Текст книги "Милочка Мэгги"

Глава пятнадцатая

За пятнадцать с чем-то лет, прошедших с приезда Патрика Денниса Мура в Америку, вокруг многое изменилось. Конка уступила место трамваям. Паромы через Ист-Ривер практически исчезли, не выдержав конкуренции с метро, которое, заползая на Уильямсбургский мост, превращалось в надземку. Автомобили перестали быть в диковинку, хотя некоторые не особо продвинутые ребятишки по-прежнему кричали им вслед: «Ты забыл лошадь!», и все пешеходы очень радовались, когда машина ломалась посреди улицы. Большинство магазинов классом повыше спилили газовые рожки и установили электрическое освещение. В некоторых кондитерских появились телефоны, с которых можно было связаться с нужным абонентом, набрав «центральную». Еще по району бродил какой-то сумасшедший, который заявлял, что недавно сидел в темной комнате и смотрел на картинки, которые двигались по простыне. Сочинители популярных песенок не преминули вставить все эти нововведения в свои творения и создали новый фольклор.

 
«Летит Джозефина
В крылатой машине…»
 

Или:

 
«Садись, Люсиль,
В мой веселый «Олдсмобиль».
 

Или еще:

 
«Позвони мне вечерком,
Полежим с тобой вдвоем».
 

Да, перемен было много. Но сам Пэтси не менялся, разве что стал слишком стар для того, чтобы зваться «Пэтси», и те немногие, кому приходилось с ним разговаривать, обращались к нему «Пэт». Он курил свою трубку с коротким широким черенком вверх ногами, и это делало его в своем роде оригиналом. А курил он ее так для того, чтобы ветер не задувал искры ему в глаза и чтобы в дождь табак оставался сухим.

Его прозвали «Глухой Пэт», потому что он никому и ничему не уступал дорогу. Вагоновожатые наступали на педали гонга, водители сжимали резиновые груши сигнальных рожков или вращали ручки клаксонов, велосипедные звонки заходились в тренькающей истерике, извозчики сыпали руганью, а пешеходы угрожали подать на муниципалитет в суд, потому что Пэт обметал их пылью, когда они переходили улицу. Но он ни на кого не обращал внимания, притворяясь, что ничего не слышит, и не двигался с места, не закончив чистить намеченный участок.

Люди говорили друг другу: «Однажды его собьют».

Ответом обычно было: «Будем надеяться».

* * *

Иногда, в безмятежные часы перед летним закатом, когда на одной из вверенных Пэту улиц играл немецкий оркестр, он прислонял метлу к стене и останавливался послушать. Оркестр играл немецкую мелодию, потом песню, популярную на неделе, а потом неизменно следовала ирландская. Если мелодия попадалась бойкая и ритмичная, Пэтовы ноги в тяжелых рабочих ботинках начинали подергиваться, в уме возникала танцевальная фигура, и он снова вспоминал графство Килкенни.

Однажды в группе детворы, бежавшей за оркестром от квартала к кварталу, оказалась Милочка Мэгги. Пэт наблюдал, как его дочь вальсирует с другой девочкой.

«Она им всем фору даст», – подумал он в приливе гордости.

После навязшего в зубах заунывного «Голубого Дуная» дети сгрудились вокруг музыкантов, требуя «Рози О’Грейди». Когда оркестр сдался, они встали в круг и вытолкнули Милочку Мэгги в середину. Стоило ей поймать ритм, как она принялась отплясывать в одиночку, отбивая беззвучную чечетку. У Пэта трубка чуть не выпала изо рта, до того он был поражен.

«Откуда это у нее? – озадачился он. И тут же решил: – От меня. Но кто ее научил? – Он понаблюдал за дочерью. – Да я сам бы не смог лучше».

Она приподняла юбки, показав рюшечки панталон. Проходившие мимо мальчишки остановились, уставились на нее, пошептались и тихо засмеялись. Пэт швырнул метлу на землю и украдкой подошел к танцующим. Увидев его, Милочка Мэгги широко ему улыбнулась.

– Иди домой, – скупо выдавил Пэт.

Милочка Мэгги вскинула голову, тряхнув челкой, положила руки на бедра и затанцевала прочь от отца. Тот последовал за ней внутрь круга, поймал и отшлепал. Отшлепал на виду у всех подруг.

– Это научит тебя, – заявил он, – не выставлять напоказ, что не надо.

Милочка Мэгги ошеломленно посмотрела на отца. Он никогда раньше ее не бил.

– Папа! Ты не поцеловал меня, когда шлепал! Ты не поцеловал меня, как кузина Шейла! Значит, это взаправду!

– Еще как взаправду, и запас у меня всегда найдется.

Пэт вспомнил Рыжего Верзилу, и как тот сказал ему те же слова, и ему стало любопытно, почувствовала ли Милочка Мэгги такой же стыд, какой в свое время почувствовал он. Пэт пожалел, что отшлепал ее. Он никогда раньше ее не бил. Мать тоже за все время пальцем ее не тронула. Милочка Мэгги была послушным ребенком. Он уверил себя, что не сделал ей больно. Больно ей было от публичного унижения. Она побежала домой, рыдая по пути.

Корнетист вытряхнул из рожка слюну.

– Du Heinzel Männchen[20]20
  Лепрекон (нем.).


[Закрыть]! – осклабился он на Пэта.

– Да неужто? Вот что, фриц, ты ходи в свою церковь, а я пойду в свою. – Пэт очень любил так отвечать.

Милочка Мэгги переменилась к отцу. Будучи жизнерадостным ребенком, она болтала с ним без умолку, никогда не замечая, что он молчал в ответ. Ей нравилось дразнить его и горячо обнимать без повода. Она никогда не замечала, что на всю ее любовь он отвечал безразличием. Запал ее чувств был так велик, что она могла бы долго продолжать в том же духе просто на энергии своего сердца, без всякого поощрения или ответа.

После порки она изменилась. Теперь в присутствии отца она держалась тихо и отстраненно. Она заговаривала с ним, только если он ее о чем-нибудь спрашивал. Она вела себя уважительно и послушно, но не больше. Пэт втайне горевал. Он чувствовал, что потерял дочь.

– Ты настраиваешь дочь против меня? – спросил он жену.

– Я бы никогда не стала этого делать, Патрик. Ты ее отец, ты ей нужен, и она тебя любит.

– Она все еще дуется, что я тогда ее наказал. Да я только пару шлепков ей отвесил, но ты ведь считаешь, что я ее до синяков отлупил.

– Но зачем было делать это на глазах у ее подруг?

– Ей нужен был урок, – буркнул Пэт.

– Ты был благодарен Тимоти Шону за его урок, когда он тебя избил? Нет. Ты не простишь ему этого до конца своих дней. А у Милочки Мэгги твои задатки.

– Скажи уж прямо, «твои плохие задатки».

Мэри взяла Пэта за руку.

– Я любила тебя за то, какой ты есть. И никогда не думала, плохой ты или хороший.

– Ох, Мэри, – он был тронут, и, казалось, между ними вот-вот произойдет что-то важное.

«Я мог бы сказать, что люблю ее. И это было бы для нее ценнее всего на свете. И я ведь по-своему ее люблю. Но я никогда раньше этого не говорил. Поздновато теперь-то начинать. Мне будет неловко… нам обоим будет неловко…»

Ничего важного не произошло.

Пэт хотел вернуть привязанность дочери. Для этого в ее день рождения он решил сводить ее развлечься.

– Мы с ней хорошо проведем время, как ты со своим отцом, когда он купил тебе те гребни. Я устрою ей такой же праздник, только по своему карману, и надеюсь, что она запомнит его так же, как ты запомнила свой.

На бруклинских улицах фиалками не торговали. Вместо них Пэт купил дочери вертушку на палочке. Когда она побежала вперед, чтобы ветер раскрутил вертушку, он вдруг понял, что она уже выросла из таких игрушек.

Конечно, Пэт не повел Милочку Мэгги в бар на лимонад с кларетом. В их районе фешенебельных баров не было, и он был уверен, что его арестуют, если он приведет дочку в паб. В округе не было ни одного приличного ресторана. Они подкрепились горячими сэндвичами с пастромой и медовым тортом с чаем из стеклянных стаканов в кошерной закусочной. Посетители ели в шляпах. Пэт объяснил, что так велит их религия. Свою шляпу он снял, заявив, что они пусть ходят в свою церковь, а он пойдет в свою. Пообедав, посетители комкали салфетки и бросали их на пол. Милочка Мэгги спросила, зачем они так делают, и Пэт ответил, что это потому, что они очень следят за чистотой. Милочка Мэгги не поняла, что в этом было чистого. Отец объяснил ей, что так владелец закусочной не сможет подать эти же салфетки снова другим посетителям.

Пэт повел дочь в театр. Но не на примадонну с чарующим голосом. Они пошли в водевиль-холл «Фолли» на Марион Бент и Пэта Руни. И вальс-чечетка Руни доставила им больше удовольствия, чем лучшая ария для сопрано.

Потом Пэт отвел дочь в сувенирную лавку и предложил выбрать себе подарок. Она хотела набор для выжигания. В набор входила вешалка для галстуков с контурами головы индейского вождя в уборе из перьев, которую и надо было выжечь, и конверт с «драгоценными камнями», чтобы вставить их в обод головного убора. Пэт хотел купить ей брошку со стразами. И то, и другое стоило по одному доллару. Милочка Мэгги не хотела брошку. Она хотела выжигать по дереву. Пэт сказал, что купит ей брошку или ничего. Она сказала, что тогда пусть будет ничего. Он все равно купил брошку.

Тем не менее вечер удался, и всю дорогу домой Милочка Мэгги держала отца за руку и время от времени довольно ее пожимала, и он один раз пожал ее руку в ответ.

Глава шестнадцатая

Однажды вечером во время ужина (Милочке Мэгги в то время было лет двенадцать) к ним в дверь постучал – и был приглашен на кухню – симпатичный молодой человек. Ему было года двадцать три.

– Вы меня не помните, мистер Мур? – юноша располагающе улыбнулся.

Пэтси поскреб затылок, безуспешно пытаясь его вспомнить. Лицо парня погрустнело.

– Уидди.

– А! Ты – сын Рыжего Верзилы. Чего тебе нужно?

– Меня послала матушка. – Уидди крутил шляпу в руках.

Он явно сбился с мысли и не знал, что сказать.

– То есть вы же папин знакомый, – он с трудом сглотнул, прежде чем выговорить: – Упокой, Господи, его душу…

– Нет! – воскликнул Пэт, кладя вилку. – Нет!

– Матушка сказала… то есть у папы же в Америке нет родственников, кроме матушки, меня и бабушки. Ну, есть еще Грейси. Мы собирались в июне пожениться, но теперь нам придется отложить свадьбу на год из уважения к его памяти.

Рыжий Верзила умер в своей постели, а не от бандитской пули на улице, чего всегда страшилась Лотти. Город накрыла пурга. Рыжий Верзила, как и многие полицейские, работал без отдыха по двое суток кряду. Он свалился с простудой, и только Лотти начала думать, что ему стало лучше, как простуда превратилась в воспаление легких.

Да, матушка Уидди держалась молодцом. Горе ее было смешано с гордостью. Уидди сказал, что ее Тимми умер уважаемым человеком. Одним из носильщиков гроба будет его лейтенант, и – Уидди полагал, что они об этом еще не слышали, – за неделю до болезни Рыжего Верзилу произвели в сержанты. Лотти так этим гордилась.

– И матушка сказала, – заключил Уидди, – что, если ваша семья сможет прийти на похороны… В графстве Килкенни Муры с Шонами всегда были близки… почти породнились…

Пэт был глубоко опечален. Он горевал не по другу, а по любимому врагу. Он никогда не испытывал особой тяги к спиртному, но теперь его вдруг потянуло в паб пропустить пару кружек пива.

– Я потерял лучшего врага на свете, – заявил он бармену.

– Так оно всегда и бывает, – ответил тот, не моргнув глазом. Он давно привык выслушивать от посетителей всяческие странности.

Идти на похороны Пэт отказался, но попросил Мэри пришить ему к рукаву черную повязку.

– Патрик, но это же только для родственников.

– А разве мальчишка не сказал, что он был мне почти родственником? Буду год ее носить.

Мэри с Милочкой Мэгги пошли на похороны, а потом зашли домой к Лотти. Мэри наскоро приготовила ужин для самой Лотти, ее престарелой матери, которая теперь жила с ними, Уидди и хорошенькой девушки по имени Грейси, его невесты. Милочка Мэгги споро помогала матери. Лотти, не видевшая крестницу со дня крестин, была ею очарована. Она умоляла Мэри зайти к ним еще и привести с собой дочь.

Дружба крепла. Мэри всегда с нетерпением ждала возможности навестить Лотти. Прежде она и не осознавала, какой монотонной была ее жизнь. В округе ей симпатизировали, но друзей у нее не было, потому что она трудно сходилась с людьми. Мэри вела довольно унылую жизнь отчасти из-за своего серьезного характера, отчасти из-за того, что ее муж не отличался дружелюбием – он был не из тех, кто сеет вокруг себя веселье и доброжелательность. И если бы не Милочка Мэгги…

Мэри полюбила Лотти, потому что та постоянно ее смешила. Ее смешило все, что Лотти говорила и делала. Лотти была настолько добросердечна, что Мэри в ее присутствии отдыхала душой. Она с умилением и восторгом слушала воспоминания Лотти о Тимми, которые всегда заканчивались словами: «Так мы и жили с ним душа в душу до самого конца».

Для Милочки Мэгги пойти в гости к Лотти было все равно что получить подарок на Рождество. Для девочки квартира крестной была полна сокровищ. Она полюбила Лотти и всех ее домашних. Милочка Мэгги прислуживала ее старенькой матери, с широкой улыбкой выполняла поручения самой Лотти, шалила с Уидди и безмерно восхищалась Грейси. Однажды Уидди повел ее в кафе-мороженое и угостил содовой. Он сказал ей, что сделал это для того, чтобы стать ее первым кавалером. Милочка Мэгги начала задумываться о том, что значит быть взрослой.

Когда Уидди женился и переехал с Грейси в Бей-Ридж[21]21
  Район на юго-западе Бруклина.


[Закрыть], Лотти даже не успела почувствовать одиночества. Милочка Мэгги тут же заняла место ее сына. Она стала навещать Лотти каждые выходные. Лотти кормила ее эклерами, профитролями и неаполитанским тортом[22]22
  Бисквитный торт из трех разноцветных слоев – шоколадного, ванильного и клубничного.


[Закрыть]. Они вместе мастерили всякие штуки. Например, они соорудили Милочке Мэгги модную шляпу-корзинку. Проволочный каркас, полоски плетеной соломки и холст были куплены в универсаме. Украсили шляпу букетиками из крошечных розовых розочек. Милочка Мэгги была от нее в восторге. Мэри считала, что шляпа слишком взрослая для подростка, но все равно позволила дочери надевать ее в церковь.

Лотти мало-помалу рассказывала Милочке Мэгги про ее отца: о том, как тот танцевал в графстве Килкенни, о его матери, его романе с Мэгги Роуз и о том, как Тимми отправился в Ирландию и побил его.

– Папа один раз меня побил, – поделилась Милочка Мэгги. – Прямо на улице перед всеми.

Лотти бросила на девочку быстрый взгляд, но по доброте душевной не стала ее ни о чем расспрашивать. Потом она рассказала ей, как мальчишку-эмигранта ограбили. (Все эти сведения были для Милочки Мэгги в новинку. Ни отец, ни мать никогда ей этого не рассказывали.)

– Вот он стоял, – театрально изрекла Лотти, – юноша на чужбине, полный надежд на прекрасную новую жизнь там, где все свободны и любой бедняк может стать миллионером или президентом – что ему больше понравится. И он решил, что тот человек – его друг, понимаешь? И он ему доверился, а парень-то хотел его обокрасть, вот другом и прикинулся.

– Какой ужас. Бедный папа!

Лотти рассказывала Милочке Мэгги о ее прекрасных корнях. Она была вовсе не прочь преувеличить. Для Лотти главным была канва событий, а не факты.

– Твоя бабушка была настоящей леди и обучила твою мать играть на пианино. И та давала концерты на публике, и, ах, как же ей хлопали!

– Мама мне никогда не рассказывала…

– Твоя мама не из тех, кто бахвалится. А еще она работала с красками. Не так, как когда красишь стены в доме, – она рисовала картины и расписывала тарелки. Тарелки-то ты видела. А твой дедушка, ох, каким же он был важным человеком! Он был мэром Бушвик-авеню или кем-то вроде того, я уже позабыла. Но он потерял все деньги и умер.

– А как мама познакомилась с папой? – Милочка Мэгги сгорала от любопытства.

– О, это целая история! Дело было так, – Лотти уселась в кресле поудобнее, готовясь к длинному повествованию.

– Мама, подвинь кресло поближе! – крикнула она через комнату. – Тебе там ничего не слышно.

– Прежде всего твой отец был очень хорош собой. Он жил в конюшне во дворе дома твоего дедушки. Пойми, ему не обязательно было идти в конюхи, но в Америке все должны начинать с самого низу. Поэтому твой дед, мистер Мориарити, приставил его к лошадям, чтобы испытать. И тогда…

Мало-помалу Милочка Мэгги многое узнала об отце. Взрослея, она стала осознавать, как то, что случилось с ним в юности, сделало его тем, кем он стал. Нельзя сказать, что эти знания добавили ей любви к отцу, но она стала лучше его понимать.

Понимание же иногда ничем не хуже любви, потому что понять – значит простить, и такое прощение всего лишь обыденность. Прощение же из любви всегда великий жест со слезами и драмой.

* * *

Когда Милочка Мэгги гостила у Лотти, Мэри по ней скучала. Дочь была смыслом и целью ее жизни. Она так ее любила, что приносила в жертву собственное с ней общение, чтобы та провела время с Лотти, которую навещала с таким удовольствием.

Пэту это совсем не нравилось. Он считал, что Милочка Мэгги проводит слишком много времени в доме, который построил Рыжий Верзила. «Снова этот Тимоти Шон, – думал он. – Его уже на тот свет проводили, так он и оттуда в мою жизнь лезет».

Однажды в пятницу вечером он вернулся с работы и обратил внимание на тишину в доме.

– А где девочка?

– У Лотти.

– Опять? Что это за мода пошла? Я надрываюсь на работе, чтобы у нее была крыша над головой, а ее никогда нет дома.

– Мужчине тяжело это понять, но девочке-подростку нужна взрослая подруга. Милочке Мэгги повезло, что у нее есть Лотти.

– Не понял. А подружек по школе ей что, мало?

– Милочке Мэгги пора узнать о жизни. – Мэри было неловко. – Конечно, она болтает с девочками ее возраста, но они не знают того, что она хочет узнать – что ей нужно узнать. Лотти же все равно что подружка, они с Милочкой Мэгги проводят время как школьницы. Но в то же время она может говорить с ней как с женщиной. Наверное, я плохо объяснила.

– Если ты о том, – напрямик резанул Пэт, – что ей пора узнать, откуда берутся дети, так скажи ей сама. Ты же ее мать.

Мэри замешкалась с ответом, подбирая слова. Ей подумалось о том, что называется «погубить невинность». Но это прозвучало бы по-учительски, а ей не хотелось говорить учительским тоном.

– Может, я и могла бы. Наверное, мне так и надо сделать. Но то, как я… воспитана, и то, что я целых девять месяцев носила ее в себе… а когда она была малышкой, она хватала меня за палец и так серьезно на меня смотрела… думаю, я просто не знаю, как ей об этом сказать…

– Но разве ей обязательно жить с Лотти, чтобы узнать то, что она и так в свое время выяснит?

– Это не единственная причина, по которой мне нравится, что они подружились. Мы все когда-нибудь умрем, и…

– А я-то и не знал.

– Я не хочу сказать, что готовлюсь к смерти. Но как любая мать, я беспокоюсь – раньше беспокоилась – о том, что стало бы с Милочкой Мэгги, если бы я умерла до того, как она повзрослеет. Теперь же у нее есть Лотти, и мне волноваться не о чем.

Пэт испытал прилив нежности… или то была ревность?

– Подумай немного обо мне. Что стало бы со мной, если бы ты умерла?

– Ах, Патрик! – Мэри сцепила руки, и ее глаза утонули в счастливых и благодарных слезах. – Так ты стал бы по мне скучать?

Пэту не хотелось отвечать «да». Сказать так было для него слишком неловко. Но ответить «нет» было бы глупо, а «я к тебе привык» – грубо. Ему было жаль, что он затеял этот разговор.

Глава семнадцатая

Через шестнадцать лет после рождения Милочки Мэгги Мэри снова забеременела. Она испытывала по этому поводу благоговейный трепет. Ей было уже далеко за сорок, и она считала, что у нее начался климакс. Мэри тихо радовалась своей беременности и была немного напугана. Она помнила, насколько тяжело ей далось рождение Милочки Мэгги и что врач предупредил ее больше не заводить детей. Он сказал, что это опасно. Однако Мэри убеждала себя, что за шестнадцать лет, прошедших с рождения ее первого ребенка, акушерство сильно продвинулось вперед. Кроме того, она слышала бесконечные истории о том, что женщины, у которых с первым ребенком были трудные роды, второго и третьего рожали очень легко. В общем, она была счастлива.

Соседки наблюдали за ее беременностью скорее с озабоченностью, чем с любопытством. Она стала для них предметом пересудов. Да, признавали они, это последыш, а чем старше мать, тем умнее дитя. Конечно, он может стать великим человеком, да что с того, если она будет слишком стара, чтобы этому радоваться? Так или иначе, заключали все, да хранит ее Господь.

Милочка Мэгги обсудила будущего ребенка с Лотти.

– Я думала, что мама уже… ну, вы понимаете. Слишком старая?

– Боже мой, нет! Твоя бабушка, Лиззи Мур, родила твоего отца в сорок пять. Это у вас семейное – рожать детей в среднем возрасте.

Милочка Мэгги не поняла этого довода. Лиззи Мур не была Мэри кровной родственницей. Так как тогда Мэри могла унаследовать от нее способность к позднему деторождению?

– Смотри, Милочка Мэгги, если ты выйдешь замуж и дети пойдут не сразу, не сдавайся, пока тебе не исполнится пятьдесят.

– Я хочу много детей. Много-много.

Лотти оглядела созревшую фигуру Милочки Мэгги. Девушка выглядела старше своих шестнадцати лет. Она могла сойти за двадцатилетнюю, и ни у кого бы и мысли не возникло поставить ее возраст под сомнение.

– Будут у тебя дети, не сомневайся. Только для начала позаботься выйти замуж.

* * *

Мэри была на пятом месяце. Она пошла на свой первый осмотр к доктору Скалани. Когда осмотр был закончен, она спросила его:

– Все в порядке?

Доктор помедлил чуть дольше, чем нужно, но ответил:

– Да.

– Но в моем возрасте… – Мэри пыталась нащупать пуговицы на спинке платья.

– Повернитесь. – Скалани застегнул ей платье.

– Доктор, скажите мне правду. Я умру?

Он расстегнул несколько пуговиц и снова их застегнул, чтобы потянуть с ответом.

– Перво-наперво, вам нужно перестать волноваться. Это приказ врача. Вот! Готово.

Мэри повернулась к нему с озабоченным лицом. Он улыбнулся. Она тут же улыбнулась в ответ.

– Жду вас через две недели.

– Конечно. До свидания, доктор. И спасибо.

– До свидания, миссис Мур.

Доктор сел за письменный стол, откинулся на стуле и сложил кончики пальцев. Он смотрел на свой диплом, висевший на стене в рамке. Ему вспомнился один из институтских профессоров. Он жалел, что не может посоветоваться с ним насчет аборта для своей пациентки. Он знал, что бы сказал профессор и что бы сказал он сам, доктор Скалани.

Он бы сказал:

– Диагноз Мэри Мур однозначно предполагает прерывание беременности по медицинским показаниям. Как мне поступить?

– Ваш диагноз и рекомендацию прервать беременность должны подтвердить еще как минимум два врача – после соответствующего осмотра.

– Это безопасная процедура?

– При соблюдении определенных условий – да.

– Я мог бы сделать все сам.

– Скалани, это незаконно. Представьте, что вы сделали ей аборт и она умерла? Это непредумышленное убийство.

– Но если бы я действовал в лучших интересах пациентки и вскрытие бы подтвердило, что смерть была неминуема, с абортом или без него?

– Может, в тюрьму вы и не сядете, но продолжать практику вам не позволят.

В дверь позвонили. Еще один пациент? Он вздохнул и пошел в приемную. Это был не пациент. Это была его девушка, Доди.

Доди была его любовницей вот уже десять лет и все десять лет ждала, что он на ней женится. Он встречался с ней раз в неделю, по воскресеньям.

– Я же говорил тебе никогда не приходить ко мне в кабинет.

– Знаю. Но до воскресенья еще так далеко, а мне хотелось тебя увидеть. И мои месячные…

– О, Доди, уходи. Пожалуйста! Увидимся в воскресенье.

* * *

Лотти наставляла Милочку Мэгги:

– Когда твоя матушка соберется в больницу, сразу же мне позвони. Слышишь? Сразу же. У меня есть для нее сюрприз, о котором я скажу, только когда у нее начнутся роды. Ты когда-нибудь звонила по телефону?

– Нет.

– Слушай, что надо будет сделать. Иди в магазин, где есть телефон. Попроси центральную соединить тебя с номером, который я тебе записала. Потом брось в прорезь монету в пять центов. Держи ее наготове. Тебе ответит продавец из кондитерской на углу, он скажет «алло», и ты скажешь ему «Пожалуйста, позовите к телефону миссис Тимоти Шон». Он позовет меня в любое время дня и ночи, потому что, когда ты позвонишь, я дам ему доллар.

Несколько недель спустя Мэри проснулась оттого, что у нее отошли воды. Она была в постели одна – всю последнюю неделю Пэт спал на кушетке в гостиной, потому что живот у Мэри стал слишком велик, и она все время крутилась и ворочалась, пытаясь найти удобное положение, и боялась разбудить мужа.

Мэри поняла, что начинаются роды, и какое-то время полежала неподвижно. «Будет тяжело, я знаю, – думала она. – С Милочкой Мэгги тоже было тяжело… но когда все закончилось и ее положили мне на руки, боль тут же забылась. Я была так счастлива. Теперь будет то же самое. Боль забудется. Надеюсь, родится сын. Патрику будет приятно. Он сказал, что ему все равно, но все мужчины хотят сыновей. И Милочка Мэгги тоже будет счастлива. Так что бояться глупо».

Но Мэри заметила, что вся дрожит. Она встала и сменила постельное белье, а потом пошла будить дочь. Мэри посмотрела на спящую девушку. Во сне ее лицо по-прежнему сохраняло детские черты. Мэри осторожно взяла ее за обнаженную руку, потому что хотя Милочка Мэгги и не была рыжеволосой, ей досталась кожа, которая обычно прилагается к рыжим волосам, и на ней легко проступали синяки.

– Милая, просыпайся. Мне пора в больницу.

Милочка Мэгги тут же проснулась. И тут же оделась.

– Я разбужу папу.

– Нет, пусть еще поспит. Ему и так придется нелегко, так что лучше с этим подождать. Зачем нам страдать всем вместе.

Мэри подумала о дочери.

– Я знаю, что ты рада мне помочь. Но твой отец – другое дело.

Милочка Мэгги обняла мать.

– Мама, не ложись в больницу. Пусть ребенок родится здесь, я о тебе позабочусь.

– В больнице мне будет лучше.

Доктор Скалани сказал ей, что в больницу необходимо лечь на случай, если придется делать операцию.

– А теперь иди, купи булочек и утреннюю газету для папы, чтобы его отвлечь, но сначала зайди к доктору Скалани и скажи ему про меня.

Милочка Мэгги постучала в дверь доктора. Штора на окне была опущена. Но стоило постучать, она практически тут же поднялась. Доктор был в пижаме, на диване, на котором он спал, лежали сбившиеся простыни и одеяло. Он заверил Милочку Мэгги, что будет ждать ее мать в больнице. Потом он закрыл дверь и снова опустил штору.

Доктор достал из ящика комода новую рубашку. Это был подарок от Доди на Рождество. Застегнул пуговицы. Рукава были ему немного длинны. Он надел резинки для рукавов, чтобы их подтянуть. Эти резинки Доди подарила ему на день рождения. Он пристегнул тугой воротничок на золотую пуговицу, подаренную Доди, когда они только начинали встречаться. Повязал черный вязаный галстук, тоже подаренный Доди на какую-то их годовщину. Надел лучший из двух своих костюмов. Ему впервые предстояло принимать своего пациента в больнице, и ему хотелось выглядеть пристойно и произвести на медсестер и врачей хорошее впечатление.

Так рано пекарня была еще закрыта, но миссис Лутлен уже выносила булочки и раскладывала их на витрине. Увидев Милочку Мэгги, она открыла дверь. Девушка рассказала про мать и попросила сахарных булочек на десять центов. Женщина доверху наполнила ей сумку горячими, только что из печи булочками. Монету в десять центов она не взяла.

– В такой день я с тебя денег не возьму. Скажи маме, что я буду молиться за нее. И сообщи, как только узнаешь новости.

Милочка Мэгги положила один цент на прилавок газетного киоска, взяла «Джорнал» и пошла в кондитерскую, где попросила воспользоваться телефоном. Когда ее соединили с нужным номером, она прокричала в трубку, что хочет поговорить с миссис Тимоти Шон. Ей показалось, что прежде чем Лотти ответила, прошло несколько часов.

– Тетя Лотти! Тетя Лотти! Вы меня слышите?

– Не вопи так, дорогая, я еще не оглохла.

Милочка Мэгги рассказала ей новости. Лотти хотелось подробностей, но их у девушки не было.

– Так, Милочка Мэгги, слушай внимательно. Грейси – помнишь, жена Уидди? Так вот, она родила близнецов, уже три недели и два дня прошло. Я хотела, чтобы это был сюрприз для твоей мамы. Она так нервничает, и я подумала, если она узнает прямо перед родами, что Грейси – при всей ее хрупкости и худобе – рожала всего два часа, ей будет полегче. Передай ей, что я сказала, слышишь? Что Грейси такая худенькая, а рожала всего два часа… а на третий день уже встала с постели.

– А как их назвали, тетя Лотти?

– Сейчас скажу.

Милочка Мэгги простонала. Она знала Лотти и ее страсть разводить истории. Милочка Мэгги нервничала. Она боялась, что, пока висит на телефоне, мать успеет родить.

– Они сейчас здесь, со мной, – продолжала Лотти. – Уидди с Грейси вчера вечером ездили на Манхэттен и…

– Тетя Лотти, пожалуйста, скажите, как их назвали? Мама меня спросит.

– Я-то хотела назвать их Тимми и Джимми. Хорошо я придумала, правда?

– Так их и назвали?

– Постой. Уидди предложил назвать их Айк и Майк. Ну, ты понимаешь. Потому что они на одно лицо.

– Тетя Лотти, я спешу.

– Но отец Шейли заявил, что такие имена – посмешище, и отказался ими крестить. Боже мой! Уидди от него здорово досталось.

– Тетя Лотти, я потом перезвоню.

– Постой! Знаешь, как их все-таки назвали?

– Положите следующую монету, – прогудел оператор.

– Тетя Лотти, мне пора.

– Постой! В конце концов одного назвали Девитт, а второго – Клинтон[23]23
  Девитт Клинтон (1769–1828) – американский политик и естествоиспытатель, избирался в сенат США, был мэром Нью-Йорка и губернатором штата Нью-Йорк.


[Закрыть].

– Положите следующую монету, – прогудел оператор.

– Послушай! Скажи маме, чтобы не храбрилась особо. Пусть кричит что есть мочи, нечего сдерживаться. Если не вопишь, все думают, что тебе не больно. И ничего не делают. Скажи, пусть кричит что есть мочи…

Телефон умолк. Милочка Мэгги взмокла от пота, а теплые булочки все помялись, потому что она слишком крепко прижала сумку к себе. Когда она вернулась домой, отец был уже одет. Мать очень нервничала, и Пэт пытался ее успокоить:

– Просто перестань повторять, что все будет хорошо… Просто замолчи.

Милочка Мэгги была поражена. Она привыкла к тому, что мать всегда приветлива и внимательна. Девушка никогда не слышала, чтобы та разговаривала подобным тоном.

– Где ты так долго ходила? – раздраженно спросила Мэри у дочери.

– Я обещала позвонить тете Лотти, потому что у нее был для тебя сюрприз. У Грейси с Уидди родились близнецы.

Лицо Мэри просветлело. Она улыбнулась и присела на стул.

– Ах, это прекрасная новость!

– Она просила тебе передать, что ты же знаешь, какая Грейси худенькая и нервная, но у нее все прошло очень легко. Тетя Лотти сказала, что роды длились всего два часа.

– Она так сказала?

– Да, и через три дня она уже встала с постели.

– Ну надо же. Теперь мне и правда полегче. Как их назвали?

– Девитт и Клинтон.

Мэри снова улыбнулась.

– Черт бы побрал этого Рыжего Верзилу, – взорвался Пэт. – Никак Тимоти Шон не угомонится. Все сует нос в мои дела. Вот, – обратился он к Милочке Мэгги, – я успокаиваю твою мать с тех пор, как ты ушла в магазин. И она меня не слушает. Но стоило ей услышать про внуков Верзилы…

– Все в порядке, Патрик, – с отсутствующим видом сказала Мэри.

Она похлопала его по руке и, надевая шляпу, принялась нервно давать указания:

– Милочка Мэгги, делай уборку каждый день, чтобы, когда я вернусь домой с ребенком, все было чисто и прибрано. Когда отец приходит с работы, корми его горячим ужином… Ох, Милочка Мэгги, что бы я без тебя делала! И по утрам вари отцу крепкий кофе. В воскресенье навести Лотти. И, пока меня нет, старайся лишний раз не бродить по улице.