Текст книги "Покоренное сердце"

Глава 14

Невинность дороже всякого наследства.[17]17
  Пер. Т. Щепкиной-Куперник


[Закрыть]

У. Шекспир «Все хорошо, что хорошо кончается»

Ломбард находился в самом конце района Севен-Дайалс. Этот район пользовался дурной славой: здесь торговали подержанным товаром, в том числе и краденым. Воришки сбывали здесь по дешевке награбленное добро.

Саймон открыл дверь и оказался в сумрачном помещении. Звякнул колокольчик. Это место нисколько не изменилось со времени его последнего посещения, а с тех пор минул уже месяц. На полках теснилась всякая дребедень: фарфоровые вазы, серебряные щетки для одежды, дешевые побрякушки.

Словно крыса из своей норы, из задней комнаты вынырнул владелец ломбарда Генри Таггерт. Это был низенький грузный человек в лоснящемся коричневом сюртуке и желтых брюках, заляпанных чернилами. Его заостренный нос подрагивал, словно он почуял незримую опасность.

Он осклабился, изображая улыбку, но улыбка тут же сползла с его лица.

– Что вам опять тут нужно? Я уже говорил вам: я ничего не знаю.

– Я пришел еще раз взглянуть на твою лавку.

– Я не торгую краденым. У меня честный бизнес, доложу я вам. Вы не имеете права преследовать меня.

– Вам придется ответить мне на некоторые вопросы…

Дверной колокольчик возвестил прибытие нового посетителя. Пока Таггерт обслуживал сгорбленного старичка, который выразил желание купить потрескавшийся кувшин, Саймон переминался с ноги на ногу, сдерживая нетерпение. У него сегодня куча дел, и он не намерен тратить время впустую.

«У меня большие сомнения в том, что следствие было проведено по всем правилам».

Его не на шутку задела колкая реплика Клары. Вчера вечером он просидел в раздумьях до самой ночи, и чем больше он размышлял, тем сильнее его одолевали сомнения. Он не мог отмахнуться от того факта, что у Призрака ничего не нашли, кроме бриллиантового браслета.

Но уж никак не потому, что не искали.

Несколько недель назад Саймон обошел всех скупщиков краденого от Ковент-Гарден до Чипсайда, все места, где грабители сбывали краденые вещи. Держатели ломбардов вроде Таггерта работали под присмотром полиции. Но и они могли в пять минут разобрать украшение на камушки и продать их по отдельности нечистым на руку ювелирам. Эти люди брали товар, не задавая лишних вопросов. Найти украденные камни без каких-то особых признаков было практически невозможно. Надежда оставалась только в том случае, если украшение было сделано из редких камней необычного цвета.

Саймона продолжало скрести чувство неудовлетворенности, и в конце концов он решил еще раз обойти все ломбарды. Грязная лавка Таггерта стояла первой в его списке. Саймону не удалось выяснить, куда Холлибрук подевал украденные вещи, но он попытался проследить денежные потоки. Однако банковские служащие с уверенностью заявили, что человек описанной наружности не вносил крупных сумм в указанный период времени. В квартире Холлибрука также не удалось ничего обнаружить. Саймон лично потратил значительную часть дня, пытаясь найти тайник.

Засунув руки в карманы пальто, он лениво рассматривал кое-как намалеванный пейзаж, выставленный на пыльной полке. «Мне не следовало поддаваться на провокацию Клары. Она ничего не знает о моем участии в аресте Холлибрука, как не знает о том, сколько времени я потратил на это дело. Вероятнее всего, она произнесла эту фразу просто для того, чтобы досадить мне».

«Позвольте внести ясность: я не буду вашей любовницей. Мысль об этом мне отвратительна».

Он видел, что Клару тянет к нему. Об этом говорило все: и вспыхнувший на щеках румянец, и участившееся дыхание, и то, как она скользнула взглядом по его губам. Но, очевидно, его неожиданное предложение испугало ее. Если бы он обдумал его заранее, то сделал бы это более деликатно. Со дня гибели мужа Клары под Ватерлоо не прошло еще и года. Возможно, желание близости с другим мужчиной кажется ей предательством.

Он еще не утратил надежды уговорить Клару принять его предложение. Если бы у него было время хорошенько ее распалить…

Нет. Он уже определил свою судьбу. Он женится на леди Розабел Лэтроп. Связь с ее компаньонкой не входит в его планы. Это просто непорядочно. Когда-то он поклялся отцу, что станет человеком, которым тот сможет гордиться, и не нарушит своей клятвы.

Колокольчик звякнул опять, посетитель ушел, прихватив старинную вазу. Саймон вернулся к прилавку, где хозяин ломбарда подсчитывал вырученные деньги. Его ноздри дрожали, как у крысы. Когда Саймон подошел, он сгреб мелочь в карман, будто опасался, что Саймон выхватит деньги из его алчных рук.

– Вы все еще здесь? – пробормотал он. – Если вы не собираетесь ничего покупать, у меня нет времени на болтовню. Я честный человек, понятно? У меня честный бизнес.

– Я видел ваше досье. Пять лет в Ньюгейтской тюрьме за мелкие кражи.

Таггерт воинственно выпятил подбородок.

– Ну и что? Я свое отсидел. С тех пор веду дела честно. Я законопослушный гражданин, ясно вам?

– Тогда вы не станете возражать, если я загляну в заднюю комнату.

Саймон обогнул прилавок, но толстячок оказался проворнее. Раскинув руки, он загородил дверь.

– Это частные владения. У вас нет права туда входить.

– У меня есть ордер, выданный магистратом с Боу-стрит. – Саймон достал из внутреннего кармана пальто ордер и протянул Таггерту. – Посторонитесь, или я упеку вас за решетку за сопротивление.

Таггерт помедлил, но повиновался, шепча себе под нос проклятия.

Саймон вошел в комнату. Конечно, если Таггерт в чем и замешан, то давно спрятал концы в воду, но есть другие способы разговорить его. Саймон не собирался церемониться с ним.

В загроможденной товаром тесной комнате было ужасно жарко: в дальнем углу топилась печь. Саймону ударил в ноздри тяжелый металлический запах. Проложив себе, путь сквозь кучи хлама, он остановился возле большого чугунного тигля, установленного на печке. Рядом с ним стоял деревянный поддон с только что отлитыми серебряными слитками.

Саймон взял со столика серебряный поднос и с усмешкой повертел его в руках.

– Я вижу, ты взялся за старое. Опять принимаешь товар у воров и переливаешь его в слитки.

Таггерт оскалился, как загнанное в угол животное.

– Нет такого закона, чтоб запрещал скупать старое серебро. Вы ничего не докажете.

– Вот тут ты ошибаешься. – Саймон перевернул поднос, на нижней стороне его стояло клеймо. – Мне ничего не стоит разыскать хозяев тех вещей, которые ты еще не успел переплавить. В полиции наверняка имеются заявления об их пропаже.

– Человек приносит ко мне вещь, я ее покупаю. Я не обязан знать, где он ее взял. Это вообще не мое дело.

– Я тут допрашивал Призрака, – сказал Саймон. – Он сказал, что сбыл часть награбленного как раз тебе.

Это был хорошо просчитанный риск. Если Таггерт действительно что-то брал у Призрака, его непременно выдаст какой-нибудь знак – бледность, дрожание век, подергивание щеки или еще что-нибудь.

Таггерт насупился.

– Да врет он все, этот ваш Призрак. Он водит вас за нос. А вы так сразу ему и поверили.

Саймон рванулся вперед, схватил Таггерта за горло; и прижал к стене.

– А как тебе понравится, если я отправлю тебя на виселицу?

Карие глазки-бусинки торговца испуганно забегали. Лицо его побагровело.

– Пустите, – прохрипел он. – Я никогда не видел вашего Призрака.

– Но должен знать, где он. Слухами земля полнится.

– Не знаю… я… ничего.

Пальцы Саймона сильнее сдавили толстую шею.

– Если ты лжешь, я лично позабочусь, чтобы тебя приговорили к виселице.

– Да не знаю я ничего! Клянусь… могилой моей матери. Таггерт – трус, и если бы что-то знал, то уж наверное рассказал бы после таких угроз, рассудил Саймон. Он разжал пальцы, и торговец отступил назад, хватаясь за горло и задыхаясь от кашля.

Раздосадованный, Саймон вышел из магазина и вскочил на лошадь. Этот неприглядный район, казалось, насквозь был пропитан запахом нечистот. Ему отчаянно захотелось пришпорить лошадь и умчаться в Уоррингтон-Хаус к Кларе, прикоснуться к ее гладкой нежной коже, вдохнуть слабый аромат лаванды, забыться в диком безумстве страстного поцелуя.

Он запретил себе эти фантазии. Он должен думать только о леди Розабел. Сегодня он приблизится еще на шаг к тому дню, когда сможет назвать ее своей невестой: вечером должен состояться семейный обед, на котором Розабел познакомится с его семьей. Его долг позаботиться о том, чтобы мать и сестры одобрили его выбор.

Клара тоже там будет. Клара, которая даже не догадывается о том, что заставила его пересмотреть свои планы на предстоящую неделю.

«У меня большие сомнения в том, что следствие было проведено по всем правилам».

Саймон напомнил себе, что уже раздобыл неопровержимое доказательство вины Гилберта Холлибрука. Счет из лавки был найден в кустах поблизости от последнего места преступления. Адрес, указанный в счете, привел Саймона в квартиру Холлибрука. В ящике письменного стола указанного джентльмена был обнаружен бриллиантовый браслет.

Но уж слишком Гилберт Холлибрук не похож на закоренелого преступника.

Саймон снова испытал неприятный укол сомнения и направил лошадь в соседний переулок. Ему предстоит обойти еще как минимум сотню антикварных и ювелирных лавок. Он должен сделать это хотя бы ради семейства Уоррингтон. Если он обвиняет их родственника, то должен быть абсолютно уверен в его виновности.

Клер замерла, прислушиваясь к шагам, которые миновали прихожую и приближались к спальне. Ее охватила паника. Может, спрятаться в гардеробной? Или нырнуть под кровать? Загородиться портьерой?

Но у нее не осталось времени даже на это; будь что будет. Она метнулась к китайской вазе, выхватила тряпку и круто развернулась как раз в тот момент, когда маркиз, сопровождаемый своим камердинером Оскаром Эддисоном, вошел в спальню.

Маркиз тяжело опирался на трость, его костлявые пальцы крепко обхватывали резной набалдашник из слоновой кости. Он крепко сжал губы – так, словно каждый шаг причинял ему боль. Он сделал еще один медленный шаг, трость глухо ударила по ковру. Наконец он заметил Клер и остановился.

Она впервые увидела, как он стоит, выпрямившись. Он оказался ниже, чем она думала: всего на пару дюймов выше ее.

– Какого черта вам здесь нужно? – спросил он, пригвоздив ее к месту своим острым взглядом.

Клер присела в глубоком реверансе.

– Простите, милорд. Я помогала с уборкой миссис Флеминг и по оплошности забыла свою тряпку.

Вставая, она попыталась изобразить робость и смущение. Она направилась к двери, но мужчины не двигались с места, загораживая ей проход.

Мистер Эддисон, стоявший за спиной у маркиза, выпятил подбородок и свысока смотрел на нее.

– Она могла здесь что-нибудь украсть, милорд. Позвольте, я…

– Я сам улажу это дело, – через плечо бросил Уоррингтон. – Так вы, выходит, воровка, миссис Браунли? А притворялись приличной женщиной, вдовой героя, павшего при Ватерлоо. Думали нас одурачить?

«Да, но совсем в другом смысле, чем вы полагаете». Клер прикинулась оскорбленной и негодующей:

– Как вы могли такое подумать? Я могу предъявить свои рекомендации.

Она заранее запаслась письмами, якобы написанными родителями ее учеников в Кэнфилдской академии. Она выбрала тех учеников, которые жили далеко от Лондона. Если бы кто-нибудь вздумал проверить ее рекомендации, на переписку ушло бы несколько дней, если не недель. К тому времени она рассчитывала раздобыть доказательства, что некто в этом доме инсценировал ограбления для того, чтобы упечь ее отца за решетку.

Суровое морщинистое лицо Уоррингтона испугало ее. Опираясь на трость, он повернулся к своему слуге:

– Эддисон, посмотри, не пропало ли что-нибудь.

– Конечно, милорд. Сейчас я проверю по списку.

Маленький исполнительный камердинер подскочил к письменному столу, вытащил стопку бумаг и прошел в дальний конец комнаты, откуда начал осмотр ценностей.

В этот момент Клер уже не сказала бы, кто из них вызывает у нее большее отвращение. Как они смеют обвинять ее в воровстве, когда маркиз сам может оказаться Призраком? Или его камердинер мистер Эддисон совершил все эти преступления по приказу хозяина. Сам маркиз по причине хромоты вряд ли смог бы осуществить свой замысел без посторонней помощи.

– А вы следуйте за мной, – повелел ей маркиз.

– Следовать…

– Вы что, дурочка? Или плохо слышите? Уоррингтон заковылял к стульям, стоявшим возле окна. Клер смотрела, как он тяжело волочит больную ногу. Он осторожно развернулся, дойдя до стула, и, пошатнувшись, неловко опустился на сиденье.

Клер против воли прониклась сочувствием.

Он поднял на нее глаза.

– Хватит на меня таращиться. Раздвиньте портьеры и сядьте.

Мимолетная симпатия к деду тут же испарилась. Клер выполнила его указание. В комнату хлынул солнечный свет. «Интересно, как бы он со мной разговаривал, если бы знал, что я его внучка», – подумала Клер.

Возможно, еще хуже, чем сейчас; он бы просто вышвырнул ее вон.

Но, нравится это ему или нет, она является членом его семьи. Этот факт она осознала особенно отчетливо вчера в картинной галерее. На портретах были изображены ее предки. Неожиданное чувство гордости поразило ее саму. И сколько бы этот старик ни отрицал их родство, в ее жилах все равно течет его кровь.

Клер села на стул, выпрямив спину, сжимая в руках промасленную тряпку. Она не станет оправдываться и ничем не выдаст своего волнения, как бы ей ни было страшно. В конце концов, Эддисон не сможет обнаружить доказательств ее вины. Она была очень осторожна, и Эддисон не заметит, что кто-то рылся в вещах маркиза. Но все равно ее могут обвинить в том, что она только замышляла ограбление.

– Спросите у миссис Флеминг: она подтвердит, что я убиралась вместе с ней и вернулась сюда за тряпкой, – сказала она. – Пожалуйста, спросите у нее, если вы не верите мне.

Уоррингтон взглядом приказал ей молчать. В его холодных голубых глазах под седыми кустистыми бровями бушевал океан.

– Я сам решу, что мне делать.

– Уверяю вас, я ничего здесь не брала.

– У вас оскорбленный вид, миссис Браунли. Очень жаль. Эти бесценные предметы искусства требуют должного присмотра. Мне казалось, у вас достаточно мозгов, чтобы понимать это.

Уязвленная столь уничижительным отзывом, Клер ответила ледяным тоном:

– У меня есть полное право чувствовать себя оскорбленной, когда со мной обращаются как с преступницей. И то, что вы позволяете себе подвергать сомнению мои интеллектуальные способности, говорит о том, что вы не имеете представления о вежливости.

Эддисон обернулся и изумленно смотрел на нее.

Клер сжала губы. Господи, кажется, она нагрубила маркизу. Она здесь служанка, а не член семьи, и не имеет права высказывать свое мнение о хозяине. Проглотив гордость, она поспешно сказала:

– Простите, милорд. Я сказала это сгоряча. Маркиз пристально смотрел на нее.

– Поправьте меня, если я не прав, но я нахожу весьма подозрительным, что компаньонка юной леди занимается уборкой моих комнат, вместо того чтобы заниматься своими прямыми обязанностями и приглядывать за моей внучкой.

– Леди Розабел всегда спит до полудня. Я не люблю сидеть без дела, и предложила свои услуги миссис Флеминг.

– Вы недостаточно загружены?

– За пределами комнаты леди Розабел у меня нет никаких обязанностей, а она просила не тревожить ее, когда она спит.

– А как продвигается пьеса? – внезапно сменил предмет разговора маркиз. – Она понравилась Розабел?

К счастью, как раз накануне вечером Клер начала читать Розабел первый акт «Сна в летнюю ночь». Правда, через пять минут Розабел уже крепко спала.

– Мы только начали читать, пока еще рано судить об этом.

– Ха! Пьеса ей не понравилась. Я был прав.

– Мы еще не дочитали до конца, милорд.

Он издал горловой звук – нечто среднее между кашлем и хрипом.

– Вы не способны на грубую лесть, миссис Браунли. Это отвратительно, когда женщина позволяет себя унижать.

Неужели он хочет сказать, что она ему нравится? Клер с горечью вспомнила, как в десять лет отправила деду письмо, приглашая его на свой день рождения. Она испытала страшное разочарование, так и не получив от него ответа. Мама обняла ее и попыталась утешить. «Я поссорилась с твоим дедом много лет назад, еще до твоего рождения. Но если бы он увидел тебя, дорогая, я уверена, что он полюбил бы тебя так же сильно, как любим тебя мы с папой».

Эти слова врезались в память маленькой девочке. В ее сердце поселилась надежда. С возрастом она избавилась от иллюзий, но сейчас с досадой отметила, что где-то в глубине души надежда помириться с дедом все еще теплится. Несмотря ни на что, ей хотелось услышать от него слова одобрения.

Клер подавила в себе это желание. Маркиз должен заплатить за то, что сделал с папой. И с мамой тоже. Но для начала ей необходимо выпутаться из этой дурацкой ситуации.

– Вы сами подтвердили, что я не способна лгать ради своей выгоды. Я ничего не брала в ваших комнатах.

– Нахальная девчонка. Так легко вы от меня не отделаетесь.

– Ваши экспонаты слишком громоздкие, чтобы я могла их спрятать. Гораздо логичнее было бы украсть драгоценности.

– Вы могли вытащить драгоценный камень из какой-нибудь вещи. Например, вон из того тигра. – Он указал пальцем на медный столик.

– Можете убедиться: оба его глаза на месте, – сказала Клер и неожиданно с любопытством спросила: – А откуда у вас все эти редкости?

– Мне подарил их махараджа из Джайпура в награду за то, что я выследил вора, который рыскал у него во дворце.

Клер удивленно выгнула бровь. Может, он провоцирует ее?

– А почему вы спрятали свои сокровища здесь? Почему бы, не выставить их в парадных комнатах, где ими смогут любоваться и другие люди?

– Потому что это мой личный музей, вот почему. Я не хочу, чтобы они лежали на виду у всех, где их каждый может украсть.

Несмотря на всю свою антипатию к деду, Клер пожалела его. Трудно жить, никому не доверяя.

– Не думаю, чтобы все и каждый стремились завладеть вашим богатством.

– Бедные всегда завидуют богатым и стремятся присвоить их добро. Такова человеческая природа.

– У бедных тоже бывают принципы. Шекспир сказал по этому поводу: «Невинность дороже всякого наследства».

– «Протесты леди столь обильные излишни», – в ответ процитировал лорд Уоррингтон. Он пристально рассматривал Клер, вцепившись пальцами в набалдашник из слоновой кости своей трости. Затем вполголоса добавил, словно размышляя вслух: – Любопытно, еще один вор и тоже цитирует Шекспира.

У Клер замерло сердце, потом забилось еще сильнее. У нее пересохло горло, все тело напряглось. Неужели она себя выдала? Или этот проницательный взгляд усмотрел в ней сходство с Гилбертом Холлибруком?

Нет, Уоррингтон просто блефует, пытаясь понять, не разгадала ли она его тайну. Он напомнил ей паука, который опутывает жертву шелковой паутиной. Но Клер тоже умела играть в кошки-мышки.

Она притворно ахнула:

– Боже милостивый… вы сравниваете меня с Призраком? Он удивленно посмотрел на нее.

– Не обращайте внимания. Это не имеет значения.

– Но я не могу не обращать на это внимания. Мне горько сознавать, что вы так дурно думаете обо мне. Я слышала, этот Холлибрук – ужасный человек…

Он стукнул кулаком.

– Замолчите, женщина! Как вы смеете в моем присутствии произносить его имя?

– Прошу прощения, милорд. Я слышала, что он приходится родственником вашей семье, и понимаю, что вам неприятно слышать о человеке, который завлек вашу дочь в свои сети. И тем не менее…

– Довольно! – С застывшим лицом Уоррингтон указал ей на дверь. – Уходите, вон отсюда. Хватит мне докучать, найдите себе другое занятие.

Клер не пошевелилась. Она добилась своего: он разгневался при упоминании о ее отце. Однако вопреки ожиданиям отказался продолжить разговор.

– Милорд! – подал голос Эддисон. – Я еще не закончил проверку.

Уоррингтон не ответил и продолжал молча смотреть на Клер до тех пор, пока она не поднялась. Ей хотелось остаться, но она опасалась, что Эддисон воспользуется этим, прикарманит какую-нибудь вещицу и обвинит ее в краже.

Она присела в вежливом реверансе.

– Я искренне сожалею, что причинила вам беспокойство, милорд. Всего хорошего.

Она направилась к двери.

– Миссис Браунли.

Голос маркиза прозвучал как удар хлыста. Она резко обернулась.

– Отныне по утрам вы будете разбирать книги в моей библиотеке, – коротко сказал он. – Жду вас завтра ровно в восемь.

Глава 15

Любовь нежна?! Она груба, порочна,

Остра, как шип, и, словно тень, притворна.[18]18
  Пер. Е. Савич


[Закрыть]

У. Шекспир «Ромео и Джульетта»

– Добрый вечер, миссис Браунли. Добро пожаловать в Рокфорд-Хаус.

Саймон наклонился поцеловать ее руку в перчатке, и в душе Клер снова всколыхнулась буря эмоций, хотя она строго-настрого запретила себе реагировать на присутствие этого мужчины. Ее влечение к лорду Рокфорду противоречило всякой логике, и она, как могла, старалась побороть это чувство. Как только ей удастся восстановить доброе имя отца, она в ту же секунду покинет это порочное общество и этого человека.

– Благодарю вас, милорд, – вежливо ответила Клер. Она попыталась выдернуть у него свою руку; но Саймон удерживал ее. Его темные глаза блеснули, а губы изогнулись, от чего на щеках появились очаровательные ямочки.

– Все еще сердитесь на меня? – тихо промурлыкал он. – Оставьте. Обещаю, что этим вечером я не буду дарить вам цветов.

Клер подавила рвущийся наружу смех. Опасаясь привлечь к себе внимание других гостей, она всего лишь выгнула бровь.

Внушительный ряд канделябров ярко освещал просторный холл с мраморными колоннами. Лакей в голубой ливрее помог леди Эстер и леди Розабел снять накидки. Лорд Уоррингтон, опираясь на палку, снял свою шляпу. Несмотря на больную ногу, он сохранил военную выправку и стоял, широко расправив плечи и высоко держа голову.

– А мой сын уже приехал, лорд Рокфорд? – спросила леди Эстер нежным голоском, который не вязался с ее комплекцией и солидным возрастом.

– Нет еще, – ответил Саймон.

– Фредерик собирался заехать в клуб. Должно быть, он прибудет с минуты на минуту. Мне не терпится возобновить знакомство с вашей матерью и сестрами. Я буду, счастлива, если наши семьи свяжут более тесные узы.

Розабел схватила мать за руку и потащила к лорду Уоррингтону:

– Идем, мама. Нужно помочь дедушке подняться по лестнице. Ты поддержишь его с одной стороны, я – с другой.

– Но, дорогая… – леди Эстер бросила красноречивый взгляд на Саймона, – у тебя есть свой провожатый.

– Я сам управлюсь, – вставил свое слово лорд Уоррингтон. – Дома я обхожусь без посторонней помощи.

Розабел была великолепна в бледно-розовом платье, на которое ниспадали золотистые локоны. Она надула губки.

– Дедушка, я надеялась, тебе будет приятно идти в сопровождении самых любимых женщин. Неужели ты разочаруешь меня и откажешься идти вместе с нами?

– Болтушка, – проворчал лорд Уоррингтон. – Нечего тебе тратить время на старика.

Однако улыбка на его лице говорила о том, что после утреннего разговора с Клер его настроение значительно улучшилось. Вероятно, он велел ей разбирать книги в библиотеке, чтобы держать ее под присмотром. Он и не догадывался, как она обрадовалась его решению. Ведь у нее тоже появилась возможность присмотреться к нему.

Клер испытала укол ревности, видя, с какой нежностью дед смотрит на Розабел. Похоже, он боится избаловать ее и потому все время ворчит. Но в действительности он очень любит свою внучку. А если бы обстоятельства сложились иначе, был бы он так же привязан к Клер?

Впрочем, какая ей разница. Его жестокость по отношению к ее родителям свидетельствует о том, что в его высохшем сердце нет ни капли нежности.

– Ты слышала, что говорит дедушка? – сказала леди Эстер. – Ему не нужна наша помощь. Да и какая от меня может быть помощь?

Она принялась обмахивать свое круглое лицо кружевным носовым платочком, словно была на грани обморока.

– Перестань строить из себя больную, Эстер, – властно сказал Уоррингтон. – Возьми меня под руку, и идем. Надеюсь, ты не собираешься стоять весь вечер под лестницей?

Леди Эстер поморщилась, но повиновалась.

Розабел бросила через плечо проказливый взгляд и подмигнула Клер. Саймон не заметил этого: он отдавал указания лакею. Плутовка затеяла все это для того, чтобы оставить Клер с Саймоном. Клер никак не могла понять, зачем ей это нужно.

– Миссис Браунли?

Саймон ждал ее, и Клер ничего не оставалось, как опереться на его руку. Она почувствовала его крепкие мускулы под темно-серой тканью сюртука, и снова ее тело охватила непонятная дрожь. Она смотрела прямо перед собой, когда Саймон начал подниматься с ней по изящной лестнице, ведущей в парадные комнаты.

Здесь не было такого изобилия позолоты, как в особняке ее деда. Все в этом доме дышало простотой и изяществом. Помещения были отделаны с большим вкусом: бледно-зеленые стены, резная балюстрада, увитая плющом. С потолка свисала огромная хрустальная люстра, в которой горели десятки свечей.

– Что скажете, миссис Браунли?

Саймон наклонился к ней, и она снова уловила аромат его терпких духов. Поднимаясь по лестнице, Клер приподняла юбки, чтобы не наступить на них.

– Прошу прощения, милорд. Я не искушена в светской болтовне.

– Вы могли бы сделать замечание о погоде или похвалить мой дом.

– Погода пасмурная, и вы это знаете. Что же касается вашего дома, то я еще никогда нигде не видела столько света. Должно быть, вы тратите сумасшедшие деньги на свечи.

Он усмехнулся:

– Я могу себе это позволить.

– Если бы вы экономили, у вас остались бы деньги на благотворительность.

– Но тогда я оставлю без заказов свечную мастерскую. Мне будет совестно сознавать, что по моей милости работники мастерской не могут прокормить свои семьи. Хороший ход, но Клер быстро нашлась:

– Я начинаю понимать, как богачи оправдывают свой роскошный образ жизни. Тем не менее, факт остается фактом: вы человек праздный и пользуетесь привилегиями. Вы не знаете, что это такое – зарабатывать на жизнь своим трудом.

Он загадочно прищурился, и на губах его заиграла улыбка.

– Меня поражает, как хорошо вы разбираетесь в моем характере, учитывая, как мало мы знакомы.

Розабел без умолку щебетала у них за спиной, стараясь заглушить их голоса, но Клер все равно говорила очень тихо. В доме была великолепная акустика.

– Вы стараетесь перевести разговор в шутку, оттого что не хотите признать правду. Вы уверены, что ваш титул оправдывает любые ваши поступки.

– Вы уже говорили мне это вчера. Надеюсь, со временем я сумею реабилитировать себя в ваших глазах.

– Не стоит беспокоиться об этом. Мне нет до вас никакого дела.

Его улыбка снова превратилась в усмешку.

Его взгляд скользнул по ее губам. Голос упал до шепота.

– Не сердитесь, милая. Ведь это был всего лишь поцелуй.

Клер покраснела. Как ни пыталась она бороться с собой, жаркая волна затопила все ее тело. Воспоминание о том, как его губы прижимались к ее губам, вызвало у нее гнев… и желание. Она была возмущена тем, что он снова заговорил о том происшествии, и взволнована оттого, что он назвал ее «милая». Он дал слово, что больше не прикоснется к ней, и не будет докучать своим вниманием, но сейчас он явно флиртует, нарушая данное обещание.

Когда к ней вернулся дар речи, Клер выговорила ледяным тоном:

– Если вам дорога ваша жизнь, не вспоминайте больше об этом эпизоде.

Саймон не выдержал и рассмеялся:

– Если б вы только знали, сколько таких угроз я уже слышал в своей жизни! Этим страдают все мои сестры. Думаю, вы особенно поладите с Амелией. Она у нас самая младшая и так же непочтительна к старшим, как вы.

– А мне полагается выражать вам почтение? За этим вам следует обратиться к кому-нибудь другому.

– Никакое другое общество не сравнится с вашим. Они достигли вершины лестницы. Саймон накрыл руку Клер своей. От этого прикосновения у нее часто забилось сердце, и напряглись груди. Но от его слов ей стало еще хуже.

– Я еще не говорил, что вы необыкновенно хороши сегодня, Клара?

Она вспыхнула от радости и ничего не могла с этим поделать. Розабел спрятала все ее чепцы и очки и приказала горничной сделать Клер сложную прическу. Воздушное платье богатого бронзового цвета мягко облегало ее формы. Глядя на себя в зеркало, Клер не могла поверить, что эта утонченная леди – она сама.

Она отдернула руку. Ну почему она не в силах сопротивляться этому очаровательному повесе?

Она оглянулась: дед поднимался с трудом и не преодолел еще и половины лестницы. Розабел и леди Эстер с двух сторон поддерживали его.

– Судя по легкости, с которой вы это сказали, у вас большой опыт по части комплиментов, – пробормотала она.

– Я сказал это с такой легкостью, потому что это правда, – все так же шепотом произнес он.

– Правда редко бывает, легка, милорд. Пора понять, что между нами ничего не будет.

– Я уже взял себя в руки, – с печалью в голосе сказал он. – Я дал слово и намерен его сдержать.

Клер ему не поверила. Тем более что в коридоре он приобнял ее за талию. Прикосновение его руки вызвало у нее сладкую томительную боль где-то глубоко внутри. Она вдруг представила, как его руки ласкают ее обнаженную плоть, дотрагиваясь до тех мест, которых никогда не касалась мужская рука…

Эта дикая фантазия шокировала Клер. Саймон – граф, он озабочен только одним – получением удовольствий. Она презирала аристократов и правила, которым они подчинялись. Она уважала только тех, кто добывал хлеб в поте лица и тренировал свой ум учением, тех, кто ставил себе в жизни высокие цели и добивался их. Этот красавчик Саймон ей совершенно не нравился.

«Послушайте, Клара, кто из нас лжет? Вы не можете отрицать, что пылко отвечали на мой поцелуй и тоже хотели, чтобы этот поцелуй получил свое естественное продолжение».

Да, как ни горько это сознавать, это правда. На какое-то безумное мгновение Саймон заставил ее почувствовать, как много она недополучила в своей жизни. Впервые она осознала себя женщиной в полном смысле этого слова.

Но он слишком богат и слишком избалован, чтобы понимать разницу между такими понятиями, как «хотеть чего-то» и «осуществить свое желание». Он рассчитывал насладиться тайной любовной связью и покинуть ее свободным человеком. Она же в результате этой связи потеряла бы свою репутацию, гордость и заработок. Кто доверит воспитание детей падшей женщине? Кто возьмет на работу незамужнюю беременную женщину или женщину с младенцем на руках?

И кто защитит ее отца в то время, как она будет предаваться любовным утехам? Эти мысли быстро охладили ее пыл, осталась лишь странная слабость в ногах, словно напоминание о грозящей ей опасности.

К счастью, из комнаты наверху донеслись голоса: низкий мужской и звонкий женский. Женщина смеялась. На пороге комнаты Клер внезапно остановилась.

– Мы должны дождаться остальных. Ведь вы собирались познакомить с семьей леди Розабел, а не меня?

Саймон скривился. Казалось, он вообще забыл о невесте. Он внимательно посмотрел на Клер, затем на ее деда, который медленно приближался к ним по коридору в сопровождении леди Розабел и леди Эстер.