Текст книги "Кодекс хореканца: успешная карьера в 50 шотах"

Лонг дринк № 2 Fast Track

В медицине есть такое понятие, как предрасположенность. Это склонность или повышенная вероятность развития какого-либо заболевания. Бывает склонность к полноте, инсульту или алкоголизму. Все опять же зависит от наследственности. В карте моих генетических заболеваний значится хореканская чума. Она вызывает необратимые изменения в мозгу и практически неизлечима. Мой иммунитет был ослаблен годами застолий и изучением премудростей бабушкиной кухни. Отягчала анамнез хроническая потребность в посещениях рынка Баракат, но спровоцировал развитие заболевания наш переезд в Лондон. Огромный, алый, как его знаменитые телефонные будки, пышущий силой и полнокровием город мог запросто проглотить меня, маленького чужака. Я был совершенно не готов к путешествию в жерло страны, о которой лишь что-то читал в книжках и видел ее контур на пожелтевшей от времени карте мира, висевшей в школьном кабинете географии.

Переезд стал тотальной перезагрузкой. Я как будто бы заново должен был постигать мир. То, что было привычным и будничным для местных, для меня было в новинку. Новизна привлекала и пугала одновременно. Незнакомые изгибы улиц, строгие очертания домов, люди, отличавшиеся иной повадкой и менталитетом, другой климат и микроклимат общества – все это обрушилось на меня в один момент. При этом огромный кусок жизни, остров, на котором остались мои близкие, друзья, приятели, знакомые, понятный мир и язык – все это словно откололось от материка моей жизни. Но ощущение потери очень скоро с лихвой компенсировалось теми возможностями, которые подарила нам наша вынужденная миграция. Именно в Лондоне мы с братом получили образование, познали новую культуру и образ жизни, и на крепком фундаменте, дарованном нашими предками, выстроили прочное здание, которым можно гордиться. У меня было 50 долларов в кармане, но, бродя по улицам Лондона, успевшего стать родным, я чувствовал себя богачом, сознавая скрытый во мне, пусть пока спящий, но ждущий своего часа потенциал умений и талантов. И час этот не заставил себя ждать.

Шот № 5 Низкие истины высокой кухни

Слово «ресторатор» мне всегда казалось отдающим чопорностью и высокомерием. Вид и манера поведения многих рестораторов, гордо носящих ярлык профессии, этому немало способствовали. Некоторые из них несут себя так, словно они ответственны за восстановление мировой гармонии и кто-то сверху наделил их особыми секретными полномочиями. Настолько секретными, что кроме них об этом никто не знает. Спору нет, ресторатор во многом действительно реставратор окружающей действительности. Само слово это происходит от французского глагола, означающего не только кормить, но и восстанавливать, укреплять. Ресторатор властен подправить случайные черты не всегда гостеприимного мира, создав в пространстве собственного кафе или бара уголок, свободный от негатива, суеты сует большого города, сора и вороха проблем и забот. Все так, но лицо иногда надо делать попроще, не принимая себя и свою миссию слишком уж всерьез.

Ах, эти рестораторы с безупречными маникюром и укладкой! Они предстают в залах своих заведений в дорогих рубашках с небрежными, но на самом деле выверенными чуть ли не до миллиметра отворотами. Они несут себя, как драгоценную чашу амброзии, которую ни в коем случае нельзя расплескать. Но от этих памятников самим себе несет унынием и атмосферой эпохи работорговли. У них можно научиться только высокомерию в обращении с персоналом. Да и гостей они недолюбливают, потому что те всегда чего-то недопонимают, что-то пачкают, разбивают и что-то смеют требовать в обмен на свой презренный металл. По-моему, эти люди в принципе не очень любят жизнь, отсюда их гримаса хронического недовольства. Но, конечно же, я могу заблуждаться. Так вот, от таких рестораторов я всегда бежал, понимая, что они могут погасить во мне раздувающийся огонь хореканской чумы, который на самом-то деле был светочем моей жизни. Подобные люди как антибиотики – убивают все живое. А я любил и люблю жизнь и всегда искал места, где она кипела и била ключом. Таким местом силы стала для меня маленькая улочка Прайд-стрит близ знаменитого вокзала Паддингтон.

Но сначала вопрос залу. Когда вы последний раз были счастливы? Я имею в виду счастье в гастрономическом смысле. Когда вы ели с таким аппетитом, что время за пределами вашего столика останавливалось и вы ненадолго забывали обо всем? Спрошу иначе – где вы видели людей, которые ели так, что у вас, глядя на них, невольно возникало влечение к еде и непроизвольное слюноотделение? Признайтесь сами себе честно, ведь читая эти строки, вам не нужно поражать собеседника названием знаменитых и дорогих (но не сердцу) ресторанов. Не надо стесняться своих желаний! Готов поспорить, что это не было одно из тех мест, где нужно заранее бронировать столик и напяливать смокинг.

В элитных ресторанах все так пафосно и возвышенно, что кажется, даже официанты ходят на котурнах. Чувство голода там воспринимается как нечто низменное, контрастирующее с высоким штилем заведения. В таких местах люди думают о том, как держать спину, как не испачкать скатерть и как сдать официанту экзамен на знание непонятных слов в меню. Там едят так, как будто боятся быть изгнанными под порицающие взгляды немногих избранных, дорвавшихся до высшего общества. Искренние эмоции тут под запретом, а этикет уничтожил на корню такие «непотребства», как попытки есть руками и смешивать на одной тарелке несовместимые блюда. Фи, какой моветон!

Даже блюда, которые исторически придуманы для того, чтобы их ели именно руками, вроде сэндвичей или гамбургеров, сегодня вознесены до уровня высокой кухни, то есть оторваны от человека. Эксклюзивный гамбургер премиум-класса, который не обсыпан разве что лепестками роз, с куском мраморной говядины, которая при жизни говорила на трех языках, в булочке, тесто для которой замешивала персона голубых кровей, с луком, выращенным в стерильной камере под музыку Моцарта, и зеленью, собранной девственницами в новолуние, – таков нынче эталон хорошего вкуса. Ну это рестораторы так за нас с вами решили. Мне к такому гамбургеру на букву «г» и притрагиваться не хочется. Не вызывает он инстинкт, не будоражит вкусовые рецепторы, не волнует кровь. Нет, конечно же, его модельная внешность фотогенична и в Инстаграме он соберет искусственные улыбки-лайки, но вот улыбки подлинного упоения вряд ли удостоится. При виде этого декоративного, а по сути дегенеративного гамбургера ни у кого не встанет… перед глазами картина уютной трапезы, во время которой не нужно как-то выделываться и что-то из себя изображать, стараясь соответствовать и внутренне подтягиваться до уровня этого бургера, с презрением взирающего на вас с тарелки. Скорее, вам захочется встать из-за стола и направиться туда, где точно знаешь, что тебя ждет и что тебя ждут.

Однажды я был свидетелем одной уличной сценки. Девушка, надув и без того надутые губки, недовольно укоряла своего бойфренда: «Ты же обещал повести меня в ресторан!» Молодой человек парировал: «А это тебе что, не ресторан?!» Они стояли на пороге McDonald's. И ведь парень этот не обманул свою подружку, ведь дом старины Рональда – это действительно ресторан быстрого обслуживания, с функцией rest (отдыха) справляющийся вполне. Фастфуд – это rest в ритме presto. Чувствую, как вы скривились, вспоминая конвейер подносов и очереди, шум и гам, прерываемый ариозами «свободная касса!». Но отбросьте ханжество и вспомните свои ощущения, когда вы остаетесь наедине с подносом, на котором вас ждет то, что никогда не предаст, то, что проверено временем, то, что подарит не только сытость, но и довольство. Чувство вины за лишние калории мы в расчет не принимаем, оно осталось за порогом этого публичного гастродома. Публичного, потому что открыт он широкой публике, хотя предаться в нем гастроразврату нетрудно. Вспомните, что после недели самой строгой диеты вы непременно находили повод вознаградить себя бургером за садо-мазо-ЗОЖ. Вы выжили, и бургер в ваших руках тому подтверждение.

Фастфуд – наградная ленточка просто за то, что вы молодец. Это ваша персональная сиеста. Это друг, с которым не нужно выбирать выражения, притворяться или хитрить. Он понимает вас и сам понятен и прост. Вам не нужно играть в угадайку или лотерею, переживая, что поджидает вас внутри картонного коробка. Вы все знаете и уверены в результате, а радость узнавания не заложена в стоимость. Да, его недостатки вам известны, его клеймят за них десятки лет с высоких трибун разные чиновники, якобы борющиеся за здоровье нации. Но в отличие от чиновников бургер не врет, прикидываясь витаминкой, что он стерилен и полезен на все сто. Он не врет, потому что ничего сверхъестественного и не обещает. И эти честность и прямота подкупают. Какими бы громкими ни были скандалы и разоблачения, как бы ни обличали фастфуд со всех сторон, его репутация незыблема и народная тропа к нему не зарастет никогда. Не нужно быть пророком, чтобы понять это. Конечно, в последние годы фастфуд конкурирует со стритфудом или трансформируется под влиянием фасткэжуала, но тех, кто жонглирует всеми этими искусственными терминами и трендами, вы легко можете встретить в очереди в McDonald's. И конечно, это будет «случайная встреча», но, как мы знаем, случайность – это проявление необходимости.

Залы ресторанов фастфуда – это маленькая модель мира. Это достигнутое всеобщее равенство и воплощенный Город Солнца. Бедняки и миллиардеры, азиаты и европейцы, старые и молодые, в горошек или в полоску – все стремятся туда, сливаясь в единой гармонии этого упорядоченного хаоса. Здесь никто не посмотрит на вас с укором или оценивающе, здесь все солидарны друг с другом. Многие мои творческие приятели специально ходят в фастфуд, чтобы поймать волну креатива, расслышать собственный голос в непрестанной смене лиц и звуков. Для них даже специальное приложение для смартфонов выпустили, имитирующее звуки кафе в час обеденного перерыва. Фастфуд это еще и уникальное место, где можно почувствовать то, от чего фанатеют актеры на сцене, – момент публичного одиночества, когда ты наедине с собой и среди людей одновременно. И конечно, фастфуд ближе всего к человеку, ведь он к нему и обращен. Недаром уровень жизни общества скучные экономисты вычисляют по индексу бигмака. Фастфуд – часть нашей жизни, и неважно, входит ли бургер в ваш рацион или нет. Кстати, по одной из версий гамбургеры впервые появились в США благодаря мигрантам из Германии. Так что блюдо это победило не только время, но и пространство и как-то сплотило всех вокруг себя. Так что не спешите чванливо называть гамбургер на пластиковом подносе ХАМбургером. Шанс нарваться на изощренное хамство гораздо выше там, где пресловутый бургер пропущен через солярий и напедикюрен каким-то сложным для осознания соусом, вместо простого и понятного кетчупа. На этом нативная реклама фастфуда закончена. Не забудьте сказать на кассе кодовое слово «Бек Нарзи» и получить внушительный респект от кассира в подарок.

Шот № 6 Крылышко или ножка?

В то утро я из королевских фельдъегерей перевелся в адъютанты полковника Сандерса. Но обо всем по порядку.

Как все в этом мире, моя жизнь в Хорекании началась с «однажды». Однажды утром я, выполнив все утренние ритуалы гигиены, отправился исполнять мамины поручения, как этакий Золушок. Список дел ждал меня на подоконнике. Конечно же, от меня не требовалось разбирать семь мешков фасоли и молоть кофе, но отправить бандероль королевской почтой нужно было непременно. Ну и про «познать самого себя» и розы, которые вырастут сами, там тоже что-то было написано. Позавтракать я не успел, решив поскорее сбросить ворох дел. Не помню, что было в той бандероли и кому она предназначалась, но четко помню момент, когда я вышел из здания почты, расположенного напротив ресторана на три буквы – KFC. С витрины Kentucky Fried Chicken на меня глядело воплощенное совершенство – Зингер. Нет, не лучшая в мире швейная машинка, а то, что накрепко пришило мой взор и потянуло за ниточку как под гипнозом, – Zinger Tower Burger. Если лондонский Тауэр последовательно успел поперебывать и крепостью, и хранилищем королевских драгоценностей, и тюрьмой, и зоопарком, и местом притяжения туристов, то Zinger Tower Burger стал для меня и тем, и другим. Внезапно, одновременно и без шансов на пересмотр моего дела.

В романах пишут: «Он стоял как громом пораженный», именно так я ощущал себя, но, полагаю, со стороны я имел довольно жалкий вид. Представьте человека, застывшего на улице, как игрушка, у которой кончился заряд от заводного ключика. Потоки людей аккуратно обтекали меня, как столб. Я стоял в ожидании зеленого сигнала светофора и не мог контролировать слюноотделение, как и стоящий рядом бульдожка на поводке, с пониманием и сочувствием глядящий то на меня, то на KFC. Пусть заводного ключика для подзарядки не было, но судьба подбросила мне золотой ключик, который и повлек меня в объятия KFC.

Войдя туда, я оказался среди людей, которые словно бы пришли на кастинг для съемок в рекламе этой закусочной. Они ели с таким аппетитом и наслаждением, вгрызаясь в бургер так, как будто отдавались чувственному поцелую. На их лицах ярче неоновой вывески горело слово «экстаз». Они были так убедительны! Потом что не играли. Озираясь по сторонам, я врезался в хвост очереди из примерно двадцати паломников этого храма кентуккийского жареного цыпленка. Тот, в которого я влетел, обернулся, но увидев мою растерянность, вместо того чтобы возмутиться, лишь понимающе улыбнулся. Желудочный сок во мне вскипал, нервы были раскалены как противень, я лелеял в кармане пятифунтовую купюру, сулящую надежду на исцеление. С той поры прошло лет двадцать, но я до сих пор помню сумму чека – 3,49 и 1,51 сдачи. Тот факт, что цена и ценность это, как говорят в Одессе, две большие разницы я понял именно на этом примере. Счастье за три с лишним гроша и на всю жизнь. За эту цену я получил не комплексный обед, но путевку в Хореканию. Пусть пока это был билет не в каюту люкс, а в трюм, но плавание мое началось.

На подтанцовке у Зингера в том комплексном обеде были яблочный лимонад и картофель фри. На самом деле это могло быть все что угодно, ведь Зингер затмевал все. Так и строятся обычно в фастфуде комбо-предложения – король и его свита. В роли придворных могут быть морковные палочки, картофель «Айдахо», салат или соусы, но платят люди не за этот багет (французский хлеб тут ни при чем, я про обрамление), а за гастронаркотик, с которого, раз попробовав его, крайне трудно слезть.

«Здравствуйте, меня зовут Рустамбек и я зингероголик» – мог провозгласить я, едва вдохнув запах того бургера. Единственным сдерживающим моментом, не позволившим сразу наброситься на это материализовавшееся совершенство, был мой внутренний гурман, взращенный на бабушкиных кушаньях и творениях рынка Баракат. Я смаковал каждое мгновенье, оттягивая момент наивысшего наслаждения. Я медленно поглощал палочки картофеля, не сводя с Зингера глаз. Я словно бы готовил себя к потрясению, которое надвигалось на меня. Я откусил лишь маленький кусочек, и мир вокруг преобразился. Так, наверное, Ева, вкусив запретный плод, вмиг осознала весь трагизм случившегося и свою высылку из Эдема за сто первый километр. А я, напротив, словно бы попал в гастрорай при жизни. Если на Баракате я познал гастролюбовь с первого взгляда, то в KFC испытал первый гастрооргазм.

Поглотив то, что поглотило меня всецело, я снова направился к прилавку. Нет, не за добавкой. «Позовите, пожалуйста, менеджера», – невозмутимо обратившись к кассиру, попросил я. Услышав непривычный набор слов, отличный от названий из меню, кассир несколько смутился и озадаченно посмотрел на меня, а потом на своего коллегу. Неловкую паузу я заполнил заверением в том, что мне все понравилось. Прав был классик, написав, что «правду говорить легко и приятно». Пока один из кассиров отправился за менеджером, а другой украдкой поглядывал на меня, я пытался из роящихся мыслей и отголосков пережитых эмоций составить убедительную речь для моего будущего босса. Я решил завербоваться в ряды армии полковника Сандерса, улыбавшегося мне с эмблемы KFC.

Моим боссом, который пока еще не знал о своем счастье, был Тони, британский подданный пакистанского происхождения. Цвет его кожи был таким светлым, что я принял его за чистокровного темноволосого англичанина, пока он не открыл рот. Акцент выдал его с потрохами. То же самое, полагаю, он подумал обо мне, когда я начал свой вдохновенный монолог. Тони поддержал мое желание устроиться в KFC горячим энтузиазмом. Оказалось, что трудились там по большей части студенты, относившиеся к работе как к неизбежному злу. Текучка кадров была не менее впечатляющей, чем поток посетителей.

Уверен, немалую роль сыграл и мой светлый прекрасный лик. Я не иронизирую, но наш с Тони цвет кожи отличал нас от основной массы сотрудников сети. Через какое-то время я и сам начал ощущать себя выходцем со Шри-Ланки, так много времени я проводил со своими смуглыми коллегами. Их диалект я и поныне могу различить без труда не хуже профессора Хиггинса. Если бы в нашем филиале KFC висела доска с фотографиями сотрудников, то со стороны она мало чем отличалась бы от аналогичной доски с надписью «разыскиваются». Персонажи были настолько колоритными, что порой казалось, что KFC это лишь прикрытие этакого подпольного колумбийского притона. А если серьезно, то мои шриланкийские товарищи и по сей день вызывают мой непритворный восторг. Помню и восхищаюсь их неутомимостью, энергичностью и невероятной исполнительностью. Они выполняли распоряжения так, словно были запрограммированы. И программа не давала сбоев. Такими я их и запомнил: тощими трудоголиками, миролюбивыми и дружелюбными, никогда не роптавшими на судьбу. Вся их жизнь проходила по двум маршрутам: дом – работа и работа – комиссионка. В ней каждую пятницу их знакомый спец по денежным переводам, господин Ранджив, сидя за ситцевой занавеской в небольшой примерочной, принимал у них часть зарплаты для пересылки их родственникам в Коломбо.

Казалось бы, между нами была культурная пропасть, но мы, чужаки в чужой стране, легко нашли общий язык. Более того, я старался равняться на своих коллег, стремился приблизиться к уровню их мастерства. Поверьте, я нисколько не преувеличиваю, называя их мастерами своего дела. У них я научился тому, чему не учат ни в одном учебном заведении. KFC стал для меня школой на ходу, этаким суровым армейским полигоном, где слово «фаст» звучало не только девизом, но руководством к действию. Системные связи, дисциплина, стратегия, франчайзинг – все эти фундаментальные категории конституционного устройства Хорекании я освоил именно там.

Всегда, когда вижу или бываю в KFC, мысленно благодарю их за уникальный профессиональный и человеческий опыт, который я обрел там. Индира, самый крутой из всех моих коллег, до сих пор работает на том же месте, что и двадцать лет назад. Пока он там, за KFC можно не волноваться. Командный дух и чувство локтя – все это для меня прочно ассоциируется с нашим звеном огромной армии полковника Сандерса, которому я салютую и по сей день.

Шот № 7 Фигаро здесь, Фигаро там

Профессиональная привычка наблюдать за работниками Хорекании не вытравляема. Даже, когда я бываю в фастфудах, всегда мысленно подмечаю ошибки и удачи персонала. Удачи – скорее исключение из правила, ведь люди за стойкой выглядят так, словно бы снизошли до этой работы, считая ее ниже своего достоинства. Они либо хмурые, либо носят на себе дежурные улыбки, а то и вовсе глядят так, что пропадает аппетит. Вспоминаю старый советский фильм про будни работников общепита – «Дайте жалобную книгу». Там официантка прошла путь от Цербера до «третий сорт – не брак», и очень обижалась, когда метрдотель не выпускал ее к гостям: «Я ж теперь перевоспитанная. Я теперь и улыбнуться могу. – Ничего, поработаешь в подсобке, там и улыбнешься».

Фастфуд – одна из мощнейших машин человечества и броня ее крепка. Еда и люди там словно штампуются на конвейере. Кто-то скажет, что сотрудники фастфудов – андеркласс Хорекании, но я не думал так ни тогда, когда работал там, ни теперь. Люди в фастфуде отвечают за атмосферу места и настроение гостей не меньше, чем маркетологи-концептуалисты. Искренняя улыбка и радушие не навредили еще ни одному бизнесу. Все с точностью да наоборот. Недавний случай, произошедший со мной, стал лишним подтверждением моей правоты.

Поздно вечером, перед самым закрытием, меня занесло в один из ресторанов Рональда. Посетителей не было, в зале царила несвойственная этому заведению тишь, как после урагана. За кассой стоял усталый молодой человек. Его голова была опущена, но стоило мне приблизиться к прилавку, как он моментально преобразился. Искренне улыбнувшись, он спросил, что бы я хотел заказать. Похвалив мой выбор (хотя трудно сойти за гурмана в McDonald's), он как-то очень по-дружески заметил, что запивать бигмак холодной газировкой – одно из самых приятных наслаждений жизни. Я поддержал разговор, спросив, как прошел его день, и мы стали общаться как старые приятели. Он непритворно делился своей радостью от того, что устроился на эту работу. Нет-нет, это не была проверка на иронию. Он действительно искренне любил свое дело и с жаром описывал маленькие детали и особенности своего ремесла. Слово «функционал» тут неуместно, ведь он делился со мной поэтикой своих трудовых будней. Я поинтересовался, почему именно фастфуд, ведь такому неординарному молодому человеку наверняка было из чего выбирать. Он дал лучший из возможных ответов на этот вопрос: «Это отличная школа!» Эту фразу повторял себе и я, лет двадцать назад. Мы продолжили разговор о каких-то пустяковых и незначительных для несведущих вещах, которые, однако, доставляли нам обоим удовольствие. Следы трудного дня исчезли с наших лиц. Если бы не настал час закрытия ресторана, мы бы так и болтали с ним до утра. Я умял свой бигмак прямо за стойкой. Она разделяла нас лишь формально, ведь мы были с ним на одной волне. Он был в самом начале пути, а я словно бы оглянулся назад, узнав в нем себя, хореканского новобранца и салагу, предвкушавшего большое плавание. Как оказалось, под прилавком молодой человек держал книгу об основах менеджмента в Хорекании, вот отчего его голова была опущена, когда я вошел. Он учился и работал одновременно. Искренне хочу, чтобы все у него получилось. Этот двадцатилетний парень сделал мой день, и я покидал McDonald's с улыбкой ребенка, которому купили хэппи мил.

«И звезда с звездою говорит», – вертелись у меня в голове строчки поэта, но не потому, что я зазвездился, говоря со звездой восходящей. Просто я снова вернулся на Прайд-стрит, где воочию наблюдал, как говорили друг с другом звезды хореканского небосклона. Не поняли? Сейчас поймете. Включаю GPS.

На противоположной от KFC стороне улицы помимо королевской почты располагалось еще одно заведение, посылающее прохожим невидимые письма счастья. Это был всемирный символ фастфуда, где полноводные реки газировки омывали берега бургеров всех мастей. Вы угадаете это слово с первой же буквы, которая и стала его символом. Это он – великий и ужасный (по своим масштабам) McDonald's. Кстати, секрет его успешнейшего логотипа, одним своим видом пробуждающего аппетит, как говорят психологи, не только в правильном подборе цветов и лаконичности, но и в том, что на Рональда Макдональда оказал немалое влияние старик Фрейд. Вся штука в очертаниях буквы «М», как оказалось, подсознательно напоминающих нам, внимание, материнскую грудь. Кто-то даже защитил диссертацию по этому поводу, так что теперь внимательнее приглядывайтесь к хрестоматийным лейблам, может вам еще что-то привидится на голодный желудок… Если развить тему, то я даже боюсь предположить, что скрывает или какой тайный смысл имеют бородка и плотоядная ухмылка полковника Сандерса на логотипе KFC. А вообще еда и секс всегда шагают рядом. Еда питает не только творческие натуры и не только буквально. В литературе описания трапез и яств часто не уступают по выразительности изображениям оргий, а «Бычья туша» Сутина – это же чистая эротика! А Арчимбольдо с его съедобными картинами! Продолжать можно бесконечно.

В бытность работы в KFC я, правда, не углублялся в таинства символов и знаков. Был юнгой и был юн, и было как-то не до того, ведь рассиживаться на месте не приходилось. Тем не менее, благодаря присущей мне любознательности я очень быстро нашел себе профессиональное хобби – слежку. Все это было задолго до британских шпионских игр, ставших столь популярными в новостных сводках. Да, сознаюсь, я шпионил за невидимыми переговорами двух гигантов фастфуда. Я дешифровал секретные сообщения, которыми обменивались KFC и McDonald's друг с другом. И это было невероятно увлекательно!

Стоило адептам Рональда вывесить на витрине рекламу чизбургера с новым сортом сыра или постер с изображением меню завтраков, как офицеры Сандерса незамедлительно отвечали шквальной рекламой новой вариации Зингера. Рональд не собирался сдавать позиции, и вот уже посетитель обнаруживал в обеде с бигмаком увеличенную порцию картофеля фри за ту же цену. Шпионы Сандерса занимали выжидательную позицию, чтобы затем нанести мощный ответный удар – вместо одного соуса, полагавшегося к крылышкам, вручать гостю аж три.

В этой непрестанной борьбе, которая будет длиться до восстания машин, не было и нет проигравших. Пока Макдональд и Сандерс сходились в клинче, они на самом деле постоянно совершенствовались. Борясь друг с другом и за посетителей, они становились только лучше. Ассортимент меню расширялся, за качеством следили так, словно каждый день ожидался визит контрольной инспекции, рекламные механизмы работали и усложнялись как часы. Все это происходило на моих глазах, а я всегда отличался зоркостью. Невидимые глазу простого, вечно спешащего гостя мелочи не ускользали из моего поля зрения. То, как бумажные полотенца в туалете становились чуть мягче, или то, как на 3 миллиметра приятно пополнела коробка для зингера – все это подмечал, конечно, не только я, но и Генеральные штабы закадычных врагов-конкурентов. Одни меняли сушилки для рук, другие начинали класть больше салфеток, упаковывая заказ навынос. Я был счастлив, что оказался в эпицентре этой партизанской войны, развернувшейся на Прайд-стрит. Словно бы боги Хорекании нарочно поставили эти два заведения друг напротив друга (или враг врага), чтобы явить передо мной созидательную силу конкуренции, способствующую не уничтожению, а развитию.

«Есть упоение в бою», и я просто не мог оставаться в стороне, искренне симпатизируя то одной стороне, то другой. Я начал думать о том, как было бы здорово сражаться за обе победоносные армии, получив тем самым в два раза больше опыта. Разумеется, во мне говорила хореканская чума, но речи ее были слаще, чем десерт месяца.

Однажды, заслушавшись своим внутренним голосом, я совершил обратный путь из пункта Б в пункт А, то есть из KFC в McDonald's. Действовал я по уже проверенному сценарию, но на этот раз, сэкономив на обеде, просто попросил позвать менеджера.

Так начался новый период моей жизни на повышенных скоростях. Я был как тот слуга двух господ – три дня проводя среди зингеров, а другие три – среди бигмаков. Раздвоения личности у меня не случилось, но некоторые гости, наведывавшиеся время от времени в оба заведения, испытывали когнитивный диссонанс, видя меня то тут, то там. Иногда приходилось срочно кого-то подменять, и я на глазах у изумленной публики бежал через дорогу, на ходу меняя одну униформу на другую. Я работал на износ, но чувствовал себя абсолютно счастливым. Это были лучшие годы погружения в безбрежный мир Хорекании, в котором каждый день сиял новизной. В отличие от лет, проведенных за партой, годы за стойками двух культовых фастфудов не принесли мне бесполезных знаний. Пригодилось все. Но главное – я ощущал собственную нужность и свой вклад в работу этих огромных, но не бездушных, как принято думать, броненосцев индустрии.

Как в детской головоломке, в которой нужно находить отличия между схожими лишь на первый взгляд картинками, я постоянно сличал и сравнивал KFC и McDonald's. Не то что бы обслуживание в KFC уступало по уровню Маку, но в штабе Рональда мне импонировало чувство скорости на всех этапах. Отдача заказа и ротация продукта, привязанная к системе изготовления, иными словами, эта система внутри системы меня завораживала. Механизм McDonald's не уступает в точности и сложности швейцарским часам, и мне странно, что его создатель не удостоился нобелевки по экономике.

Именно McDonald's научил меня системному подходу и мышлению, которые впоследствии помогли и помогают выстраивать дело, что называется, от печки, с нуля. Но когда фастфуд проник в мои сновидения и по ночам мне стали мерещиться бои без правил между бигмаком и куриными крылышками, я понял что нужно притормозить. Кетчуп проливался по обе стороны ринга как в кровавом боевике, а я как рефери должен был решить, кому присудить победу. Настало время определиться, и я выбрал KFC, посвятив высвободившееся время учебе. Все-таки тот первый зингер, как первая любовь, не мог покинуть мое сердце.

Армейский опыт в сетях шустрого питания до сих пор служит для меня неиссякаемой почвой для баек и юмора. Но шутки лишь приятная облатка для важных уроков, которые я выучил за время службы, или, лучше сказать, служения фастфуду, которое обеспечило мне дальнейший fast track на просторах Хорекании. Именно там я понял, что даже в жесткой системной дисциплине, сравнимой с израильским МОССАДом, всегда есть место индивидуальности и креативу. Этот опыт работы-учебы обострил мою хватку, развил чуткость к людям и к внутреннему голосу, научил не бояться задавать вопросы и совершать выбор. Выбор – то, чем наделили человека высшие силы. Каждый день мы попадаем в пространство вариантов, в котором каждый наш взгляд, жест, слово – результат выбора, сознаем мы это или нет. Я свой выбор сделал раз и навсегда. И ни минуты не пожалел ни о нем, ни себя. «Общепит?» – пренебрежительно и высокомерно спросит кто-то, кто, видимо, питается воздухом и солнечными лучами. «Общепит!» – уверенно отвечу я, зная цену и ценя хлеб насущный. И пусть не им одним сыт человек, именно еда – это то, что дает нам жизнь. А уж чем ее наполнить – выбор за вами.