул голову к окну. Похоже, он и сам превращался в этих странных пассажиров, разглядывающих темноту за стёклами. Ненормальных пассажиров этой проклятой электрички.

«К чёрту город! К чёрту работу! Сейчас сидел бы у Ленки, нежился бы в постели, ласкал прохладную матовую кожу подруги. А теперь вот…»

За окном и правда было на что посмотреть. Всюду, как неведомые и холодные арктические цветы, раскинулись звёзды и созвездия. Мимо, искрясь и переливаясь, проплывали десятки больших и малых планет, всполохами мерцали далёкие миражи, а по стеклу ползали какие-то странные существа карикатурного вида. По крайней мере, они выглядели безобидно и не собирались врываться внутрь, чтобы сожрать испуганного человека. У Валерия заложило уши, голова налилась свинцом, и замерло сердце, однако он во все глаза глядел в чёрный бесконечный космос за окном. Такое в планетарии не увидишь. Сделалось вдруг очень холодно. Там, снаружи, бушевал ледяной ветер.

Внезапно в ноздри ударила вонь, запах гниения. Валерий резко повернул голову, оторвавшись от погасшего, как экран плазменного телевизора, окна. Беззубая старушенция в платке глядела куда-то сквозь него. Морщинистое лицо кривилось от странной улыбки. На её широкой, точно грубо вырубленной из старого дерева, протянутой к нему ладони лениво копошились бледные тонкие черви. И Валерий ударил по этой руке, по этому смятому старостью, изжёванному возрастом лицу. Ладонь с мерзостью исчезла, старческое лицо, исказившись ещё больше, разваливалось на части. Представшая перед ним тварь зашлась громким гортанным криком. Валерий метнулся прочь, всем телом угодив в густую, как смола, темноту. Хоть бы утонуть в этой жиже, захлебнуться ею, чтобы навсегда избавиться от этого кошмара. Завязая во тьме как в болоте, Валерий упрямо продвигался к другому тамбуру. С сидений по обе стороны к нему прожорливо и похотливо тянулись руки. Или конечности, или отростки, или щупальца. Справа и слева мелькали десятки корчащихся лиц, среди которых были и уже знакомые ему: лысый, блондинка, крашеная толстуха, старик-одуванчик… Но все эти лица стремительно меняли очертания, сливались, перетекали друг в друга и непрестанно двигались, двигались… Уродливый бесформенный организм ширился, бухнул, как тесто, заполнял собой всё больше вагонного пространства. Лица маячили уже повсюду, и от этого зрелища кружилась голова.

Наконец Валерий достиг противоположного тамбура, громыхнул дверьми. Тамбур как тамбур. И только за спиной по всему вагону разрастался многоликий кошмар. Всё новые и новые лица росли, лопались, как большие прыщи, широко разевали чёрные беззубые рты. Желудок свело спазмами, и Валерия несколько раз смачно вырвало на пол тамбура. Из последних сил он вцепился в дверь, распахнул её.

«Будь что будет…»

И пошатываясь шагнул в неизвестность…

* * *

Соседний тамбур. Мерцание: в следующем вагоне освещение тоже дёргалось. Валерий проковылял к тамбурным дверям, до боли в глазах принялся всматриваться в салон вагона. Там было пусто. Хотя нет. В дальнем конце что-то всё же было. Только вот что именно… Из-за непрерывно мелькавшего света он никак не мог разобрать. Тогда онемевшими непослушными пальцами Валерий осторожно раздвинул двери и вошёл в вагон.

Холодный белый свет ярко вспыхнул и замер. Валерий даже прикрыл ладонью воспалённые слезящиеся глаза. Теперь под потолком горели все лампы, разливая повсюду нестерпимо яркий свет. Вдалеке, в углу, подрагивала какая-то бесформенная куча. Мерзкое существо шевелилось непрерывно, то обрастая маленькими червеобразными щупальцами, то избавляясь от них. На полу лежали мёртвые контролёры, точнее разрозненные, залитые кровью фрагменты тел в форме: ноги, руки, туловища, головы, крупные куски плоти. Внушительная кровавая лужа заливала пол, кровью были забрызганы сиденья, окна, двери тамбура, ярко-алая жидкость даже наискось хлестнула на потолок. А между тем уродливая тварь с щупальцами пожирала, буквально на глазах поглощала мясо, оставляя лишь страшные, начисто обглоданные и обсосанные кости. Вот и проверили контролёры билеты у пассажиров. А он-то опасался, будут ли контролёры вообще. Вот же они, разделанные в собственном соку. Тёмная кровавая лента ползла к ногам Валерия.

Хватая ртом воздух, как выброшенная из своей стихии рыба, Валерий вцепился побелевшими пальцами в спинку сиденья, чтобы не упасть. Иссиня-чёрная маслянистая субстанция продолжала не спеша трапезничать и не обращала на человека, казалось, никакого внимания. Мёртвые контролёры… Вкусные контролёры… Бедняги даже и не догадывались, какая участь им была уготована. Вдруг за забрызганными кровью стёклами тамбурных дверей вспухла огромная чёрная тень. Стёкла лопнули, посыпались осколки, и вторая тварь присоединилась к своему собрату. Одно из скользких щупалец с тошнотворным смаком ковыряло мякоть из чаши выпотрошенной женской груди – так ребёнок выскабливает из банки остатки сгущёнки или варенья. Другое щупальце скользнуло в рот оторванной головы женщины-контролёрши. За щеками зашевелилось, рот стал беззвучно двигаться, и только мёртвые, чуть раскосые глаза оставались неподвижными. Снова подкатила тошнота, отнялись ноги, перед взглядом всё поплыло: тела, кровь, стены, потолок, пол, спутанные верёвки бледных кишок, жрущие колыхающиеся уродины…

Валерий неловко опустился прямо в кровавую лужу на полу и через несколько секунд отключился.

* * *

Когда Валерий очнулся, в первые мгновения он не мог понять, где находится: полутёмное вытянутое помещение, холод и жар одновременно. Затем осознание ситуации неприятно кольнуло мозг. Он в электричке. И непонятно откуда и куда эта электричка движется. Сколько времени он уже в ней едет? Час, полдня, неделю, вечность? И сможет ли вообще когда-нибудь отсюда выбраться?

Он почувствовал вдруг жаркое, обжигающее дыхание кого-то очень близко сидящего с ним. Это была совершенно обнажённая девушка – та самая блондинка с неизменным смартфоном в руках. Теперь же телефон исчез, и её руки, свободные, бесстыдно скользили по его телу: поглаживали, пощипывали, ласкали. Конечно, ситуация была очень неординарной – секс с пассажиркой электрички – и всё бы ничего, если бы не чёрные бездонные глаза прекрасной незнакомки, глаза, в которых застыла тьма. Было в окружающем нечто странное: всё покрывал толстый слой не то какой-то прозрачной маслянистой жидкости, не то слизи непонятного происхождения. Всё это пузырилось, капало с потолка на пол густыми тяжёлыми каплями. Девушка тоже была измазана в слизи с головы до пяток. Её скользкие пальцы снимали с него одежду – майка и всё остальное полетело на пол.

Нет, ему не было ни страшно, ни неприятно. Скорее даже наоборот – секунды растерянности сменились на блаженную забывчивую расслабленность. Облитая маслом нагая красотка жаждала с ним близости прямо здесь, в вагоне электрички, мчащейся сквозь неведомые пространства. И он не хотел никуда идти, никуда бежать и полностью отдался ощущениям. Сверху на голову, глаза и в рот капала приятная на ощупь слизь, покрывающая его голое тело непроницаемым клейким слоем. Движения незнакомки были плавными, волнообразными и исполненными неподдельной нежности. Она хотела доставить ему лишь наслаждение. Признаться, Валерий и сам этого желал. Подобно змее девушка тёрлась об него, слизь хлюпала, чмокала, висла нитями меж телами, скользила по коже, задерживаясь в складках. Приятные прохладные пальцы исследовали его промежность, играли с пенисом и яичками. Затем девушка припала губами к его напряжённому горячему органу, и он откинул назад голову, подставляя лицо редкому маслянистому дождю. Через какое-то время черноокая блондинка пристроилась сзади него и ускорила свои непрерывные ласки руками. Валерий напрягся, затем, ощутив, как в нём вот-вот расправится некая пружина, экстатично затрясся, шумно задышал: сгустки спермы шлёпнулись на скользкую спинку сиденья. Он вдыхал запах пота, запах женских соков, смешанных с ароматом туалетной воды, и ещё что-то незнакомое. Когда его веки раскрылись, он увидел свидетелей – это были странные юркие создания, которых он недавно видел ползающими по окнам снаружи. Они и теперь быстро передвигали своими тонкими членистыми лапками. Одни отдалённо напоминали пауков, кузнечиков и медведок, другие были похожи на крабов, богомолов и больших сороконожек. Эта живность заполонила всё кругом, но, как видно, явной опасности не представляла. Существа сновали между пустых сидений, вскарабкивались по стенам на потолок, сползали по слизи на спину. Но Валерий не испытывал никакого отвращения, ему было хорошо, и он с болезненным безумным нетерпением жаждал продолжения. И оно последовало…

Чпок!

Незнакомка отклеилась от него, напоследок игриво проведя пальцами по его мошонке. Теперь они поменялись местами: он, как и подобает в природе самцу, пристроился сзади и почти мгновенно, без раскачек глубоко и плотно вошёл в неё. Валерий мог видеть гибкую, лоснящуюся от слизи спину девушки, её лопатки, красивую шею, слипшиеся светлые волосы. Он ласкал её бледноватые ягодицы, приятную на ощупь обвисшую грудь. Блондинка двигалась уверенно, плавно, чарующе. Затем девушка выскользнула и оказалась сверху, а он опёрся локтями о клейкую поверхность сиденья. Валерию в жизни не доводилось ощущать ничего подобного. Почувствовав, что сейчас случится разрядка, в порыве страсти он привстал и обнял красавицу, исступлённо двигающую скользкими ягодицами. Всё быстрее, быстрее…

Тут Валерий почувствовал, как по его подбородку что-то по-змеиному скользнуло. Его обдало жаром, он стал задыхаться, из-за прозрачной сочащейся слизи было невозможно разлепить веки. Нечто длинное и холодное, минув рот, проползло в горло, затем ещё дальше, ещё глубже… По мощи экстаз оказался просто ошеломляющим. Валерия трясло, он бился, как заведённый, и даже рвотные позывы, сигнализирующие о проникновении внутрь инородного организма, не помешали полностью прочувствовать это неземное наслаждение. Валерий, наконец, сумел открыть глаза. И то, что он сейчас увидел, было до невозможного мерзко. Из широко открытого рта девушки вылезало длинное мясистое щупальце, тянувшееся к его рту. Прямо сейчас тонкий склизкий щупик исследовал самое его нутро…

Ужас, животный страх стиснул Валерия в своих сильных липких объятиях – так удав душит свою несчастную жертву. Тошнотворная волна поднялась снизу вверх.

«НЕТ!!!», – хотел закричать Валерий, однако он попросту не смог этого сделать. Он рванулся, попытавшись высвободиться из этой удушающей хватки, но было поздно.

Нитеобразный щупик сильно натянулся, разрывая нежную кожу его губ. Блондинка сдавила его голову как в тисках, а затем воткнула свои большие пальцы прямо ему в глаза. Глазные яблоки беззвучно лопнули, пальцы вошли глубже, коснулись мозга. Сначала возникла багровая бесформенная агония, а затем мир вокруг быстро померк. Черноглазая девушка принялась с жадностью поглощать чужое мужское тело. Казалось, что одного только плотского наслаждения, одной только близости с молодым человеком ей было мало. Она похотливо жаждала всю его кожу, мышцы, хрящи, сухожилия, кости – словом, весь его организм целиком. Из этого аномального «союза» двух разнополых тел мало что получалось человеческого: четыре глаза, несколько ртов, уродливое мешкообразное туловище, в сморщенную толстую кожу которого втянулись вывернутые наизнанку мужские и женские половые органы. Из-под сплетённых воедино грудных клеток, разрывая женские молочные железы, вырвались мохнатые паучьи лапы и крабьи клешни, вперемешку с развороченными кишками вывалился клубок зеленовато-жёлтых щупалец. Существо это, рождавшее где-то в глубинах сознания кошмарные образы и видения далёкой древности, жаждало плоти и крови. А всего этого было в достатке – ведь в вагонах мчавшейся прямо в Ад электрички были пассажиры, люди, которым не посчастливилось угодить в этот затерявшийся между мирами поезд.

Состав без остановок мчался во тьму, а на небе меркли звёзды.

Наследие Тиннер-Хилла

«При виде бесконечной череды громадных, исполненных величественной мощи волн меня охватывает экстаз, граничащий с суеверным страхом, и в такие минуты я ощущаю своё полное ничтожество перед этой всемогущей стихией. И тогда я думаю о том, что наступит время, когда океан, эта громадная водная пустыня, праматерь всего живого, захватит все ипостаси существующей на суше жизни в свои пучины. И в невидимых хранилищах Времени вы не найдёте ничего, что могло бы в полной мере властвовать над этим миром, – ничего, кроме ниспосланных вечностью океанских вод. Разбрасывая белоснежную пену, они обрушиваются на сумрачные берега, и мне становится неуютно при мысли о том, что наступит время, когда некому будет любоваться этим непреходящим великолепием бескрайних просторов, бурлящих под жёлтым ликом холодной луны. И только осколки раковин да останки населявших некогда морские глубины живых организмов послужат недолгим напоминанием об ушедшей жизни. А затем, когда навеки угаснет луна, над морем воцарится полный мрак, и на планете не останется ничего, кроме сумрачной водной пустыни, которая в течение отпущенных ей бесчисленных тысячелетий будет наполнять рёвом и рокотом темноту вечной ночи».[1]1
  Перевод Е. Мусихина.


[Закрыть]

Г. Ф. Лавкрафт, Р. Х. Барлоу, «Ночной океан»

В своей бостонской квартире Арон Ховард разбирал корреспонденцию. Сидевший за столом был темноглазым, худощавым и довольно рослым молодым человеком, журналистом по образованию, хотя круг его интересов был гораздо шире. В жилах Ховарда текла голландская кровь, однако между ним и его предками пролегал внушительный пласт времени. Среди множества прочих писем Арон обнаружил письмо от своего дяди Эллиота Пека, проживающего в старом доме на Тиннер-Хилл, что вблизи Атлантического океана. Текст письма оказался довольно краток – скорее это было не письмо, а записка.

Отложив конверт, молодой человек принялся читать написанное дядюшкой:

«Здравствуй, мой дорогой Рони. Я надеюсь, что в свой грядущий летний отпуск ты навестишь своего одинокого дядюшку Эллиота. Признаюсь тебе, я не очень хорошо себя чувствую. Более того – мне кажется, что конец мой близок. Потому я и пишу тебе эти строки. Мне есть что тебе предложить. Надеюсь, ты останешься доволен. Дай знать о приезде. Буду ждать тебя. Твой дядюшка».

Арон поднял глаза от строчек и посмотрел в раскрытое окно, на оживлённую улицу. Что ж, особых планов в ближайшее время не предвиделось. Мэгги на несколько дней отправится гостить к сестре, а он сможет выбраться к дядюшке. Впрочем, подумал Арон, можно пригласить и Мэгги, вот только едва ли она согласится ехать. Супруга недолюбливала его дядю. Да, старик всегда, и особенно в последнее время, вёл себя несколько странно, бормотал что-то под нос, подолгу глазел на океан. В детстве Арон даже побаивался дядю, однако на самом деле он очень любил его. В первую очередь с ним было интересно. Дядюшка Эллиот слыл превосходным рассказчиком, а ему было о чём рассказывать: ведь давным-давно он работал смотрителем маяка, был опытным моряком и путешественником. Правда, на склоне лет частенько стал прикладываться к бутылке – это и была одна из веских причин, из-за которой Мэгги испытывала к старику неприязнь. Ховард помнил, как ещё совсем мальчишкой, а затем и впечатлительным подростком, с открытым ртом и взволнованным сердцем жадно слушал занятные истории дяди, которые граничили подчас с чем-то невероятным, почти фантастическим.

И вот теперь старик хотел, чтобы племянник навестил его – последний раз они виделись лет пять назад. У Ховарда был довольно напряжённый график журналистской работы. Ко всему прочему недавно он получил должность редактора одной бостонской новостной газеты. В свободное время писал пейзажи и изрядно преуспел в этом занятии. Именно на почве увлечения живописью он впоследствии сошёлся со своей будущей женой Мэгги Пикфорд – тонкой, хрупкой голубоглазой красавицей, к тому же очень умной и образованной девушкой. Оба сразу же приглянулись друг другу, завязались отношения и переписка, а спустя пару месяцев после знакомства молодые люди сочетались узами брака.

Первым делом Арон решил позвонить жене в Провиденс, чтобы сообщить о своей поездке в Тиннер-Хилл, а заодно предложить ей поехать с ним.

– Алло. Здравствуй, Мэгги. Как твои родители?

– Здравствуй, Арон. Мама приболела, у неё жар. Так что, думаю, мне придётся задержаться у них ещё на какое-то время. Ты что-то совсем пропал. Как ты?

– Работы полно. Но в целом – неплохо. К тому же приближается отпуск.

– Да, отпуск тебе не помешает. Из работы не вылезаешь.

– Знаешь, мне тут дядя Эллиот написал. Хочет, чтобы я приехал к нему в гости в мой отпуск.

Несколько мгновений в трубке было тихо, а затем Мэгги произнесла:

– Конечно, отправляйся. Я знаю, как ты его любишь. И на сколько дней ты поедешь?

– Думаю, что на несколько. Может, чуть больше.

– Хорошо, Арон, – голос жены показался Ховарду каким-то растерянным. Он решил подбодрить супругу:

– Не волнуйся. После моей поездки мы с тобой…

На этом их разговор неожиданно прекратился – связь прервалась. Досадно. Придётся вызывать телефонистов и всё налаживать.

В конечном счёте Арон отказался от затеи поехать к дяде вместе с Мэгги. Её ответ наверняка прозвучал бы отрицательно. Состоявшийся с супругой разговор оставил в душе неприятный осадок, а в последних словах Мэгги улавливались нотки страха. Но ему это могло и показаться – начавшаяся прерываться связь способна была попросту исказить голос.

В конце концов Арон Ховард отмахнулся от этих несущественных мыслей и с головой погрузился в работу, твёрдо решив навестить своего одинокого дядюшку Эллиота Пека.

* * *

В тот день – 1 августа 1933 года – погода стояла превосходная. Весь Бостон ещё дремал, когда Арон Ховард позавтракал, оделся, взял свой нехитрый багаж, сел в подержанный «Форд» и отправился в поездку к побережью.

Спустя некоторое время автомобиль покинул город, дорога запетляла. По пути встречались небольшие городки и деревеньки Новой Англии, чьи старинные дома, островерхие крыши и часовни не могли не привлечь внимание путников своим особенным старомодным обликом. Порой аккуратные домики ютились на холмах, точно норовя взобраться на самую вершину, а порой поселения скрывались в просторных зелёных долинах, то исчезая, то вновь появляясь из-за густой листвы могучих вековых деревьев.

Солнце высоко стояло в почти безоблачном небе, когда машина Ховарда выехала на шоссе, тянущееся вдоль Атлантического побережья. В душный салон дохнуло морской свежестью, явственно ощущался чуть солоноватый запах океана.

Минув несколько групп одиноких холмов с чахлыми рощицами, автомобиль выехал на пустынную песчаную равнину, где были беспорядочно рассыпаны остатки поселения колонистов: сохранились в основном потрескавшиеся, но основательные фундаменты и фрагменты разрушенных стен. В душу Арона закрались ностальгические воспоминания: они с дядей прогуливаются вдоль побережья и доходят до покинутого, полуразвалившегося поселения, в пустых домах которого, где пахло рыбой и водорослями, обитали очень злые, кусачие крабы.

Асфальт шоссе сменился колеями пыльной сельской дороги. И вот тогда впереди возникли очертания одинокого старинного дома, словно маяк былых времён примостившегося возле самого берега. Много лет назад, после последнего длительного плавания, старый Эллиот Пек переселился с окраины Бостона сюда, к самому океану, предпочтя на склоне лет слушать крик чаек и плеск волн, а не шум и гвалт большого города. После того плавания дядя сделался ещё более замкнутым и необщительным. Он жил почти затворником в своём большом доме, столетия назад отстроенном давно превратившимися в прах предками.

«Мне лучше здесь, нежели среди городской суеты. Мне нравится океан», – говорил дядюшка.

С того места, где возвышался дом, открывался восхитительный, потрясающий зрение и воображение, впечатляющий вид на Атлантический океан. Однажды здесь побывав, Арон просто влюбился в это место и всерьёз задумался о перспективах жить на побережье. Молодой журналист поделился своими мыслями с супругой, однако она не восприняла их с должным оптимизмом. Ховард понимал её: ещё девочкой она едва не утонула в океане. И он старался более не заговаривать с Мэгги на эту тему. Но самого его влекло в эти места снова и снова – как в первый раз. И вот он здесь, и ничто не удерживало более взор, блуждавший по бесконечным и манящим океанским далям.

Дом всё приближался, песчаная пыль клубилась позади машины. Исчезли холмы и мёртвые деревья, океан раскинулся, насколько хватало глаз. В лучах яркого полуденного солнца искрились волны, несколько чаек изящно и беззвучно парили в вышине, выискивая рыбёшку. Почти идиллический пейзаж, который вызывал в душе покой и умиротворение, ощущение тихой радости. Нет более никакой суеты – лишь океан и это огромное небо, лишь чайки и ласкающие взгляд волны, мерно накатывающие одна за другой на пустынный песчаный берег, который, казалось, совсем не был побеспокоен человеком. Складывалось впечатление, что здесь вообще никогда не обитали люди. Ховард дал себе слово, что обязательно напишет картину этого места – потому и прихватил с собой холст, кисточки и краски.

«Форд» подкатил к дому, Арон заглушил мотор. Наступила тишина, только чуть слышно поскрипывал флюгер-птица, указывая северное направление ветра. Сам дом представлял собой типичный образчик голландской колониальной архитектуры, характерной для этих мест: довольно высокая постройка с балконами, высокими окнами, широкими карнизами и крутой крышей с крошащейся черепицей. Довершала образ вытянутая, потемневшая от времени и непогоды труба старинной кладки. Основанием кирпичным стенам служил прочный, без единой значительной трещины фундамент. Ниже уровня земли располагался обширный отсыревший подвал, влажные, прохладные стены которого обильно сочились влагой. Этот дом знавал времена, когда Бостон ещё не был столь густонаселённым и крупным городом – в те далёкие дни по его улицам ходили мужчины в париках и камзолах, а по мощёным булыжником дорогам катили запряжённые лошадьми кареты, коляски и повозки.

Арон дважды посигналил и посмотрел на окна первого этажа. Дом выглядел абсолютно необитаемым, но вот приоткрылась массивная входная дверь, и на старинное крыльцо вышел дряхлый старик.

– Здравствуй, дядя Эллиот! – выйдя из машины, молодой человек распростёр руки, чтобы заключить дядю в объятия.

– Племянник Рони! Рад тебя видеть, очень рад! – проскрипел старик.

Дядя и племянник тепло и крепко обнялись. В этот момент журналист ощутил едва уловимый запах рыбы, исходивший от хозяина дома. Старик был растроган – его воспалённые красные глаза под густыми бровями наполнились слезами.

Когда Ховард видел своего дядю в прошлый раз, тому уже перевалило за девяносто, и теперь, спустя все эти годы, дядя оставался всё тем же: лысеющая голова с тёмными пятнами на макушке, отдающая желтизной клочковатая борода, шамкающий рот с редкими, истёршимися зубами, перечеркнувшие всё лицо глубокие морщины. Сутулый, с полусогнутыми, слегка трясущимися ногами, но, однако, с большими руками и загорелыми широкими ладонями бывалого моряка. Много лет назад именно эти руки баюкали маленького Арона, и тогда огрубевшая обветренная кожа соприкасалась с нежной кожей ребёнка.

Арон известил о своём приезде коротким письмом, поскольку его дядя не держал в доме телефона – с тех самых пор, как умерла его супруга, тётя Элеонора, упокоившаяся здесь же, на побережье. Не было проведено и электричество: дядя пользовался керосиновыми лампами старинного образца, а также свечами.

Едва только входишь под сумрачные своды этого памятника старины, наследника времён двухсотлетней давности, как сразу же попадаешь под его своеобразное очарование. Комнаты были обставлены добротной мебелью тёмного дерева; просторную и уютную гостиную украшали картины с изображением великих путешественников и мореплавателей, морских пейзажей, а также экзотических земель; во время холодов в большом камине трещал огонь; огромные прямоугольные окна прикрывали тяжёлые тёмно-красные занавески; под украшенным замысловатой лепниной потолком висели массивные хрустальные люстры. Парча́ и балдахин, серебро и золото, скульптуры на морскую тематику и чучела диковинных заморских существ. Местами всю эту роскошь покрывал внушительный слой пыли: у старика уже недоставало сил убираться, а никакой прислуги он при себе не держал. Драгоценности тускнели, краска блекла, в тёмных укромных углах хозяйничали пауки. Таково было жилище старого отшельника.

Взгляд Ховарда случайно упал на изящную мраморную статую девушки-русалки: она глядела вполоборота, призывно и даже коварно. Юношей Арон влюбился в эту русалку.

– Проходи, проходи, мой дорогой Арон, – пригласил дядя Эллиот. – Этот дом всегда тебе рад.

И они пошли вглубь, а тяжёлая резная дверь захлопнулась за ними с глухим стуком.

* * *

После недолгих разговоров и довольно скромной трапезы мужчины поднялись на второй этаж. Раньше библиотека располагалась на первом этаже, однако позднее дядюшка Эллиот постепенно и целиком перенёс её наверх, где находились просторная комната, спальня, кладовая, а также рабочий кабинет с химической лабораторией – всё здесь было уставлено колбами, пробирками и иными склянками всевозможных размеров и форм. В лаборатории царил полнейший разгром, паутина висла серыми гирляндами между реагентами и приборами, которыми давно уже не пользовались.

В самой же библиотеке, как успел в этом убедиться Арон, дело обстояло несколько лучше. Как ему показалось, количество книг увеличилось: различные по размерам и объёму тома теснились на полках и стеллажах, редкие издания до отказа занимали целый ряд шкафов и несколько вместительных секретеров начала нынешнего века. Некоторые же книги и рукописи внушительными стопками возвышались тут же, на устланном коврами запылённом полу. Некоторые стопки были крест-накрест перевязаны верёвками, другие громоздились на прочном сдвоенном столе.

Очевидно было, что такую солидную библиотеку, включающую тома по самым различным областям науки, дядя собирал на протяжении многих лет. Ему пришлось побывать в различных уголках мира, вдоль и поперёк объездить Европу, а некоторые редкие старинные издания и рукописи дались ему даже с риском для жизни. Конечно, дядя собрал большее количество книг в то время, когда ещё не сделался добровольным затворником в собственном доме; остальные же книги он заказывал посредством почты. Немного найдётся людей во всей Новой Англии, способных похвастаться столь обширной библиотекой.

Когда Ховард разбирал книги, он с удивлением отметил про себя одну особенность дядюшкиной библиотеки: наравне с изданиями по зоологии, физиологии, антропологии, астрономии и философии тесно соседствовали тома по эзотерике, магии и мистике, причём со значительным перевесом в пользу последних. Раньше он не видел здесь подобных книг, возможно, по той причине, что дядя хранил их в каком-то другом месте. Поражаясь всё больше, Арон открывал для себя множество новых имён, названий и областей наук, до сей поры ему неведомых.

Разбор книг и наведение порядка в библиотеке заняло изрядное количество времени: дневной свет за окнами уже потускнел. Пришло время отдыха. Оставив библиотеку, Арон вышел на свежий воздух. Похожие на перья облака, причудливо окрашенные закатными лучами, нависали над тихой гладью океана. Чайки исчезли, и стало гораздо прохладнее. Застегнув на пиджаке пуговицу и спрятав в карманы ладони, Арон праздной, несколько рассеянной походкой направился к береговой линии.