Текст книги "Благородство и страсть"

Его тело ответило на призыв нимфы. Здравую мысль о том, что нужно выходить из нее, заглушило животное желание, инстинкт. Он еще раз подался всем телом вперед, поддерживая ее за ягодицы, чтобы войти еще глубже, и укусил за плечо, подавив таким образом свой крик в тот момент, когда извергся в нее.

Глотая воздух, он положил голову ей на плечо. Теперь, когда он был удовлетворен и мысли стали проясняться, Кенан понял, что снова не сдержался. Это его расстроило так же, как и пот, струившийся по спине.

– Я снова потерял голову. Куда только девается мой здравый смысл, любимая? Теперь мы точно рискуем.

Даже упрекая себя в неосторожности, он все еще оставался в ней. Он выругался, и она рассмеялась. И Кенан снова сделал движение вглубь…

– Ты говорил, что раб имитационных упражнений, – напомнила она.

– А ты, сливочка, моя хозяйка. Хочу быть только твоим рабом.

Глава 14

Раздетый до коричневых брюк, Кенан прислушивался к стуку молотков и болтовне работников, доносившейся из Дома. Найдя в саду укромное местечко, где можно было поупражняться с гирями, он обозревал свои владения, горделиво выпятив грудь Конечно, еще оставалось много работы. Тем не менее дом выглядел намного лучше, чем когда он впервые привез сюда Уинни.

Гостиную, где она отдала ему девственность, закончили первой. Узнав, что ей нравится зеленый цвет, он отклонил предложение декораторов оформить комнату в желтых тонах и настоял на мягкой зеленой гамме, которая напоминала ему о ее глазах. Как человек неискушенный, Милрой остановился на изящной драпировке французских окон от пола, аксминстерском ковре, исполненном по методам античных мастеров, и мебели, подходящей скорее для женщины, чем для мужчины.

Несмотря на его неопытность в этом плане, получилось на удивление мило. Перед его глазами вставал образ Уинни, которая сидит у камина, погруженная в чтение. К сожалению, надо было изобрести подходящий предлог, под которым ее можно было бы привезти сюда снова, не вызвав подозрений.

Он поднял гири над головой и опустил до уровня груди. По лбу и спине стекал пот. Он больше не занимался боксом, однако ум и тело требовали тренировок.

– Руки у тебя уже не те, Милрой.

Кенан кивнул Голландцу в знак приветствия.

– Уверен? – ухмыльнулся он и сделал пару резких движений с гирями.

– Впечатляет. Сохранил форму. До сих пор бегаешь?

– По пятнадцать миль на рассвете.

Голландец скрестил руки на груди и оперся о ствол раскидистой яблони.

– Готовишься к бою?

– Я же говорил тебе, что покончил с этим. – Милрой опустил гири на землю, поднял полотенце и вытер пот. Когда Голландец нахмурился, Кенан пожал плечами и сказал: – Думал, если я ушел из бокса, то разленюсь и поползу вширь?

– Только не ты, хотя жаль растрачивать такое тело на завоевание дам. – Он не обратил внимания на возглас возражения со стороны Кенана. – У тебя острый ум и талант делать деньги. Многие немало заплатили бы за твои знания и опыт.

Взяв рубашку, Кенан покачал головой.

– Пусть Джексон правит этими любителями. Не выношу людей, которые твердят, что любят спорт, а сами при этом ревут, как дети, когда на их накрахмаленные рубашки упадет хоть одна капля крови.

– Думаю, ты недооцениваешь молодую кровь.

– А ты преувеличиваешь мой интерес. – Он через голову натянул рубашку. – Когда меня нашел Шабер, у меня ничего не было, кроме сильного желания выжить. Бокс кормил меня и обеспечивал место для ночлега. Для многих этого было бы достаточно. Удача и опыт дали мне шанс изменить свою судьбу.

– Ба, теперь это так называется? Месть – вот к чему ты стремишься. Или так увлекся игрой и ухаживаниями, что забыл о своей не такой уж благородной цели?

Нет, он не забыл. Она стояла между ним и Уинни, порой, словно солнце, ослепляя его.

– Есть хочешь? Я нанял прислугу. В доме есть кухарка.

Голландец оттолкнулся от дерева и направился за ним в дом.

– Сделано все как полагается? И буфет с деликатесами в столовой стоит?

– Да, лакей нальет тебе кофе, а дворецкий вышвырнет вон, если будешь цепляться к хозяину.

Потирая руки в предвкушении угощения, Голландец съязвил:

– Как мило.

Дворецкий встретил их у дверей. Уиггету было под пятьдесят. В молодости он тоже был боксером и весной 1787 года победил Сэма Мартина по прозвищу Мясник из Бата, а через три недели после этого в пьяной драке в какой-то захудалой таверне потерял правый глаз. Годы посеребрили волосы боксера, но что-то без слов говорило, что этот человек до сих пор смотрел на мир с поднятыми кулаками. Кенан без колебаний нанял этого человека.

– Мистер Милрой, вас спрашивает какой-то джентльмен Он ждет вашего приглашения.

Кенану не обязательно было брать карточку с подноса, он и так видел заглавные буквы имени, начертанные на ней.

«Он намного сильнее жаждет встречи со своим внебрачным сыном, чем я предполагал», – с горечью подумал Милрой.

– Ты его примешь?

Поняв, что карточка для него ничего не значит, Кенан взял ее, думая над вопросом Голландца. Он прокручивал в голове варианты, и во всех его отец уходил, ничего не добившись. Он скомкал карточку и бросил на поднос.

– Уиггет, проводи его светлость в гостиную. – Не дав другу возразить, он сказал: – Позавтракаешь без меня. Не могу отказать отцу…

Кенан устроился в буковом лакированном кресле с высокой спинкой, чтобы встретить отца. Руки он положил на резные подлокотники, которые будто передавали ему свою твердость. Вот и наступил этот день Старый распутник решил, что пришло время признать своего первенца. Кенан подумал о тринадцатилетнем мальчике, который продал бы душу за то, чтобы его заметил Рекстер, но гордые аристократы захлопнули дверь у него перед носом, порвав все связи. Теперь герцог пришел к нему сам. Увы, его ждет разочарование: тот мальчик был более сговорчив, чем взросши мужчина.

В гостиную вошел Уиггет. За ним нетерпеливо следовал герцог.

– Его светлость герцог Рекстер.

У Кенана что-то встрепенулось внутри, когда взгляд встретился с глазами, удивительно похожими на его собственные. Это поразило его, как удар молнии. Не выдавая своих чувств, молодой человек обратился к дворецкому:

– Ты свободен.

Кенан не вставал, и Рекстер не делал шага вперед, чтобы протянуть руку для приветствия. Уиггет закрыл за собой дверь.

Каждый пару секунд оценивал другого. Решив, что преимущество на его стороне, Кенан кивнул на стул, стоявший рядом. Однако вместо того, чтобы подойти ближе, Рекстер взял другой стул и поставил напротив кресла Кенана. С подлокотников на гостя скалили зубы величественные львы, вырезанные из дерева.

– Вы оказываете мне большую честь, ваша светлость. Принимая во внимание столь ранний час и наши не совсем дружеские отношения, не ожидал увидеть вашу карточку.

Рекстер чуть дрогнул, и при мысли, что кто-то, кого он считал ниже себя, станет упрекать его в нарушении этикета, морщины у него на лбу углубились.

Покачав головой, герцог проговорил:

– В тебе течет кровь Рекстеров. С чего я решил, что ты будешь не так упрям, как твой брат?

– Сводный брат, – холодно поправил отца Кенан. – Я всегда настаивал на точности. Интересно, почему вы так небрежны?

– Как все печально, – сказал Рекстер, снимая перчатки. Взяв их в одну руку, он ударил ими по ноге. – Я относился к тебе в лучшем случае как к дворовой собаке. В этом моя вина, грех моей сумасшедшей молодости. Если бы я был сильнее, то, возможно, смог бы спасти твою мать от трагического конца.

При упоминании о матери злость, которая тлела в душе Кенана, превратилась в бешеную ярость. Словно неугасимое пламя, она поглощала его благоразумие. Все мышцы Милроя напряглись, словно у зверя перед прыжком.

– А чего вы ожидали, ваша светлость? Вы бросили ее. Беззащитную, в нищете и презрении из-за того, что эта женщина родила вам внебрачного сына. Ее выбросили на улицу. Перед ней закрылись все двери, ведущие к нормальному существованию.

Холодные, безжалостные слова ударили Рекстера так, словно Кенан бил кулаками. Прежде чем герцог успел скрыть это, в его глазах сверкнуло что-то, что можно было принять за чувство вины. Кенан страшно хотел оторвать руки от подлокотников, схватить Рекстера за горло и душить, пока это смущенное выражение лица не сменится ужасом. Ради этого можно было бы и в петлю пойти. Но, оставаясь на своем месте, он ждал ответной вспышки. Спортсмен, он умел себя сдерживать.

– Ну, разумеется, она все перевернула с ног на голову, наврала моему сыну, чтобы отомстить мне, – взревел герцог, затрясшись всем телом. – Эйдин Милрой была соблазнительной, амбициозной, но простой актрисой до того, как я залез к ней под юбку То, чему она научилась от меня, только увеличивало ее цену.

Смутно, но Кенан начинал понимать, к чему клонит этот человек. Он перебарывал в себе желание ударить его, нет, убить, как тот когда-то физически и духовно уничтожил его мать.

Рекстер не заслуживал быстротечного наказания. Между ними, разделяя их, стоял призрак окоченевшего избитого тела Эйдин. Сын до сих пор помнил ее печальные открытые глаза. От тяжелого удара тростью одного пьяного благодетеля навсегда отлетела ее душа. Пару лет назад Кенан разобрался с ее убийцей. Нужно было проявить большое терпение и смекалку, чтобы подобраться к тому человеку, который якобы по неосторожности угробил бедную Эйдин Милрой и отправил ее останки покоиться с миром – с миром, которого лишил ее Рекстер!

– Что касается моей матери, то мы можем сойтись только на одном: лишь вы в ответе за ее судьбу.

Угроза, проскользнувшая в его голосе, наконец насторожила Рекстера, и герцог понял, чем рискует, если собирается бередить раны разгневанного сына. Если бы Кенан захотел, то объяснил бы отцу, что такой план нападения никуда не годится. Конечно, время не сгладило пороков его матери, но он любил ее такой, какой она была.

Герцог откашлялся и отвел глаза.

– Я не хотел говорить о твоей матери.

– Конечно, – согласился Кенан. – Она не достойна вашего внимания.

– Черт побери, ты так и будешь изводить меня? Когда доживешь до моих лет, сможешь ли ты сам сказать, что не совершал грехов.

– Не больше, чем любой другой.

Перед ним встал образ Уинни в его объятиях. Ее простодушное лицо, светящееся любовью к нему, затронуло струнку, что не давала ему покоя. Жалость. Это чувство могла пробудить в нем лишь она, – чувство, которого Кенан Милрой не знал и не мог позволить себе прежде. Но сейчас не было места жалости, только не к этому человеку.

– Говорите быстрее, Рекстер. Меня ждет завтрак, а от напоминаний о наших далеко не дружеских отношениях в животе начинает урчать!

Герцог выпрямился, услышав грубость.

– Ты понятия не имеешь о том, что я хочу предложить, Милрой. Уверен, какая-то часть тебя всю жизнь ждала этого дня. Разговор заслуживает пару минут твоего внимания.

– Хотите принять меня в семью, ваша светлость? Когда я в последний раз постучал в вашу дверь, вы захлопнули ее у меня перед носом.

– Забудь прошлое! – прокричал Рекстер. Он бросил взгляд на дверь. – Я не могу изменить его, но я могу что-то исправить. Есть кое-какие детали, которые из благородного человека могут сделать незаконнорожденного, а из незаконнорожденного…

– …благородного? – прошептал Кенан, словно боясь проговорить это вслух. Он закрыл глаза, пряча боль и надежду. – Хотите сказать, вы были женаты на моей матери?

– Это вышло спонтанно. Я люби… – Он не договорил до конца, встретив грозный взгляд Кенана. – Я испытывал к ней сильную страсть. Эйдин была самой красивой женщиной, которую я знал. Был лишь один способ заполучить ее, и я был настолько безумен, что думал, что смогу быть с ней и удовлетворить требования семьи.

– Она никогда не говорила об этом браке.

Рекстер подался вперед.

– Как только семья узнала об этом, они приняли срочные меры. Понимаешь, так решил мой отец, я уже был помолвлен. Рей, – сказал он, закрывая лицо руками. – Я был с ней, и она уже носила моего ребенка. Пара взяток – и все записи о женитьбе с Эйдин, как предполагалось, были уничтожены. – Кенан молчал, и Рекстер решил продолжить: – Ты не знал моего отца. Он никогда не принял бы в семью безродную актрису-ирландку. Женитьба на Рей воскресила состояние Рекстеров, которое день ото дня стало увеличиваться.

Кенан подумал о нищете, в которой прозябали они с матерью. Выслушав признание, молодой человек сухо кивнул.

– И все это ценой жизни женщины, единственным грехом которой была любовь к вам.

– Эйдин тоже получила свое от этой сделки. За молчание ее неплохо вознаградили. А мне оставалось лишь не признавать ни брака, ни ребенка.

Сцены из прошлого мелькали перед глазами Кенана, перемешивались с воспоминаниями, только все путая, не давая ему ответы.

– Значит, ей дали от ворот поворот, так?

– Ее ведь вознаградили, обеспечили, – настаивал Рекстер.

– Разве? – спросил Кенан.

Этот старый человек, его неожиданное признание и собственные смешавшиеся чувства ослепили Милроя. Он всегда доверял своей интуиции, но не позволял старым воспоминаниям затмить суровую действительность. Его отец и знать его не хотел. Если теперь он решил протянуть ему значит, это ему стало выгодно.

Губы Милроя скривила циничная улыбка.

– Простите меня, ваша светлость. Либо вы напились до чертиков, что рассказываете мне все это, либо лжете. Ни то, ни другое объяснение меня не устраивает. Доброго вам дня.

И встал, чтобы позвать слугу. Рекстер пошел за ним и схватил сына за руку, прежде чем тот успел взяться за ручку двери. Кенан стряхнул руку отца.

– Почему, черт побери, ты так упрям? Ну признайся, что ты стремился к этому всю свою жизнь. Все эти годы я следил за тобой. Я видел, как ты прокладывал себе путь в высшее общество, как не скрывал ненависти к тем, кто отказался признать свое родство с тобой. Милрой, я предлагаю тебе свое имя. Тебе остается лишь принять его.

Кенан взглянул на руку отца, большую, с белой и наверняка нежной кожей, как у женщины, – руку джентльмена. В детстве он часто мечтал, как эта рука гладит его по голове или шлепает за проступок.

– Чем вы можете это доказать?

Умоляющее выражение лица Рекстера сменилось настороженностью.

– Я постараюсь.

Кенан потер переносицу и, рассмеявшись, тряхнул головой.

– Очень умно, правда. Подкрасться и напасть на врага, прежде чем враг нападет на тебя. Я почти поверил вам, но помешал один факт.

– Думаешь, я шучу?

Лицо Кенана напряглось и окаменело. Но он смог выдавить усмешку.

– У вас есть сын, наследник. То, что вы предлагаете, уничтожит его. Невин попадет в отвратительное положение, тогда как облагородится тот, которому до сегодняшнего дня вы не доверили бы и грязь с ботинок счищать! Поверить вам, ваша светлость? За подобные деяния это вы среди нас всех прослывете ублюдком!

– Надеюсь, если ты, Спек, открываешь дверь, это не означает, что моя семейка приставила ко мне сыщика? – бросила Уинни, проходя мимо дворецкого Типтона.

– Пока нет, мисс Бедгрейн, – ответил тот. Пристально осмотрев ее, он заметил и румянец на щеках, и потрепанный вид. – Новые приключения?

Снимая шляпку, она встретилась с ним взглядом. Спек, как и его хитрец хозяин, умел хранить тайны и не выдавать своих чувств. Она не могла понять: то ли он подтрунивает над ней, то ли мягко намекает, что ему известно, где она сегодня была.

– О, боюсь, мои приключения будут тебе неинтересны. Он принял у нее шляпку и накидку.

– Ох, чувствую я что-то неладное.

Вздрогнув от этих слов, девушка обернулась, но слуга уже скрылся из виду.

– Уинни! – Маделина бросилась в ее объятия. Собачка Флора, как обычно, увивалась за ее юбками и тявкала, приветствуя подругу хозяйки. – Задержись ты еще на час, и твой отец послал бы сыщика разыскивать тебя!

Уинни лишь похлопала ресницами и закатила глаза, была младше, но поскольку Уинни не торопилась становиться взрослой дамой, то это сглаживало их разницу в возрасте, и они вели себя на равных.

Уинни понимающе проговорила:

– Папа просто все драматизирует.

– И не только он.

Взявшись за руки, они пошли на звук доносившихся голосов.

– А что ты такая хмурая, Мэдди? Типтон становится невыносим?

Сэр Томас был не единственным в семье, кто обладал актерским талантом. Девочка довела свои способности до совершенства, чем ужасно раздражала брата. Стычки между братом и сестрой Уайман уже стали семейной легендой. Хотя Уинни думалось, что таким образом они восполняют годы разлуки.

– Решила попутешествовать и остаться учиться в Италии, – сказала Маделина и, нахмурившись, надула губы.

– Да, ну что ты, – пожалела ее Уинни, понимая ее желание добиться большего, чем выгодное замужество.

– Не трать сил, Мэдди, не стоит подговаривать Уинни. Никакая оппозиция не изменит моего мнения, – заявил Типтон по-братски самодовольно, отчего Уинни захотелось по-сестрински наступить ему на ногу. Виконт, должно быть, распознал ее намерение и добавил: – За своенравными сестрами нужен глаз да глаз! Я не собираюсь гоняться за этой девчонкой по всей Италии.

– Не будь занудой, Типтон. Женившись на моей сестре, ты давно должен был привыкнуть…

Не обращая внимания на ухмылку Маделины, Уинни чмокнула Типтона в щеку, смягчая свою колкость.

– Меня беспокоит не только Мэдди, – ненароком заметил он.

Обед выдался на славу. Долгие годы лишенный собственной семьи, Типтон любил баловать свою новую семью. Было приготовлено по крайней мере шестнадцать блюд – первое, второе и десерт. Уинни погладила живот и тяжело вздохнула, пожалев, что съела еще и пирог, политый клубничным вареньем, и мороженое. Больше всего сейчас ей хотелось попросить служанку ослабить корсет.

Девона предложила подождать мужчин в музыкальной гостиной, пока те пьют портвейн и говорят о делах. Мэдди села за фортепьяно и, морща лоб, пыталась сыграть простую музыкальную композицию. Сестрам стоило усилий сдержать свои эмоции, когда она путала ноты.

– Думаю, Мэдди делает успехи, – улыбнулась Девона. – Ты не согласна, Уинни?

– Ее настойчивость достойна похвалы. Типтон слушает, как она играет?

Мэдди фыркнула и ускорила темп, чтобы быстрее закончить мучения.

– Ах, единственное, что приятно в это жуткое время, – то, что мою игру приходится слушать моему дорогому братцу.

Девона только пожала плечами:

– Что это они с папой засиделись за своим портвейном?

– Типтон, – отозвался сэр Томас, обнаружив свое присутствие. – Твоя жена жалуется на нас? – И сел на диван с Уинни. Типтон устроился поближе к жене.

– Просто признает вслух тот неопровержимый факт, что вряд ли у Мэдди когда-нибудь появится поклонник ее музыкальных способностей.

– Кто говорит, что я хочу замуж? – усмехнулась Мэдди, Ударами по клавишам подтверждая свое недовольство. – С вполне достаточно занудливого брата!

– Что за чушь, моя девочка, – сказал сэр Томас, бросив взгляд на незамужнюю дочь. – У тебя будет уйма поклонников. Уинни, поговори с деткой.

– Поговорю, папа, как только смогу посоветовать что-то дельное.

Уинни встретилась с сестрой взглядом и подняла бровь, подумав обо всех непристойных предложениях, которые ей сделали за эти годы. По наклону головы Девоны Уинни увидела: сестра поняла, где витали ее мысли. Обе улыбнулись, вспомнив, как раньше делились друг с другом историями. После стольких лет доверия они могли говорить без слов.

Задетый ее отказом, сэр Томас сердито посмотрел на младшую дочь.

– Типтон, вверяю тебе управлять своей женой. Я человек старый и потяну лишь одну дерзкую дочь.

Уинни вздохнула:

– Ох, папа. Давайте не будем возвращаться к старым болячкам. Это только расстроит вас.

«И меня», – про себя добавила она. Она так надеялась, что отец будет занят другими мыслями и не станет снова докучать ей.

– К старым болячкам? Тебе двадцать три, и ты не замужем. Что ты на это скажешь?

– К сожалению, у Типтона нет ни брата, ни кузена. Сэр Томас стукнул по подлокотнику дивана.

– А когда-то была такой послушной, умненькой девочкой. Ну, что ты привередничаешь?

Типтон лениво наматывал на палец локон жены.

– На ее взаимность претендовали слишком много кавалеров.

– Большинство из них – зануды.

Девона крепче прижалась к мужу.

– А как насчет лорда Невина? – спросила она. Уинни пристально посмотрела на нее.

Отец тут же отмел предложение:

– Из него, конечно, получился бы уважаемый муж. Приятный, титулованный, при деньгах, насколько мне известно. Но Рекстер все портит. Знаете, он говорил со мной.

Вздрогнув от новости, Уинни не удержалась:

– И вы молчите? Что он хотел?

– Сядь на место и успокойся, – сказал сэр Томас. – Что-то ты мне не нравишься: очень уж бледная. Рекстер приходил ко мне, чтобы уладить кое-что, вокруг чего вы с Невином все пляшете.

Уинни показалось, что в комнате невыносимо душно. Ее раздражение увеличивалось с каждой ошибкой, которую делала Мэдди за фортепьяно.

– Мы с лордом Невином так и не нашли общего языка, – проговорила она сквозь стиснутые зубы.

– Но…

Что-то в ее выражении лица не дало Девоне договорить. В животе Уинни заурчало, ей было не по себе. Если она ничего не предпримет, ее выдадут за лорда Невина. Он казался порядочным человеком, однако… этот человек был не для нее.

– А что с этим Милроем? Ходят слухи, что он пытается ухаживать за Уинни. – И Типтон пристально посмотрел на свояченицу.

Сомнений не было: он знал, что Кенан проявляет к ней интерес.

Девона задумалась.

– Райен, это не тот мистер Милрой, которого нам представила на маскараде тетушка Молли?

От упоминания имени молодого человека сэр Томас весь побагровел.

– Кенан Милрой, – проговорил он. – Странно, ни ты, ни твоя тетушка не говорили мне об этой встрече. Надеюсь, он не осмелился приблизиться к тебе?

Осмелился, и не только приблизиться. Если отец был вне себя от гнева из-за случайной встречи с Кенаном на многолюдном балу, то он просто-напросто убьет его, узнав, что он лишил дочь девственности. Придется лгать. Возможно, ложь будет звучать убедительно, ведь тетушка Молли сама представила Кенана сестре и зятю.

Думая, что хуже не станет, Уинни начала выгораживать его:

– Тетушка Молли считает мистера Милроя добрым знакомым. По отношению ко мне он ведет себя безупречно.

– Жалкий, самонадеянный наглец! Я предупредил его, чтобы он держался от тебя подальше. Боже, да я бы таких нахалов… Типтон, подскажешь, где найти пару людей, которые хорошенько проучили бы его?

Ужаснувшись такому повороту в разговоре, Уинни вскочила с дивана.

– Никто и пальцем не дотронется до мистера Милроя. А с тобой, Типтон, я вообще не стану разговаривать, если ты поспособствуешь безрассудству отца!

На глаза набегали слезы, размывая все вокруг. Уинни была готова помчаться к Кенану, чтобы предостеречь его, если не удастся выбить из отца обещание оставить его в покое.

Девона встала и успокаивающе обняла сестру.

– Никто не собирается трогать твоего мистера Милроя. Папа, ну скажите Уинни, что вы просто преувеличили.

– Слезы? – изумился сэр Томас, в то время как Уинни изо всех сил старалась не расплакаться. – Ни один мужчина, выросший из небрежно брошенного семени Рекстера, не достоин твоих слез! Милрой надменный, жестокий человек, он жаждет занять место своего брата.

Ее кольнула правда, заключенная в этих словах, хотя сердце отказывалось в них верить.

– Вы осуждаете человека, которого едва знаете.

– Ему нравятся милые игрушки, девочка моя. Но это не значит, что в его руках они вне опасности и что он дорожит ими. Послушай своего отца и выброси его из сердца.

Едва сэр Томас перестал нападать на Кенана, как Типтон подлил масла в огонь.

– Я полагаю, вы с ним уже говорили и предупредили его? – вмешался он.

– Да, предупредил. Он нагло явился в мой дом и заявил, что хочет заполучить Уинни. Я сказал ему, что ни за что не дам своего благословения.

«О, чудесно», – подумала она.

– Вы говорите о нем так, словно он нам враг, папа. Мне напомнить вам, что он спас меня, когда я чуть не оказалась в пасти у львов? Он пришел объяснить, что случилось, потому что боялся, что я промолчу. Если он как-то и задел вас, то вы сами его вынудили.

– Что я упустил, если моя собственная дочь защищает от меня наглеца?

Девона чуть отстранилась от нее:

– Какие еще львы? С тобой что-то случилось, а ты не сказала нам?

Уинни тут же пожалела, что привела этот случай в качестве аргумента.

– Нелепая случайность на ярмарке, – заверила она сестру, чтобы та не расстраивалась и не волновалась. Обе вспомнили время, когда рассказывали друг другу все. – Не было причины беспокоить тебя. Меня спас мистер Милрой, и я осталась живой и невредимой.

Но сэр Томас продолжал стоять на своем:

– Если бы он не заманил тебя на ярмарку, тебе бы вообще ничто не угрожало. Этот Милрой принял мою снисходительность за слабость. Если он снова станет искать встреч с тобой, я вызову его на дуэль.

Игра Мэдди звучала так, словно девушка больше внимания уделяла их спору, чем нотам. От неправильных аккордов у Уинни в висках начинало стучать. Она потерла правый висок и громко сказала:

– Мэдди, ты хочешь всех нас свести с ума своей проклятой игрой. Я больше не выдержу и минуты этого ужасного грохота!

Ошеломленная злостью, с которой на нее накричали, Мэдди сжала пальцы в кулаки и опустила руки на колени. Все с удивлением смотрели на Уинни. Она ни разу не сказала девочке ни единого резкого слова. Чувство вины сменилось гневом, направленным на человека, из-за которого она дошла до такого состояния.

– Я не потерплю дуэлей из-за меня! Если кто-нибудь из вас сделает Кенану что-то плохое, я всем скажу, что я его женщина. Представьте, какой будет скандал, папа! Боюсь, даже вы ничего не сможете сделать, чтобы избежать его.

– Этого еще не хватало! – прогремел сэр Томас, заглушая гул голосов, вызванный ее угрозой.

Духота и раздражающие возгласы вызвали у нее тошноту.

Уинни выбежала вон из комнаты. Сломя голову она понеслась по холлу к лестнице. Добежав до второго этажа, распахнула первую попавшуюся дверь в спальню и бросилась к ночному горшку.

Когда сзади к ней подошла сестра, Уинни еще тошнило. Чтобы Уинни полегчало, Девона приложила мокрое полотенце ей ко лбу. Постепенно живот отпустило. Ослабевшая, она отвернулась от горшка и осталась сидеть на полу. Подхватив падающее полотенце, прижала его ко рту. Девона присела рядом.

– Я только хуже сделала, – сказала Уинни, складывая полотенце и вытирая им глаза. – Папа, наверное, уже приказал готовить коляску, чтобы поехать к Кенану и всадить ему пулю в лоб.

– Типтон успокоит папу, – заверила сестру Девона, убирая с ее мокрого лица выбившиеся локоны. – Ты не любишь лорда Невина?

Уинни шмыгнула носом.

– Нет. Когда-то, может, и… Нет.

– Почему ты не сказала мне, что влюблена в мистера Милроя?

Успокоившись, но дрожа, Уинни ответила:

– Я не хотела влюбляться. Сначала он мне даже не понравился. А потом благоразумнее было не упоминать о нем, особенно когда папа приказал мне избегать его общества.

– Он отвечает на твои чувства?

Боль пронзила ее сердце, лишая последних сил.

– Я ему небезразлична. – Если бы Уинни думала иначе, она бы не вынесла этого. Почувствовав несогласие сестры, она продолжала: – Ты не понимаешь. Все в этой жизни всегда было против него. Кенан не такой, как мы. Раскрыть сердце для него значит проявить слабость. Не знаю, сможет ли он когда-нибудь признаться в своих чувствах.

Впрочем, за него говорило его тело. В его объятиях она чувствовала себя любимой и защищенной. И думала, что этого достаточно…

Уинни отвела взгляд от глаз сестры, в которых было и недоверие, и сочувствие. Ей было неприятно, ведь она заслуживала и того, и другого.

– Он предложит тебе выйти замуж, Уинни? Облагородит ли он, обезопасит ли свою невысказанную любовь тем, что даст тебе свое имя, дом, семью?

– Мне нечего ответить, – решительно сказала Уинни. – Никто все равно не поверит.