Текст книги "Всё и разум. Научное мышление для решения любых задач"

Глава десятая
Каждый знает что-то, чего не знаешь ты

Вдумайтесь в название этой главы. Надеюсь, у вас есть минутка, чтобы как следует усвоить эту фразу. Мысль эта очень проста, но мне представляется, что это мощный инструмент, который одновременно и придает сил, и учит смирению. Вас окружают люди, каждый из которых – специалист в той или иной области, и большинство из них охотно поделится с вами знаниями. Нужно всего лишь найти подход – то есть проявить внимание, приветливость и любознательность.

Не исключено, что знания окажутся совсем не такими, как ожидаем мы с вами. Не исключено, что вы их даже не сразу заметите. Готов ручаться, что любой дворник знает о химических взаимодействиях растворителей в чистящих средствах гораздо больше среднего обывателя. Стюардесса наверняка прекрасно осведомлена о самых современных методах реанимации. Контролер-кассир в супермаркете наверняка многое может рассказать о текстуре кожицы спелого помидора или тайном смысле срока реализации на пакете молока. Как чудесно понимать, сколько удивительных знаний окружают тебя в каждую секунду!

Однако чтобы черпать из источника этой великой мудрости, все равно нужно сделать усилие и попросить об этом. Но тут у нас нет недостатка в отговорках. Мы слишком заняты, слишком застенчивы, слишком горды, слишком забывчивы. Очень часто мы просто не замечаем других людей либо так убеждены, что наши познания лучше и обширнее (или, по крайней мере, достаточно велики), что не даем себе труда задать вопрос. Но вдумайтесь: чему бы вы ни учились, как бы ни был обширен ваш жизненный опыт, кто-то другой учился тому, чего вы не знаете, и пережил то, что вам и не снилось.

Я – ходячий пример человека, который знает кучу всего о куче всего и при этом феерически невежествен. Особенно остро я ощущал это, когда пришел работать инженером в компанию «Боинг» в 1977 году: в те времена образования у меня было гораздо больше, чем опыта. Мне предстояло усовершенствовать инженерные решения, используемые в самом большом и знаменитом самолете компании – «Боинге-747». К счастью, мой босс Джефф Саммитт был человек потрясающий. Он вырос на логарифмических линейках и интуитивно чувствовал силы, давления и механизмы. Я хотел поразить его своей компетентностью и так старался ему подражать, что даже носил рабочие ботинки той же марки и на обед в столовой брал то же самое.

В «Боинге» был один летчик-испытатель, которого всерьез беспокоила вибрация рукоятки управления модели 747 – самолетного руля. Я говорю «вибрация», но на самом деле речь шла всего лишь о еле заметном дрожании. Нужно было сосредоточиться, чтобы его ощутить. Зато потом ты уже чувствовал его каждый раз, стоило прикоснуться к рукоятке (а летчик держится за нее весь полет). Джефф поручил мне придумать, как избавиться от этих «вредных вибраций».

«Боинг-747» был первым коммерческим авиалайнером, летающим на чистой гидравлике, то есть в нем не было прямых, ничем не усиленных соединений между приборной панелью в кабине пилота и аэродинамическими поверхностями (элеронами, рулями направления, рулями высоты), которые управляют самолетом. Чтобы летчик тем не менее мог почувствовать, что делает самолет в воздухе, было создано особое устройство под названием «вычислитель автомата нагрузки». Это устройство размером с ломтик хлеба при помощи гидравлической жидкости под давлением 2 мегапаскаля (3000 фунтов на квадратный дюйм) генерировал искусственное сопротивление рукояток управления. Когда поворачиваешь руль автомобиля, он сопротивляется, давит тебе на руки, – и точно так же вычислитель автомата нагрузки обеспечивал летчикам в кабине обратную связь с механизмами управления. У «Боинга-747» четыре гидравлические системы с резервированием, которые помогают справляться с невероятными силами, необходимыми для контроля над таким огромным самолетом, летящим с такой большой скоростью. Подобная конструкция означает, что нет практически ни единого шанса, что один сбой и даже сочетание нескольких сбоев выведет самолет из строя.

Откуда же взялась эта вибрация? «Боинг-747» – это сложный многоступенчатый механизм, поэтому Джефф помог мне разбить задачу на части. Если все четыре гидравлические системы работают при полном давлении, то есть в нормальных условиях, они иногда в какой-то степени действуют друг против друга или, по крайней мере, в противоположном направлении. Когда я только приступил к рассмотрению задачи, Джефф сухо заметил, что любая вибрация, которую ощущают летчики, наверняка исходит из этих гидравлических систем, а не из воздуха. Я изучил явление подробнее и проверил всю систему поэтапно. И в конце концов пришел к выводу, что виноваты сами трубы: по всей их немалой длине в гидравлической жидкости возникала еле заметная высокочастотная волна. Ничего не заметно, только в пальцах слегка жужжит.

Теперь наша задача стала четче: надо было решить, как погасить искусственно генерируемые вибрации. Мы добавили еще немного гидравлических труб, чтобы заставить волну деструктивно интерферировать с самой собой. Это был хитрый фокус из теории колебаний. Когда амплитуда волны росла, амплитуда нашей искусственной антиволны тоже росла и сводила проблему на нет. Поскольку я только-только выпустился из инженерной школы, Джефф поручил мне проделать расчеты. Я вычислил скорость волны в жидкости и объем, необходимый, чтобы сгенерировать нужную антиволну. Цифры, которые я получил, легли в основу нашего с Джеффом решения, и вибрации утихли. Но мне до сих пор не дает покоя мысль о том, как мало я знал о том, что Джефф мне поручил. Он не только обладал подробными познаниями в гидравлике и системах управления, но и понимал, как отфильтровать эти знания. А такую фильтрацию мы и зовем интуицией. У меня ушло некоторое время на то, чтобы понять, сколько всего Джефф знает, чего я не знаю, но он был со мной терпелив. Он никогда не допускал, чтобы мне было неловко задавать вопросы. Джефф ввел меня в свою рабочую группу, обращался со всеми уважительно, поощрял нас делиться тем, в чем мы были сильны. Все мы принимали участие в решении задачи, проектировании, создании и испытаниях нашей антивибрационной системы. Это было начало большого пути.

Прошло много лет; я ушел из «Боинга» и сменил много инженерных должностей в других компаниях. В 1982 году я поступил на работу в фирму «Сандстренд Дата Контрол», которая делала большинство «черных ящиков» для самолетов. Это прямо через дорогу от нынешнего кампуса «Майкрософт». А тогда это было прямо через дорогу от коровьего пастбища.

«Сандстренд» делала не только «черные ящики», но и разную другую авиационную электронику – авионику. А в авиаэлектронные приборы часто входили маленькие и невероятно точные акселерометры – сверхчувствительные приборы, измеряющие мелкие рывки и торможение. И не просто сверх, а сверх-сверх. Даже в те годы акселерометры были такими точными, что регистрировали притяжение Луны с поверхности Земли, а это около 30 миллионных ускорения свободного падения, известного школьникам как «g». Чтобы было понятнее, мои напольные весы говорят, что мой вес на поверхности Земли составляет каких-то жалких 70 кило (да, я тощий). Когда у меня над головой проходит Луна, ее гравитация чуть-чуть притягивает меня, и я вешу капельку меньше. А точнее, если раньше на весах было ровно 70 кило, то теперь мой вес составляет на 30 миллионных долей меньше – то есть 69,99979 кило.

Конечно, человек не может заметить такую крошечную тягу, а сверх-сверхчувствительный автопилот сверхзвукового самолета еще как может. Но акселерометры в автопилотах предназначены не для того, чтобы улавливать притяжение Луны, а для того, чтобы измерять рывки и торможение при движении самолета в так называемом инерциальном пространстве. А еще их можно применять под землей, чтобы направлять бурильщиков при прокладывании туннеля или оборудования нефтяной скважины. Мы с коллегами-инженерами из «Сандстренд» решали конкретную задачу: как при подземных бурильных работах очень точно определять, где низ. Когда сидишь глубоко под землей, вверх и вниз ничего не видно, а при этом нужно точно знать, куда направлен твой бур. Мы применяли сочетание акселерометров типа x, y, z (обычно запад-восток, север-юг и верх-низ) и с их помощью направляли и нацеливали сложные тяжелые буровые установки.

И снова я столкнулся с задачей, решение которой выходило за рамки моих познаний. Когда проектируешь систему вроде этой комбинации акселерометров, у тебя очень много вариантов. Например, можно спроектировать некоторые части с очень жестким допуском, а для этого собирать их в помещении с особым температурным режимом. Это трудоемко, зато даст возможность делать остальные части не с таким жестким допуском, а это в конечном итоге упрощает работу над устройством. А можно сделать все части с относительно нежестким допуском, а потом тщательно настроить их в соответствии друг с другом и очень жестко закрепить при помощи дополнительного приспособления, сделанного с очень жестким допуском. Тогда это приспособление само будет держать общую структуру, отвечать за согласованность работы разных частей и сглаживать ее.

Какое из этих решений правильное? Если бы вы спросили меня тогда, как спросила моя команда, я оказался бы в тупике. Мне представлялось, что второй вариант вообще нереалистичен: «Мы так сможем? Разве наши инструменты способны добиться такой согласованности?» Так я думал тогда, но лишь из-за ограниченности собственных знаний, а не потому, что никакого решения не было. Я не был уверен, что задачу в принципе можно решить, и имел весьма приблизительные представления о том, с чего начинать. Я буквально сомневался, за какой конец браться (и что должно быть сверху, а что снизу, что на юге, что на севере и т. д.). Иногда без посторонней помощи не разобраться, как справиться с ограниченностью собственных знаний. Вот это со мной и произошло. Когда мне поручили решать эту задачу, я не испугался, нет, – скорее, так сказать, «призадумался». И обратился к коллеге, талантливому проектировщику Джеку Морроу. Он тоже не знал, как подойти к задаче, зато знал, где узнать. И сказал мне: «Идите спросите у ребят из мастерской». Он имел в виду механиков – рабочих, которые резали металл на больших и сложных станках со сверхтвердыми сверлами, лезвиями и резцами. На этих станках можно было изготовить практически любую деталь на свете. Я не знал ничего о том, какой формы детали можно вырезать из металла и с какими допусками, но Джек справедливо заметил, что ребята из мастерской это наверняка знают. После чего донес до меня основную мысль одной простой фразой, которую я запомнил навсегда: «Каждый, с кем вы встречаетесь, знают что-то, чего не знаете вы».

Я прошел по длинному коридору в мастерскую и поговорил там с Роджером, Моузом и Филом. Они показали мне, какие детали моего будущего кренометра (прибора для измерения наклона через ускорение) легко изготовить, а какие трудно. Мы с ними подробно обсудили процесс проектировки с их точки зрения, и механики рассказали о типичных ошибках при расчете металлических конструкций, объяснили, чего ждать от металлов, и подсказали, какие есть полезные приемы, позволяющие избежать несогласованности. Они помогли мне, а в результате и всей команде разработчиков сделать хороший прибор. И представьте себе, они не посмеялись надо мной и не заставили меня почувствовать себя полным идиотом. Не отпустили ни единой шуточки про новичка, который еще пороху не нюхал, а туда же – лезет в координатно-расточный станок. Они были только рады и горды поделиться своими профессиональными знаниями. Я вот что имею в виду: кто же упустит случай похвастаться, сколько всего он знает? Кроме того, у меня сложилось впечатление, что они очень признательны нам, что мы пришли советоваться с ними на ранних стадиях разработки, когда их мнение и правда многое меняло. Они вошли в команду разработчиков с самого начала – а обычно взбешенные инженеры вызывали их в самом конце, когда нужно было решать проблемы, вкравшиеся в окончательный проект из-за людей, которые чего-то недопоняли. Так что ситуация сложилась взаимовыгодная – все сэкономили много времени, потому что мы сотрудничали с самого начала и вместе пришли к наилучшему практическому решению.

Когда я совещался со своим начальником в «Боинге», было очевидно, кто знает больше. Но несколько лет спустя в мастерской я вдруг понял, что очень часто это бывает совсем не очевидно. В данном случае до людей, которые знали гораздо больше меня, было рукой подать, только я об этом не догадывался. Несколько уроков у механиков – и я вернулся к чертежной доске (да-да, самой настоящей) и воплотил их советы, которые позволили мне выбрать точки отсчета, понять, какие параметры считать базовыми и что с чем согласовывать. Под руководством Джека я усвоил новый в те годы стандарт под названием «измерение и назначение предельных допусков на точность позиционирования». Не знаете, что это такое? Добро пожаловать в клуб. Зато вы понимаете, каково мне пришлось. Ужасное чувство собственной никчемности, когда не понимаешь, что происходит. Зато потом, когда спросишь и узнаешь, – о как это приятно!

Не стану притворяться, будто в компании у всех был одинаковый статус. Зарплату всем платили разную: одно дело механики, которые долго учились, чтобы занять свои ответственные должности, и совсем другое – Карл, уборщик. Как правило, команды игроков в софтбол набирались среди коллег, работавших друг с другом и близко знакомых. Инженеры с инженерами, механики с механиками. Однако все мы уважали друг друга. У каждого была своя роль, и мы понимали, что не можем делать свое дело правильно без сотрудничества со всеми остальными и без чужих знаний. Там, где у всех налажено подобное сотрудничество, особенно бросается в глаза одно обстоятельство: ничего не происходит. Делаешь свое дело, и получается чуточку легче, чем ты рассчитывал, поскольку все действуют в одном направлении – как слаженная команда. Но бывал я и в других организациях – и их было много-много, – где никто не ценил чужие знания, и там все совсем иначе. Атмосфера там напряженная и даже депрессивная. В такой обстановке ничего выдающегося не создашь.

Можно по-разному пропагандировать умение слушать и даже наделить эту мысль законным статусом. В официальной организационной схеме многих крупных корпораций, в том числе «Боинга», и некоммерческих организаций, в том числе Планетного общества, прописана иерархия сотрудников. На самом верху – генеральный директор. Спуститесь вниз – и обнаружите менеджеров среднего звена. А в самом низу вы найдете инженера Эми и уборщика Карла. Однако в гостиничном деле, например, все наоборот.

Директор гостиницы в самом низу, а наверху – постоялец. Отличный ракурс. Мы в Планетном обществе придумали похожую схему, чтобы воздать должное членам общества, которые нас поддерживают. В моей телепрограмме «Билл Най спасает мир» компании «Нетфликс» самая важная персона – это зритель. Я попросил, чтобы в разнарядке передачи (это такой документ, где перечислены все, кто работал в тот или иной день, и ведущие, и технический персонал, и указано, кто что делал) меня указывали в разделе «Операторы», а не «Звезды», вопреки традиции. Мое дело – доносить до зрителя звук и изображение, а звезды в нашей программе – мы все до единого. Операторы, гримеры, звукооператоры, осветители и рабочие – все они знают массу всего, чего я не знаю. Еще бы! Мы слаженная команда трудимся вместе, помогая друг другу, чтобы у нас получались интересные передачи. И нам не приходится корчить из себя всезнаек, потому что мы можем задавать вопросы друг другу. Мы друг друга уважаем.

Я тешу себя мыслью, что ботаны от природы умеют слушать, поскольку они от природы умеют учиться, а это дает им (нам) большую фору, когда нужно пробиться за стену чьей-то замкнутости. И все равно это постоянная борьба. Во многом – и в большом и в малом – общество приучает нас не обращать внимания на тех, кто не похож на нас. Однако невозможно применять метод «все и сразу», если не готов воспринять ту его часть, которая называется «все».

Все эти мысли о важности профессиональных знаний и уважения обрели для меня особую важность после одного случая, который произошел со мной в прошлом году, когда я летел домой из Гвадалахары. Я возвращался с Международного конгресса по астронавтике, где своими глазами видел, как Илон Маск рассказывал всему миру о своих планах переброски сотен пассажиров на Марс на борту огромных ракет. Многие зрители (пусть и мимолетно) сравнили доклад Маска с речью Джона Кеннеди о полете на Луну, которую тот произнес в 1962 году. Аудитория была в восторге, и в самолете все только и говорили, что о полетах на Марс. Интересно, что много разговоров касалось именно профессиональных знаний: знает ли Маск, что именно нужно, чтобы воплотить его фантастические планы, или мечты у него все-таки масштабнее способностей?

И вот под все эти оживленные, а иногда и жаркие споры я устроился поудобнее на борту «Боинга-737», предвкушая, как обычно, момент, когда можно будет заказать у стюардессы что-нибудь выпить. Стюардесса как раз не спеша приближалась по проходу, обращаясь к пассажирам с безупречной вышколенной приветливостью, и вдруг ни с того ни с сего пассажир в кресле прямо передо мной возмутился, что она «оскорбила его чувства». Он заявил, что стюардесса, когда спрашивала, кто что будет пить, обратилась сначала не к нему, хотя была его очередь, а к его соседу, что еда ужасная, что он не заслужил подобного обращения, и так далее и тому подобное.

Я ушам своим не поверил. И подумал: «Эй, парень, возьми себя в руки». Я и сам еле сдерживался, хотя сидел у скандалиста, повторяю, прямо за спиной. То есть меня происходящее вроде бы и не касалось. Но боже мой, как хороша была стюардесса! Она сохранила полнейшее спокойствие и попробовала разрядить обстановку несколькими способами. С милой улыбкой попросила прощения за то, что выбор блюд на ужин его не удовлетворил. Спросила, не предпочтет ли он взамен фирменные закуски – сыр и хумус с крекерами и оливками. Скандалист не унимался еще минуты две, но в конце концов сдался под напором ее спокойствия. А может быть, до него дошло, что ее доброта и приветливость выставляют его на посмешище. Не исключено, что это и было то самое уважение, которого он, по собственному мнению, заслуживал. Так или иначе, стюардесса его раскусила – и ей удалось его утихомирить. Думаю, стюардесс специально учат быть непоколебимо вежливыми с разбушевавшимися пассажирами, но на меня и на всех прочих соседей скандалиста это произвело сильнейшее впечатление.

Так вот, я в целом убежден, что этот буян не думал о стюардессе как о живом человеке, о личности со своими мыслями, чувствами и представлениями. Возможно, он из тех, кому нравится ощущать свою власть над людьми, работающими в сфере услуг, поскольку в других областях жизни он мало что контролирует. А может быть, он думал, что сейчас, на борту самолета, он главный, поскольку клиент всегда прав. Но в эти несколько неловких минут я яснее ясного увидел, что власть была в руках у стюардессы. Очевидно, скандалист считал, что раз она работает в сфере услуг, то стоит ниже его по социальной лестнице и не заслуживает ни уважения, ни культурного обращения, но на самом деле ему самому не хватило культуры. Такое отношение – не важно, чем оно объяснялось, – не давало ему увидеть, что стюардесса – мастер своего дела, профессионал, выполняющий свою работу в соответствии с самыми высокими стандартами. Эта безобразная сцена помогла мне понять, сколько всего должна знать и уметь стюардесса. Она знает расписание полетов, распорядок работы экипажа, разные технические стили разных пилотов. Ее научили алгоритмам поведения в самых разных чрезвычайных ситуациях, и она справится с чем угодно, от аварийной посадки (может быть, прямо на реку Гудзон) до сердечного приступа у пассажира, превратившегося в пациента. Но главное – она прекрасно умеет руководить людьми, любыми людьми, в замкнутом пространстве, в обстановке, вызывающей у многих тревогу и беспокойство. Умение управлять – это невероятно важно. Если у вас когда-нибудь был плохой начальник, а я подозреваю, что без этого не обошлось, вы понимаете, что я имею в виду. Наверняка вы бывали и в ресторанах, и в организациях, которыми плохо управляли, и это чувствуется с порога. Может быть, вы и сами были плохим управленцем.

Возможно, этой стюардессе не приходило в голову написать книгу «Как управлять людьми на высоте 35 000 футов», но при желании она написала бы ее в два счета. А я бы ее прочитал.

Потом я задумался о господине Разъяренном Пассажире. Не слишком ли строго я его сужу? Ведь я его совсем не знаю. Может быть, у него позади очень тяжелый день. Может быть, он только что получил страшное известие. Более того, я и сам наверняка бываю резок с людьми. Устаю. Злюсь. Этот мелкий эпизод напомнил мне, как легко подчас сорваться, как просто забыть, что все мы в одной лодке. Сходства у нас гораздо больше, чем различий. Все мы люди, все равноправны согласно Конституции.

Отец учил меня относиться к людям с уважением: надо изо всех сил стараться смотреть на ближних с состраданием и ценить знания, которыми они обладают.

Когда все понемногу улеглось и все занялись обычными для пассажиров делами, я хорошенько задумался, что же я видел. Стюардесса преподала мне важнейший урок о том, каковы составные части умения: помимо всей технической информации, которой она, конечно, располагала, помимо инструкций по поведению в чрезвычайных ситуациях и логистических талантов, помогающих лавировать в такой тесноте, стюардесса должна обладать глубоким знанием людей. Это знание невозможно измерить количественно, его обычно не указывают в резюме и даже не демонстрируют на собеседовании при приеме на работу, но тот, кто знает людей, оказывает заметное стойкое влияние на все свое окружение. Если обращаться с людьми терпеливо, уважительно и с пониманием, это не только заставляет так же обращаться с тобой – это еще и первый шаг к знакомству, разговорам и сотрудничеству, благодаря которым повсе дневная жизнь становится чуточку лучше.

Каждый человек обладает ценнейшими знаниями и умениями, и мы обязаны уважать знания и умения каждого.

Каждого – значит каждого, независимо от должности, образования и общественного положения. Такая широта кругозора соответствует кодексу чести ботанов и к тому же служит сугубо эгоистическим целям, а мы, ботаны, известные эгоисты. Однако сейчас, когда я пишу эту главу, очень многие и у меня на родине, и во всем цивилизованном мире активно отвергают знания других людей, особенно тех, кого считают «элитой». В наши дни природу власти, которую дают знания ученого, понимают катастрофически неправильно.

Я то и дело слышу гневные выпады в адрес ученых-климатологов и политиков, которые им симпатизируют. Принято считать, что некоторые из этих ученых стремятся провести новые законы, получить власть и, очевидно, запугать нас страшными прогнозами и подчинить себе. На самом деле климатологи просто делают свое дело. Один из самых неприятных инцидентов такого рода – кампания против исследователей вроде Майкла Манна из Университета штата Пенсильвания. Многие пришли к выводу, что эти ученые стремятся изменить структуру налогообложения в своих интересах, а вовсе не помочь нам создать надежную, возобновляемую, экологически чистую и более экономичную, чем сейчас, энергетику.

Любители отрицать очевидное и сторонники теории заговоров упускают из виду фундаментальную истину: каждый знает что-то, чего не знаешь ты. Более того, они еще и дико извратили эту мысль. Их доводы зачастую выглядят примерно так: кто, собственно, такие эти «эксперты», чтобы говорить мне, как обстоят дела с климатом? Они думают, будто знают что-то, чего я не знаю, а может быть, это я знаю больше, чем они!

Так вот, учтите, звание эксперта надо заслужить. Другие знают то, чего вы не знаете, поскольку учились тому, чему вы не учились, работали там, где вы не работали, и жили иначе, чем вы. Эксперты-климатологи потому и эксперты, что всю жизнь учились, задавали вопросы и искали честных ответов. Я готов продолжать бесконечно, лишь бы разъяснить, что подлинная цель климатологов – сделать жизнь человечества здоровее и безопаснее.

Быть готовым воспринимать чужие знания трудно, а иногда даже неприятно, особенно если носители этих знаний совсем не такие, как ты. Досадно чувствовать, что кто-то знает больше тебя, и к тому же в природе человеческой смущаться и теряться, когда сталкиваешься с непонятной информацией и не сразу соображаешь, что происходит. Скандалист из моей истории не понимал, что стюардесса стремится ему помочь, поскольку заранее был твердо уверен, что все норовят его обидеть, а с кем-то обращаются лучше.

Мы, ботаны, ученые и сочувствующие, обязаны с этим бороться – и у нас есть для этого два способа. Во-первых, мы должны бороться с теми, кто активно пытается обесценить знания, доставшиеся нам с таким трудом. Я убежден, что нам нужно отстаивать научные идеи, а главное – отстаивать идею научного процесса, принципиальной готовности воспринимать новое. Нам следует всеми силами продвигать мысль, что каждый знает что-то, чего не знаешь ты. Для этого надо участвовать в работе местных школ, в образовательных проектах, много и честно разговаривать с родными и близкими, общаться с политиками. Кроме того, надо уметь вести дружеские дискуссии (а не бурные споры) о том, откуда мы получаем научные знания и почему уверены в их истинности, особенно когда речь идет о человеческом факторе в изменениях климата. Думаю, что продвинуть дискуссию вперед поможет именно ответ на вопрос «откуда мы знаем?».

Во-вторых, нам нужно самим быть готовыми воспринять новое. Нельзя ограничиваться изучением самого интересного, самого ботанского просто потому, что нам кажется, что это здорово. Надо много думать о том, как воплотить в жизнь свою любовь к прогрессу. Это может быть не просто здорово – мы еще и изменим мир к лучшему и обеспечим доступ к достижениям науки всему человечеству. Сколько раз я слышал «дебаты» по вопросам изменения климата, в которых участвовали, с одной стороны, неверы, утверждавшие, что все это заговор и мошенничество, а с другой – узколобые «научники», которые возражали в том ключе, что неверы либо идиоты, либо отпетые злодеи, у которых нет ни стыда, ни совести. Понимаете, я прекрасно знаю, как бывает неприятно говорить с людьми, отрицающими научные данные, но я совершенно уверен: история не знает примеров, чтобы человек изменил свое мнение в результате того, что его обозвали идиотом.

Нам надо защищать ключевые учреждения, в том числе Управление по защите окружающей среды, а для этого понятно объяснять, чем они занимаются и зачем. Нам нужно призвать к ответу вожаков тех, кто отрицает влияние человека на изменения климата, врагов идеи, что каждый знает что-то, чего не знаешь ты. Надо показать всем, чего они не знают, и дискредитировать их. При этом нам нужно найти способы распространять информацию и подлинные данные таким образом, чтобы они вызывали доверие. Нам следует делать все, чтобы смещать с выборных должностей тех, кто не заботится об окружающей среде, рассказывать об их преступлениях и предлагать экологически чистые альтернативные варианты, которые защитят всех нас и сделают нашу жизнь лучше. Но кто же эти «мы», о которых я тут разглагольствую? Все мы. Разумный ответ на перемены климата – дальнейшие научные исследования и инженерные решения. А еще нужно лоббирование, просветительская работа, организация экологических проектов на местах, движение за смещение с должностей тех, кто их не заслуживает, и содействие со стороны корпораций.

Всей этой деятельности очень способствуют занятия на первый взгляд пустяковые: поболтать с уборщиком Карлом о его работе или понаблюдать, как стюардесса управляется со вздорным пассажиром. Настоящий ботан никогда не упускает случая узнать что-то новое.

Над всем этим работаю и я – вместе с лучшими ботанами на свете. Я наблюдаю за поведением окружающих и стараюсь лучше руководить своими небольшими предприятиями. Стараюсь нанимать на каждую должность только лучших, а кроме того, делегирую своим сотрудникам как можно больше управленческих полномочий, насколько им по силам. Ведь если каким-то проектом или какой-то работой руководит кто-то другой, мне не нужно этим заниматься. Очень скоро этот человек будет знать столько, сколько мне и не снилось, и станет для меня новым источником профессиональных знаний, настоящим экспертом. Если относишься к людям с доверием и уважением, обязательно получишь отличную команду. Все будут больше успевать и веселее жить. Если говорить о нашем Планетном обществе, это значит, что нам с большей вероятностью удастся сделать солнечные паруса и исследовать другие планеты. Если говорить о телепередаче компании «Нетфликс», это значит, что мне удастся сильнее заинтересовать зрителей, передать им важную информацию и расшевелить их воображение.

Если мы все постараемся усвоить, что каждый знает что-то, чего не знаем мы, гораздо больше людей сможет вместе трудиться на благо общества. А это еще один шаг на пути к лучшему миру.