Текст книги "280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 1"

День 7
Хальк-эль-Уэд, Тунис

3810 км пути

На следующее утро паром причалил к побережью Северной Африки. Металлическая громадина, надсадно скрипя, неуклюже врезалась в деревянные сваи причала. Рабочие порта забегали-засуетились внизу, перебрасывая друг другу толстенные канатные жгуты. Громогласный гудок: паром прибыл! Добро пожаловать в Тунис!

С предвкушением и трепетом мы высадились на землю Черного континента, но уже спустя десять минут в очередной раз попали в жернова суровой бюрократии. Памятуя об инциденте на пароме, да и наш внеплановый «привал» на венгерской границе, в этот раз я сохранял просто-таки буддистское спокойствие. Тунисские пограничники даже показались немного разочарованными этим фактом: ни тебе конфликт из пальца высосать, ни свое превосходство показать.

Коронная фраза «не понимать английский», по всей видимости, здесь в Тунисе – национальная черта. Смиренно кивал каждый раз, когда слышал ее на пропускном пункте, обменивался со своими спутниками флегматично-уставшими взглядами, пропускал мимо ушей провокации наглых погранцов. Я не сомневался, что рано или поздно нас впустят в страну. Три визы по двести баксов каждая, заранее оформленные в Москве, давали мне такую уверенность. И нас действительно неохотно, но пропустили.

До города взяли такси. За окном авто мелькали пески, искусственные посадки. Среди них белели редкие одноэтажные строения. Перевел взгляд на водителя, оглядел машину, улыбнулся отражению в зеркале. Я в Африке – подумать только! Увидел на панели знакомый оберег «Рука Мириам», называемый здесь иначе – «Рука Фатимы». Вдоль дороги неторопливо брели по своим делам кудрявые овцы. Действительно, в Африке, пусть и в Северной.

Через два часа водитель остановил машину недалеко от центра Хаммамета, возле нашего гестхауса. Расплатившись, я мельком взглянул на счетчик и поблагодарил пожилого тунисца за то, что не попытался надуть нас на динары. Мы с Адамом и Вовой вывалились из машины со всем своим нелегким багажом.

По непривычно высокому и необычно голубому небу медленно тянулись редкие перистые облака. Солнце в зените уже довольно ощутимо жгло, но морской бриз смягчал жар и было относительно комфортно. Пешеходная зона отделяла нас от интенсивной проезжей части. Машины, мотоциклы, велосипеды двигались перед глазами непрерывным потоком. Транспорт «обтекал» круглый газон, коротко подстриженный и украшенный невысоким цветущим кустарником. В центре росла высокая пальма. Большие круглые белые плафоны фонарей стояли по периметру на невысоких стойках. Сколько мог видеть, таких зеленых островков здесь было немного. Зато пальм в изобилии. И буквально повсюду россыпью – невысокие белые дома с синими ставнями, дверями, козырьками и карнизами.

Хаммамет – в большей степени курортный город. Здесь, как нигде в Тунисе, ощущалось влияние французской колониальной культуры на исконные арабо-африканские традиции. «Са ва?»[11]11
  Как дела? (фр.)


[Закрыть] – спрашивали у нас встречные тунисцы. Они улыбались и выглядели намного приветливее, чем их соотечественники на пароме. Возможно, дело было еще и в том, что большинство из них хотели нам что-нибудь продать.

Вот зазывала поинтересовался, как наши дела, и тут же пригласил взглянуть на керамические тарелки из Набеле – это поселение художников в пятнадцати километрах от Хаммамета. Его жизнерадостный сосед широким жестом указал на прилавок с кальянами и вазами из разноцветного дутого стекла. Чуть дальше нам предложили купить специи, тыча прямо под нос пакетиком зиры. От изобилия цветов и запахов голова шла кругом. Сладости, украшения, кожаные сандалии, ковры, клетки для птиц – через все круги рыночно-маркетингового ада предстояло пройти, чтобы добраться до нужного пляжа.

Женщины в Тунисе редко ходили поодиночке. Чаще вдвоем или втроем. Цветные платки покрывали голову и красиво драпировались на шее. Все в солнцезащитных очках и черных юбках в пол – здесь это стандарт.

Мы миновали квартал с кафешками, где обедали в основном местные. Пятеро тунисцев в национальных джеббах[12]12
  Джебба – туника.


[Закрыть] расселись прямо на полу вокруг огромной тарелки с кускусом и жареным мясом. Ели руками. Неподалеку грелся на огне чан с ароматной чорбой – густым, наваристым супом из телятины и овощей. В животе призывно заурчало, но хотелось успеть искупаться до того, как начнется самое активное солнце. Все-таки Африка – это не шутки.

Я отлучился ненадолго, чтобы прихватить у лавочника пару пряных колбасок на перекус – местные называли это «мергуз». Вова встретил мергуз с воодушевлением, Адам же брезгливо сморщил нос и сообщил, что дождется нормальной еды.

– Не хватало еще тут отравиться и слечь с желудком, – добавил он, выразительно кивая на обедающих на полу тунисцев. Мы только пожали плечами, с аппетитом поглощая колбаски прямо на ходу.

Позади остался Старый город, с высоты дрона расстилавшийся песчано-белым ковром небольших домиков и построек. На пляже Хаммамета низкие пальмы неохотно склонялись под соленым ветром, дующим с моря. Открывался прекрасный вид на бухту, причудливо изгибалась береговая линия. И тут нам открылась картина, перевернувшая с ног на голову первое доброе впечатление. Мусор. Не просто мусор. А настоящие горы мусора, раскиданного повсюду по пляжу, как пазлы ужасающей картины о человеческом невежестве и неосознанности.

Взглядом выхватил банку «Ред Булла», валявшуюся около стройки. Не может быть, чтобы это была та же жестянка с парома. Но в голове все равно всплыли разъяренные лица тунисцев, слюна, брызжущая на бороду главаря, их гадкие издевки над теми, кому не плевать на свою планету. В тот момент я полностью осознал смысл расхожей фразы «глаза кровоточат». Если бы можно было плакать кровавыми слезами, я бы сделал это на пляже Хаммамета.

– Welcome to Tunisia, welcome to Tunisia![13]13
  Добро пожаловать в Тунис! (англ.)


[Закрыть] – звонко хохотали местные подростки, сидя, свесив ноги, на верхушке недостроенной стены.

Не знаю, видели ли они наш шок и замешательство. Видели ли они объективы камер Адама и Вовы, пристально нацеленные не на морские красоты, а на отвратительную свалку вокруг. Тогда это приветствие, сказанное на английском с арабским акцентом, казалось издевательством. В улыбках на молодых смуглых лицах виднелась насмешка. Я достал телефон и сделал селфи на фоне мусора. Мое показательно возмущенное для фото лицо нисколько не смутило местное тинейджерство.

– Welcome to Tunisia! – продолжали заливаться они, хохоча и показывая на нас пальцами.

Я обернулся на своих спутников и увидел в их глазах глубокую печаль. Думаю, мы все сожалели тогда об одном и том же – о восхитительных лазурных водах Средиземного моря и белоснежном песке Хаммамета, так цинично и жестоко испорченных банальным человеческим свинством.

– Идемте лучше нормально поедим, – внес предложение Адам, явно передумавший окунаться в море.

Один из главных лайфхаков путешественника гласит: ешь там, где едят локалы. И нашим выбором стала забегаловка неподалеку от туристического квартала, в которой обедало полным-полно тунисцев. Внутри заведения было еще жарче, чем на улице, – блюда готовили на открытом огне. Но как же хорошо поесть горячей пищи! Последнюю неделю мы питались в основном бутербродами, перехваченными на заправках. А тут – запеченная рыба, морепродукты в собственном соку, традиционный кускус с острым соусом харисса. И весь этот праздник живота по цене хлеба со стаканом воды в Монако. Не сговариваясь, мы втроем восторженно фоткали пиршество на телефоны, как беженцы из голодного края. Вот это настоящий #foodporn! Повар-тунисец смотрел на нас снисходительно, но одобряюще – был рад, что хоть кто-то оценил его кулинарное мастерство, в противовес соотечественникам, поглощавшим восхитительные деликатесы с выражением обыденности на лицах.

Вечером у гестхауса нас буквально «на лету» перехватил бойкий тунисец. Прямо в лобби он подскочил ко мне будто из ниоткуда и затараторил на английском с характерным арабским акцентом.

– Ты должен увидеть Сахара, добрый гость! – безапелляционно заявил он, едва я достал кошелек на ресепшене. – Я вижу, ты сильно хочешь посмотреть Сахара!

Это был мужчина лет пятидесяти, с проседью и чуть обвисшими щеками, как у бульдога. На лбу блестели аккуратные очки в металлической оправе. Если бы он их надел, то выглядел бы менее напористо. Тунисец прочел мой взгляд и стянул очки на нос. Я оказался прав – это придало его лицу некую интеллигентность. Что удивительно, мы действительно хотели поехать в пустыню и после отдыха собирались отправиться на поиски подходящего проводника, который бы не побоялся провести нас по нетуристическому маршруту и организовать настоящую ночевку с бедуинами.

Я завис с деньгами в одной руке и паспортом в другой. Время для предложения тунисец выбрал не самое удобное. Имея по большей части неприятный опыт общения с местными, от греха подальше спрятал кошелек в поясную сумку. Колеблясь, оглянулся на своих спутников, которые решили сделать вид, что это их не касается. Вова лениво пялился на монитор камеры, Адам косился на подбежавшего тунисца с опаской.

– Сахара – прекрасное место, добрый гость может посмотреть в Африка! – заверял тунисец. Тут я заметил, что смотрел он не в мои документы или кошелек, а в глаза. И улыбался так горделиво, будто самолично помогал засыпать пустыню песком.

– Очень хорошо, – нерешительно начал я, одновременно получая от ресепшиониста ключ от номера и передавая Вове с Адамом. Кивнул им в сторону лестницы, чтобы они поднимались и прихватили наши вещи.

– Это не очень хорошо! – вскричал тунисец. – Это очень прекрасно! Пойдем, добрый гость, я покажу, чем старый Абдель может тебя удивить.

С этими словами он почтительно указал в сторону гестхаусной лаундж-зоны, представлявшей собой несколько пестрых тюфяков на полу. Ведомый любопытством и энергией Абделя, я устроился на одном из них и приготовился слушать уговоры. Но стоило тунисцу безраздельно завладеть моим вниманием, как он перестал играть роль типичного зазывалы и начал весьма обстоятельно рассказывать о Сахаре. Не бросал пыль в глаза, но говорил об особенностях дороги, мерах предосторожности в пустыне, о том, как вести себя с бедуинами. И чем больше он рассказывал, тем больше я понимал, что именно такой проводник нам нужен.

– Это действительно очень прекрасно, – я выразился словами Абделя и крепко пожал ему руку, скрепляя уговор. Тунисец выглядел польщенным. Если бы смуглая кожа могла розоветь, уверен, его щеки бы сейчас украсил румянец. Внезапно лицо Абделя приобрело крайне серьезное выражение.

– Восемь утра! – он выставил вперед указательный палец. – Завтра в восемь утра вы трое – внизу! Опаздывать нехорошо. Спать нехорошо. Сахара прекраснее сна!

– Да-да, Сахара прекраснее сна, – успокоил его я, похлопав по плечу. – Мы рано встаем. Мы не опоздаем, дружище.

Абдель прищурился и оценивающе посмотрел на меня поверх очков.

– Скажи мне, добрый гость, откуда идет твой род? – вдруг спросил он.

– Из Украины, – немного смутился я. Вряд ли в Тунисе знали о такой стране.

– Украина! Очень прекрасно! – воскликнул Абдель. Заметив скептический взгляд, уточнил: – Украина – не Италия! Гости из Италия спят много, ленивые гости. Гости из Украина – очень прекрасно!

Мы громко рассмеялись, на все лобби. Итальянцы действительно довольно ленивые. Учитывая, как много их приплывает сюда из Генуи, проводник явно знал, о чем говорил. Попрощавшись и пожелав «прекрасных снов» добрым украинцам, Абдель решительно направился к ресепшену. Наверное, давать указания, чтобы на всякий случай разбудили пораньше гостей из неизвестной страны.

Ровно в семь утра раздался громкий стук в дверь номера. Адам, любивший подольше понежиться в кровати, недовольно заворчал. Перевернувшись на другой бок, он с головой накрылся простыней и продолжил ворчать сквозь сон. Вова, который намного лояльнее относился к ранним подъемам, уже бодрствовал. Он легонько ткнул Адама в поясницу, чем, конечно же, вызвал его недовольство, и пошел открывать дверь.

В коридоре сиял белозубой улыбкой вчерашний ресепшионист.

– Доброе утро! Мистер Абдель просил передать, что через полчаса ждет вас в лобби.

– Какие полчаса? – Адам еле открыл глаза и оторвался от постели. – Сейчас семь утра, а ты говорил, нам нужно быть готовыми к восьми.

Я лишь развел руками. Ресепшионист сделал вид, что не услышал замечания или ему было все равно, и ушел, не дожидаясь ответа.

– Раньше выедем – больше увидим, – бодро заявил Вова, застегивая свой полностью упакованный рюкзак.

Нам с Адамом ничего не оставалось делать, кроме как поторопиться, собирая пожитки, со вчерашнего вечера разбросанные по номеру. Не портить же имидж украинских гостей в глазах тунисцев.

Кое-как собравшись, мы полным составом спустились в лобби. Бодрый Абдель, сияя, как новенький дукат, подбежал помочь нам с сумками.

– Добрые гости из Украины очень прекрасны! – он даже причмокнул от удовольствия лицезреть наши заспанные персоны. – Прошу извинить Абделя, я поднял вас раньше, но так надо. Вот увидите, вы не пожалеете!

Закинув по очереди наши рюкзаки в багажник старого «фольксвагена», проводник торопливым жестом указал нам рассаживаться по местам. На улице было темно, но на горизонте уже подрагивало нежное зарево рассвета. Минут через пятнадцать езды по сонному Хаммамету Абдель остановился возле единственной работающей в это время забегаловки. Вместо кухни – открытая жаровня, неподалеку расставлено несколько пластиковых столиков. Главное достоинство – великолепный вид на Бухту пиратов! Мачты старинных кораблей виднелись на фоне начинающегося рассвета и покачивались в такт волнам. Вдоль берега скромно примостились рыболовецкие суденышки, набитые снастями. А слева от нас возвышались песчаные стены древней Медины.

– Эта бухта десятилетиями была базой средиземноморских корсаров, и здесь пролилось немало крови, – заговорщицким голосом рассказал Абдель. – В тысяча пятьсот шестидесятом году Хаммамет осаждал знаменитый пират Драгут – гроза всех морей!

Вова тут же сделал несколько фото на телефон, Адам достал из рюкзака дрон.

– Нет-нет, добрый гость! – проводник активно замахал руками, говоря все так же – шепотом. – Не надо снимать. Не надо смотреть через искусственный глаз. Погляди, какой очень прекрасный рассвет настает! Насладись им без своих современных штучек.

Адам обескураженно спрятал дрон в рюкзак. А я почувствовал, как по моему лицу расползается улыбка.

Мы расселись вокруг пластикового столика, и хозяин забегаловки тут же вынес четыре порции тажина – горячего омлета с бобами, мясом и сыром. И кофе, божественный крепкий кофе, аромат которого тут же защекотал ноздри. Я с удовольствием откинулся на спинку стула, приготовившись смотреть лучший рассвет за все путешествие.

Погода в Африке переменчива, как настроение красавиц. Уже минут через десять мы были вынуждены впопыхах допивать кофе и забирать остатки завтрака с собой в машину. Начался самый настоящий шторм. Небо заволокло тяжелыми тучами, отовсюду так мощно загудело, будто пчелиный рой пролетел над головой, – и ка-а-ак ливануло! Абдель только пожал плечами, мол, ну бывает и такое.

– Дождь – это благословение Аллаха. Добрый знак в путь, – заверил он, воздевая открытые ладони к небесам.

– А дороги не размоет? – забеспокоился Адам. Его полумокрая темно-синяя рубашка прилипла к телу и обрисовала округлое пузцо, с которым он безуспешно пытался бороться диетами со старта кругосветки. Набриолиненная шевелюра опала, черные космы уныло свисали на лоб.

– Не надо беспокоиться. Я повезу вас хорошей дорогой. Доверьте это старому Абделю.

Движение на дорогах Туниса довольно сумбурное, но в целом не агрессивное, а машин не так много, тем более за городом. Первое, что бросалось в глаза, – огромное количество лежачих полицейских. Так как устанавливать их разрешено кому угодно и где угодно, то на такие бугры можно по невнимательности наскочить в каком-нибудь малозначительном поселке и остаться без колес. Хозяева лавочек и забегаловок в изобилии ставят их перед своими заведениями, иногда даже по несколько штук подряд, чтобы таким «ненавязчивым» способом обратить внимание водителей. Абдель тормозил заблаговременно и никогда не ошибался, будто у него в голове был встроенный радар на лежачих полицейских. Должно быть, тунисец знал каждый камешек, каждую выбоину дороги, ведущей в Сахару (а может, и всех дорог страны). При этом умудрялся на ходу выдавать краткие исторические справки по каждому городку, который мы проезжали.

Спустя несколько часов мы заехали в Кайруан. Абдель почтительно отметил, что именно отсюда взял свое начало ислам в Северной Африке. Он показал нам место, где можно вкусно поесть, а сам удалился, чтобы посетить мечеть Укба. Соблазнительные ароматы кускуса и чорбы подавили во мне порыв упасть старику-тунисцу на хвост и посмотреть заодно священное место тунисцев. Путь предстоял долгий, пожертвовать обедом я никак не мог. К тому же, важно было добраться в пустыню до наступления темноты.

Меню на английском в кафе не было, как и туристов-европейцев в Кайруане. Город полностью сохранил свою аутентичность и атмосферу. Не мудрствуя, мы с Адамом и Вовой заказали уже знакомые блюда, которые попробовали вчера в Хаммамете. Я взял дополнительную порцию и завернул ее для Абделя. Молитвой сыт не будешь.

Наш тунисский проводник вернулся, едва мы закончили трапезу. И сиял он еще ярче, чем утром в лобби гестхауса. Руки театрально держал за спиной и раздувал щеки, как фокусник, который вот-вот достанет монетку из рукава.

– Добрые гости из Украина, у Абделя есть маленький хадия… бакшиш… подношение… память…

– Подарок! – догадался Вова, сдерживая смех. Уж очень растерянно тунисец хмурился, силясь вспомнить подходящее слово.

– Да-да! Есть для вас подарок. Нашел это в лавке возле мечети.

На прямых руках, будто монаршую корону, он протянул мне украинский флаг. Украинский флаг! В Тунисе! В городе, где мы не увидели ни одного европейца! Мы все трое замерли с вытянутыми лицами. Ступор.

– Добрый гость говорил, что объедет все шесть континентов. Долгий, долгий путь. Без помощи родной страны никак, – потупившись, объяснил Абдель. Он выглядел смущенным, все так же стоя среди нас с протянутым сине-желтым флагом.

Я первым отошел от внезапно нахлынувшего потрясения, с трепетом принял символ своей страны из рук пожилого тунисца. Прижал бы к сердцу, да как-то неловко стало. Сам-то не догадался взять в кругосветку, а он вот подумал.

– Ну, дружище, – слова застряли в горле, но и не нужны они были в тот момент. Я понял, кому отдам первую книгу отца. – Спасибо!

Мы обнялись, первый, но не последний раз за время пребывания в Тунисе. Вова недоумевающе пощупал краешек флага, с опаской, будто видел мираж в пустыне, и пожал тунисцу руку. Даже Адам выглядел тронутым, хотя к Украине отношения не имел.

Любопытно, что, сам того не ведая, при знакомстве с Абделем я сразу назвал его Проводником. Не гидом, не водителем. А именно так – Проводником, с большой буквы, словно душа сама чувствует близких по духу людей.

Время в пути тянулось долго. Несмотря на то что континент новый и захватывающий, пейзажи за окном автомобиля оставались неизменными всю дорогу. Просторные равнины буро-песчаного цвета, редкие деревца и сухие кустарники, гнувшиеся к земле. Мы также миновали несколько придорожных кафе, где под вывесками висели, привлекая мух, выпотрошенные бараньи туши. Этих животных убили, а потом еще и поглумились над ними. Зрелище настолько же омерзительное, как выброшенная в море банка энергетика.

И все-таки Африка – это континент контрастов и открытий! Прямо посреди бесконечного «лунного» пейзажа нам встретился удивительный оазис. На самом краешке огромной Сахары, у подножия Атласских гор, спрятался тенистый рай, наполненный прохладой и умиротворением. Изумрудное озерцо под сенью пальмовых ветвей находилось чуть в стороне от трассы – найти его самим было бы трудно. И хотя я понимал, что Абдель специально отвез нас к нему, мне нравилось считать, что оазис именно «встретился». Потому что он казался тогда настоящим чудом, сошедшим со страниц сказок про Аладдина, а чудеса должны иногда происходить совершенно случайно.

День 10
Пустыня Сахара

4766 км пути

После оазиса Абдель сменил старый «фольксваген» на «тойоту». Нам предстояло путешествие на джипе сквозь песчаные дюны. Время близилось к вечеру, жара спадала по мере движения к горизонту солнечного диска, но внутри салона было жарко, даже несмотря на открытые окна. Поэтому, едва колеса нашего джипа коснулись раскаленных песков пустыни, я вылез прямо на крышу.

Держась за рейлинги, ты бороздишь просторы Сахары на джипе, словно Христофор Колумб пересекал неизведанный Атлантический океан на носу «Санта-Марии»! Оторвать руки не получалось: «тойота» то и дело подскакивала на дюнах, хоть Абдель и старался вести аккуратно. Встречный ветер щедро сыпал в лицо острыми песчинками. Шляпа слетела и болталась на веревочке где-то сбоку, как собачий язык. И я, как та же собака, стремглав несся навстречу приключениям, кричал и завывал, подпевая ветру.

Прямо над головой мелькнула тень, похожая на ястреба. Инстинктивно пригнулся, вжал голову в плечи и закрыл руками – мало ли что взбредет на ум дикой птице. На секунду оторвавшись от рейлингов, чуть не слетел. Правая нога соскользнула с крыши. Массивный синий крокс заехал аккурат в лоб Адаму, который как раз высунулся из машины, чтобы заснять меня. Изнутри салона послышался хохот Вовы: это Адам решил поближе заснять мое сумасшедшее родео. «Грозным ястребом» оказался наш юркий дрон.

– Ничего-ничего, – приговаривал Абдель. – Скоро пересядешь с коня железного на коня живого.

Он имел в виду, конечно же, верблюда. В Тунисе верблюд – это в некотором роде священное животное, как, например, в Индии – корова. Во всех поэмах, во всех сказках так или иначе присутствуют эти благородные создания. Многие афоризмы отражают прочные отношения между человеком и верблюдом и передают суть этих отношений будущим поколениям. Особенно это прослеживается у кочевых племен – бедуинов.

Абдель рассказал, что приручать верблюдов здесь начинают смолоду. Их тренируют нести всадника, ходить в караване. При этом любому новому наезднику важно держаться уверенно: эти животные чуют слабину и могут отказаться слушаться, а то и лягнуть, если человек не понравился. А уж о знаменитых верблюжьих плевках и вовсе все слышали! При дрессировке верблюд очень привязывается к хозяину и к членам его семьи. Наверное, именно это, помимо выносливости и способности долгое время обходиться без воды, и сделало верблюдов идеальными спутниками африканских кочевников.

Очень скоро мы сами получили возможность убедиться в величественности и гордости этих потрясающих животных. Воистину – корабли пустыни! Они восседали на дюнах, будто на песчаном троне, и вытянули изящные шеи, заметив на подъезде наш джип.

– Какие здоровые! – воскликнул Вова, едва мы вышли из машины и подошли к месту «стоянки».

– Это еще что! Вот попробует добрый гость на таком здоровом усидеть! – чуть хвастливо воскликнул Абдель и подошел к погонщику верблюдов.

– Салям, – глухо проговорил невысокий тунисец, облаченный в темную джеббу. Его голову покрывала цветастая арафатка, завязанная на местный манер. Нижнюю половину лица закрывало что-то наподобие балаклавы – от пыли. Все одежды были длинные, максимально прикрывали кожу – так, что создавалось впечатление, будто перед нами человек-платок.

– Салям! – нестройным хором повторили мы, все еще завороженные верблюдами, которые, к слову, изучали нас с не меньшим оценивающим любопытством.

– Абдель, – Адам вполголоса обратился к нашему Проводнику. – А как залезть на такое чудовище?

Ближний к нему верблюд повернулся и вытянул шею, будто понял, как его только что назвали.

– Сейчас плюнет! – ляпнул Адам по-английски, проворно отступая на безопасное расстояние. Вова прыснул. Его, похоже, огромные двугорбые животные нисколько не пугали.

Проводник заулыбался и покровительственно положил руку на массивный горб, похлопал ласково.

– Перво-наперво: подходи к верблюду с уважением, но без страха.

Человек-платок взялся продемонстрировать. Он спокойно подошел к сидящему животному с левой стороны, привычным движением сел между горбов.

– А теперь внимательно! – прокомментировал Абдель. – Когда он встанет, держаться надо крепко.

По команде верблюд поднялся – сначала на передние ноги, затем на задние. Погонщика при этом так болтануло, как в украинском селе антенну на крыше, но он удержался. С лица Адама не сходил скептицизм: затея путешествовать верхом по Сахаре явно нравилась ему все меньше и меньше.

Мы по очереди оседлали наших парнокопытных. Человек-платок проследил, чтобы животные не взбрыкнули, даже когда Адам, недостаточно замахнувшись, случайно двинул ногой по горбу. С лица оператора буквально сошла краска, но на морде верблюда читалось лишь снисхождение к очередному двуногому и стоическое терпение. Не парься, двуногий, не ты первый такой неуклюжий.

Наш маленький караван медленно, но настойчиво двинулся вглубь пустыни. Повсюду – золотые дюны, нижняя кромка неба постепенно окрашивается оранжевым закатным светом. И все это с трехметровой высоты. Маленький мальчик внутри меня, когда-то отчаянно жаждавший путешествовать, ликовал: он будто попал на обертку конфеты «Кара-Кум». А подросток вспомнил забытый вкус сигарет «Кэмел».

Вечером в пустыне не жарко и не холодно. Просто хорошо! И просто тотально тихо, словно наша небольшая группка попала в безвременье, где ничто мирское не имеет значения. Только податливый песок под копытами верблюдов, бескрайние просторы и закат, знаменующий конец этого удивительного дня. Я раскинул руки широко-широко – так, что в грудной клетке что-то хрустнуло от напряжения. Хотелось плыть по пустыне, обнимая весь мир.

Через несколько часов добрались до поселения бедуинов. Белые шатры кочевников сливались с песком и издалека напоминали большие дюны. Было здесь и несколько хижин, сплетенных из сухих стеблей. Внутри, прямо на земле, расстелены ковры и циновки. Проходи, садись, будь гостем! Можно лишь представить, как раньше путники, странствуя по Сахаре, видели свет костра и тянулись к нему, словно мотыльки.

Неподалеку от поселения за хлипкими заборами отдыхали козы и овцы.

– Как только в небе появляется Венера – это знак, что пора загонять стадо в загоны, – сказал Абдель, проследив за моим взглядом.

Жизнь кочевников накрепко связана с жизнью животных, о которых они терпеливо заботятся. Дети, от мала до велика, привлекаются к уходу за скотом. Самые простые занятия взрослые поручают едва только научившейся самостоятельно ходить детворе. У них есть занятия поинтереснее – смартфоны. Место стоянки бедуины всегда выбирают не случайно: рядом обязательно должно быть подходящее пастбище и источник воды.

Здесь таким источником был рукотворный колодец, совершенно не похожий на те колодцы, что я привык видеть на родине. Это широкая дыра в несколько метров в диаметре, стены которой укреплены камнем, сверху накрыта металлической решеткой. Вокруг колодца, метров на десять-двадцать, все устлано плоскими камешками. Как пояснил Абдель, это что-то вроде «санитарной зоны», где бедуины поддерживают неукоснительную чистоту. Здесь не ходят животные, непозволительно играть детям. Вода в пустыне – святое. Если что-то случится с источником – поселению придется срочно искать новый.

Человек-платок провел нас дальше, чтобы развьючить верблюдов и оставить их отдыхать на стоянке. На подходе мы услышали глухой перестук деревянных колотушек, болтавшихся на шеях животных. На фоне сгущавшихся сумерек звук казался потусторонним.

– Это для тех, кто в темноте ищет дорогу домой, – пояснил Абдель, помогая погонщику развьючивать своего верблюда. – Пустыня бывает суровой, но на все воля Аллаха. Жизнь бедуинов во власти природы и Бога. Иншааллах, друг мой.

Мечеть в поселении тоже была. Позже Абдель подвел нас к ее крытому павильону: над входом в святое место арабскими буквами выведено слово «Аллах». Внутри на земле – коврики для намаза с арабскими письменами. Мне понравилась эта простота.

Тем временем на Сахару вовсю опустилась ночь, плотная и звездная. Бедуины пригласили нас в «столовую» – палатку, в которой прямо на полу был обустроен импровизированный стол. Небольшие эмалированные чаши, в которых горели свечи, стояли по краям. Мы расселись на циновках, подвернув ноги по-турецки, и хозяева угостили нас горячим чаем.

Идеальную тишину нарушали треск костра вдали и негромкий арабский говор. Несколько бедуинов собрались у огня и готовили еду для себя и для нас – белых путников. Было видно, что они никуда не торопятся, насыщенный трудовой день окончен и теперь осталось только насладиться ужином. Я выглянул из-за полога и заметил в руках одного из них барабан, обтянутый верблюжьей кожей.

– Почему бы нам всем не собраться у костра? – предложил Адам. Сказал шепотом, будто не хотел нарушать спокойствие ночи.

Действительно, почему бы и нет? «Материал получится первоклассный», – по привычке отметил я и сам себя мысленно отругал. Как верно подметил утром Абдель, важно уметь отключаться от работы и просто наслаждаться настоящим. Просто быть в моменте.

Бедуины, похоже, владели этим искусством лучше всех. Кстати, как рассказали нам в поселении, это название произошло от арабского «бадауин» – «обитатель пустынь». Их образ жизни сейчас мало чем отличался от того, каким он был сто и даже двести лет назад. Все так же кочуют и перегоняют караваны, занимаются скотоводством и привечают случайных путников. Разве что кока-колу хлещут возле костра. Раньше такой роскоши не было.

– Салям алейкум! – я поприветствовал обитателей пустыни, устроившихся у костра, и мы по очереди пожали друг другу руки. Адам с Вовой, мои бессменные камерамены, приготовились снимать каждую секунду этой сказочной арабской ночи, чем немного смутили бедуинов. Они нет-нет да и бросали на аппаратуру косые взгляды и в целом стали вести себя более сдержанно.

Как ни странно, Вова на этот раз проявил чудеса тактичности и первым спрятал камеру, пока хозяева не набрались смелости. А осмелели они буквально после того, как пустили по кругу туго набитый косячок. Я не смог устоять перед удовольствием раскурить бедуинскую «трубку мира». Вытянувшись, положил под голову куртку и зарылся босыми ногами в прохладный песок, заземлился. На сиренево-синем небе загадочно мерцал Млечный Путь. Где-то в стороне блеяли овцы, доносился мелодичный перестук верблюжьих колотушек. Смеялись дети.

Адам с Вовой тоже смеялись. Показывали бедуинам видео, как Адам днем пытался оседлать верблюда. Пересматривали раз десять и все вместе заливались хохотом, хлопая себя по ляжкам. Один из бедуинов – кажется, Халим – принялся вдохновенно рассказывать о том, что каждый уважающий себя мужчина должен уметь ухаживать за верблюдом и седлать его. Грозился завтра на рассвете показать непутевому гостю с камерой, как это делается.