Текст книги "280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 1"

– Мы пьем верблюжье молоко каждый день. А еще в верблюжьих какашках нет влаги, потому мы часто используем их в качестве топлива для костра, – поделился Халим ценной информацией, от которой у Адама брови поползли вверх.

– То есть наша еда сейчас готовится на говне? – у бедного оператора даже чай носом пошел.

Бедуины взорвались хохотом, повторяя друг другу «говно» на арабском.

– Нет-нет, друг, вы, белые, слабые желудком, – сквозь смех успокоил его Халим. – Сейчас мы готовим на обычных углях.

Адам выдохнул. Вова, кажется, тоже.

Халим вдруг ни с того ни с сего продекламировал короткую поэму, где автор сравнивал любимую женщину с верблюдицей. Это нам перевел на английский Абдель, растянувшийся на песке рядом со мной. Мои мысли тут же улетели за тысячи километров отсюда, в Киев, где меня ждала Маруся. Моя Пенелопа. Повинуясь внезапному порыву, я попросил у бедуинов лист бумаги и ручку (да, помимо кока-колы эти блага цивилизации были им тоже доступны). И прямо там, сидя у костра, подобно товарищу Сухову из фильма «Белое солнце пустыни», начал строчить ей письмо. Огонь отбрасывал на бумагу неровные пляшущие блики, писать на коленях было неудобно, а через плечо периодически заглядывал Адам, так и норовящий заснять на видео мое послание.

– Это личное, – смущенно бормотал я, закрывая текст ладонью. Абдель лишь по-доброму посмеивался, транслируя бедуинам все происходящее на их языке.

То ли повлияло волшебство арабской ночи, то ли острая душевная тоска, накопившаяся за недели разлуки, но на тот момент я не мог представить места и времени лучше, чтобы признаться Марусе в любви.

Я вспоминал наше знакомство. На традиционном One Life Yacht Week в Греции было огромное количество людей, но она в ярко-красном купальнике все время маячила где-то поблизости. Или мой взгляд невольно снова и снова притягивался к ней, выискивал в толпе. Как обычно, я знакомился с новыми людьми, шутил, потягивал у бара виски со льдом, прыгал с палубы в теплые волны – но то и дело краем глаза замечал Марусю. Как она загорает, как жмурится на солнце, как звонко и радостно смеется, запрокидывая назад голову, как позирует с красным флагом One Life. Поэтому, когда на закате мы наконец встретились тет-а-тет на носу яхты, у меня было стойкое ощущение, что мы знаем друг друга всю жизнь.

Говорят, чтобы влюбиться, мужчине достаточно восьми секунд. В тот первый день я наблюдал за ней краем глаза все двенадцать часов. Это сорок три тысячи двести секунд. Так Маруся нежданно и стремительно ворвалась в мою жизнь и стерла одиночество, терзавшее меня последние два года.

Сейчас мне больше всего на свете хотелось, чтобы она оказалась рядом. Чтобы вместе с ней насладиться тишиной и прохладой ночной Сахары, разделить хлеб, приготовленный на огне, молча смотреть на звезды, потому что в такие моменты слова не нужны. Обо всем этом и написал в письме, свернул бережно шершавую бумагу и положил в поясную сумку, словно самое ценное сокровище, чтобы завтра отправить местной почтой в Украину.

Мои спутники в это время разговорились с бедуинами. Те уже в открытую махали и улыбались в камеру. Халим, очевидно, вообще решил стать звездой ютуба.

– Я слышал историю от деда, – неторопливо проговорил он и замолк на мгновение, чтобы подогреть внимание аудитории. Все глаза мгновенно устремились на него, в том числе и мои. – У источника жило племя, и у них было много скота. Жили хорошо, еды и воды было вдоволь. Но на все воля Аллаха, однажды он решил проверить волю племени и разом осушил источник. Люди думали-гадали, что же делать дальше. Самые молодые из них всю жизнь прожили в одном месте, они не были кочевниками по духу. Более опытные соплеменники уходили на поиски воды в пустыню, но ни один из них так и не вернулся.

– Разве племя не должно было уже умереть от жажды? – чуть заплетающимся языком прервал Вова. Он явно разомлел от сытного ужина, «трубки мира» и тепла костра. Адам шикнул на него, захваченный историей Халима.

– Так и было, – согласился бедуин. – Запасы истощались, люди и животные умирали. Когда в племени осталось лишь девятнадцать человек, в центр вышла верблюдица и сказала: «Пусть жажда станет моей путеводной звездой. Я буду идти по пустыне и не сомкну глаз, пока не найду воду». Верблюдица шла долго, ей хотелось улечься на песок, закрыть уставшие глаза в сладкой дреме. Но она знала, что чем дольше отдых, тем дальше цель.

Халим замолчал, повторяя прием с театральной паузой. Мы вслушивались в треск костра, и каждый думал о своем. Наконец он продолжил:

– Верблюдица нашла воду и привела людей к новому источнику. Аллах решил, что племя прошло испытание, и щедро одарил их потомством. Племя росло и стало одним из самых многочисленных в Сахаре. Они и по сей день живут где-то в пустыне, к северо-западу отсюда.

Казалось, мы все разом выдохнули.

– А в чем мораль истории? – задумчиво поинтересовался Вова и громко отхлебнул чай из керамической чаши.

– Мораль в том, – заулыбался Халим, – что если долго греться у костра, пить чай да глядеть в небо, то умрешь, так и не найдя источник. Долгий отдых сегодня отнимет силы завтра.

– Прокрастинация! – воскликнул Вова, пораженный внезапным открытием и мудростью кочевников. Бедуины, конечно, не поняли этого слова, но закивали с умным видом.

Разговор плавно ушел в бытовое русло. Я смотрел в небо, думал о Марусе, до меня периодически долетали отрывки диалога. Халим узнал, что Адам из Голландии, и рассказал, что однажды там работал.

– В Амстердаме? – уточнил Адам.

– Да-да! – истово закивал бедуин, расплескивая чай. – Да, в Берлине работал! В Голландии, в Берлине!

Адам выглядел сбитым с толку. Мы с Вовой и Абделем приглушенно захихикали. Было совершенно очевидно, что бедуин никогда не покидал пустыни и просто хотел польстить Адаму, что знает его родину. Он подкурил еще одну «трубку мира» и снова передал ее по кругу. Так мы и уснули, у костра, как люди из притчи Халима. К счастью, нам не нужно было искать источник.

* * *

На следующий день мы снова сидели на верблюжьих горбах. Поселение бедуинов осталось маленькой точкой на горизонте, и я постоянно оглядывался, провожал взглядом эту точку до тех пор, пока ее еще было видно. А потом и пустыня закончилась, мы пересели в джип. В груди щемило чувство, что я оставил там что-то важное. Хотелось пообещать себе вернуться в Сахару, в это поселение, чтобы снова погреться у огня, послушать удивительную тишину самой большой пустыни в мире, преломить хлеб, испеченный своими руками, послушать истории Халима. Но я понимал, что даже если вернусь, не застану племя бедуинов на том же месте. В ту же реку не войти дважды, нужно уметь наслаждаться каждым мгновением, и затем отпускать его с легким сердцем. Каждая минута нашей жизни – уникальна и неповторима, тем и ценна.

По пути назад мы заехали на местную почту, которая сильно напоминала типичные совковые отделения. Те же окошки с вечно недовольными операторами, те же пенсионеры в очереди, только одетые в джеббы и паранджи. Но главное – я отправил письмо Марусе, в надежде, что оно дойдет до нее раньше, чем мы встретимся в Барселоне.

В Хаммамет добрались быстро, остановившись лишь на красивом соляном озере, которое ничем не уступает знаменитому Бонневиллю в США. До заката успели вернуться в порт, откуда все начиналось. Погода была безоблачная, но ветер переменился. Я оставил Вову и Адама ужинать в кафе, а сам отправился к морю с Абделем.

– Добрый гость! Вот ты завтра уплывешь на европейский континент. Чему тебя научила Африка? Чему тебя научил Тунис и друг Абдель?

Я стоял близко и заметил, как проявились гусиные лапки в уголках его глаз. Проводник смотрел вдаль, на старый город Медину, откуда началось мое знакомство с Черным континентом, и улыбался. Но мне почему-то казалось, что ему грустно.

– Во-первых, нужно уметь откладывать все дела и жить настоящим, – я вспомнил чудесный завтрак-сюрприз и первый рассвет в Хаммамете. – Во-вторых, не стоит слишком долго греться у костра, иначе на следующий день не будет сил искать источник, – спасибо Халиму за эту бедуинскую мудрость. Я сделал паузу и набрал побольше воздуха в легкие. – И в-третьих, важно благодарить хороших людей, которых встречаешь на пути.

С этими словами я протянул нашему проводнику книгу отца. Абдель был явно обескуражен от неожиданности и уставился на книгу «Современные афоризмы и алогизмы» автора Александра Сурина. Затем нерешительно взял ее в руки.

– Эту книгу написал мой отец, которого больше нет в живых, – пояснил я как можно скорее, чтобы не заставлять тунисца чувствовать себя неловко. – Она на русском, и ты, конечно, ничего не поймешь. Но я хочу, чтобы частичка отца и частичка моей страны была с тобой. Ты хороший человек. Наверное, лучший из всех, кого я встретил в Африке. Пусть она будет твоей.

За время путешествия по Сахаре мы с Абделем по-настоящему сблизились, хотя и думаем на разных языках, живем на разных континентах и даже верим в разных Богов. Но этого человека мне подсказала душа.

Проводник посмотрел на книгу по-новому, будто в его руки попало подлинное сокровище. Он аккуратно потрогал переплет, перелистнул страницу за страницей до самого конца. И наконец поднял на меня глаза, в которых стояли слезы.

– Я буду хранить ее, друг! И переведу ее на арабский язык! – Абдель прижал книгу к груди.

Тогда я понял, что не ошибся в выборе, поскольку и у самого глаза были на мокром месте. Отец никогда не был в Африке, но теперь его частичка находилась здесь, и она была в добрых руках.

Абдель проводил нас до самого парома, хотя давно мог уйти по делам или вернуться к жене и детям, которые наверняка соскучились по нему за те несколько дней, что мы провели в пустыне. Как бывает после всякого хорошего приключения, на смену впечатлениям пришла некая опустошенность, которая поселилась во мне и сопровождала весь обратный путь к европейскому континенту. Весь путь я молчал, лишь изредка вяло реагируя на очередные бодания в бесконечном матче Вова vs Адам. На следующее утро я увидел, как один из пассажиров-тунисцев затушил окурок о поручень палубы и там же бросил. На этот раз, не произнося ни слова, я поднял и отнес его в урну неподалеку. Это было единственное происшествие на пароме.

День 12
Генуя, Италия

6170 км пути

Генуя встретила прекрасной погодой и полным штилем. Волнение было только внутри: ждет ли нас на том же месте наша брошенная машина? Вот поворот, и… Вот он, наш дорогой железный конь. Стоит себе и блестит на солнце там, где мы его оставили. Чудеса! Чистенький, целехонький и даже не поцарапанный!

Генуя – портовый город, и я ощутил это сразу. Дело было не в белоснежных мачтах, покачивающихся на волнах, словно плавучий лес. И не в соленом запахе моря, который ощущался в соседних с набережной районах. Это была настоящая собственная атмосфера – по-итальянски суетливая, немного «базарная» и экспрессивная, но невероятно колоритная. Отталкивающая и затягивающая одновременно. В такие города либо влюбляешься с первого взгляда, либо ненавидишь и никогда не приезжаешь снова. Мне повезло влюбиться.

Утром мы с Вовой оставили Адама отсыпаться после африканской поездки и разбирать материал, а сами отправились исследовать город. И мне, и ему Генуя приглянулась, в отличие от нашего любителя безопасности и комфорта. Чем-чем, а безопасностью город похвастаться никак не может. Я был о том очень наслышан и держал ухо востро, а поясную сумку с деньгами и документами – в поле зрения.

Но все-таки сумбурное ощущение праздника незримо искрилось в воздухе. Над головами болталось разноцветное белье, которое традиционно вывешивали на веревках, протянутых от стены до стены на узких улочках. Низкие металлические лампы, похожие на тарелки НЛО, покачивались в такт ветру. Подъемы и спуски, повороты и тупики складывались в причудливый городской лабиринт. Старинные здания здесь никто не реставрировал, но в этой небрежной обшарпанности и заключался неотразимый шарм Генуи. Фрески, лепнина и колонны сохранились здесь будто бы в первозданном виде. Мы в Италии! Bene! Perfettamente![14]14
  Хорошо! Превосходно! (ит.)


[Закрыть]

Прогулявшись по привокзальному району, где располагался наш отель, мы с Вовой повернули через центр к местному рынку, дабы продегустировать знаменитые местные деликатесы. Аранчини с моцареллой, морепродукты на гриле и, разумеется, бутылочка сухого белого стали нашим уловом. Мы решили не заходить в заведение и, как студенты, разделили трапезу прямо на лавочке.

– Alla salute![15]15
  За наше здоровье! (ит.)


[Закрыть] – произнес я услышанный где-то тост и, пригубив вино из горлышка, передал Вове.

Близился час сиесты. Жизнь в Генуе замедлялась, лавочки и рестораны закрывались, люди на время расходились по домам к семьям.

– Слушай, я вот тут думаю, – нерешительно начал Вова, когда бутылка уже показала дно. – Может, не стоило оставлять Адама одного выбирать материал? Выберет ведь самые запоротые кадры, как обычно.

Я едва удержался, чтобы не закатить глаза. Казалось, их междусобойный конфликт исчерпал себя еще в пустыне, когда мы дружно ржали над голландским Берлином бедуинов и пускали по кругу «трубку мира». Но с возвращением из дивного арабского мира вернулись и прежние терки.

– У нас все серии получились отличные, Вова. Если Адам накосячит с кадрами, выберешь потом свои. – И в шутку добавил: – Ну если тебе охота проводить такой классный день в четырех стенах перед монитором – велкам. О! А еще лучше – посидите вдвоем с Адамом, для ускорения процесса.

Подействовало. При мысли, что придется отбирать кадры вдвоем, у Вовы дернулся глаз. Тема операторского профессионализма и командной работы закрылась прямо на этом месте.

Мы двинулись в Старый порт, который считался одной из главных достопримечательностей Генуи. Когда-то в эту живописную гавань заходили корабли, груженные специями, тканями и рабами. Теперь припортовая площадь Карикаменто стала центром. И хотя я не очень люблю типично туристические места, именно здесь мне понравилось из-за сравнительно небольшого числа таких же праздношатающихся, как мы. В будний день мы бродили здесь чуть ли не в одиночестве.

Я сделал несколько обывательских фоток декоративного корабля, стилизованного под старину, посмотрел колесо обозрения. Подниматься на него мы не стали. В тот момент хотелось быть как можно ближе к земным страстям Генуи, с головой окунуться в стремительное течение местной жизни. Все-таки есть что-то ностальгическое в том, чтобы бесцельно шататься по городу, улавливать обрывки чужих разговоров на незнакомом языке, наблюдать, как обедают чайки на причале, и бросать им корочки пиццы. Которыми они, кстати, побрезговали. Наверное, кроме нас на площади Карикаменто было полно желающих покормить птиц чем-то вкусным.

Когда солнечный диск начал клониться к горизонту, мы с Вовой стояли на самой кромке причала, глядя, как закатные лучи игриво отплясывают на волнах. Но с наступлением темноты лик портовой Генуи необратимо менялся. Тут и там стали попадаться бездомные, до этого прятавшиеся в своих укромных уголках, проститутки в поисках заработка, стремные типы откровенно бандитской наружности. В какой-то момент мы свернули не туда и наткнулись на разборки с поножовщиной стенка на стенку. Слава богу, драка происходила в конце улочки. Увидев это, мы, не сговариваясь, очень синхронно развернулись и быстро, почти бегом, зашагали в противоположную сторону, стараясь не привлекать внимания.

Чернокожий тип перехватил нас буквально поперек улицы.

– Хей-хей, ребята, куда-то спешите? – обратился к нам на английском с акцентом. У меня возникла стойкая ассоциация с харьковскими гопниками. Его мощный торс загораживал дорогу вперед, отступить назад – значило вернуться туда, где был замес с поножовщиной.

– Да, мы встречаемся с другом на площади Карикаменто, – спокойно ответил я, внутренне сжимаясь в пружину.

Чернокожий подозрительно сдвинул брови. Ноздри на его массивном приплюснутом носу раздулись, будто он нас обнюхивал.

– В Италии нельзя спешить, – резюмировал он и резко хлопнул меня по плечу. Я чуть не заехал ему на автомате. Но Генуя – не то место, где стоит распускать руки в подворотне. – Хотите траву купить?

И тут я заметил, что от него доносился отчетливый аромат травки. Тип зашарил по карманам и достал маленький сверток. Он даже не рассматривал вариант, что мы откажемся.

– Да, конечно, давай траву, – не без опаски достал кошелек и отсчитал чуть больше суммы, которую он назвал.

Чернокожий довольно кивнул и на прощание еще раз хлопнул по плечу, на этот раз Вову.

– Это отличная трава! Добро пожаловать в Геную! – крикнул он в напутствие, перед тем как исчезнуть за поворотом.

Можно сказать, мы откупились. Спеша как можно скорее выбраться в более людное место, мы направились обратно на площадь Карикаменто. По пути Вова таки дунул, хоть я и рекомендовал ему воздержаться хотя бы до ужина. Зная, что Адам будет ждать нас в ресторане Eataly Genova, я кожей чувствовал, что трава не пойдет на пользу общению.

Адам с видом эстета вращал в руках бокал, наблюдая за бликами света в вине, когда мы буквально ввалились в ресторан. Вова, уже слегка поплывший, плюхнулся на стул напротив. Наш вид резко контрастировал с холеным образом Адама, одетого с иголочки. Думаю, он тщательно готовился к первому выходу в люди после Африки. По крайней мере, свежевыглаженная рубашка и шевелюра, уложенная бриолином волосок к волоску, говорили именно об этом. Я попросил у официанта еще два меню.

– Как твои успехи с видео? – без вежливого small talk[16]16
  Приветственная беседа (англ.).


[Закрыть] начал Вова.

– И тебе привет, – усмехнулся Адам, явно не настроенный на конфликт. Все его внимание было по-прежнему сосредоточено на бокале. Уж не знаю, что он там рассмотрел.

– Вечер добрый, signore[17]17
  Синьйор (ит.).


[Закрыть], – спародировал Вова, издевательским жестом снимая невидимую шляпу. И как-то странно хохотнул.

Адам наконец отвлекся от вина и бросил на своего коллегу удивленно-вопросительный взгляд.

– Ты что, накурился? – без обиняков спросил он.

– Давайте закажем еду. Вовчик, предлагаю взять пиццу на двоих, – я сделал попытку увести назревающий конфликт в безопасное и сытое русло.

– На твой выбор давай возьмем, – украинский режиссер удостоил мое предложение мимолетным кивком и снова впился глазами в Адама, который, судя по виду, ни на какие провокации вестись не собирался. Чем еще больше драконил Вову.

– Так что там с видео? В серию попадет хоть один мой кусок? Или аж целых два?

– Я не виноват, что ты снял так мало хороших кадров, – пожал плечами Адам.

Пузырь лопнул.

– Пиццу «Неаполитано», пожалуйста, большую, – заказал я как можно громче, будто звук моего голоса мог отвлечь этих воинственных творческих личностей. – Ребята, давайте поедим.

Теперь я уже был глубоко в роли кота Леопольда. По безнадеге. Но безуспешно.

– А я не виноват, что ты такой гондон! – бросил Вова. – Кадры для прошлой серии нарезал тоже ты. И конечно, выбрал все свои.

Похоже, нам продали очень злую траву.

– Так и остался бы сегодня в отеле монтировать, вместо того чтобы гулять по городу, – Адам резко отставил бокал. Ему принесли лазанью.

– Ребята, не портите вечер, такой хороший день был. Вовчик, мы отдохнули, Адам поработал. Не загоняйся. Дай человеку поесть спокойно, – тут же я понял, что это не тот аргумент, которым можно успокоить.

– Без проблем, – он отбросил белую льняную салфетку, которую было разложил на коленях. – Тогда ешьте сами. А я пойду в отель.

С этими словами встал, едва не перевернув стул.

– Проспись, кретин! – крикнул ему напоследок Адам. И добавил мне: – Что за дрянь была?

Я уже просто сидел, обхватив руками голову.

– Ничего, пусть и правда отдохнет. Завтра будет в порядке, – ответил, стараясь не думать об этом самом «завтра».

Официант, ставший очевидцем сцены, тактично принес один набор приборов для пиццы вместо двух. Мы с Адамом прикончили еду почти в полном молчании, потрясенные тем, как все обернулось. После второго бокала вина начали потихоньку приходить в себя и даже перебросились парой фраз о Генуе.

Под сытные итальянские блюда вино уходило только так. Поэтому в отель мы вернулись уже глубоко за полночь. Завалились на кровати прямо в одежде, а рано утром были разбужены демонстративным шарканьем ног по комнате. Вова деловито выхаживал взад-вперед. На его кровати лежали сложенные вещи. Рядом на полу – открытый чемодан. Адам раздраженно цокнул языком и перевернулся на другой бок.

– Что ты делаешь? – спросонья я сразу не понял, что происходит.

– Я уезжаю, – коротко ответил Вова.

– Куда это?

– Домой еду. Не могу уже работать. Извини, – он говорил на взводе, рублеными фразами.

– Уфф…

Привести себя в вертикальное положение оказалось самым трудным. Отговаривать не стал. Черт с ним, что я останусь без одного оператора и по совместительству режиссера. Планировалось, что Вова будет с нами до Барселоны, но что тут поделать. К тому же в последнее время мне казалось, что так будет даже лучше. Пусть меньше ракурсов, да и монтаж затянется, зато отсутствие конфликтов явно пойдет на пользу и проекту, и моей психике.

Через полчаса сборов Вова забрал гонорар и покинул нашу команду. Мы с Адамом остались вдвоем в комнате. Переглянулись в нерешительности, будто не веря в происходящее. Адам, взлохмаченный с утра, с синяками под глазами, выглядел не таким довольным, как я мог предположить. Но и на его похмельном лице однозначно проступило облегчение.

Я какое-то время сидел на кровати, уставившись перед собой в одну точку, пытался вспомнить, в какой именно момент и что же пошло не так. Ответ приходил только один – все. Командная работа не задалась с первых кадров. Конфликт поутих на время в Африке, потому что оба оператора изрядно уставали. Адаму к тому же приходилось тратить силы на оседлание верблюдов, и энергии на претензии не оставалось.

Когда Адам расхохотался, я понял, что последнюю мысль высказал вслух, и сам натянуто улыбнулся. Конечно, жаль, что так все вышло. И Адам, и Вова – отличные спецы. По отдельности. Вместе их химическое соединение – это что-то взрывоопасное.

Так мы уже дуэтом взяли курс на Францию.