Текст книги "Останкино. Зона проклятых"

ПОВЕСТВОВАНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ

Все пять дней, что оставались до полнолуния, Орн провел в истовых молитвах да за сатанинскими книгами. Был среди них и свиток, который он берег как зеницу ока многие годы. Берег для той ночи, что уже приближалась. Намотанный на берцовую кость одной из жертв черной мессы, свиток был создан из цельного широкого куска человеческой кожи, снятой со спины. Он был плотно покрыт древними письменами, изображениями причудливых пентаграмм и множеством символов. Некоторые из них немец уже воссоздал в дереве и железе с помощью своих крепостных, работа над другими была еще впереди. Перевернутые черные кресты и котел с травами не понадобятся ему в это полнолуние. Вместо них нужна будет жаровня с потрескивающими раскаленными углями. И православная икона тоже будет нужна.

Но как ни важны были эти вещи для обряда, ценностью они станут только тогда, когда вместе с ними у жаровни будет стоять пятилетний мальчуган. Без жертвы обряд невозможен. Однако если жертва будет неподходящая, то последствия могут стать действительно страшными. Но Орн сделает все правильно. Не зря он долгие годы ждал этой ночи. И вот теперь она совсем рядом, стоит только протянуть руку… Нет, Орн не допустит ошибки. О жертве он уже позаботился. Маленький Лука, смышленый, ладненький парнишка четырех с половиной лет от роду, розовощекий, синеглазый, с копной соломенно-рыжих волос. Он жил вместе с матерью и братом на подворье немца.

Когда наступило утро накануне полнолуния, Орн был молчалив и суров. За этой суровостью он тщательно прятал радостную звенящую нервозность, что сопутствовала ожиданию великого момента. Последние часы он был опричником. Завтра, с восходом, он станет обладать властью, которая недоступна никому из смертных. Волю каждого чернокнижник сможет с легкостью подчинять своей. Преграды этого бренного мира рухнут. И даже смерть не будет властна над ним. Лишь его темный властитель будет выше Орна, а колдун станет его орудием. И если еще несколько дней назад Орн мучился сомнениями, боясь, что не сможет правильно исполнить обряд, то сейчас он был уверен в своем скором возвышении над всем сущим.

Задолго до наступления сумерек опричник уже был на поляне, земля которой должна была стать свидетельницей его триумфального перерождения. Бесцельно бродя, он снова и снова повторял заклинания, представляя картины того, что произойдет здесь, когда солнце опустится за горизонт. Образы пылающей в углях иконы, символов власти ада и крови ребенка, кружились в его голове бесовским ураганом. С каждой минутой предчувствие безграничной власти охватывало его все сильнее, покалывало кончики пальцев и выступало холодным потом на челе. Будь его воля, он схватил бы раскаленное светило голыми руками, потянув его вниз, за край планеты. Но это было не в его силах. И Орн покорно ждал.

Стемнело. Верные опричники охраняли подступы к поляне, дабы никто не мог вмешаться в таинство ритуала. Опоенная сонным зельем, мать Луки спала в покоях Орна, прижав к себе беззаботно дремлющего сынишку. Когда Порфирий аккуратно подхватил его на руки, женщина даже не пошевелилась, окутанная глубоким дурманом. Лука, лишь только открыл заспанные глаза, сразу же был отвлечен сусальным пряником, который опричник сунул ему в руки. Сказав, что поведет его за свистулькой, он понес его, сонного и счастливого, к поляне.

А там уже пылали угли, освещая мерцающим заревом огромную пентаграмму, выложенную из причудливых символов. В центре ее красовался силуэт головы козла, сложенный из раскаленных головешек. Орн стоял посреди них на коленях, по пояс голый, с медальоном на груди и кривым ритуальным ножом на поясе. С тем самым, которым он лишил жизни несчастную Аксинью. Раскинув руки и опустив голову, он тихонько подвывал, напевая заклятия. Так несмелый ветер предвещает свирепое ненастье. Пение его становилось все громче. Из пентаграммы чернокнижник черпал силу, опрокидывая ее себе на грудь сложенными пригоршней ладонями. Его жестокая душа жадно впитывала дьявольскую мощь, поднимающуюся прямо из преисподней. Голос колдуна креп, закручиваясь в невидимую пружину вихря, что вырвется из него наружу, когда сатанинское действо достигнет апогея. Адская сила питала колдуна. Если рядом был свидетель, тот бы заметил, как плечи Орна стали шире, руки мускулистей, голова крупнее.

Неожиданно к завываниям колдуна присоединились волки, вышедшие на охоту в лес, что простирался за болотами. В ночной тиши голоса человека и зверей сливались, погружая в тревогу окрестную природу, заставляя замолкнуть ночных птах, подзывающих пением пару для продолжения рода. Пернатые чуяли, что эта ночь находится в нераздельной власти смерти и греха, а потому рождение новой жизни под ее покровом невозможно.

Не один час прошел, пока Орн творил бесовскую молитву, дарующую ему силу. Внезапно выкрикнув громогласное «ом», колдун затих. Замолчали и волки, но птичье пение так и не зазвучало в зарослях, окружающих сатанинскую поляну. Вскочив с колен, чернокнижник вытянул перед собой руки и, закрыв глаза, пошел к жаровне, безошибочно переступая через горячие головешки. Приблизившись к углям, он открыл закатившиеся глаза, сверкнув в темноте розовыми белками, отражающими всполохи огня. Поводив головой из стороны в сторону, он увидел слепыми глазами икону Богородицы с младенцем на руках. Схватив икону двумя руками, он поднес святое изображение вплотную к лицу, бормоча молитвы, и, широко открыв рот, медленно и похотливо облизал ее. Осквернив святой образ, он продолжил читать заклинания. Голос его глох, переходя в сдавленный свистящий шепот. Когда слова слились в невнятном шипении, Орн швырнул икону в жаровню. Упав на колени, схватил медальон, приложил его к земле и вновь гортанно протянул «ом», запрокинув в холодное лунное небо лицо, искаженное яростной гримасой. Отсветы адского пламени, пожирающего икону, смешивались со светом полной Луны. Причудливо освещая слугу сатаны, всполохи изменяли его облик, обнаруживая в колдуне черты зверя, которых становилось в нем все больше.

Орн стал погружать руки в угли, потрескивающие вокруг горящей иконы. Не обжигаясь и не чувствуя боли, он утробно урчал, наслаждаясь прохладой раскаленных головешек. Он упивался ею, увидев в том первые проявления своего могущества над этим миром, людьми и стихиями.

Когда икона почти истлела, Орну пришла пора взять у Люцифера тот дар, что полагался ему по праву, заслуженный бесчисленными молитвами и черными мессами. Вернувшись в центр пентаграммы, колдун приподнял один из таинственных символов, вырезанных из дерева, достал из-под него свиток и, глубоко вдохнув, стал пропевать письмена, начертанные на коже. Дойдя до середины, он двинулся к жаровне, рядом с которой стоял ларец. Чернокнижник бережно вынул перстень и надел его на указательный палец левой руки. Сжав ее в кулак, Орн выхватил ритуальный нож, висевший на поясе, и полоснул себя по внутренней стороне ладони, украшенной перстнем. Кровь хлынула из раны. Щедро обдав ею драгоценный манускрипт, он с неистовой скоростью забормотал что-то на исковерканном арамейском. Не переставая читать заклинания, он бросил окровавленный свиток в жаровню поверх истлевшей иконы. Пергамент вспыхнул, наполнив воздух ядовитым желтым дымом. Глубоко вдыхая его, Орн начал мелко трястись, воздев руку с перстнем над головой и призывая Люцифера.

Настало время принести жертву. Лука, опоенный отваром из трав, что дал ему опричник Порфирий, лежал под тем же кустом, где недавно ждала смерти связанная Аксинья. В плену тяжелого колдовского сна мальчик не чуял своей погибели и протягивал маленькие ручонки к свистульке, которая грезилась ему. Проворно подскочив к ребенку, чернокнижник бережно поднял его, завернутого в дерюгу, и понес к жертвеннику. Гортанно читая заклятие, он посвящал эту жертву Люциферу, ритмично прикладывая перстень то к ручке ребенка, торчащей из-под грубой материи, то к своему лбу, измазанному кровью. Кривой нож, еще помнивший вкус тела прежней жертвы, с нетерпением ждал нового пиршества.

В тот момент, когда Орн был всего в трех шагах от жертвенника, на поляне появился некто. Сперва колдун лишь учуял непрошеного гостя. Холодная волна обдала чернокнижника с ног до головы, заставив его замереть. Зарычав, он стал озираться, пытаясь увидеть того, кто нарушил таинство главного обряда всей его жизни. Как ни силился он отыскать непрошеного гостя взглядом, ничего и не заметил. Стараясь не верить в нежеланное вторжение, опричник попытался сделать шаг вперед, но не смог шевельнуться, скованный неведомой силой. Теперь Орн не мог даже повернуть головы, чтобы оглядеться. Спустя несколько мгновений он натужно скосил глаза в сторону. И тогда…

Он с трудом различил еле заметный, но такой знакомый силуэт. Вмиг ярость обуяла чернокнижника, боровшегося с беспомощностью и ужасной догадкой. Справа от него стояла сгорбленная старуха в рубище с капюшоном, сжимающая посох, увенчанный резным крестом. Тут же услышал он и ее молитву, что разливалась над поляной. «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» – отдавалось в голове Орна каждое слово, причиняя ему немыслимую боль. Силы, которые он так старательно черпал из преисподней, стремительно покидали его. Руки вспыхнули жаром ожога, стремительно покрываясь волдырями. Колдун принялся лихорадочно молиться рогатому, но слова путались в сознании, залитом нестерпимой болью.

– Изыди, нечестивец! Не смей творити мольбу дьяволу! – прогрохотало в его голове, разорвав барабанные перепонки, и кровь брызнула из ушей сатаниста. Собрав всю силу своей черной души в единый рывок, Орн дернулся, силясь стряхнуть с себя чары старухи.

Рванувшись вперед, он упал на колени и выронил жертву.

– Властью Господа нашего Иисуса Христа не смей занести поганую длань свою над рабом Божьим Лукой! – вновь могучим раскатом прогремел голос старухи, которая стала медленно надвигаться на него, паря над землей. Остановившись между чернокнижником и жертвенником, она дотронулась посохом до мальчишки, разом избавив того от дурмана. Вскочив на ноги, Лука, белый как первый снег, испуганно оглянулся и бросился прочь, стремительно исчезая между редких деревьев.

В ту же секунду образ Пелагеи, колыхавшийся перед Орном в нескольких вершках от земли, растворился, будто его и не было. Силы вернулись к колдуну, даруя ему шанс закончить обряд. Изрыгая проклятия, он одним махом перепрыгнул через жертвенник, ринувшись в погоню за ребенком, который еще виднелся в темном полеске. Чернокнижник, обезумевший от ненависти, несся вперед словно дикое животное, в пылу охоты ломая молодые кусты. Исторгая нечеловеческий рев, слетающий с его губ вместе с ошметками пены, Орн неумолимо настигал мальчонку, петлявшего меж деревьев.

Дьявольская погоня высвободила в нем зверя, который решительно взял верх над людским началом сатаниста. Не прерывая бега, он причудливо выгнулся, рухнул на четвереньки и понесся за жертвой на четырех лапах, с каждым скачком теряя человеческий облик. Бег его ускорился, не оставляя беглецу шансов на спасение.

Когда оборотень уже слышал прерывистое дыхание Луки и чуял его запах, приготовясь к решительному прыжку, фигура богомолицы внезапно возникла прямо перед ним. С размаху врезавшись в нее, словно в каменную глыбу, он с хриплым стоном покатился кубарем. Вскочив, вновь ринулся вперед; издавая вой, Орн взвыл не от боли и не от ярости. Это был вой отчаяния, ведь его жертва каким-то непостижимым образом опять была так же далеко от него, как в тот миг, когда погоня только началась.

Но зверь, бушевавший в колдуне, с новой силой увлекал его за Лукой. Роняя хлопья розовой пены, он продолжал бесовскую скачку, яростно пожирая расстояние, отделявшее его от ребенка.

Обернувшись, оборотень увидел старуху, летящую за ним с посохом в руке. Капюшон слетел с ее головы, обнажив развевающиеся растрепанные седые волосы и мертвеннобледное лицо, на котором угадывалась чуть заметная улыбка. Грозно рыкнув на нее, колдун продолжал нестись вперед все быстрее.

Орн прыгнул, распрямивши звериное тело. Он летел вперед, словно стрела из пружинистой плоти, не чувствуя земного притяжения. Сбив мальчонку с ног, скомкав его своей волчьей тушей, он потащит законную добычу на жертвенник, чтобы закончить начатое. Этот прыжок станет началом великих темных деяний, которые он свершит ради своего покровителя. Обязательно свершит, если удар страшной силы не обрушится на его хребет в момент этого решающего прыжка.

Но он обрушился. Откуда-то сверху, с небес. И впечатал Орна в зловонную жижу оврага, наполненного гниющей мертвечиной. Лука и сам не понял, как он оказался на другом краю мерзкой ямы. Ему показалось, будто кто-то приподнял его и бережно пронес по воздуху. Почувствовав под ногами твердую землю, мальчишка стремглав бросился вперед, не помня себя от ужаса.

Орн, провалившись по грудь в склизкое месиво, яростно отталкивался от топкой смердящей массы, не желавшей выпускать его из объятий. Веря, что выберется из западни, он извивался всем телом, стараясь добраться до края оврага. Он явно различал толстые корни сосны, торчащие из рыхлой земли. Яркий свет луны стал его союзником, питая силы и надежду. Надежду на следующее полнолуние, которого он обязательно дождется, чтобы принести жертву, завершив обряд.

Окруженный гниющими покойниками, Орн медленно двигался вперед, выбросив перед собой руку с перстнем. В призрачном лунном свете мертвецы, казавшиеся ожившими, будто наблюдали за ним, скалясь истлевшими черепами. С трудом сохраняя сознание, колдун продвигался к краю оврага, несущему спасение. Смердящая жижа уже подступала к горлу, когда до перепутанных корней оставалось совсем немного.

– Еще немного… Успею! Хвала Люциферу! Спасусь! Его волей спасусь! – глухо рычал Орн, с мольбою взирая на круглый диск луны, которая была его единственной зримой соратницей в этом лесу. И вот уже короткий хохот сорвался с его уст, ведь до спасения оставались миллиметры, отделяющие кончики его пальцев от прочных надежных корней.

Но вдруг… Овраг, залитый ярким лунным светом, погрузился во тьму. Вскинув голову, Орн вскрикнул. На краю оврага, заслонив собой ночное светило, стояла старуха. Рубище ее было распахнуто, открывая дряхлое обнаженное тело, которое пронизывал кол, торчащий из горла. Улыбнувшись, мертвая богомолица ухватилась за его верхний край и принялась вытягивать. Опричник, парализованный жутким зрелищем, стал быстро погружаться в смертельную жижу, которая уже достигала его подбородка. Сбросив оцепенение, Орн сделал несколько неимоверных рывков, стараясь дотянуться до края западни. Яростным усилием он достиг цели, кое-как ухватившись за корни слабеющими склизкими пальцами. Это случилось тогда, когда старуха достала из себя кол, опутанный ее порванными внутренностями. Склонив голову набок, она открыла рот, беззвучно шевеля губами.

– Негоже тебе, душегубу, Христову землю поганить, – услышал Орн в голове ее звенящий голос, изо всех сил стискивая руками корни и подтягиваясь вверх. – Ступай себе в ад, да быти проклятым тебе до скончания веков! – сказала старуха, не переставая улыбаться.

И уперлась колом в грудь колдуна, одним мощным движением оттолкнув его от края ямы. Едкая жижа наполнила ноздри Орна, раздутые в смертельной агонии. Несколько мгновений спустя над поверхностью оврага торчала лишь кисть опричника, украшенная перстнем дивной красоты. Она конвульсивно сжималась, напрасно требуя возмездия для всего мира, который так и не покорился ему.