Автор книги: Бен Хеллман
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Ганзен присутствовал на читке «Крейцеровой сонаты» в Русском литературном обществе, где в ходе последовавшего обсуждения профессор и писатель Николай Вагнер высказал свои в высшей степени оригинальные мысли о произведении. История позабавила Толстого, который в свою очередь рассказал о письме, неделей ранее пришедшем от Вагнера и касавшемся комедии «Плоды просвещения». Ярый приверженец спиритизма Вагнер воспринял пьесу как пасквиль в адрес лидеров российского спиритизма и движения в целом9292
ПСС. Т. 65. С. 59. Письмо от 25.03.1890.
[Закрыть]. Толстой не хотел никого обидеть своей комедией, но решил не отвечать, поскольку Вагнер вряд ли примет его объяснения. Однако перед самым отъездом датчанина Толстой все же написал Вагнеру письмо с просьбой извинить, если он невольно обидел. Одновременно Толстой был твердо убежден, что спиритизм – это не более чем суеверие9393
Там же. Письмо от 25.03.1890.
[Закрыть].
Другим проблемным корреспондентом был мужчина-еврей, который попросил Толстого высказаться по поводу практики обрезания. Толстой ответил, что, возможно, обрезание приносит некоторую пользу с точки зрения физиологии, однако с религиозной точки зрения оно так же абсурдно и вредно, как и любая другая церемония. В ответ пришло резкое письмо, реагировать на которое уже не имело смысла.
Позже во время чаепития пришел почтальон с трехдневной почтой, задержавшейся из‐за пасхальных праздников. Для сортировки множества писем Софья Андреевна приготовила большой стол. Личные письма раздавались адресатам, а те, которые были интересны для всех, зачитывались вслух. Получил письмо и Ганзен. Жена прислала ему перевод одной статьи Кьеркегора, который он забыл взять с собой. Толстой тотчас же принялся читать статью вслух, потом какое-то время посидел молча и в конце концов скрылся в своей спальне.
Послеобеденное время в среду было посвящено переписыванию на чистовик. Софья Андреевна и Мария по очереди диктовали Ганзену текст Толстого. В разгаре дня работа прервалась внезапным появлением гостей, но Толстой спас Ганзена, предложив ему нового помощника – домашнего учителя сыновей. Однако молодой человек оказался равнодушным и к «Крейцеровой сонате», и к послесловию, а почерк Толстого разбирал еще хуже, чем Ганзен, и сотрудничество быстро прервалось. Но подоспела другая помощь: вернулась Мария.
Закончив работу, Ганзен постучался в кабинет Толстого. «Come in», – прозвучало за дверью. Хотя разговоры всегда велись на русском, для приглашения войти Толстой использовал английский. Для Ганзена фраза прозвучала, как родное датское «Kom ind». Возможно, он помешал? Толстой протестующе улыбнулся и процитировал своего друга, художника Николая Ге: «Человек дороже полотна!»
Ганзен быстро изложил вопрос, касавшийся одного сложного места в послесловии, после чего удалился. А когда спустя какое-то время услышал удары молотка, означавшие, что Толстой прервал сочинительство, снова пришел в кабинет. Вдвоем они довольно долго снимали с колодки сапог, который тачал Толстой. Многие осуждающе недоумевали, зачем великий писатель занимается простым сапожным ремеслом. Однако Ганзен прекрасно понимал Толстого. Ни один писатель не может писать непрерывно. Никто не осуждает ни Уильяма Гладстона, который колол дрова, ни тех, кто работал у станка. Толстой согласился: «Кроме того, мне хорошо думается, когда руки заняты чем-то другим».
Ганзен вспомнил переведенный им на датский рассказ Толстого «Где любовь, там и Бог». Там все было именно так. Толстой и герой рассказа – сапожник – были одним и тем же человеком, и эта небольшая мастерская со сводчатым потолком и узкими, выходящими в сад окнами словно переместилась сюда из рассказа.
После обеда, когда гости уехали и Дунаев вернулся в Москву, Толстой и Ганзен отправились на прогулку. Обсуждали современную зарубежную литературу, в которой Толстой разбирался поразительно глубоко. Наибольшую симпатию у него вызывали новые англо-американские романы, которые часто затрагивали социальные темы. Толстой называл имена, которые датчанин не слышал, однако его неосведомленность проблемой не стала: «Может быть, лучше не читать всего этого». Немецкую литературу Толстой ценил невысоко, французская казалась ему интереснее. Но не Золя! Золя, по сути, глуп. «Именно глуп. Он правда умеет описывать сцены, но ему не хватает цели, идеала. Ги де Мопассан гораздо талантливее». Антипатию вызывали у Толстого и некоторые иностранные критики, например француз Ипполит Тэн или соотечественник Ганзена Георг Брандес.
В четверг после завтрака Ганзен снова занимался переписыванием послесловия, на этот раз под диктовку Марии. Они сидели в столовой, где всегда собиралась семья. Татьяна читала книгу, старший брат Сергей ходил туда-сюда по комнате за руку с младшим Ваней. Внезапно Сергей сел за рояль и начал играть задорную русскую мелодию. Ваня тут же принялся кружиться руки в боки, Татьяна отложила книгу и тоже пошла в пляс, а вскоре к ней присоединилась и Мария. Ганзен с восторгом следил за их грациозными движениями. Потанцевав, Мария как ни в чем не бывало вернулась к диктовке.
Когда Ганзен закончил, появился Толстой, забрал переписанный текст и ушел к себе, чтобы спустя время вернуть листы со множеством добавлений и исправлений. По сути, он намеревался внести в послесловие несколько критических строк в собственный адрес, чтобы читатели не думали, что он считает себя лучше других. Но почему он этого не сделал?
– О, это лишнее. Во-первых, все и так ясно сказано, а во-вторых, у меня есть одна еще не оконченная вещь, для которой я и хочу приберечь все самое лучшее.
В тот же день, когда Толстой и Ганзен остались в столовой одни, Толстой сел за рояль и, глядя в раскрытые ноты, начал играть аккомпанемент к «Ich grolle nicht» Роберта Шумана. Ганзен тихо напевал мелодию.
Позже вечером настал черед для нового чистовика. Ганзен и Мария работали в столовой, не отвлекаясь на разговоры других и детские игры. После чая Толстой прочел послесловие вслух – и сделал дополнительные исправления. Ганзен получил следующую – уже пятую – версию со словами: «Ну, теперь хоть польку плясать!»
Они снова расположились в столовой. Толстой ходил вперед-назад, как обычно держа руки под ремнем. Ганзен шагал рядом. Речь зашла о философе и поэте Владимире Соловьеве. Толстой прокомментировал: «Я не понимаю, почему он все время должен полемизировать с газетами и к тому же вводить эту полемику в собственные произведения. С тем, что пишут в газетах, обыкновенно бывает так, что напечатанное сегодня – завтра уже забыто. Когда он в своих произведениях ссылается на подобные вещи, он будто сознательно хочет запечатлеть ее в памяти».
Ганзен не смог не вспомнить Кьеркегора, который часто, в том числе и в дневниках, критиковал чрезмерный интерес к газетному жанру.
Беседа продолжалась до часа ночи, когда Софья Андреевна, заметив усталость Ганзена, посоветовала ему идти спать. Ганзен быстро лег в постель, утром нужно было рано проснуться, чтобы переписать еще одну версию до отъезда. Но он не успел уснуть, когда к нему постучался Толстой. Увидев, что масляная лампа погашена, а гость уже в кровати, он извинился и ушел: «Я просто хотел еще немного поговорить с вами».
Ганзен не мог уснуть и, услышав вскоре шаги Толстого в соседней комнате, сам окликнул его:
– Лев Николаевич, я еще не сплю.
– Не спится?
– Как же мне уснуть, когда вы разбудили мое любопытство? О чем вы хотели со мной поговорить?
– Всего лишь о хорошем письме, которое я получил в связи с «Крейцеровой сонатой». Ничего важного. Спокойной ночи.
В пятницу, на шестой день, пришло время прощаться. Ганзен встал рано, чтобы успеть переписать новую законченную версию. Теперь он уже и сам вполне справлялся с неразборчивым почерком Толстого, непонятной оставалась только последняя страница, и Ганзену пришлось ждать, пока проснется Мария. Остальной, практически готовый текст он отнес в кабинет к Толстому. Потом с помощью Марии дописал последнюю часть, пришел отдать ее писателю – и что же он увидел? В утреннем халате, со взлохмаченными волосами, Толстой работал с чистовиком! За полчаса густо исписав копию пометками, он приветствовал Ганзена лукавой улыбкой.
Времени на новую копию не оставалось, и Ганзену позволили взять вариант с исправлениями в Петербург, чтобы переписать и вернуть в Ясную Поляну. Толстой пообещал не вносить больше никаких изменений, отчего жена и дочь расхохотались: «Не верьте. Он сделает еще десять версий».
Домочадцы хорошо знали Толстого. Через две недели рукопись вернулась к Ганзену в переработанном виде. В сопроводительном письме Толстой сообщал: «Я уже не в силах более его переделывать»9494
ПСС. Т. 65. С. 78.
[Закрыть]. И все же Ганзен был доволен. Итог переработки послесловия он охарактеризовал так: «В полной редакции оно было так же похоже на первый вариант, как великолепная бабочка похожа на невзрачную куколку».
Какую правку делал Толстой во время пребывания Ганзена в Ясной Поляне? Он, в частности, еще сильнее и категоричнее ратовал за бескомпромиссное целомудрие в качестве идеала. И подчеркивал различие между представлением о браке у верующих и у церкви – «христианского брака никогда не было и не может быть»9595
ПСС. Т. 27. С. 630.
[Закрыть].
После визита датчанина Толстой написал в записной книжке: «…приехал Ганзен. Внешний еще человек»9696
ПСС. Т. 51. С. 33. Заметки от 01.04.1890.
[Закрыть]. Впечатление супруги оказалось не таким односложным: «человек порядочный, образованный и довольно симпатичный»9797
Толстая С. А. Моя жизнь. Т. 2. С. 308.
[Закрыть].
Из Петербурга Ганзен прислал благодарственное письмо: «Искупался я у вас, Лев Николаевич, не только в свежем деревенском воздухе или в прекрасном симпатичном кружке вашем, но, главным образом, в той удивительной по своей ясности и простоте сфере мышления, в которой вы не только сами постоянно вращаетесь, но которую распространяете на всех окружающих вас»9898
ЛитНас 75: 1. С. 324. Письмо от 16.04.1890.
[Закрыть]. Ганзен бросил курить (как потом оказалось, временно), пить вино за едой и кофе после еды, отказался от всего, что без нужды будоражило и затуманивало рассудок. Послесловие к «Крейцеровой сонате», копию с которого также снял Дунаев, Ганзен послал в Ясную Поляну с одним из друзей Толстого, Евгением Поповым. Одновременно с вычиткой корректуры датского перевода «Крейцеровой сонаты» он начал переводить послесловие, и для него было важно узнавать обо всех вносимых в текст изменениях.
В письме Ганзен также упоминает о датском критике и писателе Рудольфе Шмидте (1836–1899). Через копенгагенского издателя Толстого Шмидт ознакомился с предисловием к «Крейцеровой сонате» в переводе Ганзена и теперь жаждал прочесть книгу целиком. Но главным для Шмидта было то, что Ганзен передал Толстому его пьесу «Den forvandlede Konge» («Преобразившийся король», 1876), в свое время имевшую большой успех в Копенгагене, в свежем немецком переводе («Der verwandelte König», 1889). Из Ясной Поляны Ганзен отправил Шмидту письмо, в котором подтвердил, что вручил пьесу Толстому и тот попросил его поблагодарить автора. В разговоре за обедом Ганзен также упоминал рецензию Шмидта на «I Kamp for Lykken»9999
Literatur og Kritik. 1889. S. 597–604.
[Закрыть]. Ганзен перевел ее на русский и прислал Толстому, однако в разговоре выяснилось, что никто из членов семьи о рецензии не слышал. Оказалось, что рецензия показалась Толстому слишком хвалебной, и он не хотел хвастаться. Рецензия, впрочем, его порадовала, особенно то, что Шмидт, в отличие от русских критиков, высоко оценил народные рассказы100100
Письмо Ганзена Рудольфу Шмидту 4/16.04.1890. Архив Рудольфа Шмидта. Новое королевское собрание 1181, 4º. Собрание рукописей. Королевская библиотека. Копенгаген.
[Закрыть].
Так как Толстой плотно занят послесловием к «Крейцеровой сонате», рассчитывать быстро получить отзыв на пьесу не стоит, докладывал Ганзен Шмидту. В действительности же экземпляр из библиотеки Толстого с посвящением «Au grand poète Comte Léo Tolstój. En signe de respect et d’ hommage l’ auteur» («Великому писателю графу Льву Толстому. В знак уважения и признательности автора» – фр.)101101
Библиотека Л. Н. Толстого 3: II. С. 314.
[Закрыть] доказывает, что пьесу «Der verwandelte König» Толстой так и не прочел. Первые тридцать страниц авторского предисловия и вводного комментария пролистаны, остальные остались неразрезанными. Историческая пьеса, действие которой разворачивается в Сицилии первой половины XII века, находилась за рамками интересов Толстого. Сама по себе судьба короля Рогера – прежде чем принять власть, ему пришлось походить в шутовском колпаке и научиться состраданию, – была в определенной степени актуальна, однако форма, белый стих и ангел-хранитель, занимающий место короля, пока тот подвергается испытаниям, Толстому вряд ли пришлись по вкусу.
В благодарственном письме в Ясную Поляну Ганзен просит у Софьи Андреевны прощения за то, что пока не успел навестить знакомую Толстых баронессу Елизавету Менгден (1821–1901). Марии Львовне он сообщает, что скоро пришлет ей обещанные книги: Новый Завет на датском и датско-немецкий учебник102102
ЛитНас 75: 1. С. 325. Ганзен, по-видимому, сдержал обещание, поскольку Хуго Ганз (Före katastrofen: En blick in i tsarriket. Sthlm, 1904. S. 234) подтверждает, что видел учебник датского рядом с «Over Ævne» Бьёрнсона на книжной полке в Ясной Поляне весной 1904 года.
[Закрыть]. В конверт было также вложено письмо от двадцатилетней жены Ганзена Анны, которая хотела услышать мнение Толстого на актуальную для семьи Ганзенов тему воспитания детей. На сей раз ответ от Толстого пришел быстро и был адресован обоим супругам. Известие о том, что Толстой снова переработал послесловие, вряд ли обрадовало Ганзена. Анна Ганзен, напротив, была счастлива оттого, что Толстой всерьез отнесся к ее вопросу. Собственные представления о Боге, загробной жизни и смысле земного существования Толстой раскрыл в книге «О жизни» и не считал необходимым излагать эти мысли в письме. Что же до воспитания, то его главное правило заключается в том, чтобы самому служить образцом для подражания. То же касается детских вопросов о Боге. Нужно отвечать разумно, не повторяя всякий вздор, и – самое важное – помнить, что ребенок верит не словам, а поступкам.
А для руководства в доброй жизни совсем не нужно знать, что такое Бог, что будет на том свете и т. п. Добро ведь тогда только добро, когда делается без всякого ожидания наград, а только для добра, и потому делать его можно, не рассуждая ни о Боге, ни о вечной жизни. И стоит начать делать его, чтобы увидать, что и Бог, и вечная жизнь и есть это самое делание добра103103
ПСС. Т. 65. С. 79. Письмо 25.04.1890.
[Закрыть].
Ганзен поспешил поблагодарить Толстого за письмо и «окончательную» версию послесловия к «Крейцеровой сонате», которую ему передал Чертков. Насколько он смог заметить, все дополнения и разъяснения были безусловно к месту. Кроме того, он, в отличие от некоторых американских и английских критиков, не считал послесловие ненужным дополнением к самой повести, а, напротив, был уверен, что именно авторские разъяснения предотвращают все возможные неверные трактовки104104
ЛитНас 75: 1. С. 326. Письмо от 30.04.1890.
[Закрыть].
Спустя примерно месяц «Крейцерова соната» в переводе Ганзена увидела свет в Копенгагене. Главный текст, переведенный с оригинала рукописи, датирован 25 января 1890-го, а дата послесловия – 6 мая 1890 года (24 апреля по русскому календарю), то есть за день до письма Толстого к Ганзену. Оказалось, что Ганзен, упорно стремившийся получить окончательную версию, в действительности напечатал один из рабочих вариантов, так называемую вторую редакцию. В то время как Вальборг Хедберг, шведская переводчица, работала по каноническому тексту послесловия, который также датировался 24 апреля и был «милостиво прислан писателем переводчице»105105
Tolstoy L. N. Kreutzer-sonaten jämte efterskrift för svenska upplagan. Sthlm, 1893. S. 193.
[Закрыть]. Прямой контакт с Толстым Хедберг не поддерживала, а действовала через посредника Черткова. Одновременно Хедберг получила письмо от «фрёкен Толстой» (видимо, Марии), в котором та подчеркивала, что из двух существующих редакций самой повести верна лишь последняя. «Однако, – восклицает Хедберг в письме к издателю Альберту Бонниеру, – как нам узнать, что мы получили верную редакцию?»106106
Цитируется в: Hjelm-Milczyn. «Gud nåde alla fattiga översättare»: Glimtar ur svensk skönlitterär översättningshistoria fram till år 1900. Sthlm, 1996. S. 323. Письмо от 06.06.1890.
[Закрыть] Решили подождать выхода немецкого перевода, который, по всей видимости, был сделан по каноническому тексту «Крейцеровой сонаты»107107
Ibid. S. 323–324. Письмо от 17.06.1890.
[Закрыть]. Хедберг нуждалась в другом переводе еще и потому, что ее знание русского на тот момент было недопустимо скудным.
Различие послесловий Ганзена и Хедберг прослеживается главным образом только в начале текста, но где справедливость: Хедберг, которая никогда не общалась и не встречалась с Толстым, перевела именно последнюю авторскую версию, а Ганзен, который находился на месте и практически в роли секретаря следил за процессом, должен был удовлетвориться первой, весьма интересной, но все-таки выброшенной страницей послесловия.
Ганзен послал Толстому экземпляр перевода с посвящением «Дорогому автору от его датского переводчика. Райволо (Райвола. – Б. Х.). 19 июля 1890». В Райволе, финской деревне на Карельском перешейке, Ганзен снимал на лето дачу. Через месяц он уже смог отправить Толстому переведенные на русский выдержки из четырех датских рецензий на «Крейцерову сонату». Газета Politiken Ганзена разочаровала – анонимный автор рецензии в основном иронизировал над взглядами Толстого и отказывал книге в какой бы то ни было художественной ценности. Апологеты свободной любви братья Георг и Эдвард Брандесы, очевидно, просто не хотели привлекать внимание к этой книге Толстого и заказали рецензию у некомпетентного критика. Журналист из газеты Tidens strøm, подписавшийся Jacob, утверждал, что без послесловия «Крейцерова соната» была бы мощным художественным произведением, но послесловие делает чтение книги невозможным с эстетической точки зрения. Кроме того, отмечал Ганзен, комментарии о позиции писателя быстро приводят к тому, что Позднышева отождествляют с Толстым, а автора упрекают за неисполнимые требования. И при этом забывают, что первым о необходимости блюсти целомудрие говорил Иисус. Об этом же должен напомнить эпиграф с двумя его библейскими цитатами108108
ЛитНас 75: 1. С. 326–328. Письмо от 03.08.1891.
[Закрыть]. Толстой запомнил датские рецензии, а на конверте от письма Ганзена оставил пометку: «Интересное письмо с выписками статей. Не решаются ни осуждать, ни согласиться»109109
Там же. С. 328.
[Закрыть]. Но так или иначе все три издания «Крейцеровой сонаты» были коммерчески успешны.
Из Ясной Поляны Ганзен увез и экземпляр комедии, которая так повеселила его и Дунаева – «Исхитрилась, или Плоды просвещения», – Ганзен предпочитал альтернативный вариант названия, который и стал окончательным. Закончив «Крейцерову сонату», он принялся за пьесу, помня, что автор склонен непрерывно перерабатывать свои тексты. В работе ему помогала переписка с Марией Львовной110110
Йохансен Д. С., Мëллер П. У. Переписка С. А. Толстой с П. Г. Ганзеном // Scando-Slavica. 1978. № 24. С. 50–51.
[Закрыть]. Пьеса вышла летом того же года в издательстве Andr. Schou, и уже в августе Ганзен смог известить Толстого: пьеса «Oplysningens Frugter» снискала положительные рецензии, что подтверждает ее правильное восприятие111111
ЛитНас 75: 1. С. 329. Письмо от 07.08.1891.
[Закрыть]. Dagmarteatret уже запросил разрешение на постановку, и если она будет осуществлена, «Плоды просвещения» станут первой русской пьесой, сыгранной в Дании! К сожалению, ранняя премьера не состоялась. Датская публика впервые увидела комедию только 22 декабря 1920 года в Det lille Teater, где она шла под названием «Paa Vrangen» («Наизнанку»). А первой поставленной в Дании пьесой Толстого стала «Власть тьмы». Dagmarteatret планировал ее для сезона 1891/1892, однако премьера состоялась лишь 18 марта 1900 года в Det Kongelige Teater.
Во первой половине 1890‐х Ганзен много переводил Толстого, но пока не был готов заниматься другими авторами. Он хотел перевести полный текст «Так что же нам делать?», однако издательство, по-видимому, его планы не поддерживало. Ганзен откладывает трактат Толстого в сторону, но спустя год возобновляет попытки. «Нет ли новых, подходящих для перевода произведений?» – спрашивает он в письме к писателю. Толстой в ответ сообщает, что работает над крупным произведением, имея в виду «Царство Божие внутри нас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание», которое Чертков пусть передаст Ганзену, когда придет время. В ближайшие сроки датчанин может ожидать небольшую статью «Первая ступень», которую Чертков собирается включить в антологию. Письмо подписано «Любящий вас Л. Толстой»112112
Nolin Bertil o. Lundberg B. A. A Letter from Lev Tolstoj to P. E. Hansen… // Scando-Slavica. 1967. № 13. S. 61. Письмо от 14.09.1891.
[Закрыть].
Книга «Det første Skridt: Skildringer og Betragtninger» («Первая ступень: Живописания и размышления») вышла в 1893 году. Помимо статьи, давшей название сборнику и призывавшей к трезвости и вегетарианству, были представлены следующие тексты: «О трудовой работе и умственной деятельности», которая содержала выдержки из переписки Толстого с Роменом Роланом, «Праздник просвещения 12‐го января»; «Трудолюбие и тунеядство, или Торжество земледельца» – трактат крестьянина Тимофея Бондарева, протеже Толстого; «Для чего люди одурманиваются», а также рассказ «Работник Емельян и пустой барабан». Толстой получил книгу с посвящением «Льву Николаевичу Толстому от переводчика»113113
Библиотека Л. Н. Толстого 3: II. С. 447.
[Закрыть]. Внимания читателей книга не привлекла и в целом осталась незамеченной. Это была последняя книга Толстого в переводе Ганзена.
Ганзен объяснял то, что он прекратил переводить Толстого, резким снижением в Дании интереса к русскому писателю как к религиозному и общественному полемисту. Объяснение, впрочем, звучит неубедительно. В 1890‐х труды Толстого на религиозные и социальные темы в Дании продолжают публиковаться. Важным изданием становится «Hvori bestaar min Tro?» («В чем моя вера?», 1889) в переводе Йоханнеса Гётцше (1866–1938), кандидата теологии, впоследствии епископа114114
Гётцше не считал свой ранний интерес к мировоззрению Толстого важным и достойным упоминания в мемуарах «Livserindringer» (1955).
[Закрыть]. Судя по всему, Гётцше переводил не с русского, а с одного из уже существующих переводов, предположительно английского. Этой книги в библиотеке Толстого нет; по-видимому, Ганзен не снабжал Толстого переводами, которые делал не он.
Объяснить изменение отношения Ганзена к Толстому можно сменой переводческого фокуса – для Ганзена это теперь перевод на русский скандинавской литературы. Здесь были большие пробелы, которые следовало восполнить. Гончаров отговаривал Ганзена от переводов на неродной язык, однако эта проблема разрешилась после того, как Ганзен, овдовев, женился на талантливой русской студентке Анне Васильевой. Разница в возрасте была велика: в 1888‐м, на момент заключения брака, Ганзену было сорок два, а Анне Васильевой – девятнадцать, однако и совместная жизнь, и сотрудничество оказались удачными. Благодаря мужу Анна быстро выучила датский и норвежский и смогла помогать ему в работе. Их первым совместным переводом стала «Гедда Габлер» Генрика Ибсена (1891), а вскоре они взялись за датских и шведских авторов. Самым важным автором стал, пожалуй, Г. Х. Андерсен, произведения которого впервые были переведены на русский с оригинального языка и изданы в четырех томах в 1894–1895 годах. Успешным был и перевод восьмитомного собрания сочинений Генрика Ибсена, которое увидело свет в 1906–1907 годах.
Последнее письмо Ганзена к Толстому датировано сентябрем 1891 года. В Ясную Поляну Ганзен больше не приезжал, но как минимум дважды встречался с Толстым в Москве. В январе 1893‐го он сообщал их общему знакомому критику и философу Николаю Страхову, что супруги Толстые пребывают в добром здравии и настроении и что Толстой ездил по Москве в компании Ганзена и «без жалости» ругал Шекспира и Ибсена115115
Л. Н. Толстой и С. А. Толстая: Переписка с Н. Н. Страховым / Ред. А. А. Донсков. Оттава, 2000. С. 260. Письмо от 11.01.1893.
[Закрыть]. В конце 1894 года Толстой и Ганзен снова встречались в Москве. В письме к тому же Страхову Ганзен успокаивает его, заверяя, что Толстой здоров116116
Там же. С. 80. Письмо конца декабря 1894; см. также: Юханзен, Мëллер. Указ. соч. С. 60.
[Закрыть]. Со Страховым Ганзен познакомился осенью 1891 года. Он высоко ценил статью «Толки о Толстом», в которой Страхов выступал ярым защитником Толстого; по выражению Ганзена, эта статья привнесла порядок в хаос, во всяком случае для него117117
ЛитНас 75: 1. С. 334. Письмо к Толстому от 21.09.1891. Статья Страхова опубликована в журнале «Вопросы философии и психологии» № 9 (1891). С. 98–132.
[Закрыть].
Обладая высокой социальной сознательностью, Ганзен хотел показать русским, как социальные проблемы решаются в скандинавских странах. Свою книгу «Общественная самопомощь в Дании, Норвегии и Швеции» (1898) он послал Толстому с посвящением «Дорогому, глубокочтимому Льву Николаевичу Толстому на добрую память от автора»118118
Библиотека Л. Н. Толстого 1: I. С. 149.
[Закрыть]. Книга с нетронутыми страницами хранится в библиотеке Толстого. Во время голода 1899–1900 годов Ганзен занимался благотворительной помощью детям Вятской губернии, о чем написал статью «Опыт оздоровления деревни» (1900).
Прожив в России 35 лет, в 1917 году Ганзен вернулся в Данию. Он отбыл на родину по заданию правительства Керенского для изучения принципов организации датских народных школ, однако Октябрьская революция не позволила ему вернуться в Россию, где остались его дети и жена. Тогда и появились воспоминания Ганзена о встречах с Толстым на русском и датском. Ганзен умер в 1930 году в Копенгагене.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?