Электронная библиотека » Бонни Камфорт » » онлайн чтение - страница 7

Текст книги "Отказ"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 21:13


Автор книги: Бонни Камфорт


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Иногда мы бывали слишком близки…

Я ждала, но он больше ничего не сказал. Несколько минут прошли в молчании, потом я не выдержала.

– Что вы этим хотите сказать?

Он медленно вынул из пакета бумажную салфетку, вытер лоб.

– Как-нибудь в другой раз, – произнес он. Доверие не приходит сразу, успокаивала я себя после его ухода. Будь терпелива, докажи, что тебе можно доверять.

15

Однажды поздним августовским вечером я приехала к Умберто.

– Через неделю я собираюсь на международную конференцию в Париж, – сказал он. – Поедешь со мной?

– Мне бы очень хотелось, но я не могу собраться за такой короткий срок.

– Почему?

– Моя жизнь расписана на месяцы вперед, и мне необходимо подготовить своих пациентов на время моего отсутствия. Мне потребуется на это минимум четыре недели. А сколько тебя не будет?

– Неделю, а может быть, дней десять. Возможно, по пути назад я остановлюсь в Майами, чтобы увидеться с семьей.

А Марисомбра? Мне стало грустно при мысли о расставании, хотя я привыкла к одиночеству и не собиралась менять свою жизнь ради него.

– Без тебя будет скучно.

– Я буду звонить тебе каждый день. Ты еще порадуешься, когда я уеду. По вечерам у тебя будет время, чтобы читать свои книжки.

– Хотелось бы, чтобы мои занятия приносили более весомые результаты, – сказала я.

Несколько раз я действительно уединялась от Умберто, чтобы почитать о больных с пограничным состоянием.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня все никак не ладится с одним из моих пациентов.

– Если так, почему бы тебе от него не избавиться?

– А зачем? Ему не будет легче с другим врачом.

– Да, но тебе будет легче.

– Я не сдаюсь без боя. Умберто обнял меня.

– Это уж точно. Вот поэтому ты мне и нравишься. И все-таки мне бы хотелось, чтобы ты поехала со мной в Париж.

– И мне тоже. В следующий раз предупреждай меня заранее.

Я попросила Умберто показать его фотографии и рассказать, кто на них изображен. В частности, меня заинтересовала та, на которой он был сфотографирован рядом с маленьким мальчиком.

– Это мой младший брат. Он погиб в результате несчастного случая.

Было что-то странное в том, как он это сказал, и я вопросительно посмотрела на него.

– Наверное, ты хочешь, чтобы я тебе все рассказал?

– Если ты не против.

Он захватил фотографию с собой в гостиную и во время рассказа все время поглаживал рамку.

– Мне было десять лет, а ему шесть. Мы прыгали со скал в речку, которая протекала по нашей плантации. Я прыгал с самых высоких скал, а он решил доказать, что не уступает мне. Я закричал, чтобы остановить его, но он все равно забрался на самую высокую скалу и перед самым прыжком поскользнулся. Он упал и ударился головой об острый валун у самой воды. Когда я вытащил его на берег, он был уже мертв.

– Как жаль…

– Я плакал и никак не мог остановиться, пока мы не похоронили его. Я много раз обдумывал все это. Я мог бы запретить ему забираться так высоко; нельзя было дразнить его и хвалиться, что я лучше плаваю. Я думал, что Бог наказал меня за гордость, потому что я действительно гордился тем, как я плаваю, скачу на лошади, играю в футбол.

– Но потом ты перестал винить себя?

– Не скоро. Ведь он был младшим в семье. Может быть, поэтому сильнее всего я чувствую вину перед матерью. Мне помог отец. Он взял меня в Аргентину на скачки. Но после смерти Карлоса я стал младшим в семье, и это только добавило мне переживаний, – мне казалось, что я краду любовь, предназначенную Карлосу. Может быть, именно поэтому я и решил удрать из дому.

– Ты же знаешь, что от себя не убежишь.

– Да, ты права. И все-таки, если у меня будет сын, я бы хотел назвать его Карлосом в честь брата.

Я взяла руку Умберто и долго не отпускала ее.

Когда я начинала свое выступление по радио на этой неделе, я не могла не думать о том, что Умберто уезжает. Первой мне позвонила женщина, которая прибавила в весе сто фунтов после рождения первенца. Я постаралась коротко объяснить, что к новому положению следует должным образом приспосабливаться. Во время рекламной паузы я связалась с больницей в Вествуде, чтобы справиться о состоянии больного, страдающего потерей аппетита. Дежурная сообщила мне, что заболела Линда Моррисон. Я позвонила ей домой, голоса ее почти не было слышно, все дыхательные пути ей заложило.

– Тебе что-нибудь нужно? – спросила я.

– Нет-нет, – слова ее заглушил приступ кашля.

– А кто присматривает за Джереми?

Линда была в разводе и сама должна была обеспечивать себя и четырехлетнего сына.

– Я сама. А у меня совсем нет сил. Я его уже третий день не купаю.

– Еду к тебе. Что тебе купить кроме супа и сока?

– А стоит ли? Я знаю, как ты занята. Да еще и заразиться можешь.

– Ко мне зараза не пристает. Что тебе еще нужно?

– Мне нужен увлажнитель.

– Буду у тебя в половине восьмого.

Я позвонила Умберто и отменила все наши планы на вечер. Потом накупила продуктов и заглянула в магазин за увлажнителем. Я, может быть, и не стала бы менять планы на вечер, если бы не эта поездка в Париж. Кроме того, Линде я была обязана: она помогла мне выбрать новый диван и разрисовала дверь в спальне.

К восьми часам я приехала к Линде.

– Привет, дорогая. – Линда сама открыла мне дверь. Лицо ее горело, светлые прямые волосы были спутаны. Джереми цеплялся за нее.

Я нагнулась и протянула к нему руки.

– Привет, Джер! Давай здороваться.

Он робко протянул ручонку, и я пожала ее. Она была липкой, грязной и прохладной.

– Ну, Лин, ступай обратно в кровать. Я сейчас установлю в твоей комнате увлажнитель, а потом искупаю его.

Слишком слабая, чтобы спорить со мной, она послушно направилась к кровати. Корзина для мусора у нее была переполнена, а столик рядом с кроватью заставлен грязными стаканами.

Я собрала все стаканы, выбросила мусор, разогрела для нее куриный бульон, а потом посидела с ней немного, обсуждая общих знакомых из больницы.

– Мам! – раздался вдруг пронзительный крик Джереми, и вслед за этим явился он сам. – Смотри! Сломалось. Можешь починить? – В руках он держал две половинки мороженого, лицо и волосы были вымазаны шоколадом.

– О, Джереми, – простонала Линда. – Пойди выбрось это.

– Я помогу ему, – сказала я, вскакивая.

Я отмыла его и усадила за кухонный стол, дав ему ложку.

– Когда съешь, я тебя искупаю.

Он так забавно играл в ванне. Там были и водяные пистолеты, и резиновые солдатики, и моторные лодки. Он уже умел намыливать и полоскать волосы. Мы так разыгрались, что я сама вымокла. Потом я его вытерла и высушила ему волосы. Весь чистенький, он натянул пижаму, крошечные шлепанцы с медвежатами, и мы отправились в комнату Линды, чтобы она полюбовалась его сияющей физиономией.

– Если бы я была уверена, что у меня будет такой же, обязательно завела бы ребенка, – заметила я.

В ответ Линда чихнула.

– Для тебя это не проблема. Вон сколько парней вокруг тебя увивается.

Линда обняла Джереми и сказала, что очень гордится им.

– Скажи тете Саре до свидания. Я нагнулась и поцеловала его.

– До свидания, мой хороший. Мне бы хотелось иметь такую же пижаму, как у тебя.

– Мама тебе купит несколько.

– Надеюсь, что они будут с носками. Линда рассмеялась.

– Ты, целительница душ, хочешь такую пижаму?

– Ну, хотя бы одну, – я встала, чтобы уходить.

– Сара, ты просто ангел. Спасибо тебе огромное. Мы обнялись.

– Счастливо. Пей лекарства и побольше спи. Я тебе позвоню.

Дома на пороге меня ждала коричневая коробочка, а в ней – подарок от мамы: двенадцатидюймовый треугольный сувенир из двух пластин прозрачного стекла, между которыми помещались цветы Южного Орегона, любимые мною с детства. Стекло отражало и усиливало яркость красок.

Я позвонила маме, чтобы поблагодарить ее.

– Мама, какая красота! Это такой сюрприз!

– Я подумала, что они тебе понравятся. Может, о доме напомнят, – даже в самых безобидных ее фразах мне слышится упрек. – Как у тебя дела? – добавила она.

– Чудесно! Все хорошо.

Тут я решилась и выложила ей все об Умберто.

– Что ж, похоже, он преуспевает, – в ее голосе слышалось удовлетворение.

– Его ресторан вошел в пятерку лучших в городе, а их тут знаешь сколько!

– Может, вы вместе приедете на День Благодарения или на Рождество?

– Сейчас еще рано говорить об этом.

– Ты стесняешься привести его сюда?

– Конечно, нет. С чего бы это? Ох, прошу тебя! Он вовсе не такой. Я бы с таким не связывалась.

В наших отношениях все оставалось по-старому, так что трубку я повесила с облегчением. Визит к родителям вызывал во мне противоречивые чувства.

Я вытянулась на кровати и стала рассматривать свою комнату. На туалетном столике стоял букет роз, подаренный Умберто еще неделю назад. На двери висело несколько бейсбольных шапочек из коллекции моего отца. Вэл улыбалась мне с фотографии в серебряной рамочке, фотография была сделана во время нашей прошлогодней поездки в Мауи. Я лежала и думала, будет ли у меня свой ребенок.

Всю ночь я видела во сне, как прижимаю к себе и ношу на руках своего ребенка. Всю ночь я ходила по каким-то магазинам, полным продуктов, которые были совершенно несъедобны: пластиковое мясо, металлическая морковь, замороженное молоко. Ребенок плакал, просил есть, а мне нечем было накормить его, и я тоже плакала. Потом я вышла из магазина, устроила свою девочку в машине и куда-то поехала, уверенная, что никогда с ней не расстанусь, но в то же время не зная, как и чем ее кормить.

16

Я привезла Умберто в аэропорт.

– Ну, как ты? – спросил он, а я в ответ могла только кивнуть.

– Я люблю тебя, – сказал он, крепко прижав меня к себе.

Я это услышала от него впервые.

– Я тоже люблю тебя, – сказала я, и от этих слов мне стало легче. Я крепко прижалась к нему, а потом он ушел, и я долго следила, как он поднимался по трапу.

Я продолжала попытки уничтожить в Нике какое бы то ни было чувство ко мне. Он же предположил, что я скрываю от него какие-то особые чувства и пустился в описание своего свидания с женой одного из его партнеров по фирме. Он так подробно, со всеми сексуальными деталями описал, как они занимались любовью, что я против воли почувствовала возбуждение.

– Возможно, рассказывая мне все это, вы рассчитывали пробудить во мне те чувства, которых я испытывать не должна? – спросила я, когда он закончил.

Лицо его потемнело от гнева.

– Может быть. Я, видимо, получаю какое-то садистское удовольствие, видя это возбуждение, которое ни к чему не может привести.

– Какие мысли приходят вам в голову, когда вы думаете о необходимости скрывать свои чувства? И действительно ли вы садист?

Ник долго молчал.

– Когда мачеха пришла в нашу семью, мне было всего пять лет… – Голос его звучал странно, глухо и спокойно. – Она, может, и не была красивой, но у нее были прекрасные длинные волосы. И она носила платья с такими глубокими вырезами, что была видна ложбинка, где начинались груди. Когда ее не было дома, я залезал в ящик с ее нижним бельем и прижимал к лицу ее трусики.

Я молча порадовалась, что между нами установилось хоть какое-то доверие.

– Что ж, теперь вы хотите поменяться ролями со мной: возбудить меня, зная, что я не должна испытывать этого чувства?

– Да.

– Вы, должно быть, считаете себя жертвой своих чувств?

– Думаю, что да. Когда я стал постарше, она возбуждала меня, и меня это смущало. С тех пор мне ненавистна сама мысль о том, что женщину можно желать слишком сильно.

Ну вот! Для одного сеанса неплохое достижение.

Он бросил взгляд на часы, поднялся, посмотрел мне в глаза. По крайней мере, он не облизнул губы.

Я заперла кабинет, и, неожиданно почувствовав себя очень усталой, решила прилечь на несколько минут перед тем, как ехать домой. Я выключила все лампы, задернула занавески и отключила телефон. В темноте светился только огонек автоответчика.

Я сбросила туфли и улеглась на то самое место, где каких-нибудь пять минут назад сидел Ник. Ткань еще хранила аромат мыла. Вероятно, он очень часто моет руки.

Я закрыла глаза и расслабилась с единственным желанием забыть все, о чем сегодня здесь говорилось. Мне так не хватало Умберто!

Я повернулась набок и еще раз подумала о том, что всего несколько минут назад здесь сидел Ник. Зарывшись лицом в диванную подушку, я вновь ощутила его запах.

Проснулась я через два часа и сначала ничего не могла понять. Было совсем темно. Светящиеся часы показывали начало десятого. Поднявшись, я почувствовала головокружение. Горло саднило, а лицо горело.

К тому времени, как я добралась до дома, я уже была уверена, что заболела. Я еле успела добежать до ванной комнаты, как меня вырвало. Ныл каждый сустав. С огромным трудом я добралась до кухни, накормила Франка, и тут же снова побежала в туалет. После этого у меня уже не было сил двигаться, и я улеглась прямо на коврике в ванной. Через какое-то время появился Франк, обнюхал меня и жалобно завыл. Меня бил озноб.

Я завернулась в одеяло и забралась в постель прямо в одежде, чувствуя себя несчастной и одинокой. Я вспомнила, что горло болело еще вчера, но я заглушила боль витаминами и апельсиновым соком.

О том, чтобы идти завтра на работу, не могло быть и речи. Пришлось вылезти из кровати, взять записную книжку и отменить все назначенные встречи.

После этого я позвонила Вэл.

– У тебя ужасный голос, – сказала она, – чем я могу помочь?

– Дома полно всякого сока, приезжать не нужно, ты можешь заразиться. Может, ты меня подменишь? Я что-то плохо соображаю.

– Ну конечно. Диктуй телефоны. А антибиотики ты принимаешь?

– Нет, это вирусная инфекция. Я заразилась, ухаживая за Линдой Моррисон. Мне необходим только отдых и питье.

– Но если питье в тебе не задерживается, то, может быть, тебя нужно госпитализировать?

– Не волнуйся. Все будет нормально. Позвони мне завтра.

Я так не любила болеть, что сама мысль о больнице была ужасна.

– Если тебе от твоего самолечения станет хуже, я с ума сойду.

– Обещаю, что завтра утром вызову врача.

Мы попрощались, я выпила немного сока, но тут же бросилась в ванную комнату. Температура поднялась до тридцати девяти градусов, а живот сводило от спазм.

В одиннадцать часов зазвонил телефон, и, сидя в ванной, я услышала голос Умберто по автоответчику.

– Что, соблазняешь какого-нибудь счастливчика? А, может, читаешь в ванной свои книжки? Я сегодня узнал массу занятных французских выражений. «Quelle sabade!» означает «Сплошная ложь!», шепелявость они называют «un cheveu sur la langue», то есть «волосы на языке». Я тебе позвоню попозже, любовь моя!

Если бы я даже и хотела, то все равно не успела бы добежать до телефона, да и рассказывать ему, что заболела, все равно не собиралась.

Мне всегда была ненавистна мысль о том, что когда-нибудь мне понадобится помощь и уход. Я до сих пор помнила, как в детстве мама растирала меня спиртом, читала мне и расчесывала меня, если я заболевала. Тогда я чувствовала ее удовлетворение от того, что я полностью в ее власти, поэтому всегда скрывала болезнь до тех пор, пока это удавалось.

Я провела ночь в каком-то лихорадочном сне и проснулась в семь утра. Страшно болело горло и живот, нос заложило.

После посещения доктора я приняла все лекарства, которые он мне прописал, проглотила с литр жидкости, а потом отключила телефоны, чтобы выспаться.

Уже на следующее утро живот почти не болел, но воспаление стало спускаться к легким.

Я попыталась дозвониться до Умберто, зная, что он может волноваться, но по-французски я не говорила и поэтому не смогла ничего толком объяснить. Когда он сам позвонил вечером, я уже смогла подойти к телефону.

– Где ты пропадаешь? – начал он сердито. – Я уже несколько дней не могу до тебя дозвониться.

– Извини, я заболела. У меня был отключен телефон.

Когда он услышал, каким голосом я говорю, гнев его улетучился.

– Мне вернуться?

– Нет, со мной уже все в порядке.

– Что же это такое! Ты больна, а я на другой стороне шарика.

– Все будет хорошо. Мне просто нужно отлежаться.

– Я тогда позвоню тебе попозже, любимая. Я так скучаю.

Вэл выполнила мои поручения – получила за меня почту, купила мне продукты и бумажные носовые платки. Свои деловые встречи я отменила.

Как только я услышала, что машина Вэл отъехала, я ощутила одиночество. Совершенно неожиданно мне вдруг захотелось, чтобы мама поцеловала меня в лоб и принесла на подносе обед – овощной суп в тонкой фарфоровой тарелке, а еще вазочку с цветами из собственного сада. У меня появилось желание перезвонить Умберто, но если я хотела, чтобы меня любили за беспомощность, то следовало обратиться к первоисточнику.

– Девочка моя, у тебя ужасный голос! – сначала в мамином голосе послышалось беспокойство, а затем раздражение. – Ты не уделяешь себе должного внимания! Ты слишком много работаешь!

Я была готова разрыдаться. Ну почему в ее любви всегда присутствует враждебность!

– Это просто простуда, – выдавила я.

– Как бы мне хотелось быть сейчас с тобой!

– Мне тоже, – сказала я, но теперь это была уже неправда. – Мам, я уже действительно хорошо себя чувствую. Это же простой вирус.

Она сообщила, что дела в магазине идут хорошо, у соседей кошка попала под машину, а отцу в связи с его артритом прописали курс физиотерапии. Звук ее голоса успокаивал меня, ведь я знала, что несмотря ни на что она любит меня и всегда готова помочь.

Потом я разогрела суп и съела его прямо из кастрюльки на кухне. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки просвечивал мой впалый живот с выпиравшими по бокам костями. Выглядело все это неутешительно.

Сидя на кухне, я рассматривала мамин фарфор в кухонном шкафу из светлого дерева. Огромная посылка прибыла из Бендона через неделю после того, как я переехала сюда. Я надеялась, что это набор для камина или садовый инвентарь, который был мне очень нужен. Когда я увидела вазу, я просто упала на стул и долго не могла отвести от нее взгляд.

Это была английская ваза из тонкого белого фарфора с маленькими красными цветочками, с ободком из золота. Мама долго копила деньги на этот сервиз, экономя на хозяйстве. На дни рождения, Рождество, Пасху и День Благодарения она выставляла его на стол и мыла его потом только собственноручно.

Это был прекрасный подарок, и я была глубоко тронута. И еще я чувствовала себя виноватой за то, что принимаю в подарок самую драгоценную для нее вещь. Такой подарок обязывал ко многому. Она рассчитывала, что я приглашу ее к себе, устрою званый обед, на котором продемонстрирую сервиз.

Я встала на стул, достала тарелку и стала ее рассматривать. Я ощущала исходящее от тарелки тепло. «Но ведь она должна быть холодной, – подумала я. – Тонкостенный фарфор. Сделанный из костного пепла. Чьих костей? Животных? Людей? Какой он красивый, этот фарфор, – мамин фарфор».

Внезапно я поднялась и поставила тарелку на место. За два прошедших года я ни разу не воспользовалась сервизом.

Лежа в постели, я размышляла о последнем сеансе с Ником, о том, как он описывал свою мачеху. Почему она бросила их и никогда больше не поддерживала с ними отношений? Что он скрывал от меня? А его отец и родная мать, коли на то пошло? Почему она покончила с собой?

На следующий день раздался звонок в дверь, и посыльный вручил мне синюю кобальтовую вазу с пышными красными хризантемами. Думая, что это от Умберто, я радостно расписалась, поставила ее на стол и только потом взглянула на карточку.

– Надеюсь, причиной болезни не были мои слова. Поправляйтесь. Ник. – прочитала я.

Удивленная и встревоженная, я бросила карточку на стол. Ему было известно, где я живу. Он потратил на цветы для меня сотню долларов. Как я теперь должна поступить? Побродив по комнатам, я достала свои записи по больным с пограничным состоянием, вернулась в постель и позвонила Захарии.

– Я начинаю беспокоиться, – сказала я ему. – Я не хочу отчуждения, но думаю, что мне следует позвонить ему и сказать, что не принимаю таких дорогих подарков от пациентов.

Захария согласился.

– Еще раз подчеркиваю – никаких контактов с ним у вас дома. Если он захочет поговорить с вами, это должно происходить только у вас в кабинете.

– Вы думаете, у него есть мой номер телефона?

– Если у него есть ваш адрес, то весьма вероятно, что и номер телефона ему известен и, может быть, уже давно. Но это не означает, что он этим злоупотребит. У большинства моих пациентов есть и мой домашний адрес, и номер моего телефона. Теперь у вас есть прекрасный повод прямо поговорить о его навязчивости, а это очень важно.

– Спасибо.

Мы договорились о встрече через две недели.

Ник сначала очень обрадовался, когда услышал мой голос, но потом до него дошел смысл того, что я говорю.

– Я. хочу сделать вам приятное, а вы еще на что-то жалуетесь.

– Я не желаю, чтобы наши взаимоотношения переходили определенные рамки.

– Эй, док! Вы больны, а я пытаюсь вас подбодрить, вот и все.

Он бросил трубку. Хотя я поступила правильно, меня беспокоила мысль, что этот разговор нарушит хрупкое равновесие в наших взаимоотношениях.

Вечером меня разбудил лай Франка у входной двери. Плохо соображая после снотворного, я сидела на кровати, а сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда я услышала голос Умберто.

– Сидеть! Отстань от меня! – Минуту спустя он вошел в комнату.

– Как ты сюда попал? – мой голос напоминал карканье.

– Бросил конференцию. Решил поухаживать за тобой.

– Как это мило с твоей стороны.

– Ты сегодня что-нибудь ела?

– Литр яблочного сока и два тоста.

Он тут же принялся за дело. Через час я уже поглощала вкуснейший омлет с грибами и шпинатом.

– Может со мной кто-нибудь сравниться?

– Тебе нет равных.

– А кто такой Ник?

– Надоедливый пациент, который пытается играть не по правилам, – отмахнулась я. – Поверь, между нами ничего нет.

– Прекрасно. Тогда давай выбросим цветы.

– Делать это совсем необязательно, они такие красивые, и я уже сказала ему, чтобы больше он этого никогда не делал.

– Но они мне не нравятся. Можно?

– Прекрасно. Выбрасывай. Лучше бы он не приезжал.

Пока Умберто прибирал на кухне, я оставалась в постели. Я воображала, какие сцены ревности он будет закатывать мне после свадьбы, какие споры у нас будут возникать по поводу воспитания наших будущих детей. Это уже серьезно. Я была воспитана в традициях Унитарной церкви, причем в этом вопросе отец одержал верх над матерью, которая принадлежала к Епископальной церкви. Он посмеивался над мамиными священниками и предупреждал меня, что не следует выходить замуж за человека, если его религиозные воззрения не совпадают с твоими. Я сердилась на отца за то, что он обижал маму, но когда выросла, оценила его советы. Я сама была свидетельницей того, как несколько браков распались из-за религиозных разногласий.

В эту ночь я не могла заснуть, потому что мне было трудно дышать. Я ругала себя за то, что сразу не начала принимать антибиотики. После перенесенной в детстве пневмонии легкие у меня были слабые.

Утром по предписанию доктора из аптеки прислали лекарства. Когда я выбрасывала пакет, то на дне мусорного ящика увидела несколько ярких красных цветов. Меня вдруг охватила грусть. Бедняжка Ник. Ему было так трудно, все он делал по-своему.

Я полностью отдалась во власть Умберто. Он стряпал, приносил мне новые фильмы, менял постель, массировал мне ноги. Удивительно приятно, когда за тобой ухаживают, как за ребенком, но в то же время меня раздражала собственная беспомощность, и я с нетерпением ждала, когда смогу вернуться к своему обычному образу жизни.

Умберто говорил, что ему очень нравится моя беспомощность, потому что я принадлежу только ему и не могу никуда удрать.

Когда я поправилась и смогла вернуться к работе, то ощутила радость вновь обретенной свободы.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации