Электронная библиотека » Бонни Камфорт » » онлайн чтение - страница 9

Текст книги "Отказ"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 21:13


Автор книги: Бонни Камфорт


Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +
20

При следующей встрече я набросилась на Ника, и он признал, что действительно подъезжал к моему дому, а потом извинился, что побеспокоил меня.

– Мне просто захотелось посмотреть, в каком доме вы живете.

– Но я же уже объясняла, насколько важно, чтобы наши отношения ограничивались только встречами в кабинете.

– Вы считаете, что, если я подъехал к вашему дому и в течение двух секунд смотрел на него, это может помешать?

– Да. Я действительно не хочу, чтобы вы ездили около моего дома. Если вы хотите что-то узнать обо мне, задавайте мне вопросы здесь.

– Прекрасно. Как это вам удается сохранять такую непреклонность? Ведь я же не какой-нибудь сексуально озабоченный? Вы что, думаете, я на вас нападу?

– Не знаю.

Работая в больнице, одну вещь я усвоила твердо – больные часто прекращают угрожать, если осознают, что доверяют тем людям, которых запугивали.

– О Господи! – произнес он, глядя в окно. Через несколько минут на его лице вновь появилась знакомая мне самодовольная ухмылка.

– Думаю, что это все ваши фантазии, док. Просто вы хотите, чтобы я оставался с вами. Дело в том, что на вашей улице недалеко от вас живет одна моя подружка.

Трудно понять, когда он говорит правду, а когда лжет.

Конференция по больным с пограничным состоянием оказалась полезной. Много говорилось о способности этих пациентов бесцеремонно навязывать себя, и я поняла, насколько точно это описывает наши отношения с Ником.

В течение нескольких недель я старалась побороть в себе ощущение, что он постоянно где-то рядом. Я знала его распорядок дня. Утром в субботу – баскетбол; утром в воскресенье – женщина; вечером по вторникам и четвергам – теннис.

Я вспоминала его рассказы, обдумывала вновь всю его историю и не пропускала ни одной черной спортивной машины на улице. Меня несколько успокоило то, что такое поведение у пациентов отмечалось и другими врачами.

На конференции обсуждалось раздвоение сознания и сдвиги в статусе «я», типичные для больных с пограничным состоянием. Я поняла после конференции, что в случае с Ником делаю все так, как надо, и даже почувствовала гордость, что так стойко переношу все трудности. Больные с пограничным состоянием поддаются лечению. Просто с ними требуется больше терпения и времени.

Как и предсказывал Захария, на несколько недель Ник от меня отдалился. Как только я заводила речь о его ранних детских переживаниях, он становился угрюмым и молчаливым. Уважая его и полагая, что следует терпимо относиться к его переменчивости, я позволила ему говорить о женщинах.

Он например был уверен, что секретарша набросится на него, если он подаст хоть малейший повод; соседка по дому вовсю флиртовала с ним; судья приставала к нему прямо в кабинете.

Я подозревала, что ощущение себя таким желанным было тоже формой защиты, и выжидала удобного момента, чтобы уличить его. И такой момент наконец наступил.

– У меня сейчас новое дело о разводе, – сказал он однажды. – Она – этакий цыпленок с надутыми губками, а он – руководитель студии. Мы встретились у нее дома, чтобы обсудить ее финансовое положение. Как она была одета! Прозрачная блузочка, коротенькая юбка. Я мог бы ее взять прямо на обеденном столе.

– В последнее время перед вами открывались прямо-таки удивительные перспективы, вот только никак не пойму, от чего вы всеми этими разговорами защищаетесь.

– Что это у вас на уме?

– Беседуя о ваших женщинах, мы перестали обсуждать более серьезные вещи. Вас, по-видимому, сильно встревожили мои расспросы об отце.

Его лицо потемнело от гнева, и он так быстро вскочил с дивана, что я испугалась, что он меня ударит. Я старалась выглядеть спокойной, хотя сердце бешено колотилось.

– Не провоцируйте меня, – сказал он яростно. Потом отвернулся и стал вышагивать перед окнами.

– Возможно, разговоры об отце возродили в вас чувство, что вас используют.

– А вы не можете угомониться и не возвращаться больше к этому?

– Нет, потому что, в конечном счете, именно это и не оставляет вас в покое.

Он еще некоторое время шагал по комнате, а потом сел, согнулся, спрятал лицо в ладонях.

– Сколько раз я пытался сбежать из дому! Хотел разыскать маму. Я не верил, что она умерла. Тогда он стал запирать меня в чулане. Он издевался надо мной. И это было хуже битья. Я должен был потакать всем его прихотям. Он не помнил, когда у меня день рождения, забывал свои обещания, вел себя так, как будто я – бесчувственная скотина, он считал, что единственной моей целью должно быть угождение ему.

– Можете привести пример?

Ник выпрямился, откинулся на спинку дивана и глубоко вздохнул, как бы снимая этим напряжение.

– Каждое воскресное утро у него начиналось с ритуала. Я должен был наполнить теплой мыльной водой пластмассовую миску и ждать его у кухонного стола. После того, как он кончал читать газету, он подходил к столу и опускал руки в чашку. Он держал их какое-то время в воде, а потом я должен был чистить ему ногти зубной щеткой. Он считал, что его руки вызывают у матери отвращение, и таким образом приводил их в порядок. Он стыдился, что он слесарь. Если у него под ногтями оставалось хоть чуть-чуть грязи, он отпускал мне оплеуху мокрой рукой. Я подпиливал ему ногти и массировал руки специальным кремом. Если он был мной доволен, то позволял мне поиграть часок во дворе. Если же нет, то заставлял меня обрабатывать и ноги. Я до сих пор помню запах его ног и его пятки – грубые в трещинах. У него были шишковатые, отвратительные большие пальцы. Меня всегда тошнило, когда я смотрел на них. Когда я подрос, он меня уже не бил, потому что я пообещал убить его во сне, если он еще раз ко мне притронется. После того, как нас бросила мачеха, он стал запираться в спальне на ночь.

– Представьте, что он сидит сейчас на этом стуле. Что бы вы ему сказали?

Ник уставился на пустой стул напротив дивана. Потом в нем заговорил страдающий маленький мальчик.

– Как ты со мной обращался! Эгоист несчастный! Ублюдок! Я был твоей плотью и кровью, а ты относился ко мне, как… к рабу. Проклятому рабу!

Долгое время после этого он сидел сгорбившись, опустив голову на руки.

– Я больше не могу, – произнес он.

Уже после его ухода я вспомнила его склонность к «рабыням любви» и подумала, не является ли это попыткой отыграться за прошлое.

Другие мои пациенты были не менее несчастны. У одного шея была в корсете: он получил грыжу позвонка в затылочной области в результате дорожного происшествия. Лунесс все еще страдала из-за ухода Пика, а Джой Ромей так переживала случавшиеся время от времени исчезновения Мей, что подумывала о том, не нанять ли ей детектива.

У Уильяма сердце разрывалось при малейших признаках супружеской неверности со стороны Элизабет. Однажды утром он выносил мусор и обнаружил там «Энциклопедию садовых цветов Запада», которую он подарил Элизабет на день рождения в прошлом году. В другой раз, думая ей угодить, он принялся за стирку. Открыв стиральную машину, он сунул руку в мокрое белье и вынул черную кружевную деталь дамского туалета, которую раньше никогда не видел.

Эта история напомнила мне другую картину – плачущую мать, склонившуюся над корзиной с грязным бельем и держащую в руке розовый дамский пояс, обнаруженный в кармане у отца.

Воспоминание было мучительным, и в душе у меня осталось чувство неприязни к Элизабет, а также страх за Умберто.

21

Жизнь моя теперь представляла какую-то пеструю смесь секса, лекций и терапевтических сеансов. Несколько раз Умберто забегал ко мне в получасовой обеденный перерыв, и мы занимались любовью прямо у меня в кабинете.

Однажды я испугалась, что Ник заметит использованную бумажную салфетку в корзине для мусора, или что прическа у меня от жары и пота совсем потеряла форму. Если он так хорошо чувствовал, когда меня нужно было хорошенько трахнуть, то, может быть, он мог и определить, что это уже произошло? Но Ник на этот раз выглядел таким мрачным, что вряд ли был способен заметить хоть что-нибудь. Кожа вокруг его глаз была морщинистой и темной, рукава рубашки подвернуты, а подмышки были темными от пота.

Он растянулся на диване и, глядя в потолок, сказал мне, что наши два часа, кажется, становятся для него самыми важными в неделе. Часто он задавался вопросом, чем я была занята в какой-то конкретный момент. Где была? С кем? Как бы я выглядела обнаженной? Какая я, если посмотреть на меня сзади, когда я нагибаюсь? Какие звуки я издаю, когда испытываю оргазм?

Хотя все эти вопросы были слишком откровенными, для пациента в них не было ничего необычного, и если бы я всего три часа назад не лежала обнаженной на ковре, я бы не воспринимала это так остро.

– Расскажите, что вы себе представляете, – сказала я.

Его особенно интересовали мои груди и гениталии, ему бы хотелось увидеть меня на четвереньках.

– Мне очень нравится, как это бывает у животных. Вы наблюдали когда-нибудь за лошадьми? Эти жеребцы наверху! Хотелось бы мне так же властвовать над женщиной – подмять ее под себя, сжать, овладеть.

– Мне кажется, все эти фантазии объясняются одним – желанием владеть мной. То, что я начинаю играть в вашей жизни такую важную роль, пугает вас, и если бы вам удалось овладеть мной, то это не было бы так мучительно.

– Возможно, этим объясняются сны, которые мне приснились прошлой ночью. В одном из них я был куском плексигласа – холодным и твердым. Во втором я был капитаном нефтяного танкера, севшего на мель. Нефть вытекала и заполняла собой все вокруг.

– Мне кажется, эти сны – результат вашего лечения, – сказала я. – Вы начинали его как кусок плексигласа – ровный, лишенный эмоций. Теперь, пройдя определенный курс, вы осознали, сколько всего у вас скопилось внутри, но вы в то же время боитесь, что все это прорвется и разрушит все вокруг.

Ник тут же подтвердил правильность моих догадок. Он действительно боялся тех чувств, которые возникали у него при виде меня. Когда он раньше чувствовал нечто подобное с женщинами, то бросал их, но сейчас он устал бегать. Ник сел и повернулся ко мне, брови его сошлись у переносицы.

– Как это все угнетает!

Я посочувствовала ему, но другого выхода не было, он должен пройти свой путь.

– Выбор в вас самих, – сказала я.

К концу сеанса он смог развеселиться, когда заговорили о Дне Всех Святых.

– Я собираюсь надеть на вечеринку белый докторский халат, а моя подружка оденется как проститутка. Мы будем Обманом и Наслаждением.

– Очень здорово! – рассмеялась я.

– Возможно, вы будете на этой вечеринке. Она будет в доме профессора не так далеко от вас.

Мне стало не по себе. Он что, уже знакомится с моими друзьями? Моими коллегами?

– А у кого будет эта вечеринка?

– У Тома Бреннана. Декана юридического колледжа.

У меня отлегло от сердца.

– Нет, меня там не будет.

– Так сколько же продлится эта моя депрессия? – спросил он в конце сеанса.

– Не знаю. Но судя по всему есть сдвиги.

Он ушел, а я подошла к окну и долго смотрела, как он шел к машине, засунув руки в карманы, опустив голову. Я порадовалась, что он не отказывается от лечения сейчас, когда оно стало для него таким мучительным. Он уселся в свой черный «феррари», закурил сигарету – я знала, что с марихуаной – и машина отъехала.

Я была рада, что на следующий день у меня была радиопередача, можно было сменить темп. Я прибежала за две минуты до эфира и начала с записанной трехминутной лекции по расстройствам. Едва успев перевести дыхание, я стала отвечать на телефонные звонки.

Мне очень нравились радиопередачи, потому что здесь я могла применить свою излюбленную камикадзе-терапию – вломиться и разгромить все линии защиты. За последнее время была масса удивительных и интересных историй. В этот день женщина рассказала, что ее отец убил сестру-младенца и закопал на заднем дворе. Чем больше я ее расспрашивала, тем менее сумасшедшей она казалась, так что я порекомендовала ей обратиться не только в психиатрическую клинику, но и в полицию.

Перед выходом из студии я позвонила домой узнать, нет ли сообщений на автоответчике, и получила их целую кучу. Одно из них было от мамы, она приглашала меня приехать на Рождество. Я чувствовала себя виноватой, потому что не хотела ехать, а вместо этого воображала, как чудесно можно провести праздники где-нибудь с Умберто.

В этот день мы с группой врачей в больнице обсуждали, как провести приближающийся День Всех Святых. Некоторые из наших пациентов были настолько возбуждены, их фантазии настолько ужасны, что никому из них не дали отпуска в эту ночь.

На следующий вечер я поспешила домой пораньше, чтобы успеть открыть дверь детям и посмотреть на их костюмы. Стояла ясная холодная ночь, и многие из них дрожали от холода в своих креповых шапочках и простынях.

Умберто заглянул ко мне, и пока никто не пришел, мы лежали на кровати и целовались. Вдруг мне показалось, что раздался стук, но было по-прежнему тихо, и мы продолжали целоваться и ласкать друг друга. Минут через десять я осознала, что в гостиной стояла подозрительная тишина, и я пошла на разведку. Франк сбил корзиночку с плитками шоколада, стоявшую у входной двери. Разорванные и разжеванные конфеты были разбросаны повсюду, а в центре восседал Франк с самодовольной шоколадной мордой. Когда он услышал, что я зову его, он бросился бежать, а я побежала вслед за ним, чтобы дать ему хороший нагоняй.

– Эта собака просто невозможна, – сказал Умберто и отправился в ресторан обслуживать вечеринку.

Я убрала в комнате, а дарить мне пришлось теперь монетки, потому что конфет больше не осталось. В восемь тридцать я выключила свет у входной двери и осталась сидеть в темноте, размышляя о своей матери. Почему-то День всех святых всегда наводил меня на мысли о ней.

Мне еще не исполнилось шести лет, когда идеальный мамин образ дал первую трещину.

Было это в вечер Дня Всех Святых. Мама сама сшила нам костюмы – я была королевой в короне из фальшивых бриллиантов, а она – балериной. Ее костюм был хрупкий, как леденец, тюлевая юбка была собрана в складки у талии и свободно спускалась до середины икр. На ногах у нее были старые бальные туфельки, которые она сама покрасила в розовый цвет.

Сначала мы обошли ряд домов на нашей улице. Было прохладно, шел мелкий дождь. Мне было тепло и удобно в моей королевской одежде, я старательно обходила лужи. Мама, не обращая внимания на холод и сырость, весело вела меня от одного дома к другому.

В одном из домов мама дала представление. Она изящно подняла руки над головой, встала на носочки и медленно сделала один оборот. Всем была видна ее фигура под тонкой тканью, которой играл ветерок. У меня не было слов, чтобы выразить свое восхищение.

Мы прошли много кварталов, я устала, а рот слипся от шоколада. Мешок со сластями стал тяжелым, и я потащила его за собой по земле.

– Не тащи мешок по земле! – закричала мама. – Хочешь, я понесу?

Она обернулась ко мне, и в этот момент я увидела колдобину в тротуаре. Не успела я ничего сказать, как ее туфелька попала в эту колдобину, и она упала лицом в лужу. Ее юбка испачкалась, шелковистые волосы выбились из прически и тоже были в грязи. Она повернулась ко мне, и я увидела красное пятно, расплывшееся по колготкам.

– Ой, мамочка! – воскликнула я. – Там была такая яма!

Ее лицо выразило гнев.

– Тебе нужно было меня предупредить! – закричала она. – Остановить меня!

Я быстро и часто задышала, но слезы никак не могли пролиться. Я протянула к ней руку, но она резко отдернула голову. У меня живот свело от спазм. Я стояла и беспомощно смотрела на ее окровавленные колени, а она лежала на тротуаре, как поломанная кукла, и рыдала, придерживая правую руку.

Постепенно она успокоилась и смогла сесть. Болезненная гримаса на ее лице сменилась слабой улыбкой.

– Какая же я глупая, тыковка моя! Это же просто случайность. Прости меня, пожалуйста. Мама тебя очень любит, – и она протянула ко мне руки.

Я опустила голову, моя корона со стуком упала на тротуар, и фальшивые бриллианты рассыпались в разные стороны. Слезы, которые я долго сдерживала, наконец прорвались. Отвернувшись от нее, я стала с преувеличенным усердием разыскивать в тусклом свете свои драгоценности. Я попыталась водрузить корону на место, но она никак не хотела держаться у меня на голове. В конце концов я сдалась, уселась маме на колени и выплакалась.

Передо мной будто промелькнули картины моего будущего, сердце мое ныло.

В одиннадцать часов я включила свет на улице для Умберто. В это время мимо проехала машина, и хотя я видела ее только мельком, я была уверена, что это спортивная машина.

Черт побери, может, это был Ник?

Я прождала Умберто до часа ночи. Он принес полбутылки легкого французского вина, которое мы выпили перед сном.

Я чувствовала себя уставшей, от вина в голове у меня шумело, поэтому, когда Умберто оказался у меня между ног, я закрыла глаза, и голова у меня закружилась. Я ритмически задвигалась в такт ему, сливаясь с ним, и запустила пальцы в его шевелюру. И вдруг я ощутила под пальцами густые волосы Ника, прямо перед собой увидела его радужные глаза. Я с трудом перевела дыхание и постаралась вырваться.

– Что-нибудь случилось? – спросил Умберто. – Я тебе сделал больно?

Я открыла глаза и в тусклом свете посмотрела прямо на него.

– Мне вдруг стало очень больно, но сейчас уже все прошло.

Мне удалось освободиться от образа Ника и вновь слиться с Умберто. Но потом я долго не могла заснуть, думая о том, что я испытываю к Нику. Я чувствовала, что рано или поздно наши пути сойдутся.

22

На следующее после праздника утро магнолия у меня во дворе оказалась обвешанной туалетной бумагой. Я не смогла сдержать смех, увидев это, потому что вспомнила, что то же самое мы проделывали много лет тому назад в Бендоне.

Я прошлась по двору, чтобы проверить, все ли в порядке, и одна вещь меня неприятно поразила: все мои красные розы – и только красные – были срезаны под самый корень и исчезли. Я задумалась, было ли это праздничной проказой или это работа Ника, но поскольку у меня не было прямых оснований подозревать его, я сделала вид, что это выходка подростков.

При встрече с Захарией я ему обо всем рассказала.

– Ник снова приезжал к моему дому, и я очень обеспокоена. Он не контролирует себя. Что, если он попытается вломиться ко мне?

Захария серьезно взглянул на меня.

– Давайте еще раз вспомним всю его историю.

Я еще раз припомнила те симптомы, которые приводили к насилию – прежние нападения на людей, параноидальная бессонница, несдержанность, используемое в драках оружие, жестокость по отношению к животным. За Ником ничего такого замечено не было.

Пока я говорила, Захария молча покусывал карандаш, а когда я закончила, бросил его на стол.

– Да, никаких обычных тревожных симптомов у него не наблюдается, но это не значит, что он не может потерять контроль над собой.

– Кое-что все-таки было, хотя я не вполне уверена, что это сделал именно он. – Я описала, как кто-то располосовал обои у меня в гостиной.

Захария вынужден был прерваться, так как ему позвонили из больницы. Он дал какие-то указания, и мы вернулись к нашему разговору.

– У меня бывали пациенты, которые уничтожали растения в моей приемной, присылали письма с угрозами и даже прибегали к колдовству. Этот парень, как мне кажется, труслив, но если вы испытываете беспокойство, то сейчас самое время разорвать отношения с ним, пока он еще больше не привязался к вам.

– Но мне не хочется прекращать лечение! И я не верю, что он сможет причинить мне зло.

– Думаю, он страдает алексией – не может выразить свои мысли словами. Поэтому он выражает их действиями, стараясь передать вам те чувства, которые живут в нем, но не находят выражения: страх, стремление вторгнуться в вашу жизнь, какую-то извращенную любовь. Ваша задача – облечь это для него в слова, чтобы он не отрицал, а принял их.

– Что же вы предлагаете?

– Навяжите ему свои условия. Скажите, что не будете его лечить, если он не прекратит поездки к вашему дому. Он тайком ищет встреч с вами, а как только он открыто признает свои чувства, ему этого делать не придется.

Я помолчала, не переставая дергать заусеницу.

– Мне неудобно признаться, но меня все еще преследуют сексуальные фантазии, связанные с ним.

Захария посмотрел на меня своими добрыми глазами.

– Каждый психотерапевт, который достаточно долго занимается своим делом, проходил через подобное. Важно то, как вы контролируете свои чувства, владеете ли вы ситуацией. У вас есть какие-нибудь теории, почему именно он?

– Это связано с моим отцом, – кивнула я. – Ник – карикатура на него: спортивный болельщик, любимец женщин. Папа не был со мной откровенно грубым, но часто допускал неуместные выходки. Например, если мы проезжали мимо девушки в обтягивающих брюках, он мог сказать: «Посмотри-ка, какие окорочка у этой цыпочки. Любой мужчина голову потеряет». А мне очень хотелось его любви.

Захария изучающе посмотрел на меня.

– А не объясняется ли ваше беспокойство о Нике тем, что вы и сами боитесь потерять контроль над собой?

– Я абсолютно уверена в себе! – Я старалась быть убедительной. – Я никогда не позволю себе вступить в сексуальную связь с пациентом! Но я хочу понять, как мне лучше справиться с теми чувствами, которые возбуждает во мне Ник.

– Вы сами признаете, что чувства эти связаны с вашим отцом, так что вам, возможно, следует глубже проанализировать их. Вы сами посещаете сейчас психотерапевта?

– Сейчас нет, но во время предыдущего курса я много времени уделила этим вопросам.

– Я предлагаю вам повторить курс. У вас, очевидно, есть над чем поработать.

– Вы правы. Я это сделаю. – Но я понятия не имела, когда я этим займусь, ведь Умберто и так уже жаловался, что я все время занята.

* * *

Этот ноябрь оказался самым дождливым за последние четырнадцать лет. Заболоченные холмы Южной Калифорнии начали оползать, наполняя грязью бассейны, оставляя людей без крова. Бесконечные потоки воды текли вдоль обочин дорог, смывая мотоциклы и мусорные ящики. В долинах мутная бурная вода затопила улицы на три фута, а нескольких детей смыло в канализационные люки.

Мой дом, можно сказать, выстоял, но к концу месяца в одной из комнат все-таки образовалась течь. Обнаружила я ее вечером и минут через десять подставила под это место пластмассовый ковшик. Я ждала Умберто, который пообещал вырваться на часок из «Парадиза».

Некоторое время спустя я рассматривала его силуэт в затемненной спальне. Он стоял ко мне спиной, еще не одетый после душа, нетерпеливо отдавая какие-то распоряжения по телефону. Влажные волосы лежали мягкими завитками. Тень от двери проходила по его плечам, выделяя изящную линию его талии.

В этот вечер он предложил отправиться на Рождество во Флориду, познакомиться с его матерью в Майами, а потом отдохнуть с недельку на островах. Мне очень хотелось поехать с ним, но самый конец года часто оказывался самым трудным для пациентов, кроме того, мне было немного не по себе при мысли о встрече с его семьей.

– Я надеюсь, что смогу поехать с тобой, – сказала я.

– Не хочешь бросать своего любимого пациента? – раздраженно заметил Умберто, и тут зазвонил телефон.

Умберто повесил трубку.

– Путаница с заказами на столики, половина клиентов хочет видеть меня лично, а трое официантов позвонили и сказали, что больны. Черт побери! Уверен, что они просто отправились на распродажи по случаю Дня Благодарения. Если только узнаю, что кто-то из них мне лжет, расстреляю на месте!

– Иди ко мне, милый, – сказала я, протягивая к нему руки. Он опять лег в постель и повернулся ко мне.

– Извини, что я тебя расстроила. Я поеду с тобой на Рождество.

Умберто смягчился и стал поглаживать мою руку.

– Расскажи мне о Нике.

– Не могу.

– Почему? Я никогда не узнаю, кто он. Я же не знаю ни его фамилии, ни как он выглядит.

– Ты можешь это узнать случайно.

Умберто все еще продолжал гладить мою руку, но в наступившей тишине чувствовалось напряжение.

– Могу сказать тебе только одно: то, что тебя беспокоит, не имеет под собой ни малейших оснований. Меня он интересует только с профессиональной точки зрения.

Умберто улыбнулся и обвил мою ногу своей. Я не смогла устоять перед его белозубой улыбкой, когда его губы приблизились к моим и овладели ими.

На следующее утро я сидела за белым деревянным столом у себя на заднем крыльце, читала «Лос-Анджелес таймс» и попивала кофе. Навес был достаточно большим, чтобы защитить меня от стены дождя, и до меня долетали только брызги воды, стекавшей с крыши по разбухшим желобам. Листья на кустах гардении блестели и сгибались под тяжестью дождя. Я наклонилась, поднесла к лицу кремово-белый цветок и вдохнула его густой аромат. Потом я отправилась на работу. По дороге я пыталась представить запах тропических цветов во Флориде.

В этот день Ник пришел в красном кашемировом шарфе, волосы у него были мокрые. В середине сеанса он растянулся на диване и заявил, уставившись в потолок:

– Я должен покаяться. Иногда по утрам, перед тем, как идти к вам, я мастурбирую. Мне почему-то кажется, что вы это должны знать.

Меня его признание не удивило. В результате интенсивной психотерапии мог возникнуть широкий диапазон чувств по отношению к терапевту, в том числе и сексуальные фантазии. Если он заговорил об этом со мной, то это значило, что теперь его стремление поддерживать со мной непрямые контакты уменьшится.

– Возможно, это свидетельствует о желании обуздать свои эмоции в моем присутствии, – сказала я.

– Не знаю. Может быть. Но это действительно снимает напряжение.

– А из-за чего вы нервничаете, когда бываете со мной?

Он сел и пожал плечами.

– Думаю, что я слишком многого хочу от вас. Двух часов в неделю для меня мало.

Наступил ужасный момент, когда я должна была сказать ему о своем отпуске. Если пациенты эмоционально привязываются к своему врачу, то даже расставание на выходные может спровоцировать депрессию, приступ гнева или отказ от терапии. Подготовку к более длительным разлукам следует проводить заранее, потому что иначе могут всколыхнуться все тяжелые переживания, которые человек когда-то испытывал при расставаниях.

А ранить Ника особенно легко, поскольку обе его матери исчезли без предупреждения.

– Поговорим о том, чтобы увеличить продолжительность сеансов, после перерыва на Рождество.

– Какого перерыва?

– Меня не будет в городе с двадцатого декабря по четвертое января.

– А почему вы заранее сообщаете мне об этом?

– Чтобы у нас было время все обсудить. Мне бы не хотелось, чтобы вы узнали об этом в последнюю минуту.

Я еще никогда не видела, чтобы пациент замкнулся в себе так быстро.

– Уверен, что за время вашего отсутствия со мной все будет в порядке, – тут же отреагировал он. Он даже подмигнул мне и облизнул губы. – Ведь на Рождество будет столько вечеринок. Вы меня понимаете?

Я смотрела на него и думала, что он похож на паука, которого только что прихлопнули. Сейчас я поняла, что по мере того, как он влюблялся в меня, моя ответственность возрастала в геометрической прогрессии.

Другие пациенты отнеслись к сообщению о моем отъезде с большим пониманием. Уильям увеличил часы занятий физическими упражнениями, потому что это помогало ему бороться с депрессией. Лунесс согласилась во время моего отсутствия встречаться два раза в неделю с Вэл, потому что, как мы с ней решили, ей будет трудно провести праздники без поддержки.

Некоторые пациенты и сами разъезжались; другие радовались, что у них будет в праздник больше свободного времени.

За две недели до моего отъезда Джой Ромей застала Мей болтающей с боксером и избила ее. Обе срочно явились на дополнительный сеанс, все в синяках и полные раскаяния. Лицо у Мэй распухло, а вокруг левого глаза расплылся синяк, а у Джой был вырван клок волос над ухом.

– Это вы во всем виноваты! Вы хотите разлучить нас! Больше никаких раздельных сеансов, доктор Ринсли! Никаких! Слышите?

– Вижу, что вы правы, – уступила я. – Теперь будем проводить только совместные сеансы.

Благодарные мне за то, что лечение больше не будет представлять угрозы их общности, они отреагировали на мой отъезд тем, что отправились покупать мне подарки. Я сказала, что не приму ничего дорогого, и они занялись поисками дешевых пустячков, отвечающих, по их мнению, моим запросам. На последний перед моим отъездом сеанс они притащили плетеную корзинку, раскрашенную в зеленый и красный цвет. В ней лежали три крошечные серебряные ложечки, учебник по психиатрии 1910 года издания, значок со смешной рожицей («чтобы вы всегда улыбались!») и пачка жевательной резинки в виде бейсбольной биты.

Для себя я решила, что неправильно вела их лечение. Они не нуждались в деньгах, у них была масса свободного времени, и каждый день они только и делали, что действовали друг другу на нервы, за исключением тех случаев, как я выяснила, когда покупали мне подарки.

Я предложила им заняться какой-нибудь благотворительной деятельностью, вроде ухода за какой-нибудь престарелой женщиной, которая, по моему мнению, могла бы отчасти заполнить пустоту, оставшуюся после смерти их матери. Они колебались, но сказали, что попробуют связаться по телефону с центром, обслуживающим пожилых людей их района.

Что касается Ника, то к двадцатому декабря у него был готов длиннющий список вечеринок и свиданий. По его словам, его ожидало столько развлечений, что ему будет просто некогда скучать без меня. Я ему не поверила, но поскольку все равно не смогла бы ему помочь, возникни такая необходимость, то предпочла не спорить с ним.

Перед самым моим отъездом позвонил Морри, чтобы пожелать мне счастливого Рождества, и я представила ему весьма оптимистический прогноз выздоровления Ника.

– Он раскрывается, – сказала я, – а физические симптомы ослабевают.

Морри сказал, что я добилась впечатляющих результатов. И все-таки, когда я уезжала в Майами, меня не покидало чувство тревоги. Улыбка Ника во время нашего последнего сеанса была чересчур веселой, голос его слишком жизнерадостным, и, несмотря на всю его браваду, я боялась, что следующие несколько недель окажутся для него очень трудными. Он принадлежал к тем мужчинам, с которыми женщины развлекаются в свободное время, но не приглашают домой на Рождество.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации