Текст книги "Тени старого дома"

II

Тот день запомнился и по другой причине. Я получила письмо от Джо.

Не крошечную надпись на открытке, а настоящее письмо.

Мы обычно не ждали почты. Почтовый ящик находился в конце шоссе, в миле от нас. Когда кто-либо из нас случайно находился в тех краях, то забирал содержимое ящика и затем вываливал его на стол, находящийся в холле. До сих пор я получила вышеупомянутые открытки, пару раздраженных писем от матери, где она спрашивала, почему я не пишу, и несколько циркуляров от друга, который временно снимал мою квартиру.

Письмо от Джо попалось мне на глаза, когда я проходила через холл. Оно лежало сверху пачки и было усеяно зарубежными марками, приклеенными на пути его следования. Секунду я стояла, глядя на него. Возможно, в этот момент великая новость о том, что я превратилась в женщину, телепатически пересекала Атлантический океан. Точнее, не с помощью телепатии, а с помощью ясновидения. Письмо же могло дойти туда только через пять дней. Взяв письмо, я отправилась в свою комнату.

Джо всегда неправильно меня понимал.

«Я не осуждаю тебя за то, что ты делаешь, Энн, это твое дело. Но я считаю, что ты обязана быть честной со мной. Мне никогда не нравилась твоя сумасшедшая идея провести лето с Кевином, но ты уехала, не посоветовавшись со мной. И ничего не написала после той первой записки. Ни письма, ни даже пары строчек. Если твои чувства изменились, скажи об этом. Я, со своей стороны, сделаю то же самое. У меня нет времени выжимать из себя много слов. Время дорого. Я ишачу по десять часов в день».

И так далее. Исписав две страницы о своей работе, большая часть которой была недоступна моему пониманию, он резко закончил: «Ответь немедленно. Люблю, Джо». Слово «люблю» было вставлено, видимо, после завершения письма.

Если бы у него было намерение написать письмо, приводящее получателя в ярость, то он не смог бы решить свою задачу более успешно. Высокомерный, требовательный тон вернул прежнее раздражение, вызванное его молчаливым предположением, что домашняя работа лежит на мне, его скучающим взглядом, сопровождающим мои рассказы о собственной работе, его уверенностью, что я должна прекратить любое дело, когда ему захочется рассказать о своем. Невероятно, но один раз я даже сочла такие мысли забавными.

III

Тем вечером мы поехали в кино: я с Кевином и Би с Роджером. Роджер навязался сам, проигнорировав кашель и неодобрительный взгляд Би. Казалось, что эта идея живо заинтересовала его. Поэтому все мы уселись в ряд в маленьком местном зальчике, между рядами которого было грязно от пролитого лимонада и рассыпанного попкорна, и стали смотреть одну из тех комедий, в которых персонажи чисто случайно оказываются в постелях друг с другом. После этого Роджер предложил поехать куда-нибудь испробовать солодового напитка – кажется, это был один из его ритуалов, – но мы не нашли ни одного открытого заведения и вернулись домой.

Той ночью мне снова снились сны. Мне снилось, что я бегу вниз по бесконечной дороге, по краям которой стоят фигуры с окаменевшими лицами. Бегу, спотыкаясь, с отчаянной скоростью, потому что нечто преследует меня. Я не отваживаюсь оглянуться, чтобы узнать, не догоняет ли оно меня, потому что знаю, что у него страшное лицо. Только, когда я почувствовала на своей шее его горячее дыхание, я увидела впереди Джо и предприняла последний яростный рывок. Но когда я добежала до него, он сделал шаг в сторону, и я падала, падала, падала в темноту... и проснулась с сильно бьющимся сердцем и горьким вкусом во рту.

Ночь была жаркой и влажной. Окна были широко раскрыты. Внешние огни отбрасывали в комнату тусклый свет. Я не знаю, как долго я лежала, постепенно расслабляясь и погружаясь в дремоту, по мере того как ночные кошмары отступали и забывались. Я все еще не спала когда услышала, как открылась и закрылась дверь.

Ночные звуки в этом доме были законным основанием для тревоги. Я села в постели и прислушалась. Ничего не было слышно, но теперь я снова была в тревоге и напряжении. Я знала, что не усну, пока не удостоверюсь, что то, что я слышала, исходило от Би, вышедшей по какой-либо надобности. Открывавшаяся дверь должна была принадлежать ей. Она была единственной, которая запиралась.

Тихо постучавшись в ее дверь, я получила немедленный ответ. Она сидела на мягком сиденье около окна.

– Я разбудила вас? – спросила она. – Я старалась не создавать шума.

– Я проснулась от плохого сна.

– Садитесь и расскажите мне. – Би похлопала по соседнему сиденью.

– Благодарю, я в порядке. Это мое проклятое подсознание не дает мне покоя. – Но я все-таки села. – Почему вы не спите в такой час? Сейчас, должно быть, три часа ночи.

– Я была в старом крыле, – сказала Би тихо. – В коридоре около комнаты Кевина.

– Ради бога, Би! Вы обещали Роджеру...

– Я не обещала. Он требовал, но я не согласилась.

– Где он?

– Внизу. В часовне, я думаю. У него с этим местом связаны какие-то глупые намерения.

– Почему вы не попросили меня пойти с вами, если уж решились идти? Вы не имели права подвергать себя такому риску.

Би задумчиво изучала меня.

– Я поступила неправильно? – Я зажестикулировала и что-то забормотала. Она кивнула: – Я знаю, что это так. Вы пытаетесь сказать это мне. Странно, как трудно пересказать состояние эмоций. Вы забыли, что я единственная, кто ничего не видел. Мне было любопытно. Кроме того, я чувствовала, что мы должны вести наблюдения каждую ночь. Представления могут прекратиться или стать нерегулярными.

– Вы правы, – проговорила я после минутного размышления. – Роджер, кажется, потерял интерес к подруге Кевина, но я обязана за ним следить. Я не такая храбрая, как вы. Я предпочла роль страуса. Если я ничего не вижу, то считаю, что этого нет.

– Кевин не открывал двери сегодня ночью, – сказала Би.

– Может быть, это прекратилось?

– Может быть.

Я знала это выражение лица – ее опущенные ресницы, наполовину скрывающие глаза, слегка напряженные мышцы в углу рта, не выпускающие готовые сорваться слова.

– Вы что-то видели.

– Вы назвали бы это сном. Может быть, я и спала. Было так тихо, и я клевала носом.

– Ну?

Би пожала плечами.

– Обычное привидение, прямо как из романа. Перемещающееся и дрейфующее. Это была Этельфледа, такая, как я ее представляла, – такая же одежда и все прочее. Но когда я моргнула и ущипнула себя, она пропала.

– Бог мой!

– Оно не было страшным. И, конечно, – добавила она тихо, – убедительным. Оно ничего не доказывает.

– Обещайте, что ничего больше не будете предпринимать, не сообщив мне.

– Я не нуждаюсь в вашем скептицизме, Энн, – возразила Би. – Мне нужна ваша поддержка. Если бы она у меня была, чистосердечная и без задней мысли, мне не о чем было бы больше мечтать.

Разве это не то, о чем мечтает любой из нас? Безусловная взаимопомощь, беззаветная вера? Я искала в своем усталом мозгу нужные слова. Я не могла дать ей то, что она просила, но безошибочная интуиция подсказала замену.

– У вас есть моя любовь, – сказала я. – Разве этого не достаточно?

Это был удивительный всплеск эмоций. Мы обнимались, целовались и немного плакали.

Глава 10

I

Как призналась Би, ее эксперимент ничего не доказывал. Он мог быть интерпретирован (и наверняка стал бы интерпретироваться разными сторонами в зависимости от личных убеждений) и как свидетельство, подтверждающее предположение Би о томящемся блуждающем духе, и как соображения Роджера о том, что некоторая субстанция в доме принимает различные формы для каждого из нас в зависимости от индивидуальных пристрастий. В целом я больше придерживалась точки зрения Би, нежели Роджера. Только тяжелое болезненное подсознание могло вызвать то видение, которое я наблюдала.

Дебби появилась снова на следующее утро. Я проснулась поздно и решила прогуляться по саду, чтобы проветрить свои перегруженные в последнее время мозги. Случилось так, что я побрела в сторону теннисного корта и увидела их там. Ее платье имело еще больше оборок, чем прежнее. Оно было розовым, вышитым маленькими красными ягодками земляники. Я почувствовала себя в роли Джейн Эйр, наблюдающей за флиртом блистательной и прекрасной Бланш с мистером Рочестером.

Через некоторое время я незаметно ушла. Я не задавалась вопросом, почему мне было больно видеть их вместе. Может быть, я и не уделяла бы им столько внимания, если бы она не была моей полной противоположностью.

Фигура ее была гибка и округла, моя – плоска и угловата, она была в оборчатом и розовом, я – в неряшливом и рваном, она была женственна, миловидна, наивна, я... стоит ли продолжать?

Я встретила мистера Марсдена, обрывающего розы и проклинающего японских жуков. Я считала их прелестными, этих зеленоватых, радужно переливающихся на солнце насекомых, но, когда он показал мне искалеченные и обглоданные бутоны, я стала разделять его чувства. Теперь это были ужасные насекомые, жадно роящиеся на кустах и не знающие никакой меры. Я подняла кувшин, на дне которого был налит керосин, и начала обирать их. Они были так поглощены едой и сексом, что поймать их было нетрудно, и я открыла в себе до сих пор незнакомое чувство садизма, когда на дне кувшина стала вырастать горка из корчащихся в муках жуков.

Когда мы покончили с розами, мистер Марсден поручил мне пропалывать бордюры на клумбах. Он не позволил мне делать ничего более сложного, хотя я испытывала непреодолимое желание подержать в руках его изящные маленькие садовые ножницы и попривязывать растения к колышкам. Даже теперь он стоял около меня и следил, чтобы я выдергивала те растения, которые нужно.

Я все еще стояла на четвереньках, когда услышала отдаленный голос, орущий мое имя. Это был баритон, но я не могла обманывать себя, что это Кевин желает меня видеть. Тембр голоса Роджера был уникален.

Я крикнула в ответ и продолжала прополку. Эта процедура продолжалась еще несколько минут, причем голос Роджера становился все громче и нетерпеливее. Когда он наконец обнаружил меня, то не удержался, чтобы не отвесить мне пинка под зад.

– Что вы тут делаете? – спросил он.

– А на что это похоже? – Я села, опираясь на пятки, и положила полную пригоршню сорняков в корзину.

– Заканчивайте. Би зовет вас уже десять минут. Обед готов.

– Как это любезно с вашей стороны – пойти искать меня.

– Девушка Кевина осталась обедать, – сказал Роджер, не предлагая руку, чтобы помочь мне подняться.

– Прекрасно. – Я старалась не смотреть на свои запачканные землей колени и черные края ногтей.

С большим тактом, чем я рассчитывала, Роджер отнесся к моему недоброжелательному тону. Или, может быть, он просто не заметил его.

– Я собираюсь в Питсфилд после обеда, – сказал он. – Хотите поехать со мной?

– Зачем?

– Мне нужно найти библиотеку. Я хочу кое на что взглянуть. А Би собирается проехаться по магазинам. Вы, конечно, вольны выбирать.

– Вы намекаете, что хотите использовать мой опыт исследователя?

– Нет. Мне хотелось бы поговорить с вами, если вы можете уделить мне во второй половине дня час вашего драгоценного времени.

– Я попытаюсь, – ответила я.

Я пошла обедать, как была, помыв, конечно, руки и стряхнув основную пыль со своих штанов. Дебби была мила и почтительна с Би и Роджером. Она бросила всего лишь один взгляд на меня и мысленно вычеркнула меня из своего списка; я почти увидела ее элегантную маленькую руку с блестящими розовыми ногтями, проводящую черную линию по моему имени.

Я сказала Роджеру, что буду очень рада поехать в Питсфилд. Мы подошли к «мерседесу», и он позволил мне сесть за руль. Когда мы садились, я поняла, почему он предложил мне поехать. Отношения между ним и Би были несколько натянутыми. Они были настолько вежливы друг с другом, что стало очевидно, что они повздорили по какому-то поводу. Я предположила, что в их романтической жизни встретилось препятствие. Трудно было представить себе, что два взрослых человека могли разорвать отношения по такому странному поводу, как спор о том, какова природа призрака, бродящего по Серой Гавани.

В этом недоумений, как мне предстояло узнать, я была крайне наивна. Я должна была понимать, что каждая из их «теорий» была только верхушкой огромного айсберга привычек, убеждений и веры.

Между тем, болтая без остановки то на одну, то на другую тему, я не давала разговору угаснуть. Мы вышли из машины и разбрелись каждый по своим делам, договорившись встретиться позднее в кафе возле автостоянки.

Я не помню точно, что делали мы с Би. Мы пересмотрели множество образцов одежды, вышивок, рукоделия. Я купила платье, которое не собиралась покупать, однако перед отъездом зашла в свою комнату и взяла пятьдесят долларов из неприкосновенного запаса.

Платье стоило сорок восемь долларов. Это не была моя самая крупная покупка одежды, но я никогда не тратила так много денег на простое хлопковое летнее платье. Оно имело приятный зеленоватый оттенок, лимона со льдом, с плечей свисали ленточки. Не скажу, что Би толкнула меня на этот поступок, но она особенно не отговаривала меня.

Мы опоздали на встречу с Роджером на двадцать минут. Он сидел за столиком, и перед ним стоял пустой стакан. Я ожидала от него саркастических замечаний, но он был кроток, как овечка.

– Как провели время? – спросил он.

– Очень хорошо, – ответила я. – А вы?

Кафе было почти пусто. Это было одно из претендующих на художественность заведений с абстрактной живописью на стенах и способными отпугнуть ценами. Роджер поставил локти на столик, подбородок положил на ладони и тяжело вздохнул.

– Я достиг, чего хотел. Сможем ли мы поговорить об этом, или вы по-прежнему будете продолжать меня третировать, подобно вражеским агентам?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – изумилась Би.

– Я не знаю, как это случилось, – сказал печально Роджер. – Может быть, в этом и ваша и моя ошибка. Я стремился думать об этом как об абстрактной проблеме – логической или нелогической, если вам так нравится. Но войдите в мое положение, Би. Очень трудно проявлять энтузиазм в ситуации, когда мальчик выглядит абсолютно здоровым и ведет себя так, как будто у него нет других забот, за исключением того, как лучше провести время с Дебби. – Он прервал свою речь и бросил на меня испытующий взгляд. – Почему вы усмехаетесь? Над моим архаичным стилем, я думаю. Это не те слова, которые вы бы использовали на моем месте?

– Нет.

– Неважно. Би, если вы воспринимаете это серьезно, а я вполне серьезен... Честно говоря, я не верю, что над Кевином нависла опасность. Я не хочу сказать, что ситуация превосходная. Я не знаю, какова она на самом деле. Но я хочу работать с вами, а не против вас. Ведь мы можем обсуждать наши идеи спокойно и обстоятельно и сравнить различные точки зрения?

На Би, очевидно, подействовало это предложение.

– Я не знаю, Роджер, – сказала она, не спеша. – Наши точки зрения настолько отличаются...

– Тогда мы будем искать пути наведения мостов через пропасть. – Он взял ее за руку. – Давайте поговорим. Не приказывайте мне замолчать.

– Я попытаюсь.

Ответ обязывал не ко многому, но Роджер, видимо, почувствовал облегчение.

– Чудесно! Разрешите я расскажу, над чем сейчас работаю? В какой-то мере это подкрепляет вашу теорию, – добавил он с лукавым взглядом.

Уголки рта Би дернулись:

– Роджер, вы неисправимы. Но продолжайте.

Роджер залез под стол и достал свой портфель. Открыв его, он стал вытаскивать бумаги.

– Мой первый предмет, – начал он, – это камень под алтарем. Ясно, что он привозной. Мрамор иноземного происхождения, возможно, итальянский. Это, может быть, реликт, но в этом случае требуется описание, объясняющее его происхождение. Ничего подобного мы не увидели.

Следующий предмет – это латунная плита Этельфледы. Надпись там своеобразная, мягко говоря. Ни дат, ни фамилии, ни происхождения. Вместо этого пара непонятных эпитафий. Я более внимательно рассмотрел предполагаемый «крест», который она держит, и, как я говорил вчера Энн, пришел к выводу, что это не крест.

Роджер сделал паузу. Выслушав эту кучу аргументов, я поняла, что он намерен приняться за те из них, которые, как кажется, имеют наиболее отдаленное отношение к делу, и собирается с мыслями, чтобы подать этот материал в самой убедительной форме.

– Предмет, который Этельфледа держит в руках, является двойным топором. Это очень древний религиозный символ, связанный с Критом и Минойской империей, но он также обнаружен в Англии, вырезанный на одном из монолитов Стоунхенджа. Датируется он примерно 1800 годом до нашей эры.

Минойцы поклонялись богине-матери, повелительнице деревьев и гор, хозяйке диких животных. Одним из ее символов был двойной топор, который обычно носили жрицы-женщины. Другими символами культа были змея, голубь и бык.

Некоторые древние цивилизации поклонялись богине-матери, которая символизировала богатства природы. Часто с ней был связан мужчина, иногда супруг, иногда сын, который умирал и возрождался так же, как на месте увядших в холодную зиму культур растут новые.

Я решила, что наступило время прервать лекцию.

– Я вижу, куда вы клоните, Роджер. Бегущие животные на фризах в склепе и в часовне могут иметь отношение к богине, поскольку она является властительницей животных. На барельефе вокруг алтаря изображены не Мария и Христос, а Великая Мать и ее возлюбленный, как бы он ни назывался. Но вы заходите слишком далеко, если думаете, что мы поверим, что доисторическая религия оживает через две тысячи лет в отдаленном уголке Англии. А что вы скажете о быке? Наверное, он относится к митраизму. Митраизм был первоначальной религией мужского шовинизма. К ней не допускались ни женщины, ни богини.

Роджер сердито посмотрел на меня. Потом он вспомнил, что сам предложил создать атмосферу открытости и терпимости. Он страдальчески улыбнулся.

– Я собирался подойти к этому постепенно. Ясно, что я не поверил, что женщина пятнадцатого века, живущая в Серой Гавани, будет поклоняться древней минойской богине. Но я думаю, что вера в богиню-мать распространяется значительно дальше и оживает в существенно более поздние времена, чем мы себе представляем. Поклонение Кибеле[11]11
  Кибела – фригийская богиня плодородия, материнства, создательница богов, людей и зверей. Изображалась с чашей, символизирующей изобилие, тимпаном, призывающим своими звуками к веселью, в окружении жрецов и диких зверей.


[Закрыть] было популярно в Риме много лет спустя после падения Крита, а она была лишь одной из версий первоначального божества. Римские легионеры донесли этот культ до Англии. И там, если я прав в своих догадках, он встретился и смешался с другой, более старой ветвью этой веры – той, что принесли в Британию ремесленники, участвовавшие в строительстве Стоунхенджа. Старые языческие религии были все еще распространены среди крестьян сотни лет после того, как христианство стало официальной религией, если такие ученые, как Маргарет Мюррей[12]12
  Маргарет Мюррей (1863-1963) – известная британская исследовательница колдовства в Западной Европе, автор известных работ «Культ ведьм в Западной Европе» и «Бог ведьм».


[Закрыть], правы. Она подтвердила, что этот культ перешел в средние века из доисторической религии и осуждался христианскими священниками как ересь.

– Вы хотите сказать, – спросила Би, – что часовня является языческим храмом, посвященным языческой богине?

– Нет, нет! – Роджер тщательно подбирал слова, следя за реакцией Би. – Вспомните, что первые века христианской церкви были отмечены многочисленными расколами и проявлениями ереси. Люди пережили тяжелые времена, проникаясь новыми идеями, особенно когда сталкивались с внешним сходством между христианскими догмами и некоторыми языческими культами. Для простодушного человека поклонение деве и ее воскресшему сыну покажется схожим с древней верой в богиню-Мать и ее умирающего и воскресающего супруга. Такой верующий может показаться не таким уж большим грешником по сравнению с другим, уподобляющим Кибелу более древней богине-матери. Сравнительно недавно старые идеи были забыты. Я уверен, что часовня была ортодоксальным уважаемым местом поклонения Христу на протяжении веков. Но я считаю, что за тысячелетие до этого она была центром для искренне и пылко верующих в высшее существо. За два тысячелетия до рождества Христова на этом месте мог быть маленький неказистый храм. Я буду последним, кто отрицает силу этой веры, ведь она лежит в основе моих предположений.

Он замолчал. Его глаза замерли на Би, как глаза собаки, надеющейся на кость, но, скорее, ожидающей пинка.

– По поводу этого быка, – начала я.

– Минуту! – остановил меня Роджер. – Что скажет Би?

– Вы ужасно многословны, – сказала она. – Вы всегда читаете такие длинные лекции?

Она улыбалась. Роджер вздохнул преувеличенно глубоко.

– Значит, я не обидел вас?

– Мы не такие ограниченные и невежественные, как вы думаете.

– Я никогда не говорил...

– Однако, – продолжала Би, – я думаю, что вы допускаете натяжки. У вас нет доказательств перемещений, о которых вы упоминали.

– Это только предположения, – смиренно пояснил Роджер.

– Вы не дали объяснения быку, – сказала я.

– О, да, про быка.

Из массы бумаг на столе он выбрал фотографию формата восемь на десять. Это была копия рельефа на камне под алтарем. Он передал ее Би, которая стала с интересом изучать ее.

– Это меня сначала смутило, – скромно сказал Роджер. – Как вы заметили, Энн, принесение в жертву быка было среди ритуалов Митры и не вписывается в мою картину поклонения матери-богине. Затем я кое-что вспомнил. Я нашел справку в современной литературе. – Он взял другую бумагу и громко прочел: – «Купание в крови быка, пойманного на торжественной ритуальной охоте, сначала не связывалось ни с каким из богов. Во втором веке нашей эры в Западной империи его стали связывать с Кибелой и другими богами». Ха! – добавил он.

– Умница, – сказала я.

Роджер не обратил на меня внимания.

– Разве вы не видите, Би, наши разработки идут вдоль одной и той же линии. На протяжении веков молитвы внутри и около дома были впитаны этими самыми камнями и создали поле духовной энергии, которое теперь проявляет себя. Я не верю ни в его враждебность, ни в опасность, которую оно несет. Но такие проявления могут принести вред, если будут неправильно поняты. Вот почему...

– Наши разработки не идут вдоль одной и той же линии, – сказала Би. – Как это может быть? Я боюсь за душу Кевина. Как вы можете мне помочь спасти ее, если вы не верите в ее существование?