Текст книги "Летняя любовь. Подарочное издание дачных историй от Аси Лавринович"

– А моя мама скажет: «Ира, я же говорила!» Помнишь, она не хотела меня пускать? – склонилась к другому уху Третьякова.

– В последний раз спрашиваю, чья это была идея? – громко вопрошал директор летнего лагеря.

Мы стояли на пороге его кабинета и молчали как партизаны. Чья идея? Амелии, которая решила отыскать в темном лесу неприкаянную душу? Или Дани, нашедшего в соседнем дачном поселке своего знакомого с приставкой? Или Кузи, желавшего отомстить Марку? Обыграл Василевского в карты (почему-то сейчас я была уверена, что Макс мухлевал) и, отправив соперника в лес, настучал о побеге директору… А ведь в лагере в эти выходные совершенно точно не было начальства. Видимо, директора вызвал кто-то из вожатых, после того как узнал о нашем побеге. Эх, если бы не Кузя…

Мы продолжали упрямо молчать. Тогда рассерженный директор схватил телефон и принялся набирать чей-то номер. Наверное, в ту секунду каждый из нас испугался, что этот звонок предназначается кому-то из родителей.

– Куда вы звоните? – осмелилась поинтересоваться Ирка.

– Многоуважаемой Лидии Андреевне! – пропыхтел мужчина, свободной рукой вытирая с полного лица пот.

– О нет! – Настала и моя очередь расстраиваться. Вспомнился наш разговор перед отъездом, когда Лидия Андреевна сказала, что рассчитывает на мою благоразумность и знает точно: я ее не подведу. А я не то что проворонила побег, я принимала в нем активное участие!

Лидия Андреевна, узнав новость, тут же засобиралась к нам и попросила директора не вводить никаких санкций до ее приезда.

Директрису мы ждали после обеда на лавке у главного корпуса. Солнце припекало, было душно. Но нас, в наказание, оставили без купания. Лидия Андреевна все не приезжала, время медленно текло. Мы, сидя на жаре, лениво перекидывались фразами. Настроения ни у кого не было. По правилам лагеря нам грозило отчисление. Сбежали сразу семь человек, поэтому пощады мы не ждали. Если и уезжать отсюда, то всем вместе. И все заработанные жетоны мне пришлось сразу отдать старшему воспитателю.

– Зато теперь тебе не придется тащиться на олимпиаду, – шепнула я со скамейки Никите, который сидел на нагретом асфальте у моих ног.

Яровой поднял голову и улыбнулся:

– Ох, Верона, ты неподражаема.

Я лишь отмахнулась.

Лидия Андреевна приехала взволнованная, расстроенная, но почему-то очень нарядная (как мы позже решили, для того чтобы произвести впечатление на колобка-директора). К тому времени вокруг нас уже собрался весь наш отряд и еще несколько человек из второго. Слухи о массовом побеге быстро распространились, и никто не хотел пропустить показательную порку.

Лидия Андреевна неслась вдоль сосен по асфальтированной дорожке, и ее каблучки взволнованно стучали. Я неуверенно поднялась к ней навстречу, чтобы попытаться объяснить произошедшее. Но не успела и слова сказать, как Лидия Андреевна, вместо ругательств, заключила меня в крепкие объятия.

– Ах, Вера! Дорогая моя девочка! Надеюсь, ты не пострадала?

– Нет, что вы… – обескураженно начала я. – Со мной все хорошо. С нами со всеми все отлично, мы просто гуляли по лесу…

– Одни? Ночью? Боже мой, Азарова! Это ведь опасно! – Лидия Андреевна перестала меня обнимать и с таким страхом осмотрела меня, будто в лесу нас уже успели исцарапать волки.

Директор, видя бурную реакцию женщины, наоборот, поутих. Сбавил свой воинственный настрой. А Лидия Андреевна, повернувшись к нему, возмущенно начала:

– Это что у вас здесь за охрана такая, что половина отряда может спокойно сбежать?

– Сам не знаю, где они находят лазейку… – от такого напора обескураженно начал мужчина. – Нет, в нашем лагере уже были прецеденты, но чтобы сразу семь человек…

– У вас здесь небезопасно, коллега! Почему в автобусе не было сопровождающих?

– Откуда вам это известно? – побагровел директор.

– Есть у меня свои источники, – строго произнесла Лидия Андреевна. – И это не вы выгоните моих детей, а я их у вас заберу! И жалобу куда следует напишу.

С каждым ее новым словом директор лагеря багровел все больше. Мы тоже слушали Лидию Андреевну разинув рты.

– Погодите, погодите! Можно ведь все уладить? – залебезил директор. – Прокол вышел, признаю… Может, продолжим беседу в моем кабинете? А вы… – мужчина одарил нашу компанию тяжелым усталым взглядом. – А вы пока свободны. Завтра можете снова купаться.

– Здорово! – восхитился таким исходом событий Даня. Я тоже выдохнула с облегчением, ведь уже была готова пойти собирать сумку.

Перед тем как уйти, Лидия Андреевна снова обняла меня.

– Ничего не бойтесь. Вы – мои дети. Я вас в обиду не дам.

Расчувствовавшись, я обняла женщину в ответ. Когда Лидия Андреевна, снова звонко стуча каблучками, направилась вслед за директором лагеря, зеваки из нашего отряда тоже разошлись. Все были довольны тем, как разрешилась ситуация. Только Даня ворчал, что Кузя просек наш розыгрыш.

– Надеюсь, хотя бы ночью, когда смотрел трансляцию, перетрухнул. Стукач! – ворчал Третьяков.

После полдника мы с Иркой вдвоем брели к своему корпусу. Сказывалась бессонная ночь: то я, то Третьякова по очереди зевали. Если честно, я не представляла, как доживу до отбоя. Диана утащила брыкавшуюся Амелию на мастер-класс по танцам, и мы с Иркой по пути к палате придумывали забавные прозвища для пляшущей Циглер. Не только ей обзывать нас курицами.

– Перед родительским днем будет концерт, а после костер… – снова зевая, сообщила Ирка. – Нам нужно подготовить номер.

– Амелия же теперь умеет танцевать, пусть они с Дианкой что-нибудь поставят, – ответила я.

Мы с Третьяковой прыснули от смеха.

– Нет, серьезно, Вера… А жетоны?

– К черту эти жетоны, – вяло ответила я.

В дверях нашей палаты мы сразу увидели записку. В предчувствии новой беды меня замутило.

– Что это такое? – Ирка выхватила сложенный вчетверо лист бумаги. Послание было написано от руки: «Перед тем как все произойдет, ты должна узнать правду. Приходи к недострою после костра».

Мы с Иркой впились взглядами в записку, изучая каждую букву, выведенную синей пастой…

– Тебе знаком этот почерк? – спросила Третьякова.

– Не-а.

– Вот Оксанка стерва! Все никак не угомонится. Видимо, разозлила ее ваша с Марком ночная вылазка из лагеря.

– Наша с Марком? – рассердилась я. – Тебе лучше всех известно, при каких обстоятельствах мы все вместе вернулись в лагерь.

– Мне-то известно, а вот ей…

Мы с Ирой зашли в палату. Обе молчали.

– Нужно показать записку Амелии, – наконец сказала Ирка. – Она придумает, как из этой гадины всю дурь выбить. Пусть Циглер к недострою вместо тебя идет, а?

– Ничего такого не будет, – поморщилась я, пряча записку в рюкзак.

– То есть как? – ахнула Ирка.

– Я туда просто не пойду. Никто не пойдет. Пусть Соболь там дожидается меня хоть до самого рассвета.

– Ну Вера! – закапризничала Ирка. Ей хотелось хлеба и зрелищ. – Ты не можешь ее до конца жизни игнорировать!

– А я и не буду ее игнорировать… Вот приедут ее родители, и я им заявлением пригрожу. Покажу записки, предоставлю свидетелей… Ты ведь меня поддержишь? Достала эта дура портить мне жизнь и отдых…

Ирка только удрученно вздохнула.

Но как бы я ни храбрилась, тревожное предчувствие не проходило. Перед отбоем мы всем ночным составом собрались на трибуне футбольного поля. После вылазки в лес я была вялой и отвечала невпопад. От гнетущих мыслей отвлек лишь вибрирующий телефон. Тогда я отошла от друзей и с удивлением обнаружила на экране высветившееся слово «Папа».

– Да? Алло? У тебя что-то случилось? – почему-то еще больше перепугалась я. – Ты не в Италии?

– В Италии, – ответил отец. – Вера, как ты?

Как я? На ум пришли ночной побег, заброшенный лагерь, возможное отчисление, разборки с Соболь, странная записка в двери…

– Долго рассказывать, – ответила я. – Роуминг. Но у меня все хорошо. Жива и здорова. А с чего это ты вдруг позвонил?

– Ну как… – отец на том конце провода явно растерялся. – Соскучился же.

– Ммм, – промычала я.

Сама не могла понять, соскучилась ли по нему я. Да, наверное, папы мне не хватало. Но мы так редко виделись до этого, что во время отдыха в лагере я практически о нем не вспоминала.

– Вер, мне, возможно, придется задержаться здесь.

– Надолго?

– До конца лета.

– Ого!

Но меня грела мысль о друзьях. Теперь, когда мы с Никитой выяснили отношения и помирились, вернувшись в город, я не буду чувствовать себя такой одинокой.

– Вер, но если ты против…

– Нет, нет! Что ты! Работай, – отозвалась я. – Поживу одна.

– Тетя Соня за тобой присмотрит.

– Конечно!

Отец первым положил трубку. Я, в растерянности от нежданного звонка, подошла к ребятам, которые обсуждали предстоящий концерт и родительский день. Смеясь, Амелия и Данька, под руководством хореографа Дианы, в свете ярких прожекторов разучивали на футбольном поле вальс.

Глава девятнадцатая

На следующее утро после завтрака в палату ворвалась рассерженная Ирка и выпалила:

– Вер, можно тебя на секунду?

Диана с горячей плойкой в руках колдовала над прической Амелии. Без привычного жуткого макияжа Циглер действительно выглядела совсем по-другому. Я предвкушала, как обалдеет Даня, когда увидит партнершу по вальсу…

– Все в порядке? – спросила Амелия, оглядывая возбужденную Ирку.

– Пока что да! – ответила Третьякова. При этом не сводила с меня выразительного взгляда. – Но с Верой о-очень надо поговорить…

– Иду, иду, – проворчала я, поднимаясь с кровати.

Сердце неприятно екнуло.

– Что такое? – спросила я у Третьяковой, когда мы вышли в коридор.

– Я сегодня все-таки решила проследить за Оксаной… – начала Ирка.

– Господи, Ира, ну зачем? – перебила я.

– Погоди! – поморщилась подруга. – Ты в курсе, что она с весны не одну тебя изводит?

– Это как? – не поняла я.

– А вот так! Я встретила их в лесу с Люсей. Оксана наезжала на Антоненко, а та в три ручья рыдала.

– А почему ты решила, что Оксана ее с весны изводит? – по-прежнему не врубалась я.

– Я дождалась, пока Соболиха уйдет, а потом перегородила путь Люсьене. Так вот, она получила от Оксаны такую же записку. Она сама мне об этом рассказала. Текст в ней – один в один!

– Но что она хочет от нас обеих?

Я понятия не имела, что связывает меня и Люсю Антоненко… Теперь мне чудился всемирный заговор. Возможно, Соболь собралась в этот лагерь не из-за Марка, а из-за неприязни ко мне и Люсе?

– От тебя – Василевского! А от Люси – четверку по русскому языку за год.

– Но каким образом Люся может повлиять на оценки других учеников?

– Откуда я знаю, Азарова? – кипятилась Ирка. – Как я поняла, Соболь чем-то шантажировала Люську… Пронюхала о ней что-то такое, о чем никто не знает. Сегодня вечером она будет ждать у недостроя вас обеих. Возможно, поставит новые условия…

– Да пошла она! – рассердилась я. – Сама не пойду и Люсе не советую. Ты вообще сказала Антоненко, чтоб она не смела туда соваться?

– Да какое там! – поморщилась Ирка. – Эта дурында Люсьена так убивалась, что ей страшно. Я ее рассказ-то разобрать еле смогла…

До концерта я ходила как в воду опущенная. Недалеко от танцплощадки устанавливали сцену и готовили дрова для большого костра. Амелия, Даня и Диана, хохоча, репетировали танец. Ирка куда-то умотала с вожатым, а Никита играл в футбол – наш отряд дошел до полуфинала. Впервые за долгое время я ни за что не была ответственна и слонялась без дела. Предчувствие чего-то нехорошего не покидало.

Мне удалось выловить Антоненко у столовой, она понуро прогуливалась в своей яркой красной панаме.

– Люся! – зашипела я. – Иди сюда!

Люсьена, оглядываясь по сторонам, подошла ко мне.

– Что такое?

– Я знаю, что Оксана тебя сегодня тоже позвала к недостроенному корпусу.

Губы Люси тут же странно задрожали.

– Ой, Вер… – испуганно начала Антоненко.

– Почему она тебя шантажирует? – спросила я.

– Не могу сказать! – выдохнула Люся. – Пойми, Вер, это мой секрет… За молчание я ей четверку по русскому языку обещала. У меня связи есть. Только в итоге договориться с русичкой не получилось. Теперь Оксана мне прохода не дает и хочет всем тайну рассказать…

– Хорошо. Тайна так тайна. Когда начались угрозы?

– С мая, когда она контрольную на трояк написала… Ей вроде родители обещали что-то дорогое подарить, если она год без троек закончит. Ой, Вер, а ведь тогда ты в рекреации сидела, это тебя Оксана напугала, да? Это она?

– Да.

– Вер, что теперь делать? – Голос Люси снова задрожал от слез. – Ты пойдешь? Мне очень страшно.

– Нет, не пойду, – ответила я. – Я тебя чего искала-то… Ты тоже никуда не ходи, поняла?

Антоненко стушевалась.

– Оксана меня сегодня у корпуса подкараулила, сказала, что, если не явлюсь, будет еще хуже.

– Но что она от нас хочет?

– Не знаю, – плаксиво продолжила Люся. – Ей нравится изводить людей… Помнишь историю с Наташей Сухопаровой? Вся гимназия гудела… Страшно!

Я схватила Люсю за руки и, глядя в глаза, произнесла:

– Люся, обещай, что никуда не пойдешь. Это не шутки. Ты права, про Наташу Сухопарову все помнят. И этот вопрос с Соболь нужно уже решать со взрослыми. Оксана может быть не в себе и перейти все рамки. Обещаешь, что не пойдешь?

Люся только неопределенно мотнула головой. На танцплощадке уже гремела музыка, ведущий созывал всех в микрофон. С тяжелым чувством я отправилась смотреть выступление Дани и Амелии…

После концерта все собрались у большого костра. Я смотрела на огонь и думала о Люсе. Какую тайну она скрывает ото всех? Время от времени всматривалась в сумрак, пытаясь разглядеть напуганную Антоненко, завернутую в плед Соболь. Пока обе оставались на месте. Ребята вокруг смеялись и что-то возбужденно обсуждали. Амелия и Даня после своего вальса сорвали аплодисменты и получили в качестве поощрения целых шесть жетонов. Половину отдали Диане. За постановку. Мне хотелось веселиться вместе со всеми, но настроения не было. Никита подсел ко мне неслышно.

– Верона, тебя отлупить мало, – сердито сказал Яровой.

– Что такое? – вяло откликнулась я, продолжая косо поглядывать на Люсю. Антоненко напряженно вглядывалась в пламя, будто могла в нем найти ответы на все свои вопросы… Мне казалось, она на взводе. Еще немного, и нервы ее не выдержат. Тогда, запуганная Оксаной, она отправится к злополучному недостроенному корпусу…

– Ира мне все рассказала про угрозы. Вы с головой не дружите, скрывать такое?

– Ерунда, я уже знаю, как все уладить, – отозвалась я.

– И как же? – заинтересованно поднял брови Никита. Языки пламени отражались в его темно-серых глазах.

– Я расскажу обо всем родителям… Своим, Люсиным, Оксанкиным. Надо будет, и Лидии Андреевне расскажу. Нужно только дожить до родительского дня.

– Пообещай, что никуда не пойдешь, – серьезным голосом сказал Никита.

– Обещаю!

– Мы сегодня выиграли и вышли в финал, – продолжил Никита, провожая взглядом прошедшего мимо нас Кузю, с которым они были в одной команде. – Нас на футбольном поле тренер ждет. Ты пока никуда не ходи, дождись меня, хорошо? Я быстро!

– Да хорошо, хорошо! – рассмеялась я.

Никита склонился ко мне и поцеловал в висок.

Когда Яровой ушел, я снова поискала глазами Люсю, но Антоненко у костра уже не было. Я быстро посмотрела на то место, где сидела Соболь. Пусто.

– Проклятие! – выругалась я вслух. – Ведь сказала же, никуда не ходить!

Я огляделась в поисках ребят, но все, как назло, будто испарились. А я не могла думать ни о ком другом, кроме как об этой дурынде Антоненко. Ну куда ей тягаться с главной стервой нашей гимназии? Все помнят, как она извела бедную Наташу… У костра было невыносимо жарко.

Не выдержав, я все-таки поднялась на ноги. Может, Люся и вовсе ушла в палату, а я тут сама на себя страх нагоняю? Посмотрю одним глазком издалека, что там происходит, и вернусь к костру.

Чем ближе я подходила к недостроенному корпусу, тем громче колотилось в груди сердце. Все-таки Соболь не дура, удачно выбрала место и время для «свидания», без камер. И теперь, когда все были или у костра, или на футбольном поле, эта часть лагеря оказалась совсем пустой.

У корпуса никого не было. Я уже вздохнула с облегчением и хотела уйти, как услышала откуда-то сверху всхлип. Подняла голову и увидела Люсю.

– Что ты там делаешь? – охрипшим от волнения голосом спросила я. – Слезай!

– Не могу. Страшно!

Чертыхнувшись, я полезла наверх. Ненавижу это вечно гнетущее чувство в душе, будто я ответственна за всё и всех. Цепляясь за железные перекладины, я быстро очутилась на крыше.

Антоненко, свесив ноги, смотрела на землю.

– Люся! – выдохнула я. – Попросила же тебя не ходить!

Я огляделась. На крыше, кроме мешков со стройматериалами, ничего не было. И коварная Соболь нигде не пряталась. Отсюда открывался отличный вид на подсвеченную танцплощадку и костер. Жаль, солнце уже давно спряталось. Зато на темном небе зажглись непривычно яркие звезды.

Я подошла ближе и села рядом с Люсей. Антоненко даже не пошевелилась. Лицо ее было отрешенным и заплаканным.

– Ну зачем ты пришла к ней? – снова начала я. Терпеть не могу в себе этот нравоучительный тон, но чаще всего ничего не могу с ним поделать. – Я ведь за тебя испугалась.

– Серьезно? – Люся обернулась. Ее глаза и нос от слез распухли. – Кто я тебе, чтобы за меня пугаться?

– Никто, – пожала я плечами. – Но чисто по-человечески… Кстати, Люся, к тебе приедет кто-нибудь в родительский день?

– А к тебе? – не ответив, спросила Люся.

Я покачала головой.

– У меня сложные отношения с родителями.

– Серьезно?

– Ну да.

– Меня моя мама тоже совсем не любит, – вздохнула Люся. – И, кажется, даже стыдится. Всю свою жизнь я недостаточно для нее хороша. Я родилась с сильным косоглазием, долго исправляли… Мне кажется, она еще с тех пор меня стесняется.

– А как же твои вокальные конкурсы? – припомнила я. – Ты ведь говорила, что делаешь успехи, побеждаешь в конкурсах… Неужели мама тобой не гордится?

– Для нее это глупость, блажь… Вот если бы я классно секла в алгебре, свободно говорила по-английски, писала сносные диктанты по русскому… Это да. А вокал – ну как я заработаю себе этим на жизнь? Буду петь песенки в караоке до старости, развлекая пьяных посетителей? Если что, это мамины слова. Ни разу я не встретила от нее поддержки.

– Это грустно, – только и сказала я. – Честно, не понимаю, как такое возможно. Когда у меня будут свои дети, ни за что не буду повторять ошибки своих родителей…

Мы с Люсей некоторое время молчали, глядя на раскинувшийся над нашими головами звездный шатер.

– Еще как грустно, – наконец, нарушив тишину, согласилась Люся. – Вера, у меня ведь по всем предметам тройки… Ну не дается мне учеба. Я честно стараюсь! А мама этого не понимает. Ей тяжело жить с неидеальной дочерью, которая не соответствует придуманным матерью стандартам. Еще тяжелее, когда этим стандартам соответствует кто-то другой.

Я зачем-то перевела взгляд со звезд на землю, и голова закружилась. Будто в бездну заглянула…

– Наверное, Оксана не придет, – сказала я, поднимаясь на ноги. Сидеть на краю крыши было неприятно. – Соболь в очередной раз решила нас просто попугать. Ничего, скоро ей все аукнется…

Люся тоже встала, как и я, глянула вниз и вдруг спросила:

– Если отсюда упасть, можно разбиться?

Я насторожилась.

– Разбиться? Не знаю… Но руки-ноги точно переломать можно. И на всю жизнь калекой остаться.

– Отлично. – Какая-то отстраненная улыбка на лице Люси показалась мне жуткой. – Это то, что надо. Хочу посмотреть, как ее до конца дней своих совесть будет мучить. И тебя тоже.

– Эм-м, – я непроизвольно сделала пару шагов назад. – Люся, с тобой все в порядке?

– Вера, тебе когда-нибудь хотелось попрощаться со своей идеальностью?

– Какой еще идеальностью? – с раздражением спросила я. Эта крыша и странное поведение Люси нервировали.

– Ты хорошо учишься, состоишь в ученическом совете… Парни красивые за тобой бегают…

– Бегают? Скажешь тоже, – нервно отозвалась я.

Люся вдруг снова громко зарыдала, чем совсем сбила меня с толку. Кажется, у нее настоящий нервный срыв. Что делают в таких случаях? Я еще больше запаниковала.

– Да что с тобой? Все, Люся, перестань! Ты меня пугаешь. Давай спустимся? Вернемся к остальным…

Я взяла Антоненко за руку, но Люся сердито выдернула ее и обернулась ко мне.

– Прости, Вера, прости, – глотала слезы девчонка. – Я в отчаянии. Я не знаю, что делать… Раньше мне казалось: если с тобой что-нибудь случится, мне станет легче. Если ты уйдешь из нашей жизни, все по-другому будет… Я просто хотела, чтоб ты знала, как ты мне все портишь… Понимаешь?

Я только ошарашенно мотала головой.

– Нет, Люся, не понимаю!

– Я все время думала, что тебя ненавижу. А теперь понимаю, что ненавижу только ее! Она ведь тебя постоянно в пример ставит! Только о тебе говорит… Но я не могу, Вера, не могу! Мне тяжело все это слушать и себя ничтожеством ощущать, понимаешь? Почему она настолько слепа? Она ведь даже ко мне не подошла при всех… В тот раз. Она к тебе подошла! Она за тебя испугалась! Лучше бы меня не было, да, Вера? Вот тогда бы ей хорошо жилось. Никто бы ее в гимназии не позорил!

С этими словами Антоненко снова посмотрела вниз, и внутри у меня все похолодело.

– Люся, – дрогнувшим голосом позвала я. – Что ты собираешься делать? Не смей!

– Но я не доставлю ей такой радости… Не исчезну. Не дож-ж-дется, – подбородок Люси снова задрожал. – Пусть знает, из-за чего это все… Вернее, из-за кого. И ты знай!

Я, не помня себя, рванула вперед и снова схватила рыдающую Антоненко за рукав.

– Люся! – завопила я, потянув ее на себя. – Идиотка! Иди сюда!

Но Антоненко, рыдая в голос, рвалась к краю, с силой отпихивая меня.

– Мне никогда не стать тобой, Вера. Я не смогу, Вера, понимаешь?!

Борясь друг с другом, мы очутились у самого края. Я сама не поняла, в какой момент соскользнула моя нога. Взвизгнув, в последнюю секунду успела я ухватить Антоненко за руки. Так и повисла над черной страшной бездной. От страха силы тут же покинули меня.

– Люся! – снова закричала я. – Помоги!

Антоненко, будто очнувшись и сообразив, насколько все далеко зашло, принялась вытягивать меня обратно на крышу.

– Я не хотела, Вера! Не х-хотела! – Она так сильно дрожала, что, казалось, сейчас и сама рухнет в припадке. – Это я должна падать, Вера! Я-а-а!

– Лю-ся… – хрипела я, чувствуя, как ее хватка все ослабевает.

Люся рыдала навзрыд, пытаясь вытянуть меня на крышу. В какой-то момент Антоненко, вконец выбившись из сил, словно обмякла и выпустила мои руки.

Полет в «бездну» занял считаные секунды. Адская боль пронзила все тело. Перед тем как потерять сознание, я слышала все то же монотонное рыдание Люси и крик Никиты. Звезды замельтешили, закружили надо мной. А потом вдруг раскрошились и золотой пыльцой посыпались с неба.

* * *

О том, что Антоненко – дочь Лидии Андреевны, никто из школьников, кроме Оксаны Соболь, не знал. Директриса уже давно была в разводе, и Люся носила фамилию отца. Как оказалось, из-за плохих отношений с матерью Люсьена еще в седьмом классе затаила на меня злобу. Маниакально следила за мной в социальных сетях и была в курсе практически всех событий, которые происходили в моей жизни.

О разводе моих родителей Люся узнала от матери. Расстроенная Лидия Андреевна, после того как я две недели не ходила школу, за ужином рассказала дочери о моей ситуации. И, конечно, именно Люся поделилась этой информацией с Соболь.

Оксана и Люсьена спелись в мае, когда Антоненко заметила, что Соболиха периодически сверлит меня взглядом на переменах каждый раз, когда я общаюсь с Марком. Тогда у Люси и созрел в голове план, как можно мне отомстить, да еще и отвадить от образовательного лагеря. Люся уговорила Лидию Андреевну включить ее в список и горела желанием в лагере отличиться. Правда, боялась, что я снова, сама того не ведая, перетяну одеяло на себя… Что ж, запугать меня не удалось, и в летнюю школу я поехала. А Люся действительно «отличилась».

По плану Антоненко, темные дела она должна была провернуть так, чтобы подозрения падали только на Соболь. Оксане Люся пообещала, что поможет отвадить меня и от Марка, и от лагеря, где рыжая красавица, убрав соперницу, включит все свое обаяние. Для пущей убедительности Антоненко еще и четверку по русскому за год пообещала, рассказав Соболь о маме-директрисе и о своих «связях».

Вдвоем они принялись разрабатывать план, как насолить мне. Люсьена больше выступала в роли кукловода, а Оксана устраивала пакости в виде записок и звонков. Даже в лагере уговорила Кузю подкинуть пауков в нашу палату. «Сделай это просто так, по приколу. Чтоб они поверещали».

Пока Оксана увлеклась слежкой и запугиванием, Люся все больше занималась самокопанием. Она давно хотела устроить что-то шокирующее, чтобы наконец обратить на себя внимание матери. Но не решалась. Сцена у главного корпуса, когда Лидия Андреевна бросилась ко мне с объятиями, стала для Люсьены последней каплей. Уж больно долго Антоненко находилась в гнетущем состоянии наедине со своими черными печальными мыслями. Да еще и Оксана к ней постоянно цеплялась, напоминая о сорвавшейся четверке. Теперь Соболь, в обмен на молчание о Люсиных злодеяниях и родстве, шантажировала Люсьену, требуя повлиять на оценку по русскому языку уже в аттестате.

Люся, поняв, что терять нечего и тайное рано или поздно все равно станет явным, все-таки решила исполнить задуманное. Охваченная отчаянием, страхом и безумием, Антоненко захотела и мне рассказать о своем страшном секрете, чтобы меня тоже потом помучила совесть. Будто во всем, что с ней происходило, и в самом деле была моя вина…

Об этом я узнала от ребят, уже будучи в районной больнице недалеко от нашего лагеря. В нее меня доставили с сотрясением мозга и закрытым переломом голеностопного сустава. По словам врачей, я родилась в рубашке. Последствия от падения с такой высоты могли оказаться куда более плачевными…

После случившегося в лагере началась проверка. По словам Никиты, Люся собиралась все-таки осуществить свой план и сигануть с крыши вслед за мной, но Яровой успел ее остановить. Пока шло разбирательство, ко мне в палату с расспросами приходили незнакомые взрослые люди, прибегал вновь лебезящий директор, в страхе, что мои родители подадут на него в суд. Он даже организовал мне отдельную палату с телевизором и большим окном… А еще приходила Лидия Андреевна, и впервые в жизни мне было неприятно ее видеть. В том, что со мной случилось, я в первую очередь винила ее. Директриса горько плакала, извинялась, говорила, что увозит Люсю с собой в город, чтобы показать врачам… Я молчала. Лидия Андреевна, поняв, что я не горю желанием с ней общаться, быстро ушла.

А вот ребят почему-то пустили ко мне не сразу. Они приехали спустя несколько дней. Однажды утром, открыв глаза, я увидела их взволнованные лица. Они столпились у моей кровати и ждали, когда я проснусь. От зеркала на стене в глаза бил солнечный зайчик, и я, щурясь, не сразу смогла всех разглядеть. На тумбе у изголовья кровати появились фрукты и ваза с полевыми цветами. Неожиданно было здесь увидеть и Марка. Но после того как я узнала, что к истории с Оксаной и Люсей Василевский не имеет никакого отношения, все-таки рада была его видеть. Как выяснилось, в тот вечер после дискотеки Марк поговорил с Оксаной о ее симпатии. Жестко сказал, что между ними не может быть отношений. Соболь ему никогда не нравилась. Кроме того, Василевский делил палату с Кузей, и ему надоели вечные цепляния и страдания одноклассника от ревности.

– Вы так смотрите на меня, будто я уже помирать собралась, – ворчливо проговорила я.

Ребята переглянулись и с облегчением рассмеялись.

– Когда тебя выпишут? – спросила Амелия.

– Не знаю, – честно сказала я. – Но с лонгетой точно до конца лета придется ходить…

– Эти дуры испортили тебе каникулы! – кипятилась Ирка.

– В букете есть луговые колокольчики, – сказал Никита.

От его родной улыбки тут же потеплело на душе. Яровой помнит о моих любимых цветах…

В палате было солнечно и шумно, и внезапно я почувствовала себя десятилетним ребенком. Вспомнила, как валялась зимой с ангиной и ко мне в гости приходили друзья. Мы целый день смотрели мультфильмы и болтали… Сейчас даже не верилось, что в последние пару лет у меня была только Ира. Теперь нас много. Ребята, перебивая друг друга, рассказывали о том, что сейчас происходит в лагере.

– Ирка окончательно и бесповоротно бросила своего Вадика, – сказал довольным голосом Даня.

Мы с Третьяковым многозначительно переглянулись. Можно было выдохнуть с облегчением. Никто больше не будет обижать нашу Ирку. Я была уверена, что Боря более порядочный, чем противный смазливый Вадик. Даня, будто прочитав мои мысли, добавил:

– А с этим Борисом я по-мужски поговорил. Сказал, что в случае чего будет иметь дело со мной.

Ира только закатила глаза:

– Ты уж больно-то в мою личную жизнь не лезь!

Мы все улыбались. Тогда рассерженная Третьякова решила перевести тему:

– А Кузя бросил Оксану!

– Серьезно? – ахнула я. Эта новость меня потрясла. – Неужели у него появилось чувство собственного достоинства?

– Ага, причем сделал это при всех, прикинь? После того как стала известна эта некрасивая история с Люсей, Макс обозвал Соболь самыми нелицеприятными словами, – тараторила Руднева, боясь что-то упустить.

– У Оксанки вообще черная полоса началась, – добавила Ирка. – Мы эту историю так просто не оставили. Соболихе после дискотеки кое-кто хорошенько накостылял за тебя!

– Кое-кто? – спросила я, посмотрев с подозрением на Третьякову. Зная ее воинственный настрой…

– Но я ни при чем! – подняв руки, быстро сказала Третьякова.

Тогда я перевела взгляд на Амелию. Сколько раз она обещала «начистить физиономию» Соболь.

– Не смотри на меня так! – засмеялась Амелия. – Я тоже ее пальцем не тронула. К сожалению.

– Да это все Дианка, – сказал Никита, кивнув в сторону смущенной Рудневой.

– Диана? Ты? – поразилась я.

– Ну да! – Руднева покраснела.

– Там такие кошачьи бои были! – восхищенно добавил Даня. – Еле их растащили. Соболь за все хорошее досталось.

– Еще и за Наташу Сухопарову! – добавила Ирка. – Да и к Рудневой она теперь лезть точно не будет.

– Пусть только попробует! – сурово сказала Амелия.

– Да уж, вы там не скучаете, – со смехом покачала я головой.

Амелия обняла Диану за плечи.

– Но это еще не все Дианкины победы, – довольным голосом проговорила Циглер, будто она была заслуженным тренером, а Руднева – ее подопечной, будущей олимпийской чемпионкой. – Помнишь, Вер, я ей давала совет поговорить с родителями? Они ведь приехали на родительский день. Диана меня послушалась.

– Да, кажется, лед тронулся, – призналась Руднева. – По крайней мере, тот день был одним из самых счастливых и спокойных за последнее время.

Марк сказал, что, вернувшись домой, тоже решится на важный разговор. Я же вспомнила свои чувства, которые испытывала накануне. Тогда загадала, чтобы этот родительский день никогда для меня не наступил. Чуть не накаркала…