Текст книги "Сказка из Ленинградской коммуналки"

Глава 8.
Поребрики и кварталы

Приведения – это ни то чтобы люди, а скорее их заблудшие души, которые потерялись между двумя мирами. Эта самая душа как такового возраста не имеет, поэтому может принимать любое обличие своего хозяина. Будь то образ подростка-максималиста или же мудрого старейшины. В этом вопросе всё зависит от личного восприятия владельца. Быть честной, о призраках я знаю чрезвычайно мало, а с системой распределения душ в ином мире знакома поверхностно. Да и по правде говоря, этот вопрос мало кого волнует, пока ты с ним сам не столкнёшься. Поэтому довольствуемся той информацией, которую имеем, и принимаем призраков как данность.

Я вам, людишки, искренне завидую, что вы не видите этих иной раз противных существ. Ладно если человек был образованный – с ним и поговорить о чём есть, и узнать можно много нового. А ежели он скупердяй не располагающей к себе наружности? Вот бывает, идёшь по набережной Мойки, встретится тебе это чучело-мяучело, почувствует, что от тебя запахом магии сквозит, и пристанет как банный лист: «Ой, помоги мне, пойди отомсти Колику из пятого подъезда за то, что это он мне палёную водяру принёс». Что ж ты пил-то её тогда, раз самый умный здесь нашёлся? В детстве же читали сказки, не пейте ни понять откуда – парнокопытными станете. А эти всё головой своей пустой не думают при жизни, а потом козлятами неприкаянными бегают. И главное, не отобьёшься же от этих неугомонных. Начнёшь кулаками махаться – тут же в дурку увезут. Единственный способ – это словесно пригрозить, потому что сам с собой разговаривающий человек, бродящий по улицам культурной столицы, выглядит более обыденно, чем курьер с жёлтым рюкзачком. Сейчас, во время моей прогулки по набережной, мне не встретился ни один призрак, а только чёрный кот. Не верю я в приметы и вам не советую, потому что несчастий мне это милое создание не принесёт, ведь сегодня все мои проблемы исходили лишь от приведений.

Быть честной, всё-таки самый противный призрак Петербурга жил далеко ни в подворотне, ни под мостом и даже не в Парнасе. Слушайте внимательно и запоминайте его адрес, советую не появляться там даже при острой необходимости или туристической заинтересованности: набережная реки Мойки, 94. Вход с улицы Декабристов, но лучше даже не смейте проходить туда – себе дороже.

Мне, как ответственному сотруднику полиции, пришлось всё-таки нарушить собственные принципы и наставления. Я быстро, в меру своих сил, поднималась по белоснежной центральной лестнице. Вокруг была непрекращающаяся суета: судмедэксперты бегали с прозрачными пакетами в руках и фотоаппаратами в поисках улик, полицейские в штатной форме опрашивали свидетельниц – бабушек, которые сутками охраняют музей, а местные участковые с интересом смотрели на происходящее и грели уши. Если честно, то за последние дни я была в музеях больше, чем за прошедшие лет сто. И, поверьте, эта тенденция меня не радует от слова совсем.

– Туда сказали никого не пускать, – преградил мне дорогу в просторную гостиную один из пареньков, сновавших туда-сюда без толку.

– Младший лейтенант, мальчик молодой, – пропела я, отодвигая полицейского в сторону от входа в помещение. – Уж извини, не хочу я танцевать с тобой.

– Но это по приказу, – начал говорить младший лейтенант, но был прерван капитаном Державиным, который тут же подбежал ко мне.

– Ой, Дашка, привет, – весело заулыбался Толян и легонько приобнял меня за плечи. – Сколько лет, сколько зим! Ты какими судьбами?

– Да вот, Толь, понимаешь ли, сообщили, что у вас тут мистические цифры нарисованы, – ответила я, на что Державин взял меня за локоть и, проведя вглубь шикарной гостиной, указал на стену с покрытием из бежевого шёлка. Поверх неё виднелась алая римская четвёрка. – Это кровь? Чья?

– Проверяем всё. Трупов не обнаружено, свидетелей нет. Камеры снаружи записывали, но, судя по ним, никто в здание ночью не заходил, – пожал плечами Толя, перебирая в руках стопку документов.

– А что украли-то? – спросила я, окинув взглядом помещение. По моему субъективному мнению, всё стояло на своих местах, только вот одна из витрин пустовала.

– Драгоценности: изумрудные серьги, корсажное украшение, тиара из горного хрусталя и алмазов да несколько колец, – прочитал Державин строки из заявления. – Они как под землю провалились.

– В Русском и на Литейном всё так же глухо было. А там что? – спросила я, показав рукой в сторону белой двери с золотой окантовкой.

– Спальня. Там ничего интересного нет, мы уже проверили, – отмахнулся Державин и, достав из кармана арбузную жвачку, протянул мне. – Будешь?

– Нет, спасибо. Я пойду всё-таки спальню осмотрю сама, – сказала я и, получив от Толи утвердительный кивок, направилась в сторону комнаты. У Державина и без меня здесь рук хватает, а там я сейчас буду куда нужнее.

За белоснежной дверью скрывалась парадная спальня княгини, которая была оформлена в лазурном оттенке в стиле эклектика. Наличие здесь большого количества текстиля, модного в начале XIX века, мне никогда не нравилось. Ткань присутствует фактически везде: в обивке стен, мебели, на окнах, балдахине и покрывале кровати, абажуре торшера – и всё это изобилие текстильных материалов выполнено в угнетающем синем цвете. Единственное, что выделялось из этого царства лазури, – подлинный угловой камин из оникса в стиле «Луи Филипп».

– Понаставили тут всякого, – проворчала я, перешагивая через верёвочное ограждение, сделанное для того, чтобы толпы туристов не мешали существовать одному противному призраку.

– Моя милая Дашута, – раздался голос, обладатель которого тут же материализовался передо мной. Обличие у него было обыденное: белая накрахмаленная рубашка, чёрный жилет и брюки, начищенные ботинки, уложенные волосы. Он всегда был одет как с иголочки, пахло от него цедрой и восточными специями. Этот запах всегда сводил поклонниц с ума, заставлял падать ему в ноги. Феликса Юсупова любили всегда и все. Хотя бы за его наружность и виртуозное умение запудрить голову.

– Феликс, – проговорила я, и Юсупов, быстро преодолев расстояние между нами, аккуратно взял моё лицо руками. Холодные. Как и всегда.

– Дашута, ты не можешь себе вообразить, что я пережил! – воскликнул Феликс, одарив меня своим взволнованным взглядом не то чтобы голубых, а даже больше сероватых очей. – Я стоял около лестницы, старался найти вдохновение для моей новой картины, как вдруг увидел, что наверх поднимается некий мужчина. Он был ростом около двух метров, с огромной бородой, разрисованными руками – он держал в них оружие!

– Феликс, – вновь сказала я, но Юсупов, кажется, вообще не услышал этого и продолжил тараторить.

– Я не ожидал, что мужчина меня заметит, ведь видят меня только существа высшего сорта. Но этот чурбан погнался за мной. Я забежал в Мавританский зал, потому что накануне вечером я перенёс несколько своих револьверов именно туда. Быстро взяв оружие, я направился по следам преступника. Я прошёл в соседнюю гостиную, но этот нарушитель уже написал на стене зловещий знак и вытащил все украшения из этого стеклянного ящика. Я выстрелил ему в правое плечо, он, корчась от мучительной боли, щёлкнул пальцами и переместился в неизведанном направлении.

– Феликс, заткнись, – прикрикнула на парня я и, скинув его руки, сделала несколько шагов назад. – Зачем ты это устроил?

– Я устроил? Это я вообще-то пострадал, как и драгоценные украшения, и мой прекрасный дворец, – возмутился Феликс и воинственно сложил руки на груди.

– С тобой невозможно, Юсупов, – усмехнулась я и, развернувшись на носках, направилась в сторону камина.

– Дашута, ты куда пошла? – удивлённо спросил Феликс и быстро последовал за мной. Я внимательно оглядела вещи, стоящие на полке камина: оловянные подсвечники, фарфоровые статуэтки и, наконец, голубые механические часы. Как только я аккуратно передвинула их стрелки на двенадцать часов тридцать одну минуту, шестерёнки внутри камина неприятно заскрипели. – Зачем ты туда лезешь, сейчас на этот шум все сбегутся. Отойди отсюда.

– Феликс, отстань, – ответила я, когда Юсупов начал отодвигать меня подальше. Тем временем задняя стенка камина опустилась вниз и вперёд выехал старый деревянный ящичек. Я опустилась на колени и подняла его ветхую крышку. В шкатулке меня ждали и потерянные изумрудные серьги, и корсажное украшение, и тиара из горного хрусталя, и несколько колец. – Вот это ты как объяснишь?

– Так, получается, этот гад специально всё здесь спрятал, чтобы мы никогда не нашли, – воодушевлённо произнёс парень, посмотрев мне в глаза. Врёт и не стыдится. – Как ты всё так быстро расследовала? Всегда знал, что ты у меня самая талантливая.

– Ага, именно поэтому женился на государевой племяшке, – хмыкнула я, устало потерев переносицу.

– Дашута, мы обсуждали эту тему уже миллион раз, – ответил Феликс, всплеснув руками. – Ты же знаешь, что так было нужно.

– Было нужно уехать с ней, бросить меня здесь одну в революцию, в войну, а потом через пятьдесят лет вернуться в Питер призраком как ни в чём не бывало! – усмехнулась я и села на скрипучую кровать с синим бархатным покрывалом. – Я тебя приняла, но все твои выходки я терпеть не могу.

– Хорошо, я признаю. Да, это всё устроил я. Да, никакого грабителя не было. Да, кровь на стене искусственная и сделана она по моему личному первоклассному рецепту, – сказал Юсупов и, заправив за ухо свой угольно-чёрный локон страсти, сел рядом со мной. – Но это же чтобы ты приехала, я ради тебя такой спектакль устроил.

– Ты себе хотя бы не ври, – хмыкнула я, взглядом пройдясь по знакомым чертам лица: аристократичный прямой нос, ярко выраженные скулы, заострённые уши и прилизанные волосы. Он точно такой же, как и в те годы, когда жизнь была проще, а трава зеленее. Но даже сейчас моё сердце всё также бьётся чаще от его хитрого взгляда, из-за каждой проделки и лёгкого прикосновения. Я люблю его руки, пускай они теперь и ледяные, люблю его рассуждения, пускай они и далеки от современных реалий, люблю его непосредственные шалости, пускай они и пугают местных жителей. Я люблю его любого – целиком и полностью.

– Я же люблю тебя, как я могу врать, – вскинул брови Юсупов, а я лишь усмехнулась. – Да, я, конечно, хотел привлечь внимание к себе и дворцу, а то про нас уже все давно забыли. Но первой причиной была ты.

– Вот это уже больше похоже на правду, Феликс, – кивнула я и, опустив голову вниз, начала рассматривать узоры на паласе. Надо же, он тоже в этой лазурной комнате обладал этим депрессивным синим оттенком. Смотреть тошно.

– Ты не можешь теперь на меня даже посмотреть из-за этого? – грустно спросил Юсупов и, осторожно взяв меня за кончик подбородка, повернул моё лицо к себе. Опять смотрит своими светло-серыми глазами прямо в душу и проникает в её самые закрытые места. Он и так знает там всё наизусть, но всё равно каждый раз старается найти что-то новое. – Извини, если я сделал тебе неприятно, но это всё было забавы ради.

– За столько лет я привыкла разгребать твои проблемы. Единственное, о чём я действительно жалею, это то, что цацки твоей жены на самом деле никто не украл, – грустно усмехнулась я, промаргиваясь от собравшихся в глазах слёз.

– Как ты поняла, что это всё сделал я сам? – спросил Юсупов и бережно положил свою левую ладонь на оголённый участок шеи, отчего я немного дёрнулась.

– Ты сказал, что прошёл в Мавританскую гостиную, хотя сам рассказывал, мол, отец тебе ещё в детстве запретил в ней находиться, – ответила я, на что Юсупов состроил непонимающее выражение лица. – Это было после того случая, как ты там чуть не убил одного из подданных.

– По-моему, ты помнишь подробности моей жизни куда лучше меня самого, – сказал Феликс и, резко приблизившись ко мне, накрыл своими бледными устами мои. Его язык и губы были неестественно холодными для живого человека, но обыденными для призрака.

Ничего, я уже привыкла делить свою теплоту на нас двоих.

Мне не в тягость приходить в этот Юсуповский дворец только дважды в неделю, и то по ночам, чтобы просто побыть с ним рядом. Я дорожу каждым моментом, который могу разделить с ним. Была бы моя воля, я бы уже переехала сюда. Вы, людишки, можете меня осудить. Сказать, что я являюсь беспросветной дурой, раз простила ему и замужество на другой, и побег, и все неприятности, принесённые им. И что вообще это ненормально – любить несуществующего человека, да и тем более это идёт наперекор моим принципам. Но я смогла полюбить этого парня таким, какой он есть, со всеми тараканами.

Спросите вы меня, любит ли он меня так, как люблю его я? Не знаю. Я единственная девушка за всю его долгую жизнь, с кем он искренне говорил о серьёзных планах, у кого он плакал на плече из-за смерти брата, кому он доверил воспитание своего ненаглядного бульдога и с кем он смеялся без причины, гуляя по нашему ночному Петербургу. Возможно, так выглядит его любовь. А моя любовь к нему заключается в смирении и ожидании. Я всё время закрываю глаза на все его плохие поступки и жду.

Ждала, когда он учился в Лондоне, ждала, когда он женился не на мне, ждала, когда он сбежал в Европу. Сейчас я тоже жду. Но не его, а чуда. Что его губы вновь станут пунцовыми, кожа – тёплой, прикосновения – горячими, а видеть его будут все и он сможет выходить из этого треклятого дворца. Единственное моё желание – я хочу, чтобы он любил меня до конца наших дней и всегда был рядом со мной. Я знаю, что это невозможно и прочая лебеда, но верить в чудо же надо. Без веры даже такие дуры, вроде меня, загнутся.

– Подожди, – отстранилась от Юсупова я, когда услышала с улицы звук проезжающих машин с сиренами. Быстро поднявшись с кровати, я подошла к окну и, отодвинув шторы, увидела, что по улице Декабристов проезжает целая вереница пожарных. – Феликс, мне пора, у меня работа.

– Как всегда, – обречённо вздохнул Юсупов и проводил меня взглядом, пока я окончательно не скрылась за дверьми в гостиную. Сказать, что я ошарашила Толю Державина новостью, что таинственный преступник просто оставил все украшения в соседней спальне, – не сказать ничего. Приходя в себя от удивления, Толян лишь смог мне невнятно объяснить, что сейчас, оказывается, случился крупный пожар в Зимнем дворце и все силы направленны туда.

Через считанные мгновения я оказалась на известной нам всем Дворцовой площади. Людей здесь было много, даже коты и собаки сбежались на шум, так что моё материализовавшееся в толпе тело никто не заметил.

Зимний дворец традиционно относят к стилю елизаветинского барокко, который отличается пышностью, обилием декора и золотой отделки, а также использованием контрастных цветов в оформлении фасадов. Сейчас же всё это великолепие больше напоминало адское кострище. Языки пламени окутывали дворец со всех сторон, часть фасада уже выгорела, а крыша полностью провалилась. Пострадавшие сидели в каретах скорой помощи, плачь детей и взрослых был слышен со всех сторон, а бесстрашные пожарные шли в самое пекло, чтобы помочь выбраться остальным. Картина ужасающая, пробирающая до самых костей. Но было в этом нечто ещё более пугающее и настораживающее: на уцелевшей центральной части фасада огонь не разгорался, а горел пламенем, по форме напоминающим римскую четвёрку.

– Извините, – крикнула мне какая-то девушка, влетев в меня на всей скорости. Она хотела побежать дальше, но, согнувшись в три погибели, сильно закашлялась, будто в её лёгких вовсе отсутствовал кислород.

– Девушка, вам помочь? – обеспокоенно спросила я, приподняв бедняжку за плечи. – Емеля?

– Тебя тут не хватало ещё, – прокряхтела младшая Сазонова и хотела выплюнуть мне в лицо ещё какие-нибудь гадости, но глаза её закрылись, а тело расслабилось. Я еле успела подхватить её за худощавые и обмякшие руки. Щёлкнув пальцами, я перенесла нас в штаб-квартиру нечисти. Буквально в то же мгновение мы оказались в коридоре нашей коммуналки.

– Антип, тащи её в гостиную! – резко окликнула чертильника я, чем изрядно напугала его.

– Твою ж бабушку, от неё палёной магией разит за километр, – произнёс Антипка и, легко подняв Емельяну на руки, понёс в указанную сторону. – Тут Яга нужна.

– Я и без тебя знаю, что дела плохи, – крикнула чертильнику я и принялась доставать из ящиков всевозможные травушки-муравушки, которые могли бы привести недотёпу в чувства. – Сами справимся, нам не по сто лет уже.

 
                                    * * *
 

Жизнь иногда заставляет нас пройти испытания, которые кажутся нам невыполнимыми. По иронии своей, на долю человека выпадают лишь преодолимые преграды. Я не могу сказать, что у Юльки судьба была лёгкая: потеря матери, отсутствие отцовской заботы, появление скверной мачехи, проблемы в спорте, недопонимания со сверстниками, трудности в учебе. Эти события нельзя списать ни на подростковый возраст, ни на юношеский максимализм. Обосновать всё можно только тяжёлой жизнью маленькой девочки, на голову которой свалился ворох проблем. Поэтому, если вам где-либо кажется поведение Юлианы Вяземской недопустимым, то не вам её судить. Пусть она и может показаться со стороны излишне грубой и закрытой в себе, но это не потому, что она хочет быть не такой, как все.

Юлька – она сейчас перед вами предстаёт более чем настоящей. Эта девчонка, сколько бы она ни падала, всё равно вставала. Сейчас я вижу перед собой не то чтобы ребёнка, а даже маленький забитый комочек шерсти. Вся её душа усеяна маленькими шрамами, в молодых глазах застыла нескончаемая грусть, а сердце просто превратилось в ледышку. Юля пытается жить, как может, так и барахтается. Она всегда старается быть рядом с друзьями, меньше оставаться одной, делать какие-то успехи в коньках или школе. Да, у неё это не всегда получается. Иногда она срывается и вешает на своей душе табличку с кратким и ёмким: «Закрыто». Но всё-таки она старается жить, как все: здоровой, счастливой, нормальной жизнью. Каждый её шаг в сторону открытия этому миру частички себя даётся ей слишком высокой ценой. Юлька просто боится привязаться настолько. Она же натура чувственная, людей близких, когда теряет, она их не то что с кожей от себя отрывает, а с мясом. Пример тому – потеря матери, которая была ей ближе всех на свете. Или же в те времена, когда любящий отец, который каждый день посвящал дочери, начал резко отдаляться к мачехе. Ещё когда у тренера по фигурному катанию её дочь тоже начала ходить на секцию, и всё внимание, и забота уделялись теперь другой девочке, а не нашей Юле. В сухом остатке Вяземская сейчас имеет из самых близких только Бакса и Варьку. Причём самую закадычную подругу, за которую она печётся больше всего, Юля сегодня чуть не потеряла. А ведь если бы не Романов, неизвестно же, что было бы с Ховрошей? Как бы Юля пережила бы ещё и эту потерю?

Рой неприятных вопросов всё больше и больше окутывал голову Вяземской. Думать об этом стало невыносимо, в собственном сознании Юлиане становилось душно. Не помогал даже прохладный вечерний воздух, окутавший лёгкие. Сейчас девушке все мысли казались отягощающими, как и люди. Юлиана сейчас с удовольствием пошла бы к Варе, прижала бы её хрупкое тело к себе и читала бы нотации про то, чтобы Ховроша никогда в жизни больше от Вяземской не отходила. Увы, между нравоучениями подруги и вечером со спасителем Романовым Варя отчего-то выбрала второе. Куда теперь идти? В голове сразу же всплывает образ Лёни, но Юля сразу же отмахивается от этой дурной идеи. Ей не особо хочется впутываться в отношения с мальчиком, который поматросит и уедет на Балтийский залив, поближе к своей Авроре. Серёжа тоже отпадает. Просто потому, что это Серёжа. Пашину напуганную морду видеть тоже неохота. Поэтому остаётся только гулять по главному месту города – набережной. Днём здесь всегда было много народу: и мамочки с колясками, и подростки после уроков, а с недавних пор даже ребята тут на электронных самокатах гоняют. Ума не приложу, как новые технологии в эту глушь добрались так быстро, но факт остаётся фактом: шумахеров дополна. Спокойней здесь всего ходить поздно вечером, когда из случайных прохожих могут встретиться только пара работников, спешащих домой со смены, да бродячих котов. Сейчас на набережной было тихо, безлюдно и морозно, и лишь раздавшийся телефонный звонок смог разрушить эту идиллию.

– Алё, Юля, это Лёня, – раздался голос на том конце провода, еле различимый из-за шума сирены на фоне. – Тут такая ситуация, я в больницу сейчас еду.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Юлиана, у которой всё былое умиротворение сменилось подступающей паникой.

– Если тебе несложно, можешь приехать, я всё объясню, – проговорил Красавцев, а скорее даже прохрипел, а в конце и вовсе закашлялся.

– Я буду через десять минут, – быстро ответила девушка и сбросила трубку.

Тем временем наш романтик Красавцев стоял за углом детской городской больницы номер один в девяносто первом квартале. За плечами у нашего героя был рюкзак с маленьким букетом тюльпанов и двумя горячими шавермами. Набор, мягко сказать, оригинальный. Чертильник, если бы увидел, с чем пошёл наш Лёня на свидание, вероятно бы, сравнял сие Ромео с землей. На счастье Красавцева, мы с Антипом были сейчас заняты куда более важными делами и шанс у него в эту ночь быть побитым руками чертильника стремился к нулю. А вот Юля, в отличие от всяких шансов, стремилась побыстрее забежать в больницу к её ненавистному Лёне.

– Девушка, а вы чего одна так поздно гуляете? – спросил Красавцев, резко выйдя навстречу к Юле.

– Ты же там должен быть? – оторопев, произнесла Вяземская, но, сопоставив все факты в голове, она быстро пришла к логическому выводу. – Ах ты ж, олень поганый!

– Юля, ну что ты так сразу, – произнёс Красавцев, на что Юлиана принялась агрессивно бить его кулаками в грудь, ключицы, живот – куда доставала. – Юля, хватит.

Слова Леонида прозвучали как никогда жёстко и очень порезали слух девушки, но удары она не прекратила. Красавцев положил Юле руки на талию и крепко прижал к себе, чтобы ограничить её в движениях.

– Как у тебя вообще совести хватило мне позвонить? – возмутилась девушка, пытаясь сдуть со лба локон.

– Хватило смелости, прошу заметить, – усмехнулся Лёня и, подняв с талии Вяземской свою правую руку, бережно убрал мешающие Юле волосы. Девушка, почувствовав, что шансов выбраться у неё из хватки больше, она попыталась сделать это, но безуспешно. – Не так быстро, мы ещё не договорили.

– О чём я могу говорить с тобой? Ты меня буквально обманом выманил сюда! – возмутилась девушка, вглядываясь в лицо парня, которое подсвечивало только свет луны и тусклого фонаря. Но даже в этой темноте можно было заметить выступающие желваки Красавцева и его заметный кадык. Внешность необычная, возможно, даже привлекательная. Это по мнению Юли, конечно же. Я же считаю, что Лёня априори соответствует своей фамилии на все сто и никаким сомнениям это не подвергается.

– А как мне, прости, ещё разговаривать? В школе от тебя ничего, кроме оскорблений, не дождёшься, гулять ты со мной не соглашаешься, серьёзных разговоров избегаешь, – перечислил Красавцев факты, которые полностью соответствовали поведению Вяземской за последнее время.

– Может быть, я просто не хочу с тобой иметь ничего общего, – фыркнула Вяземская, а Красацев лишь весело заулыбался. – Что?

– Именно поэтому ты примчалась практически в ночь по первому моему звонку? – риторически спросил Лёня, весело играя бровями. – Признай, тебе на меня не плевать.

– Ещё чего, – усмехнулась Юля и потупила взгляд в асфальт. Надо же, цвет такой интересный – серый, просто удивительно.

– Хорошо, давай тогда сделаем так, – произнёс Красавцев, наконец-то словив взгляд бездонных карих глаз Вяземской. – Мы с тобой сейчас гуляем всю ночь, и если ты во мне разочаровываешься, то я тебе больше слова не скажу.

– Прямо не скажешь? – спросила Юля, и чёртики тут же заиграли в её очах. Красавцев кивнул девушке и ослабил хватку рук, крепко сцепленных в замок за её спиной. – Я согласна. Что ты хотел, экскурсию по Желтогорску?

– Всю жизнь о ней мечтал, – улыбнувшись, ответил Лёня. – Но сначала ты нормально поешь.

– Если что, Красавец, у нас тут не Питер и все кафе уже давно закрыты, – сказала Вяземская и уже планировала смерить Красавцева взглядом а-ля: «Ну ты совсем в своём Петербурге жизни не видел», как вдруг парень вытащил из рюкзака шаверму в фольге. – Неожиданно.

– Только попробуй всю не съесть, – пригрозил Юле Лёня, на что она искренне засмеялась. Впервые. Обомлев от такого чуда, Красавцев чуть не забыл вручить букет. – Это тоже тебе.

– Их тоже надо все съесть? – переспросила девушка, и на этот раз была очередь смеяться Лёне. Тоже искренне. И тоже впервые рядом с ней.

Будем честны, Лёнька был сейчас на седьмом небе от счастья, что его наконец-то наградили долгожданной экскурсией по знаменитому Желтогорску. Вы можете посмеяться, но в таких маленьких провинциях кроется нечто большее, чем просто бесперспективные города. Здесь есть душа. Самым главным достоянием того же Желтогорска являются люди. Они настоящие, честные. Быть может, кто-то из них вам покажется грубым и закрытым, кто-то чрезмерно отзывчивым, кто-то слишком отважным. Абсолютно неважно, какой человек по характеру, главное то, что его внешние эмоции совпадают с внутренними. Здесь народу не присуща лесть и коварство. В таких местах привыкли жить честно, соблюдая традиции, уважая чужие принципы. Возможно, многие москвичи и уроженцы Санкт-Петербурга скажут мне, что у них тоже достаточное количество порядочных людей. Речь сейчас совершенно не об этом. Люди из провинции чувствуют глубже других, понимают всю ценность проходящих мгновений и любят жизнь просто за то, что она им дана. Да, население столицы чаще всего либо боится местных, либо стыдится даже посмотреть в сторону «колхоза». Возможно, так происходит просто потому, что поведение людей из Желтогорска может показаться слишком агрессивным, но это лишь является защитной реакцией. Местные на интуитивном уровне чувствуют тех, кто их не воспринимает всерьёз, поэтому и стараются напугать. На самом же деле, если с открытым сердцем погрузиться в здешние места и их атмосферу, то они примут вас со всей широтой русской души.

Вяземская решила окунуть Красавцева в мир родного Желтогорска, прямо скажем, не полностью. Чтобы обойти все главные улицы города, вам понадобится около четырёх часов. А чтобы зайти в каждый закоулок, узкий дворик, прогуляться под мостами и познакомиться с каждым местным котом – не хватит и года. В Желтогорске нужно родиться и жить, если хочешь знать подноготную всех местных и здороваться с каждым вторым прохожим. Бедному и без того травмированному сознанию Лёни пока что будет достаточно поверхностного знакомства с великим городом металлургии.

– То есть ты серьёзно хочешь сказать, что мы прошлись только по новой части города? – удивлённо спросил Красавцев, на что Юля утвердительно кивнула головой. – Я думал, у вас здесь всё ограничивается парой улиц.

– Такое понятие, как улица, советую вычеркнуть из головы. Здесь по ним никто не ориентируется, – сказала Вяземская, шагая по брусчатой дорожки главного парка города.

– Нет, я предполагал, что люди у вас недалёкие, но чтобы настолько, – высокомерно произнёс Лёня, за что тут же получил смачный подзатыльник от Вяземской. – Какая рука у тебя тяжёлая.

– У нас все на кварталы делится и микрорайоны, всем так привычнее понимать друг друга, – ответила девушка, потерев ушибленное место на ладони. – А рука у меня нетяжёлая. Но если ты, Красавец, в меня ещё раз впихнёшь целую шаурму – я тебя точно прибью.

– Не шаурма, а шаверма вообще-то, – сказал парень, поправив воротник пальто, которое, к слову, ни капли не согревало его в эту ночь.

– Ага, а бордюр – это поребрик. Знаем мы ваши питерские замашки, – усмехнулась Юля и, сдвинувшись влево, быстро запрыгнула на Желтогорский бордюр.

– Ты не упади так, – произнёс Красавцев и придвинулся ближе к Вяземской. Лёня посмотрел в глаза девушки, которые наконец-то были с ним на одном уровне. Долго противостояние тёмных и светлых глаз не продлилось. Юлиана убежала по бордюру на несколько метров вперёд и решила покорить Лёню своим акселем: согнув обе ноги, Юлиана повернула корпус так, чтобы левое плечо было направлено вперёд. Затем она и всю правую часть тела повернула по ходу движения, а правую ногу и руку вывела перед собой. Затем, соединив руки так, будто в них находится маленький шарик, прыгнула на правую ногу и сделала группировку.

– Аксель обыкновенный, выполнено профессионалом на твоём любимом поребрике, – засмеялась Юля, пока Лёня прибывал в немом шоке от мастерства девушки.

– Значит, фигуристка? – спросил Красавцев, нагнав весело шагающую Вяземскую.

– Нет, футболистка, мячи так в ворота забиваю, – ответила Юля, а Лёня только закатил на её реплику глаза. Вяземская, что удивительно для неё, лучезарно улыбнулась на этот детский жест Красавцева. – Буду в будущем играть за лучший футбольный клуб мира.

– За «Барселону» или «Ливерпуль»? – спросил Красавцев и, резко ухватившись за запястье Вяземской, аккуратно переплёл свои пальцы с тонкими пальцами Юлианы. – Это чтобы ты не решила на другой фланг убежать.

– Ещё одна такая выходка – ты получишь красную карточку, – ответила Юля, но руку не убрала, а лишь слегка кольнула его острием ноготка. – А играть я буду за Россию. Меня Родина по мячу попадать научила, поля зелёные с разметкой подарила, а я что? Козлёнком на лондонские пастбища ускачу? Неблагодарная я тогда получаюсь какая-то.

– Браво, давай мы тебя в министры спорта продвинем, – засмеялся Лёня, на что девушка толкнула его в бок. – Я ей рабочую идею предлагаю, а она меня бьёт. Никакой благодарности!