Текст книги "Собака Баскервилей. Долина Страха"

Троим сыщикам предстояло многое уточнить, поэтому я вернулся в наш скромный номер деревенской гостиницы. Но перед этим прогулялся по расположенному рядом с домом необычному старинному саду. Его опоясывали ряды тисов, подрезанных причудливым образом. Внутри находилась просторная лужайка с древними солнечными часами посредине. Общее впечатление, идиллическое и умиротворяющее, приятно действовало на мои слегка расстроенные нервы.

В этой совершенно мирной обстановке невольно забывался или вспоминался лишь как фантастический кошмар темный кабинет с лежащим на полу окровавленным трупом. И все же, пока я бродил по саду, стараясь погрузиться в его умиротворяющую атмосферу, странный случай вернул меня к трагедии и оставил самое мрачное впечатление.

Я уже говорил, что сад окружали тисы. В дальнем углу они соединялись в живую изгородь. За ней стояла невидимая для тех, кто подходил со стороны дома, каменная скамья. Приблизившись к этому месту, я услышал голоса, какую-то реплику, произнесенную мужчиной, и серебристый женский смех в ответ на нее.

Чуть погодя я вышел из-за конца изгороди и увидел миссис Дуглас и Баркера раньше, чем они заметили меня. Вид женщины поразил меня. В столовой она была сдержанной и скромной. Теперь притворное горе улетучилось. Глаза ее сияли радостью жизни, губы все еще дрожали от смеха над репликой собеседника. Баркер сидел, подавшись вперед, сложив руки на коленях и сплетя пальцы. На его самоуверенном красивом лице играла улыбка. Через миг, с опозданием, они увидели меня, и их лица вновь стали серьезными. Они торопливо обменялись несколькими словами, потом Баркер встал и подошел ко мне.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он, – вы доктор Уотсон?

Я холодно поклонился, дав ясно понять, какое впечатление они произвели на меня.

– Мы подумали, что это, очевидно, вы, поскольку ваша дружба с мистером Шерлоком Холмсом широко известна. Не откажетесь ли подойти немного и поговорить с миссис Дуглас?

Я угрюмо последовал за ним. Мысленным взором я отчетливо видел распростертого на полу человека. И спустя несколько часов после трагедии его жена и ближайший друг смеются за деревьями принадлежавшего ему сада! Я сдержанно поклонился миссис Дуглас. В столовой я сочувствовал ее горю. А теперь равнодушно встретил ее молящий взгляд.

– Боюсь, вы сочли меня черствой и бессердечной, – сказала миссис Дуглас.

Я пожал плечами:

– Это не мое дело.

– Возможно, когда-нибудь вы отнесетесь ко мне справедливо. Если бы только вы представляли себе…

– Доктору Уотсону незачем представлять, – поспешно вставил Баркер. – Он сам сказал, что это не его дело.

– Вот именно, – ответил я, – и потому прошу позволения продолжить прогулку.

– Одну минуту, доктор Уотсон, – умоляюще воскликнула женщина. – Есть вопрос, на который вы способны ответить с большим основанием, чем кто бы то ни было, и это имеет огромное значение для меня. Вы лучше всех знаете мистера Холмса и его отношения с полицией. Если ему доверительно сообщить кое-что, он обязан передать это полицейским?

– Вот-вот, – подтвердил Баркер. – Он действует независимо или во взаимодействии с ними?

– Даже не знаю, вправе ли я обсуждать этот вопрос.

– Я прошу… умоляю вас, доктор Уотсон! Уверяю, вы очень поможете нам… поможете мне, если ответите.

В голосе женщины слышалась такая искренность, что, на миг забыв о ее веселости, я лишь испытывал побуждение исполнить ее просьбу.

– Мистер Холмс – независимый сыщик, – заговорил я. – Он сам себе хозяин и действует по собственному усмотрению. Вместе с тем он, разумеется, осознает, что у него общие задачи с полицейскими, работающими над тем же делом, и не утаит от них ничего такого, что помешало бы им отдать преступника в руки правосудия. Больше я ничего не могу сказать и, если вам нужны еще какие-то сведения, советую вам обратиться к самому мистеру Холмсу.

С этими словами я приподнял шляпу и пошел своим путем, оставив их за скрывающей от глаз живой изгородью. Огибая дальний угол сада, я оглянулся и увидел, что они ведут серьезный разговор. По тому, как они смотрели мне вслед, было ясно, что предметом обсуждения служила наша беседа.

– Я не желаю никаких конфиденциальных разговоров с ними, – ответил Холмс, когда я рассказал ему о случившемся. Всю вторую половину дня он провел в помещичьем доме, совещаясь с коллегами, и теперь с удовольствием приступил к ужину, который я заказал для него. – Никакой конфиденциальности, Уотсон; она поставит меня в крайне неловкое положение, если дело дойдет до ареста за убийство по сговору.

– Думаете, все обернется таким образом?

Холмс находился в очень веселом, жизнерадостном настроении.

– Мой дорогой Уотсон, покончив с четвертым яйцом, я полностью ознакомлю вас с положением вещей. Не скажу, что мы разобрались во всем, это далеко не так, но, обнаружив исчезновение одной гантели…

– Гантели!

– Господи, Уотсон, неужели от вас укрылось, что дело держится на ней? Ну-ну, не смущайтесь, между нами говоря, я сомневаюсь, что инспектор Мак или превосходный местный сыщик поняли огромное значение ее пропажи. Одна гантель, Уотсон! Вообразите спортсмена с одной гантелью! Представьте себе однобокое развитие, неизбежную опасность искривления позвоночника. Поразительно, Уотсон, поразительно!

Холмс сидел с набитым ртом, глаза его озорно смотрели на меня. Его забавляло мое недоумение. Превосходный аппетит Холмса служил верным признаком успеха. Я хорошо помню дни и ночи, когда мысль о еде не посещала его, когда озадаченный разум Холмса был поглощен какой-то проблемой, а худощавое напряженное лицо становилось все более изнуренным из-за предельной умственной сосредоточенности. Наконец Холмс закурил трубку и, сидя у камина в номере старой деревенской гостиницы, заговорил о деле неторопливо, словно размышляя вслух:

– Ложь, Уотсон, громадная, чудовищная, вопиющая, упорная ложь – вот что встречает нас на пороге! Это наш отправной пункт. Показания Баркера лживы. Но их подтверждает миссис Дуглас. Значит, тоже лжет. Оба лгут и состоят в сговоре. Так что наша задача ясна. Выяснить, почему они лгут и в чем заключается правда, которую они так упорно стараются скрыть. Давайте попробуем, Уотсон, вместе проникнуть за эту завесу лжи и восстановить истину.

Откуда я знаю, что они лгут? Потому что эта неуклюжая выдумка не может быть правдой. Подумайте! Судя по их показаниям, в распоряжении убийцы было меньше минуты, чтобы снять с пальца покойного находившееся под перстнем кольцо, снова надеть перстень, чего убийца ни в коем случае не стал бы делать, и положить эту необычную карточку возле тела жертвы. Утверждаю, что это совершенно невозможно.

Вы скажете – но я высоко ценю вашу сообразительность, Уотсон, и, думаю, вы не станете этого делать, – что кольцо могло быть снято до убийства. Тот факт, что свеча горела лишь краткое время, свидетельствует: там не было длительного разговора. Мог ли Дуглас при его хваленом бесстрашии отдать кольцо по первому требованию, да и вообще отдать его? Нет, нет, Уотсон, убийца был наедине с трупом какое-то время при зажженной лампе. Никаких сомнений в этом у меня нет.

Однако причиной смерти явно был выстрел. И прозвучал он раньше, чем нам говорят. Но в таких делах ошибка исключена. Выходит, мы сталкиваемся со сговором двух слышавших выстрел людей – мужчины Баркера и женщины Дуглас. Когда в довершение всего я показал, что кровавый след на подоконнике умышленно нанесен Баркером, желавшим направить полицейских по ложному следу, вы признаете, что в этом деле он выглядит подозрительно.

Теперь зададимся вопросом, в котором часу на самом деле произошло убийство. Слуги ходили по дому до половины одиннадцатого; так что определенно не раньше. Без четверти одиннадцать все они разошлись по своим комнатам, кроме Эймса, находившегося в буфетной. Я провел несколько экспериментов после вашего ухода и выяснил, что туда, если закрыты все двери, никакой шум из кабинета не донесется.

Однако в комнате экономки шум может быть услышан. Она расположена недалеко, и оттуда я смутно слышал голос, когда он повышался. Звук выстрела слегка приглушило близкое расстояние. Он был не особенно громким, однако в ночной тишине легко мог донестись в комнату миссис Аллен. По ее словам, она туговата на ухо, но тем не менее в своих показаниях упомянула, что за полчаса до того, как поднялась тревога, слышала нечто похожее на хлопок дверью. Не сомневаюсь, что она слышала выстрел, и это и был момент убийства.

В таком случае нам нужно выяснить, что Баркер и миссис Дуглас, если только они не убийцы, делали с десяти сорока пяти, когда спустились на звук выстрела, до одиннадцати пятнадцати, когда вызвали звонком слуг. Что делали и почему не подняли тревогу сразу. Этот вопрос стоит перед нами, и, найдя ответ на него, мы, несомненно, подойдем ближе к решению нашей проблемы.

– Я убедился, – сказал я, – что эти двое единодушны. Она совершенно бессердечна, если способна смеяться над какой-то шуткой через несколько часов после убийства мужа.

– Вот именно. Она не выказала себя хорошей женой даже во время собственных показаний о случившемся. Я, как вам известно, не беззаветный обожатель слабого пола, но жизненный опыт показывает мне, что очень мало жен, хоть как-то уважающих мужей, послушаются чьих-то слов и не подойдут к мертвому телу мужа. Если я когда-нибудь женюсь, Уотсон, то надеюсь внушить жене такое чувство, что она не позволит экономке увести себя, когда мой труп лежит в нескольких ярдах от нее. Это было очень скверно сыграно, ведь даже самого неопытного сыщика поразит отсутствие обычных женских эмоций. Не будь всего прочего, уже одно это навело бы меня на мысль о предварительном сговоре.

– Значит, вы считаете, что Баркер и миссис Дуглас виновны в убийстве?

– Прямота ваших вопросов, Уотсон, поразительна. – Холмс погрозил мне своей трубкой. – Они летят в меня, как пули. Если спросите, знают ли миссис Дуглас и Баркер правду об убийстве и сговорились ли скрывать ее, дам вам искренний ответ. Уверен, да. Но еще более чудовищное предположение не столь ясно. Давайте задумаемся о трудностях, стоящих у нас на пути.

Предположим, что эта пара, связанная узами преступной любви, решила избавиться от стоящего между ними человека. Это шаткое предположение, я исподволь наводил справки у слуг и прочих людей: они никоим образом его не подтверждают. Напротив, есть много свидетельств, что Дугласы были очень привязаны друг к другу.

– Уверен, это неправда, – сказал я, вспомнив красивое улыбающееся лицо в саду.

– Во всяком случае, они производили такое впечатление. Допустим, что эта чрезвычайно хитрая пара обманывала всех в этом отношении и сговорилась убить мужа. Притом Дуглас – человек, над которым нависала какая-то опасность…

– Мы знаем об этом только с их слов.

Холмс задумался.

– Понятно, Уотсон. Вы считаете, что они лгали с начала до конца. По вашему мнению, не существовало ни скрытой угрозы, ни тайного общества, ни Долины Страха, ни босса Мак-не-помню-как-его-дальше, ни всего прочего. Это слишком уж широкое обобщение. Давайте посмотрим, куда оно нас приведет. Они придумывают эту историю, чтобы объяснить убийство. Потом оставляют в парке велосипед как доказательство существования кого-то постороннего. Пятно на подоконнике говорит о том же. И карточка возле трупа, которую могли изготовить в доме. Все это, Уотсон, согласуется с вашей версией. Но теперь мы переходим к противным, неподатливым, упрямым фактам, противоречащим ей. Почему оружием выбран обрез дробовика – притом американского? Почему они были уверены, что на звук выстрела никто не придет? Миссис Аллен по чистой случайности не отправилась разбираться с хлопнувшей дверью. Уотсон, зачем вашей преступной паре делать все это?

– Признаюсь, не могу объяснить.

– Потом, если женщина и любовник сговорились убить ее мужа, зачем им афишировать свою вину, снимая с пальца убитого обручальное кольцо? Считаете это очень вероятным?

– Нет.

– И если вам приходила мысль о спрятанном снаружи велосипеде, стоило ли это делать, если даже самый тупой сыщик, естественно, решит, что все это для отвода глаз, поскольку велосипед как раз и был необходим беглецу, чтобы скрыться.

– Не нахожу никакого объяснения.

– И однако такого стечения обстоятельств, которому человеческий разум не может найти объяснений, не должно быть. Позвольте мне предложить вам возможную версию в форме упражнения для ума, отнюдь не претендующую на достоверность. Признаюсь, это всего лишь игра воображения, но часто воображение – мать истины.

Допустим, в жизни Дугласа существовала какая-то неприглядная, постыдная тайна. Она ведет к тому, что некто нездешний, предположительно мститель, убивает его. Этот мститель зачем-то – признаюсь, объяснения этому я не вижу до сих пор – снимает обручальное кольцо с пальца покойника. Возможно, эта месть связана с первым браком Дугласа, и кольцо снято по какой-то причине, имеющей к нему отношение.

Не успел мститель скрыться, как Баркер и миссис Дуглас вошли в комнату. Убийца объяснил им, что попытка арестовать его приведет к разглашению какого-то отвратительного, позорного факта. Они поверили и предпочли отпустить его. Возможно, для этой цели был опущен мост, что можно сделать совершенно бесшумно, а затем поднят снова. Убийца скрылся, почему-то решив, что пешком ему передвигаться безопаснее, чем на велосипеде. Поэтому бросил свою машину там, где ее найдут, когда он будет уже далеко. Пока мы не вышли за пределы возможного, верно?

– Да, конечно, это возможно, – сдержанно ответил я.

– Нужно иметь в виду, Уотсон, что, как бы в действительности ни обстояли дела, происшествие это весьма необычное. Итак, продолжим нашу предварительную версию. Эти двое, не обязательно состоящие в любовной связи, после ухода убийцы осознают, что оказались в таком положении, что им трудно будет доказать свою непричастность к убийству. Они быстро и довольно неуклюже находят выход. Баркер оставляет на подоконнике отпечаток испачканным в крови шлепанцем, желая навести на мысль, что преступник скрылся этим путем. Кроме них, выстрела, очевидно, никто не слышал, поэтому они поднимают тревогу именно так, как подняли бы, но спустя добрых полчаса после убийства.

– И как вы предполагаете все это доказать?

– Если убийство совершил некто посторонний, его можно выследить и схватить. Это было бы самым убедительным доказательством. Если нет – что ж, научные средства далеко не исчерпаны. Думаю, вечер, проведенный в одиночестве в том кабинете, очень поможет мне.

– Вечер в одиночестве!

– Я собираюсь вскоре отправиться туда. У меня есть договоренность с почтенным Эймсом, который явно недолюбливает Баркера. Посижу в том кабинете, посмотрю, не принесет ли мне вдохновения его атмосфера. Я верю в доброго духа дома. Вы улыбаетесь, Уотсон. Что ж, посмотрим. Кстати, вы захватили с собой большой зонтик?

– Он здесь.

– Я одолжу его у вас, если можно.

– Пожалуйста, но какое это жалкое оружие, если существует опасность…

– Ничего серьезного, мой дорогой Уотсон, иначе я непременно попросил бы вашего содействия. Но зонтик возьму. Сейчас я только дожидаюсь возвращения наших коллег из Танбридж-Уэллс, они там заняты поиском владельца велосипеда.

Уже стемнело, когда инспектор Макдональд с Уайтом Мейсоном вернулись из своей экспедиции и торжествующе доложили о значительном продвижении вперед в нашем расследовании.

– Черт возьми, признаюсь, я сомневался в существовании постороннего, – сказал Макдональд, – но мои сомнения позади. Велосипед опознали, и мы получили описание нужного нам человека; таким образом, это большой шаг в нашем расследовании.

– Похоже, это начало конца, – обронил Холмс. – От всего сердца поздравляю вас обоих.

– В общем, я начал с того, что мистер Дуглас выглядел встревоженным после того, как побывал в Танбридж-Уэллс. Там он почувствовал какую-то опасность. Поэтому понятно, что если человек приехал на велосипеде, то скорее всего оттуда. Мы захватили с собой велосипед и показывали его в отелях. Управляющий «Игл-коммершл» сразу же опознал его как принадлежавший человеку по фамилии Харгрейв, который снял там номер два дня назад. Других вещей, кроме этого велосипеда и маленького чемодана, у него не было. Он зарегистрировался как приезжий из Лондона, но своего адреса не указал. Чемодан изготовлен в Лондоне, и одежда в нем была английской, но сам человек, несомненно, американец.

– Так-так, – радостно сказал Холмс, – вы проделали основательную работу, пока я сидел, строя версии, с моим другом! Это образец практичности, мистер Мак.

– Верно, мистер Холмс, – с удовлетворением ответил инспектор.

– Но это вполне может совпасть с вашими версиями, – заметил я.

– Не исключено. Однако давайте дойдем до конца, мистер Мак. Там не было ничего, способствующего установлению личности этого человека?

– Так мало, что наверняка он тщательно избегал опознания. Ни документов, ни писем, ни меток на одежде. На ночном столике лежала карта дорог графства. Вскоре после завтрака он уехал на велосипеде, и в отеле не слышали о нем ничего до наших расспросов.

– Вот это и приводит меня в недоумение, мистер Холмс, – признался Уайт Мейсон. – Если человек не хотел, чтобы из-за него поднялась тревога, то скорее всего вернулся бы в отель и оставался там как безобидный турист. А в данных обстоятельствах он должен понимать, что управляющий отеля сообщит о нем в полицию и его исчезновение свяжут с убийством.

– Да, скорее всего. Все-таки в сообразительности ему не откажешь, поскольку он не пойман. Ну, а каково его описание?

Макдональд заглянул в свой блокнот.

– Здесь записано все, что сказали о нем. К нему, видимо, особенно не присматривались, однако швейцар, портье и горничная согласны, что все сходится. Это мужчина ростом примерно пяти футов девяти дюймов, лет пятидесяти или около того, волосы с легкой проседью, носит усики, у него изогнутый нос и лицо, которое все описывают как неприветливое, злобное.

– Если отвлечься от выражения лица, то это похоже на описание самого Дугласа, – заметил Холмс. – Ему немного за пятьдесят, у него седеющие волосы, усики и примерно такой же рост. Разузнали еще что-нибудь?

– На нем был плотный серый костюм, короткое желтое пальто и мягкая кепка.

– Что насчет обреза?

– Обрез короче двух футов. Вполне уместился бы в чемодане. Этот человек мог спокойно носить его под пальто.

– И как, по-вашему, все это соотносится с убийством?

– Видите ли, мистер Холмс, – заговорил Макдональд, – когда арестуем этого человека – кстати, описание его я разослал по телеграфу через пять минут после получения, – нам будет проще судить. Но даже сейчас можно говорить о значительных успехах. Мы знаем, что два дня назад американец, назвавшийся Харгрейвом, приехал в Танбридж-Уэллс с велосипедом и чемоданом. В последнем лежал обрез; выходит, он прибыл с обдуманным намерением совершить убийство. Вчера утром он поехал сюда на велосипеде, спрятав обрез под пальто. Насколько нам известно, его никто не видел, но ему незачем было проезжать по деревне, чтобы достигнуть ворот парка, а велосипедистов на дороге много. Очевидно, он сразу же спрятал велосипед в кустах, где его потом нашли, и, возможно, притаился там, наблюдая за домом и поджидая, когда выйдет мистер Дуглас. Обрез – неподходящее оружие для стрельбы в доме. Он хотел пустить его в ход на открытом воздухе, в этом есть несомненные преимущества: промахнуться из обреза невозможно, а звуки стрельбы так привычны в английской охотничьей местности, что никто не обратил бы на выстрел особого внимания.

– Все это совершенно ясно, – кивнул Холмс.

– Но мистер Дуглас не появился. Что оставалось делать этому человеку? Он оставил велосипед и в сумерках подошел к дому. Мост оказался опущенным, вокруг никого не было. Он воспользовался этой возможностью, наверняка приготовясь дать какое-то объяснение, если встретит кого-то. Ему никто не встретился. Он прокрался в первую попавшуюся комнату и спрятался за шторой. Оттуда увидел, что мост подняли, и понял, что уйти можно будет только через ров. Ждал он до четверти двенадцатого, когда мистер Дуглас во время обычного ночного обхода зашел в эту комнату. Застрелил его и удрал намеченным путем. Этот человек понимал, что служащие отеля опишут велосипед и он станет уликой против него, поэтому, бросив свою двухколесную машину, добрался каким-то иным способом до Лондона или до заранее приготовленного укрытия. Что скажете на это, мистер Холмс?

– Так вот, мистер Мак, у вас получается все очень хорошо и очень ясно. Это ваше понимание случившегося. Мое заключается в том, что убийство произошло на полчаса раньше, чем было сказано, что миссис Дуглас и Баркер сговорились что-то скрывать, что они помогли скрыться убийце – или по крайней мере оказались в комнате раньше, чем он скрылся, – и что они подделали след его бегства через окно, а сами, по всей вероятности, дали ему уйти, опустив мост. Таково мое толкование первой половины.

Оба сыщика покачали головами.

– Мистер Холмс, если это правда, мы лишь переходим от одной загадки к другой, – сказал лондонский инспектор.

– И кое в чем более сложной, – добавил Уайт Мейсон. – Эта женщина в жизни не бывала в Америке. Какая связь с американским убийцей заставила ее спасать его?

– Охотно признаю эти сложности, – ответил Холмс. – Я собираюсь провести сегодня ночью собственное небольшое расследование, и, возможно, оно внесет кое-что в общее дело.

– Не помочь ли вам, мистер Холмс?

– Нет, нет! Темнота и зонтик доктора Уотсона – мои запросы просты. И Эймс, верный Эймс, несомненно, пойдет мне на уступки. Все линии рассуждения неизменно приводят меня к одному существенному вопросу: зачем спортсмену укреплять мышцы таким неестественным снарядом, как одна гантель?

Было уже поздно, когда Холмс вернулся из своей одинокой экскурсии. Мы спали в комнате с двумя кроватями, ничего лучшего в маленькой сельской гостинице не могли нам предложить. Я спал, и его появление меня разбудило.

– Ну что, Холмс, – пробормотал я, – выяснили что-нибудь?

Он молча постоял надо мной, держа в руке зажженную свечу. Потом его высокая худощавая фигура склонилась ко мне.

– Послушайте, Уотсон, – зашептал он, – побоялись бы вы спать в одной комнате с сумасшедшим, с человеком, страдающим размягчением мозга, с идиотом, разум которого утратил способность понимать?

– Ничуть, – ответил я в изумлении.

– Вот это хорошо, – сказал Холмс и больше в ту ночь не проронил ни слова.