Текст книги "280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 1"

К переломным моментам не можешь быть готов, как бы ни старался. Мы боролись с болезнью отца несколько лет. Вера в лучшее, жажда жизни и писательство помогали ему не пасть духом. Отец даже завел страничку в фейсбуке, куда выкладывал части будущей книги. Со временем у него появились читатели. Казалось, что все наладится и все пойдет привычным чередом.

Я знал, что исход может быть плохой, и он знал, но изо всех сил продолжали надеяться на лучшее. Эта надежда дарила нам силы, но она же порой давала ложное ощущение, что все еще впереди, что все успеется.

Когда отец умер, пришло осознание, что жизнь не только одна, но еще и очень быстротечна. Каждую минуту она незаметно утекает, как вода сквозь пальцы. И как бы ты ни хотел жить, ты не сможешь ее удержать. Здесь и сейчас – это все, чем ты по-настоящему владеешь. И не будет лучшего момента осуществить мечту всей жизни, чем сейчас.

Когда я готовил это путешествие, решил взять с собой шесть книг отца, чтобы подарить их людям на всех континентах. Хотелось, чтобы частица отцовской мудрости, как и наследие Жюля Верна, жила во всех уголках нашей планеты. Для меня этот жест – не просто дань уважения отцу, но и ода жизни.

* * *

Следующим утром, не теряя времени, мы сразу двинулись в Монако. Два часа в пути пролетели быстро, тем более что дорога из Генуи шла вдоль итальянского побережья, и это без преувеличения – одна из самых живописных дорог мира.

Карликовое княжество Монако – подумать только! – длиной всего полтора километра. За день его можно обойти вдоль и поперек, заглянуть на каждую улочку и посетить все знаковые места. Иронично, но именно в этой крошечной стране ощущаешь себя таким маленьким, как нигде в мире. Словно попадаешь в камерный театр, где на тебя направлены софиты, а зрители оценивают, как ты держишь себя на сцене, с каким достоинством ведешь партию.

Понты и нищета идут рука об руку в Монако, но чтобы заметить контраст, нужно отойти чуть дальше главных улиц Монте-Карло. В центре же – баснословная роскошь напоказ, эксклюзивные авто, каноничные дамы с пушистыми белыми собачками и, конечно, шикарные многоэтажные казино.

Но мы приехали сюда не наслаждаться богатой жизнью. Наш пункт назначения находился на восточной стороне закрытой бухты – порта Эркюль, прямо по соседству с площадью Казино. Шестиэтажное здание, выстроенное знаменитым архитектором Норманом Фостером из стекла и стали, внешне напоминало небольшой лайнер – это резиденция Yacht Club de Monaco. Именно здесь в ближайшие часы мне предстояло пережить необычное событие – вступление в ряды клуба путешественников The Explorers Club. Членов клуба всего около полутора тысяч, и я вот-вот должен был оказаться в их рядах. Более того – стать первым украинцем, которого приняли в YCM. Стоит ли упоминать, что душа моя расправила крылья и, подобно китайскому дрону, парила над солнечной бухтой?

Мы подъехали к стеклянному входу. Здесь наше авто тут же перехватил парковщик в изящной фирменной ливрее. Пройдя внутрь, миновали цепочку магазинов Rolex, Brooks Brothers и прочих атрибутов богатой жизни и проследовали в Atrium – просторное помещение на второй «палубе». Приветливая хостес со стерильно-вежливой улыбкой доложила по телефону о нашем прибытии и предложила подождать на пятом этаже, в баре Riva Aquarama.

Святая святых клуба «Де Монако»! Бар посвящен знаменитому судостроителю Карлу Риве, чьи лодки из дерева считаются лучшими в мире по сей день. Интерьер внутри под стать – стекло и благородное дерево соединились в идеальный тандем. Я с волнением и трепетом осмотрел помещение, но не спешил подсаживаться к бару. Обошел комнату по периметру, любовно осматривая миниатюрные модели лодок Ривы. Надо же! Настоящее сокровище!

Адам, не в силах сдержать восхищение обстановкой, громко присвистнул. Сразу несколько голов повернулось в нашу сторону. Вова шикнул и вроде бы даже немного покраснел. Бармен понимающе заулыбался, его взгляд говорил, что нам не мешало бы выпить. Я воздержался.

Ждать пришлось недолго, однако не обошлось без ложки дегтя. Генеральный секретарь YCM Бернард де Алессандри поднялся, чтобы лично сообщить мне невеселую новость.

– Мы очень сожалеем, мсье Сурин, – проговорил он с ударением на последний слог и с характéрным грассирующим «р», – но мы не можем прямо сейчас принять вас в члены клуба. Нужно, чтобы приказ завизировал лично принц Монако. Это займет некоторое время… небольшое время… кгм-кгм… Скажем, два месяца.

Сам мсье де Алессандри при этом улыбался такой лучезарной улыбкой, словно два месяца – это пятнадцать минут. А у меня тут кругосветка в разгаре, блин! Именно это я ему и сообщил. Разумеется, намного более сдержанно. Тоже пытаясь грассировать с «р» его фамилии.

На нас со стороны посматривали многочисленные гости и члены клуба, впрочем, без зазнайства. Даже в сердце Монако, в средоточии немыслимого пафоса, здесь я чувствовал себя своим «в доску» – просто путешественником. Меня ждало еще более тридцати стран и пять континентов, должны же они уважить и пойти навстречу! Тем более что сами предложили членство, как только узнали, что я намерен осуществить кругосветку не как придется, а по всем канонам Британского Королевского географического общества. Тем не менее заветный документ таял буквально на глазах с каждым новым «сожалением» мсье.

Чертовски обидно проделать такой солидный крюк из Генуи (на минуточку – четыреста километров туда и обратно) и уехать ни с чем. Ожидание церемонии, которую я уже успел во всех красках представить за время дороги сюда, оборвалось во мне и провалилось куда-то вниз. Остались только недоумение и досада. В этот момент я твердо решил ехать дальше, несмотря ни на что. Кругосветка – важнее любого титула, любой грамоты и любого членства. Даже если это членство самого почетного и элитного клуба в мире. Иначе какой же из меня путешественник, черт подери?

Последнюю мысль я высказал вслух мсье де Алессандри и неожиданно обнаружил перемену в его настроении. Лицо генерального секретаря YCM вытянулось и приобрело обескураженное выражение. Я с удивлением понял: он со мной согласен!

– Прошу вас, мсье Сурин, подождите еще немного. Не уезжайте, – закивал де Алессандри и быстро удалился в сторону своего кабинета.

Я остался стоять посреди Riva Aquarama в растерянности и надежде.

Адам и Вова, снимавшие наш разговор с разных ракурсов, сравнивали кадры со своих камер и вполголоса дискутировали, иногда сбиваясь на зловещий шепот.

– Так что, едем или ждем? – спросил Вова, видя мое замешательство.

Могли ли один заядлый путешественник и один понимающий управитель клуба обойти бюрократию, если требовалось разрешение самого принца Монако?

– Ждем, – решил я. И добавил, заметив нетерпение и непонимание в глазах своих спутников: – Иногда надо просто верить.

Примерно через минут сорок Бернард де Алессандри вошел в бар с той же непроницаемой лучезарной улыбкой. Я уже приготовился вновь получить от ворот поворот, но в уголках его черных глаз собрались лукавые морщинки, от которых в душе потеплело. Не скрывая радости, генеральный секретарь крепко пожал мне руку и сказал:

– Поздравляю вас, мсье Сурин! Беря во внимание ваши обстоятельства, мы примем вас в члены The Explorers Club в срочном порядке. Увы, придется сделать это заочно, без присущих нам церемоний. Не припомню ранее случая, чтобы мы давали членство именно так. Но вы в благородной миссии – кругосветном путешествии. Поэтому мы делаем исключение только для вас.

В другой руке он держал бело-красный флаг «Де Монако», с которым мы вдвоем сфотографировались. Из противоположного конца бара послышались аплодисменты.

В очередной раз я получил подтверждение, что все не зря. Что когда делаешь свое – сама Вселенная помогает тебе и вкладывает нужные карты в руки. Эта идея и подтолкнула когда-то вылезти из нагретого гнездышка и прыгнуть в пропасть неизведанного.

В двадцать пять я заработал первый миллион долларов – как для простого пацана из Харькова это невероятно! Я держал наличные в руках, смотрел на них и просто не знал, что с ними делать. Успешный молодой юрист с заказами от крупнейших компаний – тогда казалось, будто весь мир у меня в кармане. Был известен в своей среде и даже был признан лучшим юристом года на редких непродажных рейтингах, а самое главное – все это честно заслужил: своими мозгами, опытом и почти круглосуточным трудом. Сначала несколько лет просидел за три копейки в управлении земельных отношений и вышел оттуда с таким опытом, что с первого года частной практики ставил ценник в пятьсот долларов в час, и клиенты стояли в очереди. А я просто перебирал – с кем хочу работать, а с кем нет. Успеха добился, а что с ним делать – на то время не понимал.

Заполненная тестостероном двадцатипятилетняя голова не придумала ничего лучше, чем буквально прописаться в модном тогда киевском клубе Patipa, что в Музейном переулке, и прожигать жизнь, тело и шальные деньги. Приезжал на заряженной тачке, на которую смотрели, как на яйцо Фаберже, показательно угощал всех рейверов, стоящих рядом у барной стойки, и всовывал охранникам стодолларовые купюры на входе и выходе. Когда вспоминаю, кажется, будто все это происходило не со мной. Долгое время было стыдно вспоминать этот бестолковый период, но со временем пришел к выводу, что, видимо, нужно было пройти этап исступленного опьянения деньгами и коснуться дна кутежной жизни, чтобы после выпрыгнуть из этой пучины на следующий уровень.

Однажды утром, по голливудской классике, я обнаружил в своей постели абсолютно незнакомую, непривлекательную и даже отвратительную особу с жутким перегаром. Ее имя и роль в моей жизни опьянелый накануне мозг, конечно, зафиксировать не смог – я смотрел, и к горлу подкатывало навязчивое чувство омерзения. От очередного случайного тела, гудящей головы, пересохшего рта, безвольного с перепоя тела и самое главное – от самого себя целиком. Я чувствовал, что взял всю свою неуемную энергию и словно спустил ее в унитаз.

– Чувак, ты чего? Ведь в этом столько возможностей! Имей что хочешь, когда хочешь и кого хочешь – это же Жизнь! – крутились в голове слова «друзей» из близкого тогда окружения.

Но я не мог, это не было моей жизнью. И очень скоро мне довелось четко прочувствовать, что сами по себе деньги и обладание ими если и приносят удовлетворение, то скоротечное. А потом – длительная эндорфиновая яма, как после наркотиков.

В какой-то момент я заболел. В буквальном смысле: головная боль, жар, озноб, все раздражает и хочется от всех скрыться, чтобы никто тебя не отыскал и не потревожил. Поймав эту подавленность, по привычке отказался от лекарств – полежу недельку, и само пройдет. Через недельку, две, месяц – не прошло. И тогда наконец озадачился и начал рейд по докторам. Это было долго и мучительно – меня гоняли от одного врача к другому, постоянные различные анализы, подсаживали то на одни препараты, то на другие. А лучше не становилось, даже наоборот. Полгода я провел в глубочайшем неведении – что же творится с моим телом? Двадцать шесть лет, молодой, спортивный, а чувствовал себя полной развалюхой – каждый день буквально заставлял себя вставать и ходить на рабочие встречи, а в перерывах перебирал специалистов – сердце, позвоночник, инфекции, прости господи, зубы, слизистая, психиатры – помогите хоть кто-нибудь!!!

Однажды я поймал себя на мысли, что расстраивался, когда приходили отрицательные результаты на всякие гепатиты, СПИД и прочие жесткие заболевания – так хотелось узнать причину проблемы и скорее ее решить, что готов был принять даже худшие диагнозы.

– Вы меня понимаете, я просто хочу знать, – обивал больничные пороги, – у меня активная фаза жизни, всегда о ней мечтал, а жить не могу. Поймите, не важно, что это будет, важно хотя бы знать. Не скрывайте от меня!

Отчаяние длилось почти два года. Вспомнил все: перепробовал все практики с холотропным дыханием, ходил в монастыри, искал ответы в церквях у Бога, жил в Мгарском монастыре, исповедовался. Мне даже сложно было припомнить, что я плохого натворил в жизни, чтобы так кошмарило. Ну, муравья в детстве поджигал, ну, может, драться с кем-то полез в юношестве, может, какой-то девушке взаимностью не ответил и сердце разбил – но по жести не было ничего: не крал, не убивал, не бил никого, не кидал. Тогда за что это все, Господи?

Параллельно в этот период случился переезд в Нью-Йорк, где сам собой сформировался довольно внушительный пул клиентов. Несмотря на состояние вареной моркови, все еще продолжал выжимать из себя акулу бизнеса – так страшно было упустить новые возможности. Где запахло еще большими деньгами – туда и несся.

В один прекрасный бизнес-день я сидел в лобби только что отреставрированного и очень модного тогда отеля Gramercy около Сентрал-парка (из тех, где любят останавливаться Роберт Де Ниро и другие звезды кино) и ожидал одного из своих клиентов.

Чудом не попав в пробку, приехал на полчаса раньше. На глаза попался яркий разворот журнала на кофейном столике: качественная печать снимков во всю полосу, а на них – кудрявые волны рассекает не менее кудрявый загорелый серфер на доске.

Взял журнал в руки, чтобы скоротать время, и на несколько минут погрузился в чтение. Успешный бизнесмен-дантист, австралиец, открывший сеть клиник в Штатах, Новой Зеландии и Австралии, – стопроцентно состоявшийся со стороны социума, – делился тем, как вроде бы он должен чувствовать счастье, а оно все никак не чувствовалось.

«У меня совершенно не было сил, – смотрел на меня снимок уставшего, полубольного человека с черными глазами, – постоянный жар-холод, будто всегда температура 37. Врачи в Америке мне помочь не смогли – так и не поняли, в чем дело».

Я жадно впился в страницы: кто-то далекий и абсолютно незнакомый описывал все мои симптомы и ежедневную борьбу за энергию. Внезапно показалось, что это я сижу перед аудиторией и рассказываю о своей проблеме. Но нет, это человек с другого конца земного шара.

«В какой-то момент, мучаясь и истязаясь от безысходности, я просто понял, что не так живу, – заканчивалось интервью, – а что для меня является страстью? Чего хочет моя душа? Она всегда любила природу, океан и серфинг. Так, может, дать ей это?»

Я перелистнул страницу – на меня глядел совершенно другой, будто помолодевший лет на десять, сияющий человек. Подписи под фото гласили обратное – между снимками разница в пять лет, на втором он старше. За это время он ушел из бизнеса, забрал семью из Штатов на Бали и стал жить для себя. И конечно же, и думать забыл о неопределенной болезни – она ушла. Сама ушла.

«Я просто понял, что у меня есть только один шанс и другого уже не будет. Только одна жизнь».

Передо мной лежал ответ, который я искал несколько лет. Застыл в потрясении, из которого меня выдернул пришедший Рудольф – тот самый клиент. Всю встречу я, как робот, записывал за ним все вводные по проекту, а сам просто отсутствовал. В голове все крутилась последняя фраза австралийца – а что, если второго шанса реально уже не будет?

«One Life» – написал я на полях ежедневника, когда у Рудольфа зазвонил телефон и тот отвлекся. И почему-то дорисовал звездочку: уж очень она мне нравилась на американских самолетах.

Следующие два года были абсолютно другими. Тогда, выводя от руки последнюю линию своей звездочки, я уже принял решение: меняю жизнь. Первое, с чего начал, – это выход из бизнеса. Я никогда, никогда и ни за что не сделал бы этого просто так – слишком успешно, слишком хорошо все шло. Если бы так не мучился, если бы меня не истязало (а на самом деле если бы не помогало) мое тело своими симптомами, подавая тем самым знаки. Остановись. Изменись. Измени.

Конечно же, я не делал откровенных глупостей и не кричал уже на следующий день: «Катись все к черту! Бросаю все, еду на остров», нет. В течение следующих двух лет я готовил выход, заканчивал все проекты и не брал новых клиентов, все происходило взвешенно и постепенно, никаких взбалмошных и необдуманных решений. Репутация – это все, что у меня тогда оставалось, и все, что мне нужно было тогда сохранить.

– Какие нафиг путешествия, ты крышей поехал? – пытались достучаться до меня те, кто не мог понять «профукивания» успешного бизнеса.

– Тебе жизнь такой шанс дала, Тема, одумайся! Рынок и судьба такого не прощают. Ты не выйдешь больше на такой олимп.

– Ты пожалеешь!

Каждый день на протяжении двух лет я слышал эти фразы, но по-другому не мог. Струна натянулась, скрипела, вот-вот могла порваться, но наконец дала послабление – я смог дышать! С той чувствительностью, с которой воспринимаю мир, просто не смог бы превратиться в бизнесмена, который делает бизнес ради бизнеса.

Мне нужно было выбирать другую жизнь. Давать что-то людям, расширять сознание, познавать мир. И я выбрал.

О том, что моя новая деятельность будет кому-то нужна и интересна, я узнал из интернета. Вернувшись тогда из самого холодного и опасного трипа в Арктику и на Северный полюс без подготовки, залил в тогда еще популярную среди автомобилистов соцсеть Drive2ru пост с текстом и роликом о нашей северной эпопее. Он моментально стал вирусным, набрал тысячи комментариев и репостов, а я – сотни первых подписчиков.

– Красава!

– Давай еще!

– Чувак, ты меня вдохновляешь! – сыпалось в мой аккаунт и очень воодушевляло меня. И почему-то ни одного хейта, сплошной позитив и поддержка. Сегодня это кажется какой-то редкостью.

Вокруг моего профиля как-то сразу начало формироваться комьюнити людей, которых зацепила за живое моя история.

Зарождение виртуальной аудитории One Life дало новый старт и уверенность – и уже через полгода я поехал снимать первые выпуски в Америке. После чего собрал в первый раз людей, выведя подписчиков из виртуала в реальность, и в тот момент зародилось комьюнити One Life, которое объединило таких же, как я. Мечтателей, путешественников, людей open-minded, которые хотят жить на полную своей жизнью, а не идти за чьими-то лекалами.

Теперь, спустя одиннадцать лет, ты мог стоять и наблюдать, как Вселенная подмигнула твоему пути, подарив членство самого знаменитого в наших кругах клуба.

«Иногда нужно просто верить», – мысленно поблагодарил сам себя.

* * *

В Генуе нам не удалось задержаться, чтобы как следует прочувствовать город. Единственное, что мы с моими спутниками успели сделать, – перебрать наконец отснятые кадры и нарезать материал для первого выпуска «Большого Круга». А еще полностью подзарядиться и выспаться.

На следующее утро нас снова ждал ранний подъем, чтобы успеть на паром до Туниса. Раскрашенное авто пришлось оставить на парковке. Стоя среди пузатых «фиатов» и «лянч», беленький и блестящий, но уже видавший виды «мерседес» смотрелся довольно призывно. Словом, решение было сомнительное, но после случая в Монако я верил только в лучшее и надеялся, что и автомобиль дождется нашего возвращения из Африки.

Когда мы прибыли в порт на место посадки, здесь царило бурное оживление итальянского городка. Разномастная толпа роилась вокруг сине-белого парома Fantastic, обступив все входы и выходы. Раскладки с чемоданами на причале и толпы курильщиков, стоящих группками, напомнили мне атмосферу харьковского Южного вокзала. И все-таки рядом было море, а это совершенно другое ощущение!

Потихоньку персонал начал запускать пассажиров внутрь. Паром – огромное металлическое «одоробало», набитое тунисцами и европейцами на заряженных off-road авто и эндуро мотоциклах, должен прибыть в африканский порт через двое суток. Он дал громогласный торжественный гудок и резким толчком двинулся навстречу другому берегу Средиземного моря. Впереди – Черный континент, второй в списке кругосветки.

Я стоял на кормовой палубе, смотрел на отдаляющиеся портовые краны Генуи, жмурился на солнце, ощущал прохладные морские брызги на коже. Вот он – тот самый момент, когда отходишь от одного континента, чтобы затем ступить на другой. Решение обойти Землю без авиаперелетов было одним из самых правильных в моей жизни – я чувствовал это каждой клеткой своего тела!

Когда мы были достаточно далеко в море и Генуя осталась белеть маленьким пятнышком где-то вдалеке, я позволил себе отвести взгляд от суши и осмотреться вокруг. Люди потихоньку начали расходиться, кто по каютам, кто в ресторан, а кто спустился на нижние уровни из-за разыгравшейся морской болезни. Рядом со мной остались только Адам с Вовой и еще трое арабов, бодро щебетавших на своем языке. Периодически они бросали на нашу съемочную группу быстрые взгляды и смеялись.

– Найс хэт[9]9
  Милая шляпа (англ.).


[Закрыть]! – показал мне один из них, тот, что с бородой. Его друг кивнул Адаму, хитро стреляя глазами на меня, мол, «этот белый с тобой, да?».

– Спасибо! – я улыбнулся в ответ.

И тут случилось то, что пронзило меня до глубины души. Мистер «найс хэт» допил «Ред Булл» и, не задумываясь ни на секунду, выбросил жестянку прямо в море. Все трое одновременно заржали, попеременно переводя взгляды с меня на моих спутников, будто провоцируя конфликт.

– Зачем ты сделал это?! – не сдержался я. После всей красоты, особенно той, что видел в Словении, было почти физически больно смотреть, как серебристо-синяя жестянка болтается на поверхности. Словно прочитав мысли, она отразила солнечные лучи и блеснула по глазам немым укором. – Это же твое море, это наша природа. Зачем ты гадишь в своем доме? Рядом в метре от тебя – урна! Если тебе сложно донести туда – отдай мне, я сам выброшу.

– Не понимать английский! Не понимать английский! – завопил араб, брызнув слюной на черную с проседью бороду. Двое его приспешников гневно зачирикали на своем языке. Они высоко поднимали руки, эмоционально жестикулируя, являя миру мокрые в подмышках футболки.

Я еще раз молча указал открытой ладонью на удалявшуюся банку «Ред Булла», указал на урну. Как уж тут не понять! Позади нас начали подтягиваться зрители. В основном итальянцы, работавшие на пароме обслуживающим персоналом, – официанты, горничные, бармены. Они хмуро смотрели на арабов, но вмешиваться в конфликт не спешили. Привыкли, наверное, что тунисцы рейс за рейсом превращали этот паром в помойку, курили на всех палубах, выбрасывали в море бычки и мусор.

– Не понимать английский! – в очередной раз, уже более агрессивно, рявкнул бородатый и обнажил желто-черные зубы в победоносном оскале. Мол, что ты мне сделаешь?

Вова стоял немного поодаль и снимал общие планы.

Адам же решил обойти «зону конфликта» полукругом, запечатлевая в лица арабов крупным планом. Вот тут-то у них крышу и сорвало!

Бородатый решительно двинулся на Адама, потянулся к камере, явно намереваясь отобрать и разбить аппаратуру. Оператор проворно отскочил в сторону, к стене, но потерял равновесие и осел на пол, держа камеру высоко над собой, продолжая снимать все происходящее.

«Да и черт с ней, с камерой!» – успел подумать я, не на шутку разволновавшись за Адама. Двое других тунисцев вмиг подобрались и начали обступать оператора с разных сторон. В руке одного из них сверкнуло что-то металлическое. Я сжался, как пружина, готовый к тому, что ситуация может повернуться куда угодно. К нам подбежал Вова с перекошенной физиономией, показательно спрятал свою камеру и выставил вперед руки в примирительном жесте.

Бородатый – среди тунисцев явный заводила – жирно сплюнул на палубу, посмотрел на меня полными злобы глазами. Двое других не отводили взгляд от Адама, который будто примерз к камере, вцепившись в нее мертвой хваткой.

– Уважаемые, прошу всех разойтись! – к нам быстрым шагом приблизился служащий парома в униформе. С ним были двое его помощников. Он широкими жестами разводил руками, показывая тунисцам, чтобы те отошли.

Итальянец не выглядел обеспокоенным, только немного раздраженным. Должно быть, ему не раз приходилось наблюдать здесь стычки арабов.

– Оставь их в покое, приятель, ты же видишь, что они ступидо[10]10
  Тупые (ит.).


[Закрыть], – уже тише сказал мне на ухо другой служащий.

Я лишь кивнул. И зачем вообще в это ввязался? Ладно сам по шляпе чуть не получил, а мог и Адама с Вовой подставить. При взгляде на свирепые лица тунисцев стало совершенно очевидным, насколько бесполезно и самонадеянно рассказывать им о проблемах экологии.

Я помог Адаму подняться (оказалось, он так и не вырубил камеру – молодчина!), и мы с операторами покинули палубу, чуть не ставшую полем боя. А где-то вдалеке, на самой линии горизонта, болталась на волнах злополучная жестянка как назидание другим путешествующим на паромах, чтобы не были такими же свиньями.

Вечером того же дня я отправился исследовать паром. Мои спутники на удивление единогласно решили остаться в каюте – не хотели пересекаться с давешними тунисцами. Да и развлечения на пароме, по их словам, были весьма скудные: только бар, в котором подавали разбодяженные коктейли, и кинотеатр с неудобными металлическими сиденьями, где постоянно крутили один и тот же военный фильм на французском.

Но моя цель заключалась не в том, чтобы найти увеселения. Одно из самых любимых занятий с детства – наблюдать с отцом за ночным небом. Я отправился на верхнюю палубу, туда, где прямо над головой светились мириады ярких звезд. Луна, необычайно яркая, приветливо освещала широкое пространство палубы – хоть фокстрот танцуй. И самое прекрасное – я был здесь совершенно один! Прошелся туда-сюда, взад-вперед, даже действительно исполнил пару движений от избытка чувств. Раскинул руки в стороны, словно весь мир хотел обнять, и громко рассмеялся. Со стороны, наверное, смотрелось весьма комично: какой-то чокнутый скачет по парому и гомерически ржет. Но это был мой момент. Только мой! И я чувствовал, как растворяюсь в этой ночи, в свете луны, в запахе моря.

Возвращаться внутрь не хотелось, но усталость давала о себе знать. Я вслух поблагодарил непонятно кого за чудесное морское путешествие и спустился по лестнице на этаж с каютами. В полумраке коридоров заметил краем глаза какое-то смутное шевеление. Как будто какое-то колебание темноты возле дальней стены. Инстинктивно ускорился, спиной ощущая, что позади кто-то есть.

Страх показался мне иррациональным, но я вспомнил дневную зарубу с тунисцами и их злые глаза. Перешел почти на бег и уже отчетливо услышал быстрые шаги, утопающие в мягких коридорных коврах. Преследователей явно было несколько, из-за этого шаги слышались как топот крысиных лапок. Они поняли, что их раскрыли!

Слава богу, наша каюта располагалась сразу за следующим поворотом. Я резко свернул, распахнул дверь и, едва не вписавшись носом в косяк, с хлопком закрыл изнутри на ключ.

– Что случилось? – полюбопытствовал Адам, отрывая полусонный взгляд от книги. Вова на своей койке уже явно десятый сон видел.

– Не знаю, – неуверенно пробормотал я, прокручивая в голове последнюю минуту. Прислушался, стараясь уловить даже колебания воздуха по ту сторону двери. – Может, и ничего.

– Ты какой-то пришибленный, – турок не выбирал выражений, но в голосе проступила искренняя тревога. – Уверен, что все в порядке?

– Да. Все нормально, – заверил я его, отлипая наконец от двери. Как был, не раздеваясь, плюхнулся в койку. – День был насыщенный. Устал, наверное. Показалось.

Адам кивнул, удовлетворившись ответом, хотя еще какое-то время внимательно всматривался в мое лицо. Затем отвернулся к стене и последовал примеру Вовы.

После такой мини-гонки с преследованием я еще какое-то время ворочался, не в силах сомкнуть глаз. Неужели эти свиньи могли опуститься до того, чтобы отомстить и попытаться избить меня в паромной подворотне, как какие-то гопники? Может, и правда показалось? Нет, вряд ли. Точно были шаги, за мной гнались! «Это были свиньи», – утвердился я в своем выводе, в очередной раз вспоминая выброшенную в море жестянку.

К счастью, паромные злоключения на этом инциденте закончились. Часы здесь тянулись долго, особенно в сравнении с бешеным ритмом предыдущих дней. У нас была масса времени, чтобы разобрать отснятый материал (эпизод с тунисцами я пересмотрел много раз) и начать монтировать выпуски. Арабы не стартовали и вообще как будто сторонились и обходили поодаль нашу компанию. Пару раз то с Адамом, то с Вовой наведывались в бар, но плевались разбавленным алкоголем и возвращались в каюту. Во всяком случае, один я больше не ходил.