Текст книги "Охота на орлов"

Глава 9

Германик в сопровождении старших центурионов удалился в самую большую палатку, и следующей новостью, которую узнал Тулл, было известие о появлении Туберона, скрывавшегося все это время за пределами лагеря. Новость повергла центуриона в уныние. Туберон спасся, распоров заднюю стенку своей палатки и переодевшись простым легионером. Теперь он объявился в принципии.

– Не знаю, как так получается, но этот червяк всегда вылезает из дерьма героем, – проворчал Тулл Фенестеле.

– Вернее не скажешь, – согласился опцион и сплюнул.

– Для них один закон, для нас другой, так?

Фенестела невесело усмехнулся. Мысли у них, как всегда, шли в одном направлении.

– Так всегда было, и так всегда будет.

– Слышал, там было жарко, – донесся до них голос.

Тулл обернулся и увидел в десяти шагах у них за спиной старшего центуриона Корда, на полном, бледном лице которого отпечаталась озабоченность. «Вот только этого мне сейчас не хватало», – подумал Тулл, вспоминая их недавнюю стычку в «Сети и трезубце».

– Вполне себе.

– Говорят, ты спас наместника.

– Говорят. – Тулл перевел взгляд на Фенестелу, ожидая какого-нибудь едкого замечания.

– Ты затесался в толпу из тысяч разъяренных легионеров, убивших своих центурионов, и ухитрился вывести оттуда Германика, – продолжал Корд. – Отличная работа.

Тулл озабоченно посмотрел на Корда. Что за игру он затеял?

– Не хочется и думать, что было бы, если б наместник погиб. Мы все в долгу перед тобой.

– Любой другой сделал бы то же самое, – буркнул Тулл.

– Однако не сумел, – заключил Корд и, дружески кивнув Туллу, зашагал прочь.

– Негодяй, – пробормотал Фенестела. – Я верю ему не больше, чем помойной крысе. Что это он задумал?

– Понятия не имею, – ответил Тулл. – Может, изменил свое мнение обо мне?

Опцион недоверчиво хмыкнул.

– Хочу вина. – Лишь теперь, после разговора с Кордом, Тулл в полной мере осознал, какой опасности подвергался. – Попробуй добыть у квартирмейстера. И чтобы хватило всем солдатам, которые были с нами.

– Сразу приходят на ум слова «выдавить кровь из камня».

– Скажи, что это для человека, который спас наместника. – Тулл подмигнул опциону и, достав из кошеля золотой, протянул его Фенестеле. – Это поможет ему быстрее найти ключи от склада. Хочу приличного вина, и побольше.

Фенестела подмигнул в ответ:

– Я поторгуюсь с мошенником.

Тулл подошел к двадцати легионерам, ходившим на вылазку с ним и Фенестелой, и, поздравив с выполнением задания, сказал, что они с Германиком гордятся ими.

– Это настоящее дело – спасти жизнь преемнику императора. Такой шанс выпадает раз в жизни.

Они улыбнулись в ответ скупыми улыбками солдат, прошедших огонь и воду. Боя как такового не случилось, но риск лишиться жизни был не меньше, чем в самом ожесточенном сражении, и каждый это понимал.

– Все центурионы, ко мне! – позвал Цецина. Он стоял у входа в шатер командующего. По одну руку от него был Германик, по другую – Туберон.

Тулл двинулся на зов – и был приятно удивлен знаками внимания, которые оказали ему другие центурионы: они кивали, бормотали поздравления и даже приятельски хлопали его по спине. Даже те, кто раньше избегал его, пренебрегал им, проявили уважение. Может быть, пятно, легшее на его репутацию после позора Тевтобургского леса, все же не окажется таким уж несмываемым. Хотя, конечно, радовались его успеху не все: Виктор, похожий на буйвола подручный Корда, был среди тех, кто не сказал ни слова. Наоборот, он побагровел от ярости, когда Туллу позволили занять место впереди, вместе со старшими командирами.

– Нам оказал честь своим присутствием Германик Юлий Цезарь, наш наместник, – объявил Цецина.

Центурионы были хорошо вышколены и поняли, что им представляют их главнокомандующего. Они громко приветствовали наместника.

– Представляю вам имперского наместника, – провозгласил Цецина и, поклонившись Германику, отступил назад.

Вновь раздались приветственные крики.

Высокий и представительный, Германик шагнул вперед и поднял руки, призывая всех к спокойствию.

– Боюсь, время ликовать еще не настало. Я все видел собственными глазами, оценил серьезность положения, – он благодарно кивнул Туллу, – и считаю, что единственный способ утихомирить легионеров – согласиться на их требования; по крайней мере, на основные. Понимаю, что эта идея вам нравится не больше, чем мне, но других путей я не вижу. Предлагаю послать вождям мятежников письмо.

Германик посмотрел на Туберона, которого распирало от гордости.

– Легат Туберон пришел ко мне с идеей: послать письмо, якобы одобренное Тиберием. Оно разрешает отставку легионерам, отслужившим двадцать и больше лет. Солдаты, отслужившие от шестнадцати до двадцати лет, считаются уволенными условно, их обязанность – участвовать в боевых действиях, если потребуется, на протяжении следующих четырех лет после увольнения из легиона. Их официальное жалованье удваивается. Жалованье всех легионеров увеличивается наполовину.

Тулл увидел, что на лицах всех центурионов отразилось недоверие. Он подумал, что мятежники тоже неглупы. Все знают Тиберия как твердого и осмотрительного императора. Он не станет предлагать столь великодушные условия просто так. Интересно, скажет ли кто-нибудь об этом прямо?

Германик, будучи наблюдательным человеком, уловил общее настроение.

– Что такое? Говорите, – приказал он, переводя взгляд с одного лица на другое. Наконец остановился на Тулле: – Ну?

Центурион глубоко вздохнул.

– Они на это не купятся, господин. Понятия не имею, что думает император, да будет он вечно благословен, но сомневаюсь, что он пошел бы на такие уступки по первому требованию. Мятежники наверняка решат так же.

Никто из центурионов открыто не одобрил мнение Тулла, и его сердце замерло.

Германик сжал губы, но возражать не стал. Цецина состроил гримасу, а по лицу Туберона от гнева пошли красные пятна. Германик снова обвел взглядом центурионов.

– Кто из вас такого же мнения?

– Я, господин. – К удивлению Тулла, это был Корд. – Они ожидают, что с ними будут торговаться, но никак не согласятся сразу уступить их требованиям.

На этот раз остальные центурионы ворчанием одобрили слова Корда, но совсем немногие осмелились поднять взгляд на Германика. Тулл подумал, что это неудивительно. Он надеялся, что поступил правильно, высказав свое мнение. Вообще, только глупцы не согласятся с высокопоставленным чиновником, тем более – с преемником императора.

– Можете прямо сейчас предложить мне другие способы? – спросил Германик.

Ответом была звенящая тишина. Только крики пьяных легионеров доносились из-за пределов принципии.

«Мы можем сидеть и ждать, – рассуждал Тулл. – Можно собрать вспомогательные части из местных племен и попробовать подавить мятеж». Но он считал, что сказал уже достаточно, и не хотел брать на себя роль козла отпущения. Если Германик воспринимает его, Тулла, всерьез, то Туберон относится предвзято, а Цецина в любой момент может изменить свое отношение. Да и Германик тоже слишком долго пренебрегал Туллом. Центурион не хотел рисковать расположением заново обретенного могущественного покровителя. А потому крепко сжал губы.

– В таком случае следует заняться письмом, – объявил Германик. – Может, боги помогут, и мы сможем покончить с этим безумием.

Надежда на помощь богов не оправдалась. Через несколько часов после того, как письмо под флагом перемирия было доставлено вождям мятежников, возле принципии собралась огромная толпа. Многие легионеры были пьяны, и все вне себя от ярости. Они вопили, вызывая Германика, и тот явился в сопровождении Тулла и всей его центурии. На глазах наместника мятежники разорвали письмо, называя его подлогом. Легионеры еще раз огласили свои условия и потребовали, чтобы «к ним относились с уважением, которого они заслуживают». В противном случае Костистый обещал спалить принципию дотла. «Вместе с наместником!» – прокричали близнецы, и это вызвало бурный восторг собравшихся.

Разъяренные бунтовщики не стали ждать ответа. Продолжая изрыгать угрозы и проклятия, они ушли.

– Чтоб их проглотила преисподняя! Такая наглость непростительна, – прорычал Германик и взглянул на Тулла, который поспешил сделать непроницаемое лицо. Наместнику не станешь говорить: «Я же предупреждал».

– Ты был прав, – признал Германик, помолчав. – Они не глупцы.

– Так точно, господин, – подтвердил Тулл ровным голосом. – Но в конце концов они заплатят за все.

– Согласен, но давай о насущном: что делать теперь? – спросил Германик.

Тулл не понял, является ли вопрос риторическим, однако на всякий случай решил промолчать.

– Я могу обещать им увеличение жалованья после того, как они вернутся в казармы, – сказал Германик. Взглянув на Тулла, он спросил: – Это поможет?

Наместник не сводил с него глаз, и центуриону пришлось отвечать. Жалея, что не умеет лгать, Тулл негромко сказал:

– Людям нравится держать монеты в руках, господин, а не выслушивать обещания об их раздаче в будущем.

– Я имперский наместник, – повысил голос Германик, твердея лицом. – Я не собираюсь перед ними унижаться, понятно?

– Понятно, господин, – ответил Тулл, а сам подумал, что наместнику придется дать что-то существенное, иначе снова прольется кровь.

– Проводи меня в шатер, – приказал Германик. – Я должен подумать, как лучше действовать.

– Слушаюсь, господин, – ответил Тулл и зашагал впереди наместника, надеясь, что благие мысли посетят Германика раньше, чем мятежники потеряют терпение.

Надежды оказались напрасными. То ли не сумев унять гордыню, то ли просто не найдя лучшего решения, Германик собрался сообщить мятежникам, что жалованье в легионах будет увеличено, когда они вернутся в свои постоянные лагеря. Тулл получил приказ передать это предложение восставшим на следующее утро. Центурион не удивился, когда Костистый с товарищами сразу же отверг предложение наместника. Багровый от ярости, предводитель своими воплями довел бунтовщиков до неистовства. В легионеров Тулла полетели оскорбления, а потом и камни. Тулл твердым голосом велел центурии сомкнуть ряды и обнажить мечи. Возникло противостояние: обе стороны были на взводе и изготовились к схватке, но до кровопролития дело не дошло. Тулл хотел бы отвести своих солдат обратно, под прикрытие рва и вала принципии, но должен был получить ответ мятежников Германику.

– Вы принимаете условия? – крикнул он.

Костистый вышел из-за охранявших его товарищей и подошел к стене щитов легионеров; между ним и Туллом было не более дюжины шагов.

– Скажи своему наместнику, – прошипел он, не обращая внимания на острия мечей, направленные ему в грудь, – что ему лучше выйти к нам с таким предложением, которому мы действительно поверим. У него есть время до заката солнца.

– А иначе что? – запросто спросил Тулл.

– А иначе я поведу на принципию четыре легиона, – отчеканил Костистый. – Посмотрим, сколько вы сумеете продержаться.

Германик пришел в неописуемый гнев, когда Тулл сообщил ему ответ мятежников.

– Что сказал этот пес?! – взревел он, как центурион на параде.

Тулл повторил и, хотя это было нелегко, добавил, глядя в глаза Германика:

– Ты должен дать им ответ до заката.

– До заката? Я, имперский наместник, должен давать ответ этому сброду? Я, племянник императора, должен общаться на равных с подонком, который недостоин чистить мою обувь? – Германик издал короткий нервный смешок, всем видом изображая недоумение. Но в глазах его горели искры гнева, и, когда он переводил взгляд с одного командира на другого, все они, включая Туберона, быстро опускали лица.

– Обстановка ужасная, господин, – произнес Цецина.

– О, Юпитер Величайший, она невыносима! – закричал Германик, меряя шагами шатер. – Нестерпима!

Никто не смел вставить ни слова.

«Если б у них было время до утра», – думал Тулл. Под покровом ночи он провел бы отряд отборных легионеров и убил Костистого и других предводителей мятежа. Дело опасное, но вполне возможное. Однако при свете дня это предприятие граничило с самоубийством. Больше всего на свете Тулл ценил жизнь своих солдат, поэтому он не сказал ни слова. Германик не глупец и должен понять, что его загнали в угол.

– Что мы можем сделать? – требовательно спросил наместник, обводя взглядом присутствующих.

Все неожиданно углубились в рассматривание пряжек на ремнях и сандалий. Кто-то притворно покашливал. Гордость не позволяла Туллу прятать взгляд, и он посмотрел в глаза Германика, когда наместник остановился перед ним.

– Не напасть ли на предводителей мятежа? Что, если отсечь гидре все ее головы? – Вблизи Германик казался просто гигантом, он нависал над Туллом, глядя на него сверху вниз.

– Я сделаю это, если прикажешь, господин, – спокойно ответил центурион.

Германик усмехнулся.

– Идея тебе не нравится?

– Нас слишком мало, господин. Даже если мы проберемся к месту, где находятся главари мятежа, нас разорвут на части. В любом случае толпа затем ринется сюда, на штаб-квартиру. – Насчет последнего Тулл не был уверен, но он не желал класть жизни своих солдат на алтарь гордости Германика.

Тот обдумал его слова и глубоко вздохнул.

– Ночью мы могли бы достичь успеха, но не днем.

– Я тоже так думаю, господин, – сказал Тулл, стараясь не выдать облегчения.

Германик развернулся и подошел к Туберону.

– Сегодня редкий случай, когда ты молчишь, легат. Что предложишь?

Туберон выпятил грудь.

– Я был бы счастлив возглавить нападение на предводителей бунтовщиков, господин, но, как ты сам сказал, это слишком опасно.

Германик насмешливо кивнул и отошел от легата.

– Кто еще выскажется?

Некоторое время все молчали. Тулл чувствовал, как нарастает раздражение. Почему он снова должен говорить? Здесь присутствуют начальники, которые гораздо выше его по званию. Племянник он императора или нет, имперский наместник или нет, но с ним необходимо говорить.

В конце концов Цецина собрался с духом:

– Насколько я понимаю, господин, у нас есть только один выход.

Германик развернулся к нему, напряженно вглядываясь в лицо Цецины:

– Какой?

– Надо отдать мятежникам жалованье, господин, – сказал Цецина. – По-моему, это единственное, на что они согласятся.

– Единственное! Единственное! – Лицо Германика пошло красными пятнами, на шее вздулись вены.

– Да, господин, – ответил Цецина, нервно покусывая губы.

Наместник поднял над головой стиснутые кулаки и застонал от гнева. Все смотрели на него, не смея говорить.

– Если нас перебьют, мятеж продолжится, – вдруг произнес Германик бесстрастным голосом. – Восстановить порядок необходимо, даже если для этого придется идти на уступки мятежникам.

Все закивали, послышалось бормотание «да, господин». Тулл молча вознес благодарность богам.

– Сомневаюсь, что у меня хватит денег заплатить каждому солдату в четырех легионах то, что ему положено, – заявил Германик, горько усмехаясь. Он перевел взгляд на Цецину, потом на присутствующих легатов. – Мне придется просить у вас заем.

Тулл исподтишка наблюдал, как высшие командиры скрепя сердце соглашались помочь наместнику деньгами. «Германик этого не забудет», – думал он. Для имперского наместника и члена императорской семьи трудно придумать большее унижение, чем необходимость просить финансовой помощи у подчиненных.

– Хорошо, – сказал Германик, выражая благодарность легким наклоном головы. – Судя по всему, у нас будет достаточно денег, чтобы успокоить этих взбесившихся псов. Теперь легионы вернутся в места расположения? – спросил он у Тулла, найдя его взглядом.

– Я полагаю, да, господин.

– Пока это все, что мне нужно. – Наместник сделал паузу, а потом добавил ледяным голосом: – Правосудие свершится позже.

Глава 10

– Боги, как я ненавижу эту дыру! – Голос Сегеста донесся из длинного дома, в котором он был заперт со дня своего приезда. – Донар, забери Арминия, шелудивого пса!

Арминий, стоявший на лужайке поблизости, хохотал. Смеялся Мело, смеялись десяток воинов, вышедших поутру размять кости и поупражняться с копьями и мечами. Это были не простые воины, а лучшие из дружинников Арминия.

– Хочешь, чтоб он заткнулся? – спросил один из стражников, стоявших у дверей дома, служившего тюрьмой у Сегеста.

– Пусть себе. Мне нравится слушать его стенания, – ответил Арминий, вызвав еще один взрыв хохота. – Они напоминают мне, что я поступил правильно. Если б я отпустил его к Ингломеру, по весне мы недосчитались бы четырех тысяч копий.

– У меня голова болит от его криков, – заявила Туснельда, появившаяся со стороны леса с корзиной свежесобранных грибов. – За полмили слышно.

– Как ты можешь говорить такое о своем отце? – с деланной серьезностью вопросил Арминий и едва успел увернуться от запущенного в него гриба.

– Я уважаю своего отца, но слышать эти стенания от зари до зари просто невыносимо. Ты не мог бы держать его где-нибудь подальше?

Арминий с самого начала хотел, чтобы Сегест содержался там, где было легче организовать охрану. Шутки шутками, но за несколько дней заключения старик утомил всех своими криками и жалобами.

– Думаю, беднягу можно перевести в один из домов на окраине поселка. Только ради тебя, – поддержал Арминий жену, пытаясь обнять Туснельду за талию.

Она увернулась от него с поразительной ловкостью.

– Убери руки! И не прикасайся ко мне, пока это не кончится!

Арминий ухмыльнулся ей вслед, Мело захохотал. Воины тоже прятали улыбки. Вождь делал вид, что не замечает их. Он стал мишенью для шуток, но это неплохо; пусть все знают, что Арминий такой же человек, как и любой другой.

– А как насчет чашки жареных грибов? – крикнул он жене.

– Сначала убери его отсюда, – последовал твердый ответ. Мгновение спустя дверь за Туснельдой со стуком захлопнулась.

Мело и воины снова захохотали, и Арминий сказал:

– Придется ходить голодным, пока не переведем Сегеста. Ну и женщина…

– Тогда сделать это надо побыстрее, – заявил Мело. – Я отсюда вижу, как у тебя штаны расперло.

Воины снова прыснули, Арминий тоже усмехнулся.

– Ладно, сначала позанимаемся, потом переведем.

Некоторое время они упражнялись: бегали вокруг поселка, поднимали обрубки бревен, бились на мечах. Арминий дрался с Мело, когда его внимание привлекло движение на дороге, ведущей на запад, к Рейну. Мальчишки, девчонки и увязавшиеся за ними щенки прыгали вокруг группы приближающихся всадников. «Интересно, – подумал он, – почему детишек всегда тянет к гостям и незнакомцам?»

Спешить и выяснять, кто приехал, было ниже его достоинства. Да и нужды не было, потому что прибывшие направлялись к центральной площади поселка. Тем не менее он исподтишка наблюдал за гостями, что позволило Мело нанести ему пару ударов плашмя.

– Хватит! – крикнул Арминий.

– Отведи взгляд от врага, и он тебя достанет, – предупредил Мело, хитро посматривая на вождя.

– Отвяжись. Я тебя в любое время достану.

Вытерев лицо рукавом туники, Арминий ждал, когда гости подъедут к ним. Он не стал вкладывать меч в ножны и держал его в опущенной руке. Поза довольно невинная, учитывая упражняющихся вокруг воинов, но в то же время показывающая, что он готов ко всему. За пятьдесят шагов Арминий узнал копну непослушных светлых волос, которая могла принадлежать только одному человеку, и, приставив ладонь к губам, крикнул:

– Сегимунд!

В ответ всадник поднял руку, и Арминий ухмыльнулся:

– Много лет не виделись… наверное, с Тевтобургского леса.

– Немного странно, что он приехал сразу после того, как мы задержали его отца, – заметил Мело.

– Не будь таким подозрительным, – ответил Арминий. – Сегимунд с нами заодно. Без его поддержки сплотить племена будет гораздо труднее. Вспомни, кстати, что он сделал с Варом. – Арминий не знал наверняка, было ли последнее правдой – никто не видел, кто именно изуродовал тело римского военачальника, – но все твердили, что сделал это Сегимунд.

– Кровь связывает крепче, чем вода, – возразил Мело, хмурясь.

– И все-таки мой брат Флав и я не выносим друг друга. И если б мне пришлось выбирать, чью жизнь спасать, его или твою, я бы тысячу раз выбрал тебя, – твердо сказал Арминий. – Сегимунд был с нами в лесу, а Сегеста там не видели, разве не так?

– Так.

– Значит, оставь свое недоверие. Полагаю, ему захочется повидаться с отцом, но приехал он, чтобы поговорить со мной. – Арминий убрал меч в ножны и сделал несколько шагов навстречу к гостям. – Добро пожаловать, Сегимунд! Давно не виделись.

– Годы летят быстро, да? – Сегимунд, высокий мужчина в темно-зеленом, с капюшоном, одеянии жреца, спешился и подошел к Арминию, раскидывая руки. Они обнялись.

– Рад тебя видеть, – сказал Арминий, отстраняясь, и оглядел Сегимунда.

– И я рад. Вижу, в твоей бороде седые волосы?

Арминий сокрушенно вздохнул:

– Вполне возможно. И у тебя тоже.

– Никто из нас не может остановить ход времени. – Сегимунд сделал важное лицо. – Как думаешь, седина добавляет мне властности?

– Как будто тебе это надо… Люди и так всегда слушаются жрецов.

– Не всегда. Нужно иметь нечто, кроме зеленого капюшона или, скажем, звания вождя, чтобы завоевать сердца и умы людей. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

– Да, наверно. – Арминий улыбнулся. – Хорошо, что приехал. В ближайшие месяцы мне снова потребуется твоя помощь.

– Я подумал, что нам с тобой будет полезно посоветоваться. Это правда, что Германик хочет начать против нас новую войну?

– В тавернах и борделях Ветеры легионеры только об этом и говорят. Он поведет через реку восемь легионов и соответствующие вспомогательные силы. Утешает одно. Сообщают о том, что в одном из двух лагерей случился мятеж. Германику предстоит разобраться с этим до весны, но на некоторые части он уже не сможет полностью полагаться, и это нам поможет.

Сегимунд выглядел озабоченным.

– Даже если некоторые легионы не внушают ему доверия, у него будет около пятидесяти тысяч солдат.

– Знаю, – мрачно согласился Арминий. – И если мы не хотим, чтобы они опустошили нашу землю, все племена, живущие по эту сторону реки, должны выступить на бой. Ты поможешь?

– Конечно! Сделаю все, чтобы римская калига не пригнула наши шеи.

Арминий только теперь заметил морщинки и следы усталости на лице Сегимунда.

– Прости, ты, наверное, устал с дороги. Идем. Остановишься у меня с Туснельдой. Мело позаботится о твоих спутниках.

– Благодарю. – Сегимунд обвел взглядом поселок, потом посмотрел на Арминия. – До меня дошли слухи, что отец мой тоже здесь.

Арминий вспомнил о подозрениях Мело, но никаких следов обиды на лице Сегимунда не заметил.

– Это правда. Он приехал несколько дней назад якобы повидать Туснельду. На самом же деле собирался встретиться с Ингломером и настроить его против меня.

– Я слышал, что Ингломер встал на твою сторону; ты немало потрудился для этого. Что заставило тебя решить, что мой отец хочет перетянуть Ингломера под руку Рима?

– Он мне сам достаточно сказал, – фыркнул Арминий. – Ты же знаешь, Ингломер – человек непостоянный. Мне понадобились годы, чтобы склонить его на свою сторону. И я не допущу, чтобы твой отец разрушил то, что я с таким трудом создал. Сегест останется моим пленником, но не беспокойся, все удобства я ему предоставлю.

Лоб Сегимунда прорезала неглубокая морщина.

– Сколько времени ты собираешься его удерживать?

– Пока не закончатся боевые действия в будущем году.

– К тому времени его советы Ингломеру не потребуются.

– Правильно. – Арминий снова посмотрел в глаза Сегимунду, чтобы понять его чувства, но не заметил ничего, что говорило бы о недовольстве или гневе.

Сегимунд долго молчал, потом произнес:

– То, что ты сделал, – к лучшему.

Арминий, сам того не ожидая, с облегчением вздохнул:

– Рад, что ты так считаешь.

– А чего еще ты ждал? – Сегимунд крепко сжал его руку и спросил: – Ты не против, если я встречусь с ним?

– Пожалуйста, тебе не надо спрашивать разрешения. Проводи с ним столько времени, сколько хочешь, – ответил Арминий, разводя руками. «Может быть, старый пес на некоторое время успокоится, – подумал он, – и для всех это будет благословением богов».

Сегимунд не стал задерживаться у отца, и это понравилось Арминию. В доме он любезно общался с Туснельдой, очаровав ее комплиментами, а по вечерам внимательно слушал Арминия, излагавшего свои планы, и делал замечания. Воины тоже тянулись к Сегимунду, завороженные необычным жрецом, который может и побороться с ними, и выпить.

На следующую ночь Арминий взял Сегимунда с собой в священную рощу. Долгие тревожные часы ожидания во тьме скрасили ячменное пиво и одеяла. Арминий не увидел ничего; он то спал, то впадал в беспокойное забытье. Постукивали ветви деревьев, ветер срывал последние листья, ухали совы, в подлеске копошились мыши. Сегимунд бродил по поляне, ожидая знака, но Донар молчал. Незадолго до рассвета Арминий окончательно разочаровался и решил, что никакого знамения они не получат. Чувствуя жжение в глазах, ворчание в желудке и ломоту в онемевших членах, он жестом предложил Сегимунду покинуть священную рощу.

Тот в ответ отрицательно покачал головой.

Арминий уже решился заговорить и спросить почему, но жрец знаком велел ему хранить молчание.

«Крррук».

Волосы на голове вождя зашевелились. Только одна птица издает такой звук.

«Крррук. Крррук». – Он повернул голову и увидел не одного, а двух воронов, слетавших с самого высокого дуба из тех, что окружали священную рощу. В округе этих птиц хватало, но он никогда не видел их в самой священной роще. Сначала один, а затем и другой ворон подлетели и опустились на алтарь из грубо отесанных камней, стоявший в центре поляны. Арминий почувствовал, что от волнения у него чуть не остановилось сердце.

Птицы принялись постукивать по камню своими мощными клювами. «Конечно, – подумал Арминий. – Здесь приносят жертвы, и на алтаре могли остаться сгустки свернувшейся крови и еще что-нибудь, вполне пригодное на корм воронам». И тем не менее, было что-то необычное в том, что птицы слетели на алтарь именно сейчас, когда они с Сегимундом оказались в священной роще. Жрец, похоже, придерживался того же мнения, поскольку губы его шевелились в горячей молитве.

Арминий зажмурился и тоже начал молиться. «Великий Донар, благодарю за этот знак внимания. Я зарежу здесь прекрасного барана в твою честь еще до захода солнца. Взамен я прошу твоей помощи в объединении всех племен. Они должны последовать за мной в бой, чтобы разбить римлян раз и навсегда. Пусть мои слова и слова Сегимунда падут в уши вождей, как весенний дождь на молодой ячмень, и когда придет время, позволь нам перебить римских легионеров, как мы сделали это для тебя в лесу!»

«Крррук. Крррук».

Вздрогнув, Арминий открыл глаза. Ближний ворон склонил голову набок. Красная нитка сукровицы тянулась от его клюва к алтарю. Черная бусинка глаза уставилась на него, словно говоря: «Вот моя цена». Крутанув шеей, ворон подбросил кровавый сгусток. Темно-красный, он на мгновение завис в воздухе, затем исчез в горле птицы.

«Крррук. – В голосе птицы явно слышалось удовлетворение. – Крррук».

«Крррук». – Второй ворон отвечал с другого края алтаря тем же.

«Донар считает, что дело, затеянное мной, достойно внимания», – думал Арминий. Правильно ли он истолковал смысл знамения? Вождь посмотрел на Сегимунда, глаза которого все еще были закрыты, а губы шевелились в страстной молитве. Арминий, желая выглядеть в глазах бога точно так же, склонил голову и зашептал молитву. Некоторое время он не двигался. Даже когда колени начали болеть, а в пояснице появилась ломота, вождь терпел.

Тяжелое хлопанье крыльев дало понять, что птицы улетели.

– Они улетели, – сказал Сегимунд мгновение спустя.

Арминий внимательно посмотрел в лицо жреца.

– Их послал Донар?

– Да, – в голосе Сегимунда звучала уверенность.

– Что значит их появление?

– Пока я не знаю наверняка.

– Они должны быть добрым знамением.

– Возможно. Мне надо подумать над этим.

Показывать свое недоумение значило выразить слабость. Хотелось схватить Сегимунда и трясти, чтобы он немедленно выложил свои соображения. Вместо этого Арминий только сдержанно кивнул:

– Понимаю.

– Пора возвращаться. Я отдохну, а потом схожу к отцу, – сказал Сегимунд.

– Конечно. – Стараясь скрыть раздражение, вождь собрал фляги из-под пива и скатал одеяла. Похоже, Донар одобрил его замыслы, поэтому, когда они шли назад в поселок, отказ Сегимунда в толковании знамения все больше заботил Арминия, как прыщик, который нельзя чесать.

Неужели жрец ведет двойную игру?