Текст книги "Красный Бубен"

Белобров – Попов
КРАСНЫЙ Бубен

Ответственность за подлинность цитат и последствия шуток – на совести коллективного бессознательного.

Он уже довольно прилично знал Библию. А в ней говорилось о призраках. По Библии, сам Бог был на одну треть призраком. Кроме того, в Библии говорится, например, о бесах, Иисус изгнал их из одного парня. Так что ничего удивительного.

Когда Иисус спросил парня, в котором были бесы, как его зовут, бесы ответили, и еще сказали, что он должен вступить в иностранный легион или что-то в этом духе.

«… Это все есть в Библии, и каждое слово – чистая правда», – так сказал почтенный Коейег, так говорят и в семье Ричи, да и сам Ричи так считает.

Стивен Кинг. Оно. Том первый.

Неудачи преследовали нас…

Капитан Татаринов

А в топке паровоза ждет дед Семен…

Б. Г.

Предисловие

Персонажи фильма ужасов у митьков называются «козелики». Я бы все кинофильмы жанра «мистический триллер» называл: «Опять козеликам неймется». «Опять козеликам неймется-1», «Опять козеликам неймется-2» и т. д. Впрочем, числительное скоро будет очень большим. Думаю, что количество мистических триллеров превзошло любой другой жанр – во всяком случае, в пунктах видеопроката замечаешь: одна большая коробка карточек: «мистические триллеры», и россыпь маленьких коробочек: «исторические», «боевики» «мелодрама», «детские», «эротика».

Роман Белоброва и Попова «Красный Бубен», если бы был фильмом, мог быть положен в любую из коробочек. По мощности пугания он сильно превосходит, например, похожий фильм «От заката до рассвета», но «От заката до рассвета» всего лишь хороший «Опять козеликам неймется». Вот повесть Н. Лескова «Запечатленный ангел» хоть и является боевиком и мистическим триллером, никак не назовешь «Опять козеликам неймется». Можно назвать: «христианский боевик». А «Красный Бубен» смело назову: «православный боевик». Русскому человеку позарез нужны православные боевики.

Архетипические персонажи романа (уточним: тяготеющие к архетипу Ивана-дурака) вначале столь неказисты, что «Красный Бубен» кажется русофобским пасквилем, но к концу добиваются таких результатов, что их смекалке и силе духа дивится сам Илья Пророк. Словом, «Красный Бубен» – нужное идеологическое произведение.

Идеологическое произведение, чтобы стать популярным, мало того, что не должно вызывать эстетического отторжения, оно должно содержать развлечение, утешение и даже радость, а главное – прямое героическое высказывание. Все перечисленное в романе Белоброва и Попова есть. А это тонкая работа.

В. Шинкарев

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

– Разве интеллигенты пьют кровь?

– А как же!..

Я к Богу пришел в последнее время…

Глава первая
БУБИЙСТВО

Андрей Яковлевич Колчанов, бывший совхозный бригадир, поехал в Правление получать пенсию.

Он вывел из сарая ржавый велосипед «Украина», привязал, на всякий случай, к багажнику сумку, сел и поехал.

Педали шатались, и Колчанов ехал, как хромой ходит.

Заканчивался август, было еще тепло.

Урожай собрали неплохой. Зиму перезимуем.

Андрей Яковлевич ехал не очень быстро, но и не медленно. В углу рта дымилась папироска.

Он убрал одну руку с руля и приподнял кепку, приветствуя Петьку Углова с удочкой.

– Привет, Петька! А где Чапаев?

– В Караганде, – Петька тоже приподнял кепку и остался позади.

Раньше Петька работал трактористом, а теперь стал свободным пьяницей и жил со своего огорода. Всем такая жизнь не нравилась, а ему нравилась. Вырастил, продал, купил, пропил.

Андрей Яковлевич нагнул голову вперед и съехал под горку. Из-под колес, кудахтая, разбежались перепуганные куры бабки Веры.

– Эй, старый пердун! – крикнула бабка. Она сидела возле дома на лавке и метила своих кур зеленкой. – Куда намылился?!

– На танцы! – крикнул Андрей Яковлевич. – Поехали, старая карга, потанцуем! Садись на раму!

– На твою раму уже отсадились, – бабка Вера загоготала.

– Это откуда тебе знать, дура?!

– Подруги говорять! А-ха-ха!

– Откудова у тебя подруги, ведьма?! С тобой, проститутка беззубая, я один только и разговариваю, для собственного развлечения!

Андрей Яковлевич нажал на педали и выехал на бугор к картофельному полю.

«Вот я для чего сумку взял! – понял он свое неосознанное действие. – На обратном пути украду картошки. Полную сумку».

В поле работали солдаты с военного аэродрома.

Андрей Яковлевич вздохнул. Глядя на синие погоны, он вспомнил своего сына, который тоже был летчиком и разбился при испытаниях нового самолета несколько лет назад. Андрей Яковлевич всегда гордился сыном, что он такой вырос умный, не спился, не остался в деревне, как раздолбай, а поступил в летное училище, закончил с отличием, женился, завел детей и испытывал первейшие в мире самолеты. А вона как обернулось… Лучше бы спился тогда уж… Хотя бы жив был… Не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

Колчанов натянул на лоб кепку и объехал яму с грязью…

У Правления толпились мужики.

Колчанов подъехал, слез с велосипеда, прислонил его к стенке.

Мужики молча наблюдали с крыльца.

– Здорово, мужики, – Андрей Яковлевич подошел.

– Здорово, Колчан! – поздоровались мужики. – Ты куда, на блядки собрался?

– А-то куда ж? Двух уже по дороге отгрёб, ядрена палка.

– Ага! – сказал дед Семен Абатуров. – Корову и собаку!

– У тебя, пля, дед, – ответил Колчанов, – нет фантазии.

– Вот я собак и не бубу, – дед Семен поплевал на окурок. – Слыхал новость? Бубийство у нас!

– Ну?! Кого ж бубили?! – Андрей Яковлевич вытащил беломорину.

– Чё, неуж не слышал?

– А откель? Я из дому трентий день не выхожу!

– Бляха-муха, какой анахорет!

– Сам иди на херет!

– Эка ты! Не стану тебе, долбаносу, коли так, ничего рассказывать, пень тебе в сраку!

– Не обижайся, старый хрен!

– А я на чудаков не обижаюсь.

– Сам ты чудак! Скажи спасибо, что ты старый и немощный, а то бы я тебе как двинул сверху по твоей тупой лысине, чтоб ты вошел в крыльцо по самые твои старые яйца!.. Говори, кого бубили-то, а то развел манифест, как на собрании, едри твою мать!

Дед Семен почесал бороду и плюнул с крыльца.

– Евреев бубили, вот кого!

– Ну?! – Колчанов удивился.

– По жопе пну!.. Бубили евреев. И еврея, и его еврейку.

– Кто ж бубил-то?!

– А кто ж скажет?!

Летом в деревню приехали дачники. Весной они приезжали присматриваться. Они прознали, что в Красном Бубне есть свободные дома на продажу. Приехали на стареньком «Москвиче» и сразу застряли в грязи при въезде.

Слава Богу, мимо из сельпо ехал на велосипеде Колчанов.

Колчанов с утра мучался. Накануне он ездил на свадьбу в соседнюю деревню и еле оттуда вернулся восьмеркой. Сгуляли свадьбу сына его старого друга Василия… С утра Андрей Яковлевич проснулся на полу оттого, что его всего колотило, как стахановский отбивной молоток. Он кое-как дополз до стенки, по ней добрался до бочки с водой, опустил туда голову и напился, чисто собака.

Высунув голову, он посмотрел в мутное зеркало, и ему стало так обидно за свою судьбу. Сын погиб, жена умерла сразу после сына. И остался Андрей Яковлевич один-одинешенек на белом свете. И некому было ему с похмелья разогреть жирных щей со свининой и поднести сто грамм.

Колчанов определенно знал, кто виноват в этом. Евреи. Они пролезли всюду и не дают русскому человеку продыху. Про это знал не один Колчанов, все об этом знали. И Колчанов не мог для себя понять, почему про это ничего не пишут в газетах и не говорят по телевизору.

Когда-то Андрей Яковлевич отправил жалобу в Политбюро ЦК КПСС на антисионистов. Ему не ответили. И Колчанов понял тогда, что и в Центральном Комитете уже окопались носастые. А это значит, что дергаться теперь бесполезно. Если они в ЦК, то значит они и в КГБ, а если они в КГБ, то они и в МВД, значит. Понятно, почему менты такие козлы!

Андрей Яковлевич вышел, шатаясь, на крыльцо. Лил дождь, и от этого Колчанову стало еще поганей.

Он выкатил из сеней велосипед и поехал в сельпо за бутылкой. Денег не было. Но была слабая надежда, что продавщица Тамарка отпустит в долг до пенсии.

Магазин оказался закрыт.

– Сионисты постарались и здесь, мать их в бок! – выругался Колчанов и поехал назад.

Он ехал и думал, где бы поправиться, но вариантов было мало – времена трудные.

И тут Андрей Яковлевич увидел городскую машину, застрявшую в грязи. Вокруг машины суетилась еврейская пара. Еврей толкал машину сзади, а его баба держала над евреем зонтик.

У мужчины был нос, который называют в деревне рулем, глубоко сидящие темные глаза, бородка, как у Калинина, черные с проседью волосы торчали из-под красной бейсболки с портретом бульдога. Одет он был в американские джинсы и клетчатую фланелевую рубаху.

Его баба была помельче. И нос у нее был помельче, и ростом она была пониже. И худая, как шкилетина. А одета была в плащ и беретку с хвостиком.

Андрей Яковлевич притормозил и слез с велосипеда. Он сразу почувствовал, что бутылка, которую он искал всё утро, сама едет к нему в горло.

– Здрасьте, – сказал он, приподнимая дерматиновую кепку. Мужик перестал толкать машину.

– Здравствуйте… Вот, застряли немного… – сказал он.

Андрей Яковлевич прислонил велосипед к дереву, обошел машину вокруг и усмехнулся.

– Ни хера себе!.. Немного – он говорит!.. Ну, коли немного, то я тогда пошел… – при этом Колчанов стоял на месте и никуда не уходил, – а вы тута колупайтеся до вечера…

Мужик понял намек и спросил:

– Вы, наверное, здешний?

Колчанов кивнул:

– Ну! А ты что думал, что я австрийский бориген? – он усмехнулся. – Совершаю кругосветное путешествие на лисопеде с кунгурой в кармане!

Мужик оценил шутку и засмеялся.

– Нет, я так не думал. Я думаю, что вы местный и можете нам помочь…

– Дык, это, – Колчанов поскреб небритый подбородок, – помочь я, конечно, могу добрым людям… Я тут, почитай, всю жизнь живу… Меня тут кажная собака знает… Знает и уважает… Потому что я тут не последний, тому подобное, человек… – Он постучал по капоту. – Можно помочь… Звать меня Андрей Яковлевич… Кого хошь спроси – кто такой Колчанов, все тебе скажут…

– Дегенгард Георгий Адамович… – сказал мужик.

«Ага!» – подумал Колчанов.

– А это моя супруга Раиса Павловна. – Баба кивнула головой.

– Андрей Яковлевич я… Колчанов, – он протянул руку. – Жаль, выпить не взял… за знакомство.

– Так у нас есть, – мужик открыл багажник, и Колчанов увидел там пол-ящика белой.

Он даже зажмурился. «Одной бутылкой они от меня хрен отделаются!»

Мужик вытащил бутылку и два пластмассовых стаканчика:

– Только я за рулем, – сказал он. – Выпейте с Раисой.

– Ну и что, – Колчанов усмехнулся, – я тоже за рулем, – он показал на велосипед.

Мужик засмеялся:

– Очень приятно, что в деревне сохранились носители природного юмора, – он открыл бутылку и налил сначала Колчанову, а потом жене.

– Мне чуть-чуть, – остановила его руку Раиса Павловна.

– Ну, за знакомство, и чтоб не последняя, – Колчанов выпил, вытащил из кармана яблоко, понюхал и протянул бабе. – Закуси!

– Спасибо, – женщина взяла яблоко, но есть не стала, а тихонько засунула его куда-то в рукав.

Колчанов это заметил: «Брезгует курва». Водка уже подействовала, и Андрея Яковлевича отпустило.

– Какими судьбами в наших местах? – спросил он.

– Да вот… Хотим у вас в деревне домик купить… Потянуло с годами, знаете ли, к природе…

– Это хорошо… – Колчанов посмотрел на бутылку и подумал: «И чего это тянет жидов к нашей природе?» – Значит, решили у нас, так сказать, обосноваться…

– Мы слышали, – высунулась вперед баба, – что у вас тут недорого можно домик купить…

– Может, и недорого можно, – неопределенно ответил Колчанов. – Смотря у кого покупать… Ты налил бы, хозяин, еще по стопке, чтоб я подумал…

Мужик налил.

– Мне больше не надо, – его баба прикрыла стаканчик ладонью.

– Хорошая водка, – похвалил Колчанов. – Где брали?

– В Москве.

– А… В Москве продукты хорошие… А люди – говно… Я вас-то, конечно, не имею в виду… Вы-то, я вижу, люди не такие… А так… сколько я в Москву езжу – говно там люди…

Мужик вздохнул:

– Почему-то складывается такое мнение у людей в регионах…

– Конечно, – Колчанов прищурился и, не вынимая пачки, достал из кармана беломорину. – Какое уж тут мое мнение может складываться, коли люди говно… Зажрались там… всего до хера… вот говно из москвичей и повылазило… Ты не обижайся, Адамыч… Ты, я вижу, из других… – Колчанов еще раз обошел машину. – Как засела-то! – Он присел на корточки. – Без трактора не обойтись… Ну, повезло вам, москвичи, что на меня нарвались! А то б сидели до вечера в грязи… Я, короче, поеду за трактором… К моему другу Мишке Коновалову… Он мне трактор, конечно, даст… Но я ему за это буду должен… – Колчанов помялся, – бутылку… У Мишки такие расценки… высокие…

– Нет проблем, – мужик открыл багажник, вытащил бутылку и протянул Колчанову.

– Вы-то понимаете, – Андрей Яковлевич сунул бутылку в карман пиджака, – я ж не себе… Я-то с вас ничего б не взял… Я всю жизнь прожил – ни хера ничего не нажил… Одну язву нажил… Потому что такой бескорыстный я есть человек, ни с кого за всю жизнь ничего лишнего не брал… Вот и живу весь в говне… Налей, Адамыч, еще на посошок, чтоб мне побыстрее педали крутить.

Мишка Коновалов, слава Богу, был дома. Он, пьяный, спал на крыльце. В этот день Мишка помогал соседям выкапывать картошку, и его отблагодарили.

Трактор стоял рядом с домом.

Колчанов обрадовался – можно было взять трактор незаметно и не делиться с Мишкой.

Он спрятал велосипед в кустах, огляделся и спрятал там же бутылку, зарыл ее в листья. Сел на трактор и погнал вытаскивать евреев.

Носатые сидели в машине и пили что-то из термоса.

– А вот и я, – крикнул Андрей Яковлевич, выпрыгивая из трактора. – Колчанов не подведет! Сказал – сделал!

– Хотите кофе? – предложила баба.

– Не-е, – Колчанов замахал руками. – У меня от него сердце это… барахлит… Ничего пить не будем, пока не вытащим!

Он зацепил тросом «Москвич» и вытянул из грязи на сухое место.

– Спасибо гр-р-ромадное! – Георгий Адамович приложил к груди руки. – Не знаем, что бы мы без вас и делали!

– Да фулиш… – Андрей Яковлевич вытер рукавом лоб. – Ну вот… одни работают, а другие награды получают, сидя дома… Мишка, вон, только разрешил трактор взять, и бутылка уже его. За что?! Трактор – общественный, горючее – тоже! А я, пля, туда на лисапеде… там уговаривай его… Кстати, не хотел за бутылку давать, жид! Грит – гони две! Еле уломал… – Андрей Яковлевич вздохнул. – А я – туда на лисапеде… обратно на тракторе… Теперь обратно трактор вези, оттуда опять на лисапеде… а мне не по дороге ни хрена… И по делам я упоздал! Ну что ты будешь делать… – Колчанов сделал паузу.

Адамыч намек понял и вытащил из багажника еще одну бутылку.

– Это вам.

– Это что?.. Да что ты, Адамыч! Я ж не к этому говорил-то! – Андрей Яковлевич взял бутылку и потряс ею. – Я ж не ханыга какой! Я ж за справедливость! Справедливости, говорю, нету! Вот я про что!.. Но, коли ты от души, возьму, чтоб не обидеть хорошего человека, потому что из Москвы, в основном, говно люди приезжают, вам не чета.

Он засунул бутылку в карман и уже хотел было отправиться, но баба Раиса вдруг спросила:

– Андрей Яковлевич, так вы не знаете, кто у вас в деревне дома продает?

Колчанов остановился, и в его голове созрел молниеносный план. После гибели сына остался пустой дом, в котором сын отдыхал летом с семьей. В доме уже несколько лет никто не жил. А присматривать за домом Андрею Яковлевичу было недосуг. Дом потихоньку приходил в негодность. Текла крыша. Труба частично обвалилась. Треснула потолочная балка. Да и деревенские архаровцы постарались – порастырили что могли. Честно говоря, Андрей Яковлевич и сам в точности не знал, в каком состоянии теперь дом, потому что забыл, когда в нем был последний раз. Хорошо бы продать его евреям. А если не купят, то, по крайности, раскрутить их на угощение. Водки у них оставалось еще много. Со всех сторон расклад удачный. А продать евреям развалюху – дело богоугодное… А если продать не получится, он водочки-то их попьет, а потом и скажет им: Евреи вонючие, катитесь отсюда к едрене матери! Дом я вам не продам! Не стану я память о сыне за тринадцать сребреников продавать! Вы, плять, евреи, Христа распяли, и за это вам – ХЕР!

— Как не знаю? Конечно, знаю! Я и продаю, – сказал Колчанов.

– Правда?!

– Ну, йоп! Колчанов жизнь прожил – никому не соврал! Продаю я дом, конечно. Первосортный дом… пятистенок. Печка, чулан, веранда, хоздвор огромный. Сад фруктовый не в рот, извините, какой! Только маленько запущенный. Но это поправимо. Сорняков повыдергать и моркови посадить… Погреб глубокий. Зимой картошку будете складать – хер чего замерзает в таком погребе! Сверху люка я шинель всегда кладу для тепла.

– Вас нам, – сказала Раиса, – наверное, Бог послал.

– А то кто ж еще? – согласился Колчанов. – Он самый…

Поехали смотреть дом. Впереди на тракторе ехал Колчанов. За ним – москвичи на своей машине.

Колчанов приготовился к поединку. Но супругам, на удивление, дом понравился. Тогда Андрей Яковлевич заломил немыслимую, по его понятиям, цену. Он думал, что они начнут торговаться, и он им уступит в половину. Но и тут евреи неприятно его удивили, согласившись с ценой без базара. За это Колчанов стал их уважать еще меньше и предложил им купить втридорога оставшиеся в сарае дрова, которые все уже сгнили. Евреи, не глядя, согласились. Мало того, они захотели оформить куплю прямо сейчас, чтобы лишний раз не ездить.

Поехали в Правление. Там Андрей Яковлевич немного поволновался. Бухгалтера не оказалось на месте, и Колчанов боялся, что сделка сорвется из-за ерунды. Но, к счастью, всё обошлось. Уже через пару часов какие нужно документы подписали. Андрей Яковлевич пересчитал деньги за дом.

В тот вечер Колчанов обмывал с новыми хозяевами проданный дом, а утром они укатили в Москву.

Колчанов запил и не просыхал, пока не кончились еврейские деньги.

А когда протрезвел, очень обиделся.

Правильно говорят, — подумал Андрей Яковлевич, – что еврейские деньги счастья не приносят. Продал сынов дом за тринадцать сребреников батька Иуда!

Поэтому, когда евреи приехали жить, Колчанов принял их холодно. Уж очень ему было обидно за себя и за русских вообще.

Приехав, Дегенгарды стали обустраиваться основательно. Первым делом выстроили вокруг хоздвора глухой высокий забор. С деревенскими же общались вежливо, но в дом не приглашали. А если кто приходил по какому делу (а дела в деревне известные – денег на бухло занять или бухла попросить), то разговаривали с крыльца.

Это деревенским не нравилось. Во-первых, им было любопытно – чем эти городские там занимаются, во-вторых, обидно, что чужаки в их деревне завели свои порядки. Все ждали, когда же дачники, наконец, поедут за чем-нибудь в город, чтобы в их отсутствие можно было залезть и посмотреть внутри. Но, как назло, они вдвоем не уезжали.

В деревне поговаривали, что евреи купили дом для того, чтобы пить там кровь христианских младенцев, которых они привозят из Москвы в багажнике. В деревне младенцы пока не пропадали. Лиза Галошина, которая долго прожила в Москве, работая санитаркой, рассказывала, как это сейчас делается. Берут детей-сирот из детдома, оформляют их за границу бездетным иностранцам, а сами детей увозят в глухие места и там пьют их кровь, а внутренние органы продают на Ближний Восток султанам из Махрейна, чтоб черножопые султаны меняли свою старую, засранную коньяком печенку, на новую. Скорее всего, евреи и себе поменяли уже все внутренние органы, потому что для пенсионеров они выглядели подозрительно свежими.

Временами из трубы дома шел какой-то уж очень черный дым. Об этом в деревне сложилось мнение, что евреи сжигают трупы младенцев, из которых они высосали кровь.

И еще эти дачники как-то больно хорошо выглядели. Когда они только приехали в деревню, выглядели не так, как теперь. Из-за чего же еще им было так хорошо выглядеть, как не из-за невинной крови? Мишка Коновалов рассказывал деревенским про своего родственника, который работал на мясокомбинате, пил свежую бычью кровь и говорил, что от крови чувствуешь себя капитально и хрен стоит, как железный.

Петька же Углов предложил залезть на крышу и взять пробы дыма из трубы для экспертизы, чтобы отвезти их куда следует и проверить. Но никто не знал, как это сделать, – во-первых, как незаметно на крышу залезть, во-вторых, куда везти потом пробы?

А дед Семен рассказывал у Правления, стуча себя кулаками в грудь, будто ночью, проходя мимо колчановской синагоги, он видел на заборе несколько чертей с большими носами. Дед Семен вывел, что дачники и есть черти из Москвы, которые развалили колхозы и довели всю Россию, а теперь добрались до их мест, чтобы нафуярить и тут.

Колчанова шпыняли за то, что он продал дом таким нелюдям, от которых теперь страдает вся деревня. А Андрей Яковлевич только огрызался – он и сам был недоволен.

Наконец порешили на стихийном собрании послать к москвичам Мишку Коновалова, как самого здорового в деревне, чтобы он заявил им ультиматум – либо пусть они ведут себя как положено, либо пусть уматывают отсюдова к свиньям собачьим в Израиль.

С Коноваловым отправились несколько человек. По дороге Мишка размахивал палкой и кричал, что научит всех уважать русский народ.

Подошли к дому. Из трубы шел черный дым. Все спрятались неподалеку в кустах, а Мишка перекрестился, решительно постучал палкой по воротам и крикнул:

– Открывай!

Ворота открылись. Мишка прошел внутрь.

Все притихли.

Мишки не было с полчаса. Через полчаса он вышел пьяный в дымину и без палки.

На вопросы мужиков Мишка ничего не отвечал, потому что говорить не мог. На следующий день он ничего не помнил. Помнил только, как ему налили, и он выпил. А дальше – как отрезано.

Деревенские в очередной раз осудили звериное нутро сио-низмов за то, что они спаивают русский народ.

За это им на заборе нарисовали череп-кости и написали внизу:

Х… и П…

И вот евреев убили.