Текст книги "Мэр в законе"

– Мерзавец! – крикнул ему в спину брат. И тут же получил рукоятью пистолета по голове.

Зятьев-старший не обратил на окрик никакого внимания. Проникнув в аппаратную, он быстро и четко, как будто только этим и занимался всю свою жизнь, стер текущую запись, зафиксированную на пленке и транслируемую на мониторе, а затем отключил аппаратуру вовсе. Теперь даже кадры, на которых были запечатлены бандиты, несколько минут назад проникнувшие в здание банка, оказались уничтоженными.

– Готово! – почти радостно сообщил Таганке Вадим Васильевич, вновь появившись в кабинете.

– Что ты собираешься делать? – спросил Илья Васильевич, заливаясь кровью. Голова его была рассечена ударом. – Вадим, не дури. Вас всех поймают. Ты будешь отвечать первым.

– Вот только не надо меня пугать! – снова нервно запищал Вадим. – Не надо! – он замахал перед собой руками. – Твое время кончилось! Мое время пришло!

– Хватит базлать! – решительно оборвал его Таганка и повернулся к банкиру. – Значит так, мужик. Сейчас ты нас тихо, мирно проведешь в хранилище. Ты! – он повернулся к Вадиму. – Бегом – открывать служебный вход!

Вадим Васильевич опрометью бросился выполнять указание. По коридорам пробежал молча. Но как только спустился вниз и приблизился к охраннику, контролирующему заднюю дверь, заверещал:

– Помогите! Ради бога, помогите! Илье Васильевичу плохо! Он умирает!

– Что?! – сотрудник охраны был ошеломлен. – Где он?!

– В кабинете! Пожалуйста! Быстрее!

Охранник, не мешкая, побежал по коридору.

Вадим Васильевич достал из-под пиджака свой пистолет. Дрожащими руками поднял его, как мог, прицелился. Нажал на спусковой крючок.

Прогремел выстрел. Тело охранника рухнуло на пол.

Подбежав к двери, Зятьев открыл электронный замок.

В следующую секунду в здание ворвались братки Таганцева. Оттолкнув стоящего на пути Зятьева, они ломанулись вперед. План здания и расположение постов охраны были заблаговременно изучены.

– Стоять! – выкрикнул кто-то из банковских «сикьюрити». И тут же получил пулю в лоб.

Из комнаты отдыха резервной смены охраны выскочили еще несколько человек. Но они не успели даже достать оружие. Братки, что называется, поломали их в рукопашной.

Тот парень, что стоял у центрального входа, успел укрыться за массивным турникетом металлоискателя, выполненного в виде большой широкой подковы. Завидев в коридорах банка бандитов, он, не раздумывая, открыл по ним огонь… из газового револьвера.

Бред, конечно. В те годы даже частная банковская охрана не имела боевого оружия.

Быстро сообразив, что кроме соплей со слезами им ничего не угрожает, пацаны технично рассредоточились и, почти одновременно, расстреляли бедолагу, попытавшегося оказать им сопротивление.

Весь изрешеченный пулями, охранник все еще оставался жив. Выползая из лужи крови, он потянулся рукой к «тревожной» кнопке, чтобы хотя бы вызвать милицейскую группу.

– Эй! – услышал над собой окрик. – Не балуй! – Над ним, склонившись, стоял один из бригадных боевиков. – Не надо, парень. Мы уйдем – приедет «скорая»…

Охранник, собрав последние силы, плюнул братку в лицо сгустком крови.

– Сучара! – выругался тот, невольно отпрянув и брезгливо отирая лицо.

А охранник сумел-таки дотянуться до кнопки. Одновременно с ее нажатием на милицейский пульт поступил соответствующий сигнал, а во всем здании банка пронзительно и оглушительно взвыла сирена.

– Ах ты, гнида! – заорал налетчик и несколько раз выстрелил в охранника.

Бросив убитого, бандит побежал наверх, в кабинет управляющего.

– Таганка! – закричал он с порога. – Через пять минут менты будут! Валить надо!

Завывания сирены были хорошо слышны и здесь. Тем не менее, бригадир оставался спокойным. Во всяком случае, внешне.

Подойдя к Илье Васильевичу, Андрей приставил к его голове пистолет и, схватив другой рукой под локоть, поднял на ноги.

– Пойдем, проведешь нас в хранилище. Ну! – крикнул, что было мочи.

Банкир шагнул вперед. Он только что слышал выстрелы и понимал, что шутить с ним или уговаривать эти люди не будут.

У бронированных дверей хранилища их уже ждал Вадим Васильевич.

– Андрей! – заглядывая в глаза Таганке, заговорил он. – Я все сделал, как вы сказали!

– Открывай! – приказал Таганка банкиру, даже не взглянув на его брата-предателя.

…Инкассаторские мешки с наличными деньгами спешно грузили в два микроавтобуса «Фольксваген Транспортер», специально для этого подогнанные к служебному входу.

Прижатый бритоголовым разбойником к кирпичной стене, Илья Васильевич был ни жив ни мертв. Зато старший брат его ликовал. Нарочито важно расхаживая взад и вперед, он посматривал на плененного, морально раздавленного банкира надменно, свысока.

– Ну, кто ты теперь такой?! – злорадно выговаривал Вадим Васильевич. – Ноль без палочки! А я с этими деньжищами не пропаду!

– Ты с ними подохнешь, гаденыш… – еле шевеля ссохшимися губами, отвечал Илья Васильевич.

– Что?! Что ты сказал?! Ничтожество! Ты всю жизнь стоял на моем пути! Все вперед рвался! Всему миру доказать хотел, что лучше меня! Сильнее! Умнее! Успешнее! Ну, где теперь твоя сила?! Где твой успех?! Да тебя, нищего, твои же компаньоны теперь в порошок сотрут!

– Дурак… – помотал головой банкир. – Ты же ничего не понимаешь… Пока не поздно – верни все деньги в хранилище. И убирайся. Я тебе обещаю – я все улажу, и тебя никто пальцем не тронет…

– Закрой свой рот! – Вадим Васильевич сорвался от ярости на фальцет. – Мне твои советы не нужны! У меня своя голова на плечах!

А с парадной стороны учреждения у же слышался вой милицейских сирен.

– Таганка! – обратился к бригадиру один из братков, выбегая из банка к машинам. – Там еще мешков десять!

– Милиция! – запищал Зятьев-старший. – Андрюша! Там милиция уже приехала!

– Заткнись! – рявкнул на него Таганцев. – Грузим быстрее! – приказал своим.

– Бежать надо! – продолжал скулить Вадим, но на него никто не обращал внимания.

Тогда он подбежал к младшему брату, которого держал у стены один из налетчиков, достал снова свой пистолет и, зажмурившись, выстрелил Илье в голову.

– Ненавижу! – прошипел.

– Зачем?! – с досадой прокричал Таганцев. – Зачем ты убил его?!

Но Зятьев его уже не слышал. Убив брата, он метнулся к одной из машин. На удивление шустро прыгнул за руль и нажал на педаль газа.

Братва, как по команде, принялась стрелять ему вслед. И в это же мгновение со всех сторон сюда налетели бойцы отряда милиции особого назначения.

«Фольксваген», за рулем которого был Вадим, успел скрыться за ближайшим поворотом. А вот Таганке с бригадой не повезло.

Милицейский спецназ, используя в качестве укрытий деревья прилегающего к зданию банка сквера, открыл по бандитам огонь.

Пацаны отстреливались, не жалея патронов, хотя, шансов на спасение у них практически не было. Отступить в здание тоже не представлялось возможным. Изнутри по коридору уже бежали сюда омоновцы, так же стреляя на бегу.

Одного за другим, пацанов прибивали к земле автоматные очереди.

Таганка видел своими глазами, как падали его бойцы, заливаясь кровью, но ничего поделать с этим не мог.

Последнее, что почувствовал, это горячий и в прямом смысле слова сногсшибательный удар пули в плечо.

В себя Андрей пришел через несколько минут. С трудом открыл глаза и увидел над собой сержанта милиции в черном спецназовском берете.

– Жив ублюдок. – Проговорил милиционер.

Это уже потом, в следственном изоляторе, называемом обитателями и москвичами «Матросская тишина», Андрей Таганцев узнает, что при налете на коммерческий банк «Планета» нашли смерть двадцать его пацанов – все до одного из бригады Олимпийцев.

Полгода содержания под следствием покажутся ему вечностью. А дальше – колымский лагерь строгого режима.

Глава 2
Хочу на волю! не стреляй, начальник!

И где-то там, за вечной мерзлотой

Синеет море, машут крылья чаек…

А тут затвором клацает конвой.

Хочу на волю! Не стреляй, начальник!

Эх, вернуть бы назад все эти годы, что Андрей Таганцев провел за колючей проволокой! Но чудес не бывает. Случилось так, как случилось.

Минувшая раздолбайская житуха больше не привлекала Андрея. Теперь, перед самым освобождением, он все чаще задумывался над тем, как устроить свою жизнь на воле. И чтоб без разгула, без криминала, без глупостей, которые неизменно вновь приведут за решетку.

– Эй, Таганка! Чифирнем, что ли? – из омута воспоминаний Андрея Таганцева вытянул сиплый голос Гоши Штопанного.

Отряд «зэков» пешим строем прибыл для производства работ на каменно-рудный карьер. Здесь, в разработанном шурфе, пронзительно выл ледяной ветер, поднимая вверх мельчайшую черную пыль, моментально забивающую легкие, глаза, нос и уши.

«Мужики» – народ, попавший в «зону» по недоразумению и использующийся исключительно для того, чтобы выдавать на гора производственный план – пахали «на камне». Кто отбойным молотком, кто кайлом, кто с тачкой в онемевших от холода руках.

Так называемые «бесконвойные» сидели за рычагами экскаваторов и бульдозеров. Вольные поселенцы, обосновавшиеся в расположенной неподалеку деревеньке, рулили на КрАЗах, вывозя из карьера отработанную породу. Эти, кстати, курсировали между охраняемой промышленной зоной и железнодорожным узлом, тайно привозя блатным водку, колбасу и сгущенку. «Навар» их раз в десять превышал законный месячный заработок.

Тех, кто работал «за себя и за того парня», здесь называли «туберами»: добрая половина «пахарей» получала в награду за ударный труд тяжелейшие формы туберкулеза.

Воры и приблатненные в промзону не выходили вообще, оставаясь греться в бараках. Им, по блатным понятиям, было «западло» горбатиться.

Братва из спортсменов облюбовала для себя строительный вагончик, вполне сносно отапливаемый печкой «буржуйкой». Пацаны не работали потому что… Как сказать-то, не соврав? Да потому, что не работали – и все тут! Можно, конечно, подвести под это дело соответствующую идеологическую базу. Только зачем? А ну попробуйте заставить бывшего профессионального спортсмена взять в руки кайло – я посмотрю, как это у вас получится.

Лагерная администрация к ворам и братве «от спорта» особо не цеплялась. Выдают «туберы» план – и ладно. «Зэки» сами между собой разберутся.

Жулики не раз предпринимали попытки заставить пацанов рубить камень, но те им вежливо отказывали, поставленными ударами ломая носы и дробя челюсти. Семен Точило получил свое прозвище после того, как принял между ребер воровскую заточку, отказавшись выходить на работу. К счастью, выжил. И «синего», который хотел его замочить, администрации не сдал. После того случая блатные отступились, оставили спортивную братву в покое. Теперь жили параллельными «семьями», без причины друг друга не задевая…

– Я спрашиваю, чифирить будешь? – повторил свой вопрос Гоша, высыпая в жестяную банку из-под консервов пачку черного индийского чая «со слоником» и заливая его крутым кипятком. Оставалось лишь выварить эту адскую смесь на раскрасневшейся от жара «буржуйке» почти до смолянистого состояния.

– Не-а, не буду, – отмахнулся Таганка. – Сам травись.

За шесть лет в «зоне» Андрюха так и не пристрастился к излюбленному «зэковскому» вареву, в момент «сажающему» печень, почки, желудок и сердце. Даже курить не начал, предпочитая в свободное время «качаться» и лупить руками да ногами по набитому песком мешку.

– Как хочешь, – сказал Штопанный, устраиваясь перед печкой поудобнее. – Подгребай, братва, раскумаримся!

В вагончике находилось еще несколько человек – такие же отставные гимнасты, многоборцы, биатлонисты и прочее, «залетевшие» в колонию после неудавшихся попыток разбогатеть на рэкете.

Отойдя в угол, где был подвешен мешок, Таганцев разделся до пояса и принял бойцовскую стойку. Глухо зазвучали удары.

Через небольшое мутное стекло в окне вагончика можно было наблюдать за тем, как обезумевшие от усталости, холода и голода мужики копошатся в карьере, чуть ли не зубами вгрызаясь в вечную мерзлоту. На тачках везли породу к грузовому фуникулеру, а там уже ссыпали в самосвалы.

Конвойным на вышках тоже приходилось не сладко – ледяной ветер и едкая пыль не щадили никого. Но такая уж она судьба «вертухайская»: «легавому» место в будке, то есть на вышке.

Беда пришла, как говорится, откуда не ждали.

Хлипкая дверь вагончика неожиданно распахнулась и внутрь, как стадо бешеных носорогов, с криками ворвались спецназовцы. Как они подобрались незамеченными, для всех оставалось загадкой. Сема Точило не отрываясь смотрел в окно, чтоб не нагрянул кто ненароком – так нет же, сподобились.

– Всем на пол!

– Лежать, мрази!

– Руки за головы!

Резиновая дубинка, скажу по секрету, игрушка не для детей дошкольного возраста и почки не железные. Потому и стонала братва, и скулила, и орала, и просила не бить, корчась на грязном полу вагончика и прекрасно понимая, что никого их мольбы и крики не интересуют.

Спустя три минуты, избитых в хлам пацанов за волосы волокли к крытому брезентом грузовику. За каждым тянулась широкая полоса крови, перемешанной с грязью.

Мужики, приостановив работу, наблюдали за этой картиной со стороны. Кто с сочувствием, кто со страхом в глазах. Но преобладающее большинство составляли те, кто не скрывал своего злорадства:

– Получили, понтярщики! Дармоеды!

– И поделом! Хватит на мужицких шеях сидеть!

– Борзота бандитская! Кровососы!

Отчасти, наверное, правы были эти придавленные судьбой бедолаги. Каждый из них вынужден был вкалывать за себя, за дрыхнущего в бараке «законника» и за братка из бандитов. Иначе можно было и «пайки» вечерней лишиться, и право на очередное свидание с женой потерять (это раз в год-то!), и даже загреметь в ШИЗО. А за что?! За то, что блатные и бандюги ставят себя выше других?!

С другой стороны, братва честных работяг и на воле не трогала («бомбили» только жирующих кооператоров), и в лагере не «доставала», – чего с них взять, кроме анализов. Выбор у каждого свой: не хочешь работать, будь готов отсидеть в штрафном изоляторе, получить по зубам в «пресс-хате», отлежаться в лагерной больничке с множественными переломами и отбитым ливером. А боишься резиновой дубинки контролера – выходи на работу, будь как все.

– Вот и жрите говно свое, сволочи! – доходяга Чумаченко по кличке Чума, получивший срок за то, что по пьяни сбил на своем «запорожце» столетнюю бабку, выругался в сторону братвы, смачно выплюнул последний зуб. – Гы-гы! – хохотнул дебело. Кряхтя, присел на корточки, поднял с земли черно-желтый резец с крупным крючковатым корнем и принялся внимательно рассматривать его со всех сторон, как будто нашел, как минимум, алмаз в двадцать каратов. – Гы-гы! Мужики! Посмотрите! – зашамкал он беззубым ртом, подзывая других горемык, – ха-ха-ха! Здоровый какой! Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! – Смех его стал громким, писклявым и истеричным. – Огромный-то какой! – Несчастный Чума безуспешно попытался вставить выпавший зуб обратно в воспаленную кровоточащую десну, но промерзшие пальцы не слушались, резец упал на стылую каменистую почву. А мужичок в голос разрыдался. Из глаз брызнули слезы, потекли по щекам, оставляя на черной от пыли коже светлые полоски.

…Бесчувственных пацанов закинули в кузов грузовика, как мешки с картошкой.

Взревел дизельный двигатель, и машина тронулась в сторону колонии.

Ночь на «зоне» – липкая тварь. Стоит упасть на жесткую казенную койку и прикоснуться щекой к плоской, набитой соломой, подушке, как она сразу же обволакивает тебя теплой кисельной массой, затягивая в кошмарные сновидения, безжалостно терзает душу и тело, не отпуская до самого утра.

Но сегодня ночь была иной. Впервые за шесть лет Таганке не снились кошмары.

Во сне к нему пришла Танька – продавщица из привокзального киоска.

Тогда, в 1984-м, в Москве на «трех вокзалах» только начали открываться кооперативные ларьки. Торговали всякой мелочью: дырявыми польскими презервативами и гнилыми марокканскими бананами, китайскими пистолетами «ТТ» и американской жевательной резинкой, успешно произведенной в подмосковных Солнцеве или Люберцах. Братва, понятное дело, взяла эти торговые точки под свой контроль. И Андрей как-то наведался к Таньке «за долей малой», которую торговка должна была еженедельно «отстегивать» пацанам «за охрану».

Маленькое окошко киоска оказалось закрытым, болталась табличка «Обед». «Мы пойдем другим путем», – подумал Таганка и обошел строение.

– Привет, Танюха! – браток без стука открыл дверь ларька и шагнул внутрь.

Как шагнул, так и замер, проглотив язык. Девчонка в это время примеряла черные колготки-«сеточку». На голую попу примеряла. Случайно так все по времени совпало или деваха нарочно ждала появления Андрея, о том новейшая история страны стыдливо умалчивает. Но в ту секунду, когда реальный пацан Андрюха Таганка, совершенно обалдев, замер на пороге киоска, Танечка стояла, как та избушка на курьих ножках, – к лесу передом, к Андрюхе задом. И – чуть-чуть наклонившись…

С этого самого места и начинался Андреев сон, нагло и развратно свалившийся на его «зэковскую» подушку.

Не нужно быть Нострадамусом, чтобы с ходу предсказать, что произошло, когда Андрей узрел избушку, то есть Танюшку, плавно и зазывающе покачивающую бедрами в крупную сеточку. Если на окне киоска висела табличка «Обед», это, ясный пень, вовсе не означало, что браток с продавщицей обедали.

Киоск возмущенно скрипел и энергично раскачивался из стороны в сторону, грозясь внезапно обрушиться. Андрюха мощно потел на Татьяне. Татьяна от удовольствия кричала, как резаная, напрочь позабыв о своей священной миссии обеспечения москвичей и гостей столицы товарами, блин, широкого потребления.

Прохожие, оказавшиеся волей случая неподалеку, шарахались в стороны, опасливо косясь на ларек и бормоча что-то вроде «грабят», «убивают» или «насилуют».

Молоденький постовой милиционер, узрев подозрительно качающийся торговый павильон, отважно ринулся на защиту кооперативной собственности.

– Всем оставаться на местах! Руки вверх! Милиция! – бдительный страж порядка ворвался в киоск и передернул затворную раму пистолета Макарова.

В народе таких людей называют очень точно – кайфоломами.

Андрюха, пардон за пикантную подробность, не успел кончить. А у Танюшки от пронзительного милицейского крика случился шок.

Читатель с медицинским образованием и без подсказки автора сообразит, что должно было произойти в результате такого вот неожиданного вторжения представителя правоохранительных органов в интимную жизнь двух добропорядочных советских граждан. Иным же растолкуем. Ту часть Танюшкиного организма, в которую с разбегу проник Андрюха, со страху немедленно переклинило. Таким образом, известная, пятая по счету, конечность Таганки оказалась намертво зажата, будто в железных тисках.

Руки вверх поднять было, конечно, можно. Но вот освободиться от других «объятий» – никак. Скрещенных собачек на улице видели? Вот-вот! То же самое произошло и с нашей «сладкой парочкой».

Пришлось менту вызывать «скорую». Из киоска Татьяну и Андрея выносили на одних носилках, как сиамских близнецов, так и не сумев разъединить их. Вдобавок ко всему, новые Татьянины колготки-«сеточки» почему-то оказались разорванными в хлам, и Таганка в них основательно запутался, словно карась в рыбацких сетях.

Липкая ночь внезапно оборвалась.

– Подъем! Строиться в проходе!

В бараке неожиданно зажегся свет. Контролеры шли между кроватями и лупили резиновыми палками по металлическим спинкам.

«Зэки» соскакивали со своих лежбищ и сноровисто одевались.

Перед строем вышагивал начальник оперативной части капитан Зубарев.

Прапорщики-контролеры принялись «шмонать»: переворачивать вверх дном постели и прикроватные тумбочки заключенных.

Странное дело: о предстоящем «шмоне» даже воров никто заранее не предупредил.

В процессе обыска у кого-то обнаруживали порнографические игральные карты, у кого-то «пайку» белого хлеба, у кого-то недопитый одеколон «Красная Москва». В общем, все по мелочам. Никаких сногсшибательных результатов внеплановый обыск не принес. Тогда к чему была вся эта канитель?

– Таганцев! – гаркнул Зуб.

– Здесь, – ответил Андрей из второй шеренги.

– Ко мне в кабинет! – приказал Зубарев.

Проходя мимо притихших «зэков», Андрюха кожей чувствовал, как на него смотрят. Взгляды прожигали его насквозь.

– Шакал! – негромко прошипел Садовник.

– Всем – отбой! – выкрикнул старший прапорщик Легавко, когда Таганцев и Зубарев покинули барак.

– Чего такой смурной? – по-приятельски улыбнулся начальник оперчасти. – Присаживайся.

Андрей, однако, продолжал стоять.

– Садись, тебе говорят! – опер ногой придвинул Таганке стул. – Давай-ка чайком побалуемся, – предложил он уже более мягким тоном.

На столе появился электрочайник, заварка, бутерброды с колбасой и рафинад.

– Может, ты выпить хочешь? – Зубарев достал из нижнего ящика стола бутылку водки и разлил по полстакана.

– Я пить не буду, – произнес Андрей, отодвигая спиртное.

– Ах, милок! – воскликнул Зубарев. – Куда ты денешься! Конвой!

В кабинет вбежали двое огромных сверхсрочников и без лишних церемоний повисли у Андрея на руках. Зубарев же спокойно подошел ближе, задрал Таганке голову и молча влил в раскрытый рот водку.

– Вот теперь – хорошо! – произнес довольно. – Закусывай!

В это время в умывальнике жилого барака собрались Садовник, Чугун и Баян.

– С каких это хренов Зуб к себе Таганку позвал? – спрашивал Садовник.

– Уж, наверное, не просто лясы точить! – высказался Баян. – Может, прав был Чижик вчера, и Таганка на самом деле сука?

– Да нет, братва, вряд ли, – сомневался Чугун. – Я Таганку с первого дня отсидки знаю. Да какое там! Помню еще с Вологодской пересылки. Борзой он. С конвоем в «Столыпине» так поцапался, что еле жив остался.

– Не заметил я, что он борзой, – возразил Садовник. – Тихо живет, никого не трогает. А в тихом омуте, говорят, черти водятся.

– Что тихий – это правда. – Вновь заговорил Чугун. – Зря в бутылку не полезет. Но ты тронь его – бес проснется! А вот подляны за ним не знаю, врать не буду.

– Чугун! – повысил Садовник голос. – Я чего-то не понял, ты за Таганку, что ли, мазу держишь?! Вы, может, скорешиться успели за моей спиной, а?!

– Ни за кого я мазу не держу, – насупился Чугун. – Я за справедливость всегда.

– Ну, а за справедливость, тогда хлебало закрой! – с раздражением рявкнул Садовник. – Здесь пока что я решаю, где справедливость!

– Решай… – Махнул Чугун безразмерной рукой-граблей и склонился над рукомойником, плеснув себе в лицо пригоршню холодной воды.

– Братва! – в умывальник с бешеным криком вбежал Чижик. – Таганка – «стукач»! Точно – козлище рваный! Он нашу «дурь» Зубу сдал!

– Гонишь! – не поверил своим ушам Садовник.

– Да бля буду! Я сам видел!

А «события», о которых в истерике сообщил «авторитетам» Чижик, развивались следующим образом.

В кабинете капитана Зубарева было крепко накурено. Начальник оперчасти тянул одну сигарету за другой, пока сверхсрочники-контролеры вливали в рот Таганки все новые и новые порции водки. Андрей уже с трудом держался на стуле, окружающее виделось, как в тумане, к горлу подкатывал ком тошноты.

– Красавец! – улыбался Зубарев. – То, что надо! Теперь пора и прогуляться.

Андрея подняли на ноги и подтолкнули к двери. Капитан шагнул следом.

Вдвоем они вышли на улицу, медленно прошлись по территории административного блока, отгороженного от жилой зоны. Минуя КПП – контрольно-пропускной пункт – пошли мимо бараков, в которых жили заключенные. Таганка с трудом передвигал ноги, а капитан указывал, куда следует идти.

Из слов Чижика следовало, что Зуб и Таганка направились к хозяйственному блоку, туда, где располагались овощехранилища. Сам «шестерка», как он уверял, в это время вышел по нужде и невольно стал свидетелем ночной прогулки «зэка» Таганцева и начальника оперчасти.

– Я за туалетом спрятался! – взволнованно рассказывал Чижик. – Смотрю – они на хозблок пошли. А через три минуты – обратно. А Зуб в руках черный сверток нес! Тот самый, который Баян на хранилище заныкал! Как только Зуб с Таганкой ушли, я сам на хозблок рванул. «Нычку» нашу проверил – нет «дури»! Зуб забрал! А откуда Зубу знать, где мы «траву «прятали?!

– Чижик, – Садовник налившимися кровью глазами посмотрел на «шестерку», – Таганка твой. Замочи гниду.

– Я его зубами разорву! – ощерился Чижик ртом, в котором и оставалось-то зуба два-три, не более.

– Пошли в каптерку, – распорядился Садовник.

Из умывальника вышли все, за исключением Чугуна. Он остался, чтобы выстирать тельняшку. И как только Садовник, Баян и Чижик удалились, сюда, шатаясь, вошел Андрей.

– Жив еще? – скосился на него Чугун.

– Не понял… – Таганка, прищурившись, посмотрел на «авторитета».

– Когда поймешь, поздно будет, – хмуро пробурчал Чугун. – Садовник «приговорил» тебя. На «рывок» тебе надо, иначе кончат здесь за милую душу.

«Рывок» означало – побег. За месяц до законного освобождения только сумасшедший согласится бежать из лагеря. За попытку побега дадут еще три года колонии. Чего ради рисковать?

С другой стороны, Чугун – вор конкретный и зря языком «трещать» не станет. Каким бы пьяным Андрей сейчас ни был, но к словам Чугуна отнесся с полным пониманием и серьезностью.

– За что… меня… кончат? – с трудом выговорил он. Язык плохо слушался.

– Есть такая фишка, что ты у Садовника «дурь» скрысятничал и Зубу ее сдал.

– Я?! – казалось, Таганка вмиг протрезвел от такого известия.

– Ты – не ты, теперь разбираться долго не будут. Рви когти отсюда, если жить хочешь.

Чугун и сам не знал, почему предупредил сейчас Андрея о грозящей опасности. Но какое-то чувство подсказывало матерому волку, что этот парень кем-то не хило подставлен. Не мог Таганка вот так запросто сдать лагерному оперу тайник с марихуаной, не тот он человек! А убьют его здесь как пить дать.

– Ты вот что, кореш, лучше не спи до утра, – шепотом сказал Чугун. – И вообще, слушай сюда…

Еще минуты три он что-то еле слышно говорил Таганке. Самым страшным из всего, сказанного Чугуном, для Андрея было слово «побег».

… Жилая зона была обнесена высоким забором, опутанным колючей проволокой. Здесь же по всему периметру проходила КСП – контрольно-следовая полоса – и круглосуточно работала электронная система обнаружения, как на государственной границе.

Через каждые сто метров над забором топорщились вышки, которые до утра прожигали темень лучами прожекторов и откуда без предупреждения вертухаи открывали огонь на поражение при малейшей попытке какого-нибудь ополоумевшего «зэка» приблизиться к КСП ближе, чем на три метра. Через каждые десять минут вдоль КСП проходил патрульный с огромной овчаркой, всегда готовой разорвать тощего «зэка» на куски.

Около трех часов утра к колючей проволоке метнулась серая тень.

Заключенный, одетый в темный стеганый ватник и подвязанную шапку-ушанку, пригибаясь к земле, затравленным зверем приблизился к «колючке», раздвинул проволочное заграждение и осторожно шагнул к контрольно-следовой полосе.

И тут непроглядную темень разорвал желтый луч прожектора. С вышки сухо затрещал ручной пулемет. Пронзительно завыла «тревожная» сирена. Неистово залаяли караульные собаки.

Часовой стрелял длинными очередями, тщательно прицеливаясь.

Отчаявшийся «зэк», похоже, совсем потерял голову. Громко закричав, ломанулся к глухому забору. Но не добежал до него. Пули настигли беглеца у самого ограждения.

Охнув, он высоко вскинул руки и, припечатанный пулеметной очередью к забору, медленно сполз на землю. Изумленные глаза его так и остались открытыми, а из-под пробитого во многих местах ватника на землю щедро текла черная кровь…

Набежавшие патрульные кинологи уже не сдерживали своих «немцев», «кавказцев» и «азиатов»:

лагерная собака время от времени должна «работать» с «живым мешком».

– А-а, это Чумаченко у нас… Бежать хотел, падла! – капитан Зубарев, приказав отогнать разъяренных псов, склонился над истерзанным трупом. – Отсюда не сбежишь.