Текст книги "Серебряная река"

Кейтлин и Ник всегда спорили по поводу полиции, поскольку Кейтлин заявляла, что к этому нельзя относиться с безразличием. По ее мнению, ненависть к полиции была необходимым атрибутом гражданственности: тот, кто не чувствует к полиции ненависти, неправильно воспитан, ошибочно считает себя защищенным либо просто фашист или масон. Но по роду своей деятельности Ник встречался со многими офицерами полиции, и хотя среди них попадались коррумпированные или просто очень неприятные личности, у него не возникло предубеждения против полиции в целом. Кроме того, Ник встречал много таких полицейских, которые искренне верили в то, что их задача – защищать общество от убийц, насильников и педофилов, и выполняли эту задачу не без увлеченности и честности.

К несчастью для Ника, отсутствие у него общего предубеждения против сил, охраняющих закон и порядок, не помогло заслужить благосклонность со стороны инспектора Кинча, который был настроен вообще против всех журналистов, делая исключение лишь для программы криминальной хроники. В сводной таблице Кинча, перечислявшей нежелательные элементы, журналисты располагались лишь немногим ниже убийц, насильников и педофилов.

Инспектору Кинчу было слегка за сорок. Это был мужчина приятной внешности с тронутыми сединой волосами, носивший ботинки без шнурков. Он дал понять, что у него есть моральный кодекс, но Ник едва ли получит к нему доступ. Злодеи остаются злодеями, и если их иногда сажают за то, чего они не совершали, это не должно тревожить общество, поскольку в мире существует равновесие, и почти наверняка когда-то ранее они совершили нечто, за что не понесли наказания. Такое правосудие может показаться грубоватым, но все же это в некотором роде правосудие, потому что округ, из которого пришел инспектор Кинч, который он представлял и защищал с большим рвением, нанес серьезный удар по всяким мерзавцам.

– Итак, – Ник подул на чай, который Марджори, девушка, ответственная за связи с общественностью, принесла ему в чашке с блюдцем казенного зеленого цвета, а затем, к счастью, исчезла. – Меня интересует тема насилия в клубах. Я слышал, что вы расследовали дело, когда парня избили до смерти рядом с клубом…

– И вы хотите сказать, что все свидетельства лживые, что парень, которого посадили, стал жертвой расистских настроений…

У Кинча были некоторые проблемы с произношением «р», поэтому он сказал «гасистских». Бесенок вскочил, как обезьянка, Нику на плечо, хихикнул и прошептал: «„Ехал Грека через реку", попроси его повторить!»

Наверное, Кинч заметил проблеск подавленной улыбки, потому что сдвинул брови и топнул ногой.

– Нет-нет, – быстро ответил Ник. – Это не имеет отношения к программе «Повод усомниться». Это материал для программы о клубах. Как там ведут себя охранники – лишь один из аспектов, которые мы освещаем.

– Дело Кристофера Гейла было на редкость простым. Видели, как он вывел мальчишку на улицу. У него на ботинках была кровь парня. Гейла задержали другие охранники, которые дали свидетельские показания против него.

– У него на ботинках была кровь мальчишки?

– Да.

– А другие охранники?

– Что другие охранники?

– У них тоже была кровь на ботинках? Потому что, надо думать, там было много крови, да? И если они его оттаскивали, то можно предположить, что и у них на ботинках должна была быть кровь.

Кинч сурово посмотрел на Ника.

– Я думал, что вас интересует только тема клубов…

Возникло напряженное молчание. Ник пристально посмотрел на Кинча. Если уж он зашел так далеко, то стоит и продолжить, попытавшись вытянуть как можно больше. Он пожал плечами.

– Очень интересный поворот темы – как клуб превратился из места, где кого-то могут забить до смерти, в такое заведение, каким он является сейчас. Кстати, а что насчет того парня, который погиб?

– Натан Клеменс? Что вас интересует?

– Что он собой представлял? И за что Крис так его ненавидел, что захотел убить?

– Может быть, он вовсе не хотел его убивать. Крис был вышибалой. Излишки тестостерона, может быть… – Кинч пожал плечами и глотнул чаю.

– Но вы знаете, какова была предыстория? Я хочу сказать, он каким-то образом спровоцировал Криса Гейла? Кстати, а за что его вывели на улицу?

– Вы не будете записывать?

– Конечно, нет.

– Натан Клеменс был мерзавцем. Кусок дерьма. Никто, кроме его мамаши, не рыдал, когда его отключили от аппарата. Известно было, что он наркодилер…

– Значит, Крис Гейл выгнал его из клуба за торговлю наркотиками?

Кинч сухо усмехнулся.

– Нет. Это было из-за некой девушки. Она пожаловалась Крису, что Натан Клеменс причиняет ей неприятности. Как говорят, Крис был к этой девушке неравнодушен. Он вывел Натана наружу, а остальное – как и Натан Клеменс – кануло в Лету.

– А что это за девушка?

– Это важно?

– Не очень.

– Все было на редкость тривиально. Мотив, свидетели… Присяжные вернулись через секунду.

– Отлично, вы мне очень помогли…

Ник собрал свои бумаги, готовясь уходить. Подобно лейтенанту Коломбо[58]58
  Детектив, персонаж знаменитого сериала с Питером Фальком в заглавной роли. Первый выпуск вышел на экраны в 1968 году.


[Закрыть], он приберег самый интересный вопрос на конец, словно эта мысль пришла ему в голову в самый последний момент.

– Да, кстати… маленькая деталь. Крис Гейл работал в «Аргос Секьюрити»?

– Верно.

– У вас с ними других неприятностей не было?

– Нет. Это, что называется, местная фирма с хорошей репутацией. Конечно, в каждой охранной фирме есть свои…

– А владеет ею Терри Джеймс. Вы с ним знакомы?

Кинч сверкнул глазами, и в его голосе послышался металл.

– Лично – нет.

– Но у него, как и у его фирмы, незапятнанная репутация? То есть Крис Гейл оказался паршивой овцой в компании, как вы собирались заметить, когда я вас прервал?

– Я бы не стал так говорить. С такими выражениями нынче нужно быть осторожным… – У Кинча на лице появилась полуулыбка-полугримаса.

– Так как насчет репутации Терри Джеймса?

– Да… репутация… да, конечно.

Ник не получил вразумительного ответа на свой вопрос, но упорствовать было нельзя, потому что Кинч может насторожиться и почувствовать опасность. Пора было расточать любезности, даже если это не могло смягчить враждебного отношения полицейского. Инспектор Кинч будет вежлив с журналистом, который ему ненавистен и отвратителен, потому что таковы правила игры.

– Позвольте сердечно поблагодарить вас за то, что вы нашли время встретиться со мной. Вы были очень любезны…

– К вашим услугам, мистер Джордан. Обязательно позвоните мне, если я чем-нибудь еще смогу быть вам полезен.

Глаза Кинча были тусклыми, но решительными, а рукопожатие – твердым.

– Я обязательно это сделаю. Пожалуйста, передайте Марджори мою благодарность за организацию встречи.

Кинч кивнул и проводил Ника взглядом, не ответив на фальшивую улыбку, которую тот изобразил перед тем, как закрыть дверь.

Из полицейского участка Ник поехал прямо в Ист Хэм, чтобы забрать Розу у Марианны. Какое-то время он оставался в машине, глядя на входную дверь домика. Дерево на улице было все в белом цвету. В воздухе нежно пахло весной. Ник посмотрел на часы, вышел из машины и, пройдя по дорожке, энергично постучал в дверь.

– Привет, Ник. – На Марианне был короткий хлопчатобумажный передник и теннисные туфли, на голове укладка.

– Привет, Марианна. У тебя красивая прическа.

Она улыбнулась и открыла дверь, впуская его в дом. В гостиной сидели Роза и Джо, сестра Марианны. Ник почувствовал облегчение, увидев Джо. Он всегда с ней ладил, и Марианна едва ли станет устраивать сцены в ее присутствии. Джо была как Марианна, только без ее недостатков, хотя, возможно, он просто идеализировал Джо или демонизировал Марианну; может быть, между этими двумя сестрами, пьющими вместе чай, и не было большой разницы.

– Папа, папа! – Девочка бросилась ему навстречу. Он подбросил малышку в воздух и покачал, а она довольно засмеялась. – А у нас будет кошка, у нас будет кошечка. Мама говорит, что можно завести кошку.

– Это мама хорошо придумала. А как вы ее назовете? – Ник отвел в сторону локон с лица дочери.

– Овсянка! – закричала Роза. – Ее будут звать Овсянка.

– Отличное имя.

– Она хотела назвать ее Розой, – сказала Джо. – У нас было целое сражение из-за имени. Как дела, Ник? На работе все в порядке?

– Да, в общем… Как мама?

Сестры переглянулись и некоторое время молчали.

– Не очень хорошо, – ответила Джо тихо, чтобы не слышала Роза.

– Мы поедем на машине? Музыку можно завести? – вмешалась Роза. – Можно завести «Спайс Гелз»?

– Боюсь, что у меня их нет…

– Зато есть у Розы… – Марианна злобно усмехнулась. – Милая, пойди принеси свою пленку. Папа не против, чтобы ты послушала «Спайс Гелз» у него в машине.

Ник рассмеялся.

– Обвели вокруг пальца. Нет, конечно, папа не возражает. Когда у вас появится Овсянка?

– На следующей неделе. У кошки Люси родились дети, и мы возьмем одного из них.

– У кошки Люси родились котята, – сказала Марианна, наклонившись, чтобы поправить ленточку в волосах дочери. – Дети бывают у людей. У кошек бывают котята. А что бывает у собак?

– Котята, – ответила Роза с надеждой.

– Нет, не будь дурочкой. У собак бывают щенки.

По дороге Роза подпевала своим «Спайс Гелз», особенно песне «Spice Up Your Life», которая даже Ника заставила барабанить пальцем по рулю.

– Кто из «Спайс Гелз» тебе нравится больше всего? – спросил Ник Розу.

– Герл Громкость! – крикнула Роза. Очевидно, она была не в настроении отвечать на дальнейшие вопросы о котятах, щенках и любимых «Спайс Гелз».

– Мне нужно заехать на работу, – сказал Ник. – Нужны кое-какие бумаги. Поможешь мне?

Роза важно кивнула.

Когда Ник приехал в офис, там не было никого, кроме уборщиков. Отец усадил Розу на стол и дал ей в руки несколько огромных цветных скрепок для бумаг, а сам быстро просмотрел распечатки интервью с человеком, который был заместителем генерального секретаря профсоюза Рона Драйвера во время судебного разбирательства.

– Hola, linda[59]59
  Привет, красотка (исп.).


[Закрыть], как тебя зовут?

Ник обернулся и увидел, что уругваец-уборщик, которого он встретил в клубе «Саблайм», улыбается Розе. Она разыграла крайнюю застенчивость, спрятав голову за руку Ника.

– Ее зовут Роза. К сожалению, я не знаю вашего…

– Меня зовут Орландо, – сообщил уборщик. – Мне нравится твоя лента, – обратился он к Розе, – она очень красивая.

– Я вас давно не видел. – Ник сложил свои бумаги. – Я хотел поговорить с вами о клубе «Саблайм».

Уборщик кивнул.

– У меня заболел сын, и я несколько дней не ходил на работу.

– О господи! Ему уже лучше?

– Да, он поправляется. У него менингит. Можно я возьму вашу корзинку?

Ник посмотрел вниз на пол, где все еще валялись кусочки его обеденного сэндвича.

– Я сейчас все соберу…

Уборщик пожал плечами и улыбнулся.

– Странное совпадение – то, что вы убираетесь здесь и там…

– Где я только не работал.

– Должно быть, это утомительно – пахать на двух работах?

– Да, но я убираюсь там не каждый вечер. Деньги платят хорошие, и там лучше, чем во многих других местах. Впрочем, я, возможно, вскоре оттуда уйду. Слишком далеко ездить. Я пошел туда, только чтобы подменить друга.

Уборщик вывернул корзинку Ника в черный пластиковый мешок и поставил ее обратно.

– Что за люди в этом клубе? Драки там часто бывают?

– Драки? Нет. Случаются, конечно, иногда. Но очень быстро прекращаются. Охранники такие, что с ними лучше не связываться.

– Да, я их видел. А как насчет наркотиков?

– Вы делаете программу о наркотиках?

– Нет, я пока не делаю никакой программы. Я просто пытаюсь составить представление об этом клубе.

– Я думаю, в целом там нормально. Бывают драки, но нечасто. Есть и наркотики, но так, самую малость.

– Охранники торгуют наркотиками?

– Не уверен. Но не думаю, что кто-то, совершенно посторонний, может прийти туда и начать продавать наркотики.

– А те, кто продает наркотики, делают это открыто?

Уборщик снова пожал плечами.

– Смотря что вы понимаете под словом «открыто». Не то чтобы открыто. Но начинаешь узнавать их в лицо. Некоторые из них – девушки. А если я могу узнать их в лицо, то, думаю, охранники тоже.

– А что представляют собой охранники?

– Охранники везде одинаковые. У меня с ними нет дел. Они особенно и не разговаривают с нами.

– А не слышали вы что-нибудь об убийстве? Об охраннике, которого посадили за то, что он кого-то избил до смерти?

Уборщик нахмурился и оперся об угол стола. Роза легла на спину и стала перекатываться к краю стола. Ей стало скучно. Ник выставил руку, чтобы не дать малышке свалиться вниз.

– Это было давно, еще до того, как я начал работать. Я там не так давно.

– Вы не знаете, из-за чего это произошло? Кажется, из-за девушки.

– Не знаю. О девушке я ничего не слышал.

– А Терри Джеймса вы знаете?

– Я знаю достаточно, чтобы держаться от него подальше. Я ведь всего лишь уборщик. У нас с этими людьми нет особых дел. Скорее с барменами…

– С барменами? Там есть администратор бара, Тревор Хупер. Вы его знаете?

– Знаю.

– И что вы о нем думаете?

Уборщик вздохнул.

– Он умный человек, но жизнь его потрепала. По этим причинам он иногда жестоко относится к людям – к некоторым из своих сотрудников. Парень озлоблен.

Ник удивился. Он допускал, что НВ может кого-то унизить, но не представлял, что в нем много резкости. Его острый язычок показался Нику скорее лаконичным и веселым, чем злобным. Но Нику не приходилось с ним работать, и он легко мог поверить в то, что НВ нетерпимо относится к лодырям и не выносит неповоротливости, особенно потому, что сам все делал основательно и точно. Уборщик заметил удивление Ника.

– Да нет, в целом он руководитель неплохой.

– Папа, я хочу есть, – захныкала Роза.

Ник смотрел, как его дочь катается по столу. Все цветные скрепки она сбросила на пол.

– Мне сейчас нужно отвезти дочь домой, – сказал он уборщику, – но я хотел бы еще с вами поговорить. Вы будете на работе на следующей неделе?

– Во все дни, кроме четверга. Это мой выходной.

– Хорошо, мы поговорим на следующей неделе. Извините… не могли бы вы еще раз назвать свое имя?

– Меня зовут Орландо.

– Очень приятно, а меня – Ник. Уборщик улыбнулся и погладил Розу по голове.

– Я знаю. Ciao, mi amor[60]60
  Пока, любовь моя (исп.).


[Закрыть].

– A у нас будет кошка, – сказала Роза из-под руки Ника. – Ее будут звать Овсянка.

Орландо добродушно хмыкнул.

– Прекрасное имя. Очень подходящее имя для кошки.

Он шутливо помахал Нику рукой и ушел. Ник смотрел ему вслед. Уборщик заинтересовал его. В нем явно было чувство собственного достоинства, что показалось Нику любопытным. Английским Орландо владел лучше большинства других уборщиков, которых он встречал, правда, Ник всегда говорил с ними только о самых элементарных вещах. Но дело было не только в языке: в уругвайце сразу угадывалась какая-то внутренняя культура, у него было чувство собственного достоинства и, очевидно, он получил образование. Возможно, этому не стоило удивляться: если присмотреться внимательнее к тому неясному миру, который составляли эмигранты и изгнанники, там непременно должны были найтись люди с интересным прошлым. Ник стал лениво размышлять о том, какие можно было бы сделать документальные фильмы об этом мире. Кое-какие возможности открывались, особенно если рассмотреть проблему беженцев в целом, это по-прежнему представляло интерес в связи с возможной этической позицией нового правительства по таким вопросам. Но уругваец не был вновь прибывшим; он не был похож на испуганных жертв этнических чисток в бывшей Югославии, пытавшихся заработать несколько фунтов, чтобы накормить свою семью.

– Папа, мы скоро поедем?

Ник закинул дочь на плечо, взяв ее за талию. Малышка захохотала. Краем глаза он видел, что уборщик, стоя в дверях, наблюдает за ними.

Они поехали домой, где их ждала Кейтлин. Она пощекотала Розу, и та залилась хохотом.

– Смотри, что у меня есть! – закричала девочка, показывая свою кассету.

– А кто тебе больше нравится из «Спайс Гелз»?

– Овсянка, – ответила Роза.

– Прекрасно. – Кейтлин выглядела озадаченной. – Не могу вспомнить, кто из них Овсянка.

– Я тебе потом объясню, – сказал Ник, кладя на гриль несколько рыбных палочек и открывая банку готовых спагетти.

Кейтлин принесла ему стакан вина.

– Прими-ка вот это, – сказала она, – ты выглядишь совсем измотанным.

Вечером, когда Роза уснула, а Кейтлин разговаривала по телефону с сослуживицей, Ник вполглаза смотрел новости. Странно, но ничего нового не было, и это продолжалось уже довольно давно. Кто-то пытался побить мировой рекорд кругосветного путешествия на воздушном шаре; правительство объявило о намерении подключить к Интернету все школы; самолет сорвался с посадочной полосы манчестерского аэропорта, и кто-то растянул лодыжку, съезжая по аварийному скату; какие-то девушки визгом встречали принца Уильяма в Канаде. Даже события, которые могли иметь ужасные последствия, такие как лесные пожары, застлавшие дымом небо над странами третьего мира, крах финансовой системы в Азии или действия крайнеправых националистов в российском парламенте, казались скучными и неинтересными.

Была всего половина десятого, и Ника внезапно охватило острое и почти болезненное чувство неудовлетворенности. Был вечер пятницы, весна, а он, разлегшись на диване, смотрел телевизор. Внезапно Ник почувствовал сильное желание; оно было неопределенным – как будто просто его кровь поднималась в приливе, вызванном некоей таинственной луной, и каждая маленькая клетка его тела тихо кричала, и эти крики, сливаясь вместе, почти оглушили Ника. В городе за стенами квартиры что-то происходило: там было действие, шум, движение. Завыла сирена; урчали двигатели автомобилей; в теплом майском воздухе раздался смех. Ник вспомнил, как сладко пах воздух даем, когда он приехал за Розой. Для людей ночь только начиналась, а он с неохотой думал о том, что надо бы помыть тарелки с недоеденными рыбными палочками и кастрюлю, вымазанную томатным соусом из-под макарон.

Ник посмотрел на Кейтлин – она казалась совершенно спокойной и ненапряженной, почему же он не мог расслабиться? И вдруг Ник почувствовал страстное желание снова попасть в тот клуб, где он был на прошлой неделе, шутливо поболтать с НВ, услышать ритм музыки, дающей сигнал о начале уикенда, а может быть, и увидеть девушку с развевающимися волосами в коротком красном платье, на мгновение освещенную огнями танцплощадки.

Он встал и пошел в свободную комнату, где сейчас спала Роза, обняв потрепанную старую вислоухую собачку, которую он купил, когда девочка только родилась. Он смотрел на свою спящую дочь и – так делали родители во все века – с тревогой и волнением размышлял о том, что уготовано ей в жизни, что ожидает в будущем этого спящего ребенка, которому вряд ли сейчас снилось что-либо более сложное, чем обещанная кошка. У кошек бывают котята. У людей бывают дети.

Ник когда-то был таким же маленьким ребенком, как Роза, и никогда не станет им снова. Когда он спал, на него тоже смотрели мать или отец, которые точно так же оглядывались на свою собственную жизнь и чувствовали тревогу, что годы идут и их молодость уходит в прошлое, что система, порядки, образ мышления, к которым они привыкли, распадаются и гибнут. Ник вспомнил, как его отец запускал в саду ракеты, с шипением взмывавшие в зимнее небо, вспомнил запах дыма, остававшийся в воздухе, когда они невидимо падали на землю, вспомнил, как вместе с друзьями искал на следующее утро их обгоревшие останки в мокрой от росы траве. Вспомнил, как плакала мать, когда умер дедушка, – первый раз он видел тогда родителей плачущими. Вспомнил, как распевал вместе с братом и сестрой песенку «Леденцовая гора»[61]61
  Детская песенка, известная в исполнении Харри Макклинтока.


[Закрыть], сидя на заднем сиденье машины, вспомнил шарики плодов платанов за окном его спальни. И сквозь эти воспоминания скромного детства в Северном Лондоне пробивались образы пока еще незнакомого ему человека, разглядывающего потолок своей тюремной камеры, и девушки, привязанной невидимым золотым поводком к седовласому бандиту.

 
Пчелки жужжат на сигарных деревьях,
И фонтаны журчат лимонада…
 

Ник попытался справиться со своим беспокойством. Он подумал о Кейтлин, сидевшей в соседней комнате среди своих рабочих бумаг и разговаривавшей по телефону, – сообразительная, привлекательная, остроумная девушка, которую не мучило разочарование. Днем она ходила в бассейн для поддержания формы; ее кожа пахла хлором; она жадно читала; у нее были твердые убеждения. Кейтлин смотрела на некоторые вещи совсем не так, как это делал Ник. Конечно, он осуждал такие социальные явления, как бедность, несправедливость, пытки, коррупция, вследствие своего либерального образования и книжного воспитания. Но он не поддерживал концепцию перемен: не был убежден в необходимости фундаментальных реорганизаций и не верил, что пороки, которые он осуждал, можно когда-нибудь победить. Они были для него лишь абстрактными идеями, и, не испытывая любви к status quo[62]62
  Существующий порядок вещей (лат.).


[Закрыть], он не видел ему альтернативы.

Больше того, мир, в котором Ник находился, в разное время и в различной степени вызывал у него изумление, раздражение и отвращение. В нем было немало шарлатанов, предателей, подхалимов, которые существовали благодаря личным связям и протекции. Мелкая зависть, закулисные сплетни, чванливое невежество, жестокая борьба – все это, несомненно, присутствовало. И все же это был его мир: это мир, для которого он создан, так же как Джоан Салливан была создана для своего мира в силу… в силу чего? Ник знал, каким был бы краткий ответ Кейтлин: люди боятся слишком многого, – и, возможно, она была бы права. Ник ходил кататься на роликах с Джорджем Ламиди, когда они вместе учились, но затем он перешел в шестой класс частной школы, а потом поступил в Оксфордский университет, изучал журналистику, стал работать в местной газете, затем на телевидении.

Кейтлин презирала этот мир, хотя иногда любила с ним соприкоснуться. Она приняла Ника вопреки своим убеждениям и, как подозревал Ник, потому, что ей нужна была близость к этому миру, чтобы провозглашать свою неприязнь к нему. Кейтлин становилась увереннее в себе и лучше себя понимала благодаря тому, что перед ней открывалась панорама, от которой она могла отвернуться с изумленным презрением, давая Нику возможность идти своим путем, проявляя мягкость, максимально совместимую с их положением живущих вместе партнеров. Ник знал, что Кейтлин часто с удовольствием думала о том, какую картину они представляли собой как пара: она любила бывать с ним в обществе и считала их расхождения забавными, а не вызывающими тревогу. Это не означает, что Кейтлин бывала фальшивой, отрицая то, чем втайне восхищалась. Отвращение Кейтлин к миру Ника и к большинству людей, в нем обитавших, было искренним и страстным. Особенное негодование вызывало у нее то, что серость и глупость имели доступ в этот мир и голос в нем, благодаря происхождению и воспитанию. Кейтлин поднимала дугой бровь, когда Ник встречался с кем-нибудь с телевидения или из газет, с кем он учился в школе или университете. Слова «это не случайное совпадение» стали одним из любимейших выражений Кейтлин. Очевидно, не было случайным совпадением, что Белла-лейбористка являлась дочерью хемпстедского марксиста, ходила в известную в Северном Лондоне школу для девочек (ее мать по-прежнему заявляла газетчикам, что дети учились в простой муниципальной школе), поступила в Нью-Колледж в Оксфорде, участвовала в кампании за отмену долгов третьего мира, а потом вышла замуж за блестящего реформатора лейбористской партии (ему уже было посвящено несколько биографических очерков в газетах, один из которых написала подруга Беллы по университету) и заняла свое нынешнее положение консультанта правительства по реформе социального обеспечения. Да что она вообще знает? Это был еще один частый рефрен Кейтлин.

Роза вздохнула и закинула ручку за голову, лежа на спине, как спящий львенок. Ник наклонился, нежно поцеловал дочку в лобик и, оставив за собой дверь полузакрытой, вышел в ту комнату, где Кейтлин все еще говорила по телефону. Она тихо рассмеялась в ответ на что-то, сказанное ей собеседником, и на какое-то мгновение Нику стало неприятно, что, воспользовавшись тем, что он вышел, Кейтлин незаметно изменила тон разговора и улучила момент для интимности, требовавшей его отсутствия. Она посмотрела на Ника и улыбнулась ему, не отнимая трубки, а Ник улыбнулся ей в ответ.

– Кто это был? – спросил он, когда Кейтлин положила трубку.

– А, Тони – с работы. Я говорила тебе, что мы иногда в обед ходим плавать.

Ник пару раз встречал Тони на вечеринках, устраиваемых на работе Кейтлин. Ему было под сорок, это был приятный приземистый негр с раскосыми глазами, которые всегда как-то неуловимо смеялись. Ник смутно помнил хмурый день пикника в Брикстон Хилл, низенький, ненадежно стоящий на стуле CD-плеер, играющий «Massive Attack», подпаленные вареные початки кукурузы, похожие на гигантских намазанных маслом ос в фольге, бледную нервную подругу Кейтлин, затевавшую пустые споры об отсутствии штопоров и кухонных полотенец. Эти люди занимались распределением жилья и консультациями по социальному обеспечению. Им нравилось жить в Брикстоне, а своими разговорами о нянях, яслях и отпуске в Ирландии они создали атмосферу городской семейной жизни. Все они по-особому относились к Кейтлин: она обладала завидным искусством сделать свое присутствие значительным и заставить людей искать ее внимания.

– Как там Роза? – спросила Кейтлин.

– Заснула.

– Как подвигается твое дело?

– Мне нужно снова поехать в клуб. И нужно встретиться с этим парнем в Уондсворте…

Кейтлин нахмурилась.

– Я имела в виду Рона Драйвера.

– А, мы сейчас занимаемся монтажом…

– Можно не любить Рона Драйвера, – сказала Кейтлин, – но его дело действительно важно. Я рада, что ты занялся этой другой историей, но убийство в клубе не идет ни в какое сравнение с ложным обвинением крупного профсоюзного деятеля.

– Ты говоришь ерунду. Я очень много работал над программой о Роне Драйвере.

– Я не сказала, что ты мало работал. Я сказала, что его дело – важное. В более широком смысле.

– Не наезжай на меня, я не в том настроении. Зазвонил телефон. Они переглянулись, затем Ник взял трубку. Это был Джордж Ламиди.

– Тревор сказал, что ты заезжал в клуб.

– Да, верно. И еще я поговорил с полицейским, расследовавшим дело. Это оказалось интересным.

Кейтлин встала и вышла из комнаты.

– А я достал тебе пропуск для посещения Криса. Есть только одна проблема.

– Какая?

– Он может тебя… Не пугайся его поведения. Он всегда был немного странным, понимаешь? И он странно ко всему этому относится, сначала не хотел тебя видеть. Неизвестно, что он тебе наговорит.

– Замечательно. Он хочет просидеть ближайшие пятнадцать лет в тюрьме?

– Может быть, Крис просто не хочет провести ближайшие несколько лет в тюрьме, надеясь на освобождение, и оказаться потом обманутым. Но не в этом дело. Он – странный. Ты поймешь, что я имею в виду.

– Джордж, вспомни, что я говорил тебе с самого начала. Я только пытаюсь разобраться. Нет никакой гарантии, что получится передача или хотя бы статья, даже если ты или я считаем его невиновным.

– Пусть так, но я благодарен и за то, что ты уже сделал. Удачи!

Ник положил трубку и, откинув голову назад, уставился в потолок. Внезапно перед глазами у него возникло обжигающее, почти порнографическое видение Кейтлин и Тони, которые вдвоем плавают в бассейне. Это было жалкой подростковой вуайеристской ревностью, извращенным наслаждением от мысли, что твою подругу желают и она способна дать желаемое. Но теперь это засело у него в голове, как неотвязная, изводящая мелодия, услышанная по радио, – ощущение, сходное с тем приступом разочарования, который он испытал ранее, чувство свинцовых крыльев в мягкий весенний вечер, зовущий в полет.

Ник встал, потирая глаза. Допив остатки вина в стакане, он выключил свет.