Текст книги "Король Треф"

Глава 3
СТВОЛ – ЛУЧШИЙ ИНСТРУМЕНТ ВРАЧА

Добравшись да шалмана Али, я поставил машину в двух метрах от входа и вошел в гостеприимно распахнутую дверь. Али встретил меня широкой белоснежной улыбкой, которую оттеняли густые черные усы, как у Саддама Хусейна. Он вышел из-за стойки, разведя руки в стороны, и, подойдя ко мне, похлопал по плечам. Потом подвел к столику и бережно усадил на металлический хромированный стул с черными кожаными подушками Я открыл рот, чтобы заказать кофе, но Али, улыбнувшись, остановил меня жестом и скрылся в недрах заведения. Через несколько минут он вышел оттуда, неся на маленьком подносе чашечку кофе и запотевший стакан с простой холодной водой.

Теперь уже я развел руки, сдаваясь перед гостеприимством и предупредительностью хозяина. Так мы некоторое время молча улыбались, жестами показывая полное превосходство другого, затем я взял чашечку, поднес ее к лицу и втянул аромат дымящегося восточного напитка Закрыв глаза от наслаждения, причем не наигранного, а самого настоящего, я поставил чашку на стол и сказал:

– Ну, Али, твой кофе все-таки лучший из того, что мне приходилось пробовать. Почему бы тебе не расшириться? Ты мог бы стать кофейным королем Нью-Йорка.

Али хитро прищурился и ответил:

– Мне это не нужно. Здесь так хорошо, так спокойно… А если я открою большое заведение, тогда кофе будет намного хуже. Ведь его будет готовить другой человек. Правда?

– Правда, – был вынужден согласиться я.

И, наконец, осторожно отхлебнул малюсенький глоточек горячего ароматного кофе. Очень маленький, только для того, чтобы прочувствовать его вкус.

– Великолепно!

Али скромно потупился, а на губах его играла хитрая азиатская усмешка. И тут мне пришла в голову интересная мысль.

Вот я уже целый месяц каждый божий день прихожу к нему пить кофе, мы балакаем о жизни, об Америке, о Турции и даже о России. Когда однажды зашел разговор о России, Али неожиданно перешел на довольно неплохой русский. Это произвело на меня определенное впечатление, и я поинтересовался, откуда он знает мой язык. Али ответил, что несколько лет проработал на стройке в Питере. Ну, тут, понятное дело, нам с ним стало гораздо легче понимать друг друга. Не в смысле языка, а в смысле общих жизненных понятий.

Так вот, этот самый Али производил на меня впечатление человека, который, как и многие другие люди, живет не по прописанным на бумаге законам, а по своим собственным. Как и я, между прочим. И братва эта его турецкая шастает тут по каким-то явно темным делам, да и во взгляде у Али нет-нет да и мелькнет что-то такое, по чему можно быть уверенным в человеке…

В общем, я решился.

– Слушай, Али, – сказал я, отпив уже остывшего до нужной температуры кофе и глотнув холодной водички, – у меня есть к тебе разговор.

Али присел на стул напротив меня, и на его лице появилось выражение, говорящее о том, что он готов разбиться в лепешку, лишь бы угодить дорогому гостю.

Ладно, думаю, посмотрим, какое у тебя сейчас будет выражение, и продолжаю:

– Только, понимаешь, Али, это очень серьезный разговор. Настоящий разговор между двумя мужчинами. И об этом разговоре не должен знать никто, кроме нас с тобой.

Али чуть прищурил левый глаз, прицелившись в меня правым, и его радушная улыбка стала чуть более холодной. Но он сказал:

– Продолжай, Вася, я внимательно тебя слушаю. Я смотрел на него и видел, что действительно он здесь не только кофеек варит. Под маской радушного хозяина показалось лицо делового, серьезного и, возможно, рискового человека. Настоящего мужика. Вот и хорошо.

Я отпил еще кофе и продолжил:

– Понимаешь, Али, попав в чужую страну, я иногда чувствую себя не совсем уверенно, и хотелось бы, чтобы этого не было. Сам знаешь, по улицам бегают страшные американские гангстеры с автоматами Томпсона и палят из лимузинов во все стороны. А я бедный маленький эмигрант, и мне иногда бывает страшно. Поэтому я бы хотел…

Али засмеялся, по достоинству оценив мой юмор, и откинулся на спинку стула.

– Поэтому ты хотел бы, – продолжил он за меня на русском, – купить маленькую железную штучку, которая плюется маленькими свинцовыми косточками.

Я опять развел руками, преклоняясь перед его проницательностью, и сказал:

– Изможденные верблюды моего слабого разума преклоняют колени перед благоухающим оазисом твоей мудрости, Али!

Али снова сладко зажмурился и заулыбался.

– И еще, – добавил я, – я хотел бы, чтобы эта маленькая железная штучка выплевывала свинцовые косточки тихо. Без всякого шума.

Али понимающе кивнул и уже без улыбки спросил:

– Ты понимаешь, Вася, что здесь не Россия, и если тебя задержат с пистолетом, то тебе не удастся откупиться от американского копа, как от продажного русского мента?

– Да, Али, я понимаю это. Но я понимаю еще и то, что может случиться ситуация, при которой я вообще больше никогда ни от кого не смогу откупиться. Это гораздо хуже.

– А ты понимаешь, Вася, что если тебя все-таки арестуют, то ты должен забыть, у кого ты взял пистолет? И не огорчать старого доброго Али?

Ага, думаю, он уже все решил. Серьезный мужик.

– Конечно, Али! Посмотри на меня – разве я похож на человека, который не понимает, что делает?

Я отлично знал, что на такого человека не похож. Похоже, что и Али знал это. Выше среднего роста, широкоплечий, с хорошо развитой мускулатурой, жестким лицом и, насколько мне известно, недобрыми глазами, я никак не производил впечатление наивного простачка и слабака. Вот и вышибала в «Одессе» сразу признал меня за своего.

Али посидел еще минутку молча, глядя на меня и, видимо, что-то соображая, затем встал и, подойдя к входу, закрыл дверь и задвинул засов. Потом он перевернул табличку, и теперь любой, подошедший к двери с улицы, мог увидеть, что заведение Али, извините, закрыто.

– Подожди меня здесь, – сказал Али и ушел внутрь своего шалмана.

Через несколько минут он вышел и положил на столик передо мной небольшой черный кейс из твердого пластика под натуральную кожу. Кейс выглядел шикарно. Но, когда Али открыл его, я понял, что кейс по сравнению с его содержимым – ерунда.

Внутри лежало настоящее оружие. Не убогий «Макаров» и не грубый, как дворницкий лом, «ТТ», а грозный и изящный пистолет, созданный и изготовленный не мозгами коммунистов и руками алкоголиков, а уважавшими свои головы и свой труд оружейниками Запада.

Али вынул его из выдавленного по силуэту гнезда, затем присоединил глушитель, для которого в кейсе тоже было особое место, и, ловко вбив в рукоятку обойму, посмотрел на меня. Я молчал.

– «Беретта», пятнадцать зарядов, режим автоматической стрельбы, – сказал Али и, ловко крутанув пистолет так, что он оказался рукояткой вперед, протянул его мне.

– Я не знал, что у тебя еще и оружейная лавка, – сказал я и взял пистолет в руку.

Прежде мне, конечно, много раз приходилось держать в руках разнообразное оружие, но такой игрушки у меня еще не было.

Полюбовавшись на «Беретту», я нажал кнопку на рукоятке и, сбросив на ладонь обойму, передернул затвор. Щелкнув несколько раз спуском, я поднял глаза на Али, и он, опять опережая мои слова, сказал:

– Тысяча четыреста долларов. Кобура – бесплатно.

Я молча достал из кармана бумажник и отсчитал четырнадцать сотен. Али небрежно сунул деньги в карман и сказал:

– Пойдем во двор, попробуешь.

Я встал, и мы, пройдя через подсобку, оказались в залитом солнцем маленьком дворике. В этой части Бруклина многоэтажных домов не было, поэтому за высоким забором нас никто не видел.

Снова задвинув обойму на место, я передернул затвор и, прицелившись в валявшуюся на земле банку из-под «Колы», нажал на спуск.

Прозвучал тихий хлопок, и я почувствовал мощный, но сдержанный толчок в руку, а банка, кувыркаясь, отлетела в сторону. Жестяной звук, который раздался при этом, был ощутимо громче выстрела.

Поглядев на Али, я многозначительно покачал головой.

– Хорошая вещь, Али. Очень хорошая.

Али кивнул и, опять превратившись в улыбчивого чайханщика, взял меня под руку и повел внутрь.

Я снова уселся за столик, а Али тем временем скрылся в недрах своего хозяйства и через несколько минут вышел, неся в одной руке новую чашечку кофе, а в другой – подмышечную кобуру с несколькими хитрыми ремнями.

Повинуясь его жесту, я встал, и Али ловко надел на меня сбрую. Кобура удобно разместилась под левой подмышкой, я сунул в нее пистолет и снова надел свою легкую тряпичную куртку.

Али развернул меня к зеркалу, висевшему около входа, и, повертевшись так и сяк, я убедился, что моего вооружения совсем не видно.

Теперь я чувствовал себя совсем иначе. Я был, как говорится, вооружен и очень опасен. И только теперь я понял, чего мне не хватало весь этот месяц, пока я шарился в Нью-Йорке. Да, подумал я, с оружием начинаешь чувствовать себя совсем иначе.

Ощущая приятную тяжесть под мышкой, я уселся за столик взял чашечку с кофе. Али опустился на стул напротив меня и сказал:

– Если ты попадешься с этой пушкой, то наверняка сможешь выйти под залог в двадцать пять тысяч. Пушка совершенно новая, так что можешь быть спокоен. Она – чистая.

– Я верю тебе, Али, – ответил я, – мне очень приятно, что мы с тобой смогли найти общий язык и понимаем друг друга. А раз мы понимаем, о чем говорим, то у меня к тебе есть еще одно небольшое дельце.

Али кивнул и, повернувшись в сторону подсобки, прокричал что-то по-турецки. Из недр его владений послышался турецкий ответ, и через минуту оттуда появился молодой плечистый турок со сломанным носом и помятыми ушами.

Али отдал ему распоряжение, парень перевернул табличку, открыл дверь и встал за стойку. А мы с Али, который бережно поддерживал меня за локоть, удалились в другое помещение, чтобы обсудить некоторые секретные вопросы. Через полчаса наши обсуждения кончились, и мы вышли на улицу, причем я имел в руке небольшой полиэтиленовый пакет, в котором лежало… Ну, в общем, что нужно, то и лежало.

Посмотрев на часы, я сказал:

– Я хочу еще раз поблагодарить тебя за помощь, а теперь мне пора ехать по делам.

Когда я уже открывал дверь машины, Али сказал:

– Береги себя, Вася! И добавил по-русски:

– Ни пуха ни пера!

Я улыбнулся и ответил:

– К черту, к черту!

После этого уселся за руль своей «Хонды» и покатил в «Одессу».

* * *

На следующий день вышибала Виктор уже ждал меня, стоя на улице у зеркальных дверей ресторана. Когда я вышел из машины, снова поставив ее на противоположной стороне улицы, Виктор кивнул мне, давая понять, что все в порядке. Я кивнул в ответ и, захлопнув дверь машины, не спеша пересек Брайтон-Бич.

Виктор открыл передо мной дверь и вполголоса сообщил:

– Алекс уже здесь, так что сядешь за столик, который тебе покажут, а потом к тебе подойдут.

Я кивнул, и Виктор передал меня симпатичной хохлушке в кружевном фартучке, которая, заулыбавшись, сказала:

– Столик для вас заказан, прошу за мной. Меня зовут Оксана.

И стала подниматься по лестнице, вертя перед моим носом небольшими, но очень подвижными ягодицами, обтянутыми короткой черной юбчонкой. Я вспомнил мясистую мадам в парчовом платье и тут же, ни секунды не сомневаясь, отдал пальму первенства этой двадцатилетней темноволосой девчонке. Я бы с удовольствием отдал бы ей и несколько часов своего драгоценного времени. Надо будет закинуть удочку, подумал я, но в это время лестница кончилась и мы с ней вошли в зал ресторана.

Оксана провела меня в тихий уголок и усадила за двухместный столик.

– Что будем кушать? – спросила она, улыбаясь.

Я поразмыслил и заказал легкий салат, минералку и сто граммов водки. Быть в русском ресторане и не выпить водки – просто несерьезно. А к тому времени, как я сяду за руль, она уже выветрится.

Оксана кивнула и, развернувшись, поконала на кухню, радостно подрагивая ягодицами.

Оглядевшись, я слегка расстроился.

Ну стоило ли ехать в Америку, пересекать океан, тратить драгоценные нервы для того, чтобы, зайдя в русский ресторан, оказаться в родном совке семидесятых годов. Дым коромыслом, мясистые тетки, покрасневшие от водки, халдеи в расстегнутых рубашках, дикие пляски перед сценой… Приехал я сюда, а тут – те же пьяные рыла и те же «Яблоки на снегу» или «Мясоедовская», которую в восьмой раз исполняют для тети Фейги ничем не отличавшиеся от вороватых халдеев лабухи, готовые за деньги сбацать все, что угодно.

Посмотрев на сцену, я увидел родную картину. Руководителю оркестра, гитаристу с бегающими глазами, дали сотку баксов, и он, подобострастно закивав, со счастливым лицом объявил, что следующая песня – «Владимирский централ» – исполняется специально для Игорька из Бобруйска. А закончится все это по известной схеме – мордой в квашеную капусту.

Американцы, мать их так!

Оксана принесла заказ, и я, поблагодарив ее, налил себе немного водочки. Заглотив ее, я закусил до боли знакомым салатом «оливье» и тут на стул напротив меня уселся рослый и крепкий коротко стриженный парень.

На его шее красовалась тонкая золотая цепочка, уходившая за расстегнутый ворот белой рубашки, и в просвете между пуговицами мелькнул золотой крестик с распятием. На правой руке была татуировка «Слон» – «смерть легавым от ножа».

Ага, подумал я, вот и родная братва.

– Тебя Василием кличут? – поинтересовался пацан.

Я молча кивнул.

– Пойдем со мной, там тебя ждут, – сказал он и встал.

Я тоже встал и, пробираясь между столиками и любезно извиняясь перед посетителями, последовал за своим провожатым. Пройдя через зал, мы оказались перед дверью, сделанной из темного дуба, и, открыв ее, парень сделал приглашающий жест, и я вошел в отделанный дубовыми панелями небольшой кабинет.

Вдоль стен стояли пухлые диваны, на которых расположились четверо конкретных братков, а в кресле за столом сидел мужчина лет пятидесяти. Он был одет в цветастую гавайку с короткими рукавами, на правой руке тускло светились массивные золотые часы, а на шее, как и у Виктора, была золотая цепь, но раз в шесть потолще. Его черные с проседью волосы были коротко подстрижены, темные глаза смотрели с внимательным прищуром, и на руках, спокойно сложенных на груди, красовались татуировки.

Посмотрев на них, я понял, что имею дело не с каким-нибудь приблатненным штемпом, а с натуральным авторитетом, имевшим настоящий вес и пользовавшимся реальным авторитетом в уголовном мире. Похоже, что Виктор не соврал, сказав о том, что мимо него здесь не проходит ни одно дело, касавшееся русской диаспоры[6]6
  Диаспора – в данном случае: национальное меньшинство.


[Закрыть]. И если это так, то можно было считать, что передо мной – вроде как главный смотрящий русского Нью-Йорка.

– Здравствуй, Василий, – негромко сказал мужчина, – меня зовут Алекс. Присаживайся.

И он указал на стоявшее напротив стола второе кресло.

– Здравствуй, Алекс, – вежливо ответил я и, придвинув кресло поближе к столу, уселся в него.

Некоторое время мы молча изучали друг друга, затем Алекс неторопливо произнес:

– Ты из Питера, я слышал? У меня там много хороших друзей. Может быть, и ты кого-нибудь из них знаешь?

– Может быть, и знаю, – ответил я, – но попусту мусолить имена не приучен.

Алекс кивнул и продолжил:

– Я слышал, у тебя есть небольшая проблема, которую мы можем помочь решить.

Я выдержал небольшую паузу и так же неторопливо ответил:

– Ну, Алекс, я бы не назвал это проблемой. Но если мой вопрос не будет вовремя решен, вот тогда у меня могут возникнуть проблемы.

Алекс опять кивнул и сказал:

– Правильно, Василий. Ты умеешь говорить. Решение твоего вопроса будет стоить двадцать тысяч. Десять сразу, десять – потом. Тебя это устраивает?

– Да. Я уже знаю об этих условиях. Вполне приемлемо. Деньги я готов внести сразу.

Я услышал, как за моей спиной открылась дверь, и кто-то вошел.

– Познакомься со Львом Захаровичем, – сказал Алекс, указывая за мою спину.

Я оглянулся, затем встал и, повернувшись, увидел перед собой пожилого благообразного еврея в золотых очках, который, улыбаясь, смотрел на меня и протягивал мне руку.

– Василий, – сказал я, пожимая его маленькую, но цепкую руку.

– Лев Захарович, – ответил он и посмотрел на Алекса.

– Это один из наших лоеров, – сказал Алекс у меня за спиной, и я снова повернулся к нему. – Очень опытный и грамотный специалист. Лев Захарович, этому человеку нужно сделать хорошие документы. Ну, вы понимаете, как обычно.

Лев Захарович кивнул.

– Когда мы здесь закончим, – продолжил Алекс, глядя на меня, – вы со Львом Захаровичем будете решать все вопросы сами. Мое присутствие не требуется. Деньги отдадите ему.

Алекс посмотрел на лоера, и тот, кивнув, сказал мне:

– Я буду ждать вас за вашим столиком.

– Хорошо, – ответил я, и Лев Захарович вышел.

Я снова сел в кресло и посмотрел на Алекса.

Сидевшие на диванах братки, как я успел заметить, внимательно изучали меня. Пусть изучают, мне это до лампочки. На моем веку меня столько изучали, что впору энциклопедию писать.

– А скажи мне, Василий, – спросил Алекс, – погонялово имеешь?

Так, пошел другой разговор. Видно, по моей внешности все-таки заметно, откуда у меня ноги растут. И, гадом буду, этот Алекс уже решил прибрать меня к рукам и сделать из меня своего солдатика. Но я с ним в эти игры играть не буду. Обойдется.

И я вежливо, но твердо ответил:

– Погонялово у меня есть, как не быть! Но тут, в Нью-Йорке, я не при делах. Так что обойдемся без моего погонялова.

И, чувствуя, что отказ заговорить на одном языке надо смягчить, я добавил:

– Во всяком случае – пока у меня не будет нормальной американской ксивы. Пойми меня правильно, Алекс, мои проблемы – это мои проблемы. И я не хочу, чтобы они стали проблемами для кого-нибудь еще.

Я намеренно задел Алекса, намекнув, чтобы он не совал нос не в свои дела, и одновременно дал ему понять, что перед ним сидит не простой фантик, а серьезный человек, который не будет трепать языком о своих делах перед первым встречным, хоть бы он и паханом оказался.

Левая бровь Алекса чуть дернулась вверх, и он спросил:

– То есть – ты хочешь сказать, что здешняя братва тебе не ровня?

Я улыбнулся и сказал:

– Брось, Алекс, давай без пробиваний и без наездов. Я хочу отдохнуть и успокоиться. А там, глядишь, и настанет у нас с тобой полная любовь и согласие. Сам понимаешь, своя братва – это своя братва. Но не сейчас. Извини. Считай, что я в отпуске.

– Ладно, о чем базар, – согласился Алекс и, встав, протянул мне руку через стол, – иди за свой столик, там тебя Левчик ждет не дождется. Свидимся.

Я вышел из кабинета и начал пробираться через прокуренный зал к своему столику. Лев Захарович уже сидел там, и перед ним лежала открытая папка. Сдвинув очки на кончик носа, он просматривал какие-то бумаги. Я уселся напротив него, и, увидев меня, Лев Захарович сказал:

– Вы уже закончили с Александром Ивановичем? Вот и хорошо. А теперь вами займусь я. Итак, какие у нас имеются документы?…

Оркестр в это время наяривал «С добрым утром, тетя Хая».

Глава 4
НИ СНА, НИ ОТДЫХА ИЗМУЧЕННОЙ ДУШЕ…

Я проснулся оттого, что за окном какая-то баба пронзительно кричала противным голосом:

– Сема! Я кому тебе говорю? Если мама сказала «ноу», значит – «ноу»! А ты что делаешь?

Я встал с постели, подошел к окну и распахнул его настежь.

Светило сентябрьское солнышко, чирикали американские воробьи, а под окнами моей квартирки, находившейся на третьем этаже, русская эмигрантка воспитывала своего малолетнего отпрыска.

– Это ты кому говоришь «фак ю»? Это ты своей родной матери говоришь «фак ю»? Вот погоди, придет папа из вэрхауза[7]7
  Warehouse (англ.) – склад, иногда русские эмигранты употребляют как «цех».


[Закрыть], он тебе покажет «фак ю»! Иди сюда, я тебе нос вытру!

Я рассмеялся и отправился в ванную.

Встав под тупые иголки душа и смывая с себя сонливость, я размышлял. Две недели назад после разговора с Алексом, а затем со Львом Захаровичем, которому я вручил десять тысяч, я решил-таки позвонить той самой девице, которая пророчила мне, что я начну разговаривать, как все эмигранты. То есть на дикой смеси русского и английского. Тогда она была сильно занята, зато вчера сама позвонила мне и предложила встретиться. Мы встретились в Центральном парке, и там, на скамеечке, в укромном уголке, она сделала мне такой минет, что у меня чуть глаза внутрь не провалились.

Я сделал воду похолоднее и продолжил свои глубокомысленные размышления. Что касается секса – это все лирика.

А физика заключается в том, что, когда я, закончив разговоры со Львом Захаровичем, отъезжал от «Одессы», за мной увязалась «Мицубиши Галант» с черными стеклами. Я намеренно поколесил по Бруклину, чтобы убедиться в том, что она едет именно за мной. Убедился. И это мне не понравилось. Видать, Алекса всерьез заинтересовала моя персона. Может быть, я и сам в этом виноват, нужно было лохом прикинуться, а не тем, кто я есть на самом деле… Но, как бы то ни было, поздняк метаться.

За те две недели, которые прошли с момента разговора в «Одессе», я много раз видел этот «Галант» в зеркале заднего вида. И даже успел заметить, что над правой фарой у него небольшая вмятина, заклеенная пластырем в цвет кузова. Так что теперь я точно знаю, что за мной следят. Зачем – не знаю. Но что следят – это точно, и к бабке не ходи.

И теперь они наверняка знают, где я живу. Прямо к моему дому они не совались, чтобы не засветиться, зато пару раз садились мне на хвост кварталах в двух от моей норы. А ну, как это со стороны Стилета дует? Ой, не нравится мне это…

Но ничего. Теперь, после всех моих российских выступлений в стиле «Рэмбо-9», я решил быть предусмотрительным и приготовился к возможным неожиданностям. Тем более что деньги позволяют.

А все-таки тесен мир, ничего не скажешь!

Вот вроде и в Америку уехал, а чувствую, что и тут начинается какая-то возня вокруг меня. Наверное, нужно было валить в Индонезию или в Новую Гвинею. Там кругом дикари темнокожие, солнышко, девушки голые…

Я закрыл кран и, оставляя на линолеуме мокрые следы, прошел в кухню и поставил на газ чайник.

Пока он грелся, я быстренько вытерся и оделся. И к тому времени, когда чайник закипел, я был уже совершенно готов к дальнейшим подвигам во славу собственного безрассудства.

Выйдя из подъезда, я подошел к «Хонде», и она приветствовала меня тихим посвистыванием. Пробормотав «привет, привет», я открыл дверь и сел за руль. Сегодня вечером мне была назначена встреча по вопросу моих документов, и я должен был привезти братве еще десятку, за что они обещали вручить мне пачку бумаг, свидетельствующих, что я могу находиться на территории Соединенных Штатов хоть до второго пришествия и что я нахожусь под защитой Закона этой страны и пользуюсь всеми правами ее гражданина.

Звучало это, конечно, хорошо, но мне сильно не нравилось то, что встречу мне назначили не в ресторане, а в пустынном месте под виадуком. Это настораживало. Не знаю, конечно, может быть, тут у них и принято обстряпывать темные делишки в пустынных местах, как это показано в гангстерских фильмах, но ведь в тех же фильмах показано и то, во что превращаются подобные встречи, если одна из сторон играет не по правилам.

Выехав из своего квартала, я увидел в зеркале, что из соседней улицы вывернул знакомый «Галант» и тихо покатился следом за мной.

Нет, ребята, сегодня мне ваш эскорт не нужен. У меня есть дела, к которым вы не имеете никакого отношения. То есть, может быть, и имеете, но, куда я еду и что буду делать, вам знать совсем не обязательно. Я пристегнул ремень безопасности, чего раньше не делал никогда, и вдавил педаль в пол. «Хонда» взвыла и прыгнула вперед.

Сидевшие в «Галанте» люди не ожидали от меня такой прыти и слегка замешкались. Пока они там разевали свои хлебальники, я успел оторваться метров на сто пятьдесят и теперь у меня была неплохая фора. Но, выехав со Скул Драйв, на которой стояла моя трехэтажка, и повернув на Мэйфилд Стрит, я скоро опять увидел их в зеркале и понял, что просто так они от меня не отвяжутся.

Ладно, погоняемся!

Выезжать из Бруклина я не собирался, потому что здесь по выходным всегда было очень мало ментов, чего не скажешь о центральных районах, а особенно о Манхэттене. Разогнавшись по Мэйфилд, я снова посмотрел в зеркало и увидел, что «Галант» постепенно приближается ко мне. И вдруг из его правого окна высунулась рука, в которой был зажат сверкающий пистолет. Оппаньки, подумал я, а ведь ребята серьезно настроены! Ну что же, тогда и мы будем играть по-настоящему.

Впереди меня на несколько километров было чисто, машин было мало, так что никто не мог помешать мне устроить тут небольшой тарарам, если мне очень этого захочется.

Но, похоже, тарарам решили устроить мои преследователи.

Раздался выстрел, и заднее стекло моей новенькой «Хонды» осыпалось. Ну, блин, это уже совсем никуда не годилось.

Я примерился, глядя в зеркало, и, когда «Галант» пошел на обгон, резко вдарил по тискам и принял чуть влево. И все случилось именно так, как я и рассчитывал. Тот мудак, который выставил в окно руку с пистолетом аж до самого плеча, не успел убрать ее, и, когда я резко затормозил, «Галант» со скрежетом пронесся вдоль моего левого борта. При этом рука с пистолетом оказалась зажата между двумя машинами, и ее с силой вывернуло в обратную сторону. Я услышал, как пистолет лязгнул по моему багажнику, а из «Галанта» раздался истошный крик.

Из окна пролетевшего вперед «Галанта» торчала неестественно вывернутая окровавленная рука. И пистолета в ней, конечно, уже не было. Он валялся на асфальте.

Мою «Хонду» развернуло поперек дороги, и морда машины оказалась направлена в поперечную улицу, названия которой я не знал. Не долго думая, я дал газу и, прежде чем убраться с перекрестка, бросил взгляд в сторону улетевшего вперед «Галанта».

«Галант», подняв тучу пыли, уже успел развернуться и снова направлялся за мной. Плохо было то, что я не знал, куда ведет эта улица, но надеялся, что не на кладбище.

Я угадал.

Эта улица вела совсем не на кладбище. Но она оказалась кривой, и я не сразу понял, что через полкилометра она заканчивается тупиком. В конце дороги я увидел широко распахнутые ворота, за которыми открывалась просторная стройплощадка.

Ну, Знахарь, ты и пентюх, сказал я себе и погнал вперед. Я не знал, что ждет меня там, но не останавливаться же и не извиняться перед преследователями, дескать, извините, ребята, ошибся малость!

А что мне еще оставалось? Теперь для полного счастья не хватало только беготни с пистолетами между бетонными плитами и стопками фанеры. Как в «Приключениях Шурика».

Однако, влетев на территорию стройки, я сразу же понял, что Фортуна пока еще не повернулась ко мне задом. Дорога шла вокруг недостроенного дома, и я попросту объехал его, слыша сзади вой двигателя «Галанта», и снова выехал на эту кривую улицу, которая чуть не привела меня в капкан.

Преследователи не отставали.

Похоже было, что за рулем «Галанта» сидел неплохой водила, и он висел у меня на хвосте, отставая не более чем на тридцать метров.

Я был почти уверен, что в «Галанте» сидели люди Алекса, но тогда зачем им нужно было гоняться за мной с пистолетами, если через несколько часов я сам к нему приду? Это был хороший вопрос, и ответа на него не было. Да и ситуация была неподходящая для рассуждений. Сейчас не думать надо было, а убегать.

Черт с вами, подумал я, поедем-ка мы на хайвэй. А там видно будет. И я, снова оказавшись на перекрестке с Мэйфилдом, резко свернул налево, чуть не сбив какого-то чернокожего алкоголика. Он выкрикнул что-то оскорбительное и бросил в меня банку из-под пива. Извини, братан, что я тебе кайф обломал, но сейчас не до реверансов.

Заднего стекла теперь у меня не было, и я очень хорошо слышал, как догонявший меня «Галант» ревет двигателем уже метрах в двадцати. Дорога впереди начала подниматься, и, постепенно сворачивая вправо, она вливалась в идущий по высокой насыпи хайвэй Бэлт Парквэй, по которому я каждый день ездил из Бруклина и обратно.

Так, подумал я, надо прикинуть, что делать дальше.

Если я поеду в сторону Манхэттена, то километров через восемь будет большая развязка, на которой я смогу развернуться и поехать обратно. Это на тот случай, если мне не удастся оторваться от преследователей раньше. Устраивать такие гонки в центре Нью-Йорка мне было совершенно ни к чему. Тем более что у меня под мышкой сидела «Беретта» с глушителем.

Выехав на широкую, как футбольное поле, ленту хайвэя, я глянул в зеркало и увидел, что «Галант», кренясь и визжа резиной по асфальту, повторил мой маневр. Я утопил педаль в пол, и «Хонда» помчалась, как наскипидаренная кошка. Скорость быстро подскочила до ста, и стрелка спидометра уверенно поползла дальше. Вдали в туманной дымке виднелись небоскребы Манхэттена, и они выглядели здорово, но, к сожалению, сейчас мне было не до них. Нужно было спасать собственную шкуру.

Движение на хайвэе, несмотря на выходной день, было довольно оживленным, и ехать стало намного интереснее. Я перескакивал из ряда в ряд, рискованно нырял в промежутки между близко идущими машинами и постоянно слышал сигналы, которыми возмущенные водители реагировали на мою безголовую езду.

Извините, ребята, но уж так сегодня сложился мой день. Тут уж ничего не поделаешь. За мной гонятся какие-то нехорошие парни, и мне обязательно нужно оторваться от них.

Скорость поднялась до ста сорока.

А ничего бежит «Хонда», подумал я, следя за маячившим в зеркале «Галантом». Молодцы япохи, хорошую телегу смастрячили.

Наконец впереди показался огромный бантик, сплетенный из бетонных лент. Это была одна из знаменитых американских развязок. И тут надо точно знать, в какую полосу попасть, а то уедешь совсем не туда, куда нужно, а разворот будет только километров через двадцать.

Слегка снизив скорость, я стал пробираться в правый ряд.

Выбрав момент, я пересек полосу прямо перед старинным «Фордом» с огромными бычьми рогами на капоте и успел заметить, как сидевший за рулем водила в ковбойской шляпе и с пшеничными усами прокричал мне что-то грубое. Он был вынужден ударить по тормозам, чтобы не въехать мне в багажник, но на этом его неприятности не кончились. Сразу же за мной перед его носом оказался преследовавший меня «Галант», и сидевшему за рулем «Форда» ковбою пришлось затормозить еще сильнее.

Ехавший следом за «Фордом» джип с компанией молокососов, не успев затормозить вовремя, ткнул его в багажник, раздался жестяной удар, потом еще один, и, что там было дальше, я уже не видел, потому что передо мной открылась нужная мне полоса, ограниченная высокими парапетами, которая плавным изгибом поднималась прямо в самую гущу сплетения этих бетонных лент.

На скорости около ста десяти я влетел в узкий однорядный коридор, который висел в воздухе среди множества других таких же, идущих в разных направлениях и на разных уровнях. С трудом удерживая машину на середине полосы, я бросил взгляд в зеркало и увидел, что водитель «Галанта» оказался не столь аккуратен, как я. Его машину понесло и метров двадцать он скреб правым бортом по бетону, высекая искры и пытаясь справиться с управлением.