Текст книги "Этот большой мир"

Гости разошлись часов после десяти. Я, конечно, никуда уходить не собирался – в школу назавтра не надо, праздник, как-никак. Поэтому я погулял с собакой, принял душ (привычка, отсутствующая в детстве, и накрепко усвоенная лишь в более поздние годы) и уснул, убаюкиваемый уютным, в две дырочки на шершавом кожаном носу, сопением где-то у меня под мышкой.

Позднее утро после-праздничного дня. Я как раз валялся на диване, прикидывая, идти с Бритькой гулять до завтрака, или можно немного ещё побездельничать, как за дверью задребезжал телефон – массивный агрегат из бежевого пластика, с трубкой на витом шнуре и прозрачным, смещённым влево наборным диском, последний писк моды, выпускаемый заводом ВЭФ. Потом раздались шаркающие бабушкины шаги, протяжное «Ал-л-лё-о?», и сразу за ним радостно-оживлённое: «Ой, Танечка, ты уже в Москве? А мы тебя ждали только послезавтра!..

Четырнадцатилетнему-мне полагалось, услыхав эти слова, пулей вылететь в прихожую и, выхватив из бабушкиных рук трубку, на весь дом заорать: «Ой, мам, ты вернулась, как здорово!» Но в том-то и дело, что я не был четырнадцатилетним, и испытывал по поводу предстоящей встречи сложные чувства. Да что там – я откровенно боялся увидеть родителей, молодых, весёлых, здоровых… живых. Боялся – и одновременно желал этого всей душой, считая дни до их возвращения и гадая, как пройдут эти первые, самые важные минуты…

Так что, никуда выскакивать я не стал, а когда бабуля сама зашла в комнату – сделал вид, что только-только открыл глаза. Бритька соскочила с дивана и кинулась к ней, ласкаться, а так же в ожидании каких-нибудь вкусных кусочков, оставшихся от вчерашнего застолья – чего-чего, а шанса лишний раз выклянчить вкусняшку, эта зверюга не упустит.

Увы, ожидания не оправдались. Собака была поставлена на место недовольным «Кыш!» и лёгким подзатыльником, ну а мне сообщили долгожданную новость. «Сейчас позавтракаешь по-быстрому, и собирайся, беги домой! Мама, наверное, расстроилась, что не застала вас… то есть тебя. Вот тоже будет ей сюрприз – не успела вернуться, а тут дома такое! – добавила бабушка, смерив неодобрительным взглядом Бритьку, успевшую принять самый умильный вид. – Пообедать я вам соберу, возьмёшь с собой, а то в холодильнике наверняка пусто, Тане с дороги будет не до готовки, дух бы перевести…»

А что, прикинул я, направляясь в ванную, может, это как раз и есть решение? Бритти, хоть немного, а переключит внимание матери на себя – ещё бы, такая неожиданность! – и это позволит мне выиграть несколько секунд, чтобы понять, как себя вести. Конечно, думано-передумано на этот счёт немало, сцена встречи не раз проиграна в воображении – но кто знает, как оно обернётся на самом деле? Честное слово, когда мы подходили к дому, руки у меня отчётливо дрожали, а по спине, между лопаток стекала ледяная струйка пота. Дверь подъезда… лестничные пролёты, по которым я поднимаюсь нарочито медленно, подгоняемый недоумёнными взглядами собачьих глаз: «ты это чего? Пошли, скорее, вот он, дом!».

Наша лестничная площадка, обтянутая дерматином дверь… рука сама собой тянется к кнопке звонка но, опомнившись в последний момент, я вытаскиваю из карманов ключ и, стараясь действовать как можно тише, вставляю его в замочную скважину. Зачем? Чего я добиваюсь, пытаясь выиграть ещё несколько секунд? Глупо, глупо…

Ключ с щелчком провернулся, дверь подалась, собака, отпихнув меня, первой просочилась в квартиру – и тут же из кухни донёсся испуганный мамин вскрик и радостное повизгивание.

– А ну назад, бестолочь ушастая! – запоздало завопил я. – Мам, ты не пугайся, это я… мы! Её зовут Бритти, я сейчас всё объясню. Только лапы надо вымыть, а то на улице очень грязно…

Сработало. Сработало же! Отвлекающий момент оказался достаточно силён, чтобы вместо восторгов по случаю воссоединения семьи, мама оказалась полностью захвачена скачущей вокруг собакой – и если её на что-нибудь и хватило, то лишь на то, чтобы сердито выговаривать мне за эдакий сюрприз. «Хоть бы предупредил! – возмущалась она. – А то приехала ни свет ни заря, случилась оказия, прилетели в Жуковский на военно-транспортном борте – а тут такое!» Я отмалчивался, поскольку действительно был виноват – за эти неполные две с гаком недели мы с родителями не раз говорили по телефону, но о собаке я даже не заикнулся. На вялое возражение «вот и дед доволен, он нас даже на охоту брал…» мама ответила, что раз дед доволен – то пусть и забирает её себе. После чего без перерыва стала чесать Бритьке пузо – безотказно сработала золотисто-ретриверская магия, и всего за четверть часа, заполненные радостным повизгиванием и умильным сюсюканьем – «..кто это тут такой красивая? У кого это шёрстка такая шелковистая?..» – процесс обаяния был начат и ко всеобщему удовольствию завершён. Бритька с аппетитно чавкала кусочками из бабулиного свёртка, я же бочком выбрался из кухни и скрылся в своей комнате, где и принялся приводить в порядок раздёрганные чувства.

Мама, мама… молодая, красивая, весёлая – я ведь помнил, помнил её такой! Они с отцом попали в то смертельное ДТП ещё нестарыми, едва разменяв шестой десяток – но в памяти у меня она осталась вот такой, совсем молодой, не перешагнувшей ещё рубеж сорокалетия…

Всё, хватит! Так ведь и крышей поехать недолго. Неужели же, это раздвоение на жизнерадостного восьмиклассника, мир которого светел, огромен, и прекрасен, а впереди только новые радости и открытия, и на битого-перебитого жизнью мужика, давно миновавшего отсечку с пугающей цифрой «60», так и будет преследовать меня всю жизнь? Всю эту новую, неизвестно за какие заслуги и с какой целью подаренную мне жизнь? Если да – то тогда, и правда, лучше очнуться на скамейке, на аллее перед Дворцом, обнаружить, что вокруг всё то же третье десятилетие двадцать первого от Рождества Христова века, разочарованно крякнуть, потом вдруг захрипеть, схватиться за грудь – и отойти в мир иной от острого, безжалостного укола в сердце…

– Лёш, немедленно сюда! – раздался из кухни мамин крик. – Твоя псина совершенно не понимает слова «хватит!» Половину колбасы скормила, а ей всё мало!

«Спасибо, собаченька, выручила! – едва не отозвался я. – В самом деле, за такое и всей колбасы не жаль…»

Вздохнул, потёр рукавом предательски намокшие глаза – и поплёлся на кухню.

Надо как-то продолжать жить дальше. Хотя – самое сложное уже, наверное, позади. Бытовые хлопоты, расспросы о том, кто и как провёл эти две с лишним недели разлуки, весёлая суета вокруг нового члена семьи (я сразу убедил маму, что сегодня вечером нам надо вместе отправиться прогулку, чтобы она могла постепенно привыкнуть к этому процессу) неизбежно сгладят первоначальный всплеск эмоций. А там… не зря говорят, что утро вечера мудренее – вот завтра и попробуем взглянуть на всё это совсем другими глазами.

Конец апреля и весь май, за исключением нескольких праздничных дней, превратился для меня в сущий кошмар. Я сначала сократил время сна до семи, потом до шести часов, и стал потреблять столько растворимого кофе, что это вызывало у мамы нешуточное беспокойство. А вы как хотели, когда одновременно навалился и конец учебного года (который, между прочим, необходимо было закончить без троек), подготовка к переводным экзаменам – да ещё и фантпроект, защита которого назначена на конец мая, висел над головой дамокловым мечом! И никуда не деться– ни расслабиться, ни схалтурить, ни отложить на потом! Хорошо, хоть вторая поездка в Запрудню, намеченная на самый конец апреля, сорвалась. У деда на работе возникли какие-то сверхважные и сверхсрочные дела, а когда он с ними разобрался – сезон вальдшнепиной тяги благополучно подошёл к концу, а при ходовой охоте на тетеревиных и глухариных токах от собаки, даже самой обученной, больше вреда, нежели пользы. Так что Бритька продолжала скрашивать мне недолгие часы отдыха, совпадавшие с утренними и вечерними посещениями сквера, а так же субботними выходами на «собачку» – большую, похожую на пустырь площадку между Ленинским проспектом, улицами Крупской и Марии Ульяновой, где по вечерам выходных собирались со всего района собачники со своими питомцами. С некоторых пор со мной пристрастился ходить туда и дед. У них с Бритькой наладились самые тёплые отношения – собака, казалось, сообразила, от кого исходит благодать в виде выездов за город, и своего не упускает. Даже бабушка смирилась, не говоря уж о маме, которая души не чаяла в новой обитательнице нашей квартиры. Бритька, как и полагается истинному голдену, одинаково трепетно относится ко всем членам семьи, и теперь у меня новая забота – как бы они на пару с бабулей её не раскормили. Хотя это вряд ли – возраст не тот, да и жизнь у собаки вполне активная. А осенью дед вообще на каждую охоту её с собой возить собирается…

За всеми заботами не успел я оглянуться, как месяц май благополучно подошёл к концу. В двадцатых числах вернулся с Байконура отец, но я был к тому времени настолько замотан, что событие это прошло почти незамеченным. Экзамены состоялись своим чередом и, несмотря на все мои опасения, особых проблем не составили. Две четвёрки (русский устный и геометрия) и две пятёрки за диктант и алгебру – вместе с приличными, без единой тройки, оценками за год, более, чем достаточно для переводного балла в девятый класс. Кулябьев, как я и ожидал, пролетел, как фанера над Парижем, а вслед за ним неожиданно отправился и Черняк – может, это я так его запугал, что он споткнулся на экзаменах? Если и так, то мне не жаль, воздух в классе будет чище.

С Леной у меня установилась несколько скучноватая дружба на почве интереса к собакам и «мушкетёрскому» фехтованию. Что до развития отношений в романтическом ключе, то ими даже и не пахнет. Нет, Ленка, кажется, не против, дело во мне. Ну не лежит душа, хоть ты тресни – возможно, мешают воспоминания из «той, прежней» жизни? Ладно, торопиться некуда – может, в будущем учебном году что-нибудь поменяется?

Что касается защиты фантпроекта, то и тут всё прошло, как по маслу. Тут я немного схитрил – уцепился за намёк руководителя кружка, будто преимущества получат те, кто смогут представить свои идеи русском и английском – и без малейшего зазрения совести воспользовался «конкурентным преимуществом», составив пояснения к проекту на двух языках. На защите такая резвость вызвала некоторое недоверие, но после того, как один из членов комиссии, доцент из Института Космических исследований при Академии Наук как бы между делом перешёл в расспросах на язык Шекспира – всякие сомнения отпали. В итоге проект занял первое место не только по Дворцу, но и по Москве – так что никуда вожделенные "космические смены" от меня не делись. А ещё удивила реакция отца: когда он узнал о выбранной для проекта теме (мне так и не удалось прибегнуть к его помощи, элементарно не хватило времени) – он загадочно улыбнулся, и предрёк, что «эта затея ещё подкинет тебе сюрпризов…»

После объявления итогов конкурса выяснилось, что в каждом отряде «космической смены» выберут по три проекта из числа тех, что привезут с обой участники – и уже эти проекты будут выставлены на общую защиту. И тут отец меня удивил: оказывается, у них как раз сейчас подбирают молодых сотрудников – в Артек пионервожатыми на «космические смены». От нашего отдела тоже поедет один. – сказал он. – Толковый парень, дипломник МЭИ – он у нас меньше месяца, в курс войти толком не успел, вот пусть и скатается. Отдохнёт от диплома, на солнышке погреется, в море искупается – а заодно присмотрится к тому, что вы напридумывали. Сейчас развитие космической отрасли пойдёт семимильными шагами, и никто не может предсказать, в какую именно сторону. Вот пусть и изучит, что за идеи там у вас витают – глядишь, что и пригодится…»

Ну как тут можно было удержаться? Разумеется, я спросил о том, как он оценивает тему моего проекта.

«Не хотел говорить до завершения конкурса, – ответил отец, – Знаешь, чтобы не порождать ложных ожиданий, ну и с рабочего настроя не сбивать. Дело в том, что избранная тобой тема некоторым образом совпадает с кое-какими нашими перспективными разработками…»

Рассказывать более подробно он отказался: «сам всё узнаешь со временем, а пока – отдыхай, заслужил…»

А я что, я ничего. Сказано отдыхать – я и отдыхаю. Ленка уехала с родителями в Прибалтику; с другими одноклассниками, и уж тем более, с ребятами во дворе я так и не сошёлся, а потому делю время между Бритькой, долгими прогулками по Москве и походами в библиотеку, где взял за правило проводить ежедневно час-другой, изучая газетные и журнальные подшивки, что вызывает искреннее недоумение у тётенек-библиотекарш. Съездил раза три с дедом на стенд, где от души пострелял из двустволки шестнадцатого калибра, которая теперь как бы закреплена за мной. Послушал, как он хвастает перед знакомыми по стенду талантами новой подружейной собаки редкой аглицкой породы «золотистый ретривер», которых не то, что в Москве – во всём Союзе днём с огнём не сыскать. А если вспомнить, что многие из этих людей занимают весьма высокие посты и в Госплане и прочих солидных организациях – не удивлюсь, что к осени можно ожидать резкого роста отечественного поголовья голденов и лабрадоров. А что? Народу на Запад ездит здесь не в пример больше, процедура ввоза щенка по сравнению даже с девяностыми годами «нашего времени» предельно проста – так почему бы и нет?

III

Для Дмитрия Ветрова, младшего инженера НПО «Энергия», Артек начался не в Симферополе, где новых вожатых, и ребят распределяли по лагерям и дружинам, а в Севастополе. А именно – на военном аэродроме Бельбек, где базируются перехватчики восьмой отдельной армии ПВО Одесского военного округа, которой до семьдесят второго года командовал знаменитый лётчик-истребитель, трижды Герой Советского Союза Покрышкин.

Эти сугубо военные подробности сообщил Димке борттехник большого военно-транспортного самолёта, на котором он добирался из подмосковного Жуковского в Крым. События вокруг этой поездки вообще разворачивались с неожиданной стремительностью. За три дня до описанных событий, когда Димка только пришёл на работу и устроился за письменным столом (своим собственным, между прочим!), к нему подошла секретарь комсомольской организации отдела. В иное время он был бы не против такого внимания, симпатичная фигуристая брюнетка двадцати пяти лет от роду ему нравилась – но в самом начале рабочего дня разговор явно пойдёт не о планах на вечер. Да и казённого вида блокнот в руках комсомольского вожака отдела наводил на мысли иного порядка.

Интуиция не подвела: девица, справившись с блокнотом, осведомилась: верно ли, что он, Дмитрий Олегович Ветров, в бытность свою студентом во время летних каникул ездил в качестве вожатого в пионерские и детские спортивные лагеря? Димка подтвердил и добавил, что является квалифицированным инструктором по горному и водному туризму, имеет право водить детские и подростковые группы по маршрутам второй категории сложности, что и проделывал там-то и там-то, о чём имеется запись в его личной инструкторской книжке. Комсомольская барышня удовлетворённо кивнула – видимо, сказанное совпадало с записями в её блокноте, – и сообщила, что руководство отдела решило откомандировать его, Дмитрия Олеговича Ветрова, в качестве пионервожатого во всесоюзный лагерь «Артек» на вторую летнюю смену, которая будет проходить в июле месяце. Возражения не принимаются, вопросы потом – а сейчас бегом в комитет комсомола за направлением, а оттуда в отдел кадров, оформлять командировку. «Да, – напоследок припомнила секретарь, как закончишь с бумагами – зайди к завотделом, он хотел что-то тебе сказать перед отъездом…»

И упорхнула, оставив Димку обдумывать услышанное. Ну ладно, вожатым в пионерлагерь – дело обычное, туда всегда посылают новичков, чьё отсутствие не сильно повредит работе, тем более, что опыт имеется… Но вот напутственное слово руководства – это к чему? Конечно, Геннадий Борисович Монахов, привлечёший его в Проект (именно так, с заглавной буквы «П»!), не раз осведомлялся, как «крестник» осваивается в коллективе, – но чтобы лично инструктировать насчёт работы пионервожатым?..

Впрочем, дело оказалось вовсе не в инструктаже. Решение о поездке в «Артек» было принято всего пару часов назад, на место следовало прибыть спустя двое суток – а поезда крымского направления, отправляются набитыми битком, и добыть для Димки хотя бы плацкартный билет сейчас немыслимо, даже если воспользоваться ведомственной бронью. Геннадий Борисыч же, подписывая приказ о командировке (это тоже был сюрприз – лично выбрал его и распорядился!) учёл, оказывается, и это немаловажное обстоятельство. Димке сообщили, что в его распоряжении пять часов на то, чтобы заехать в общежитие для молодых специалистов, где он обитал, собрать вещи, и к пятнадцати ноль-ноль, как штык, ждать перед проходной Лётно-Испытательного Института в городе Жуковском. С их аэродрома, сообщил Геннадий Борисыч, в восемнадцать-десять уходит в Крым грузовой борт – и если ты, Ветров, задержишься хотя бы на минуту, то добираться будешь на перекладных, собственными силами, а потом ещё и объясняться с кадровиками по поводу неизбежного опоздания к месту командировки. А если успеешь вовремя – то окажешься в Севастополе уже сегодня вечером, а оттуда до Артека всего километров сто по прибрежному шоссе, доберёшься, не маленький…

На фоне этих предупреждений совет присмотреться там, в Артеке, к ребячьим «фантастическим проектам» (а вдруг чего толкового удастся выудить?) прозвучал не слишком убедительно, и Димка попросту пропустил его мимо ушей. Разумеется, ни о каком опоздании и речи быть не могло: он явился на место на полчаса раньше; толстяк-майор с «крылышками» авиатехника в петлицах помог оформить бумаги в отделе пропусков и самолично проводил его к огромному, похожему на крылатого тюленя, Ан-12, на корме которого, в основании высоченного киля, поблёскивала стёклами кабина бортстрелка и торчали угрожающе стволы двух авиапушек. Там майор сдал пассажира на попечение экипажа, и всего через пять с половиной часов, в которые вместились и ожидание в Жуковском, и перелёт, показавшийся Димке бесконечным, он шагал на ватных ногах по бетонке аэродрома Бельбек. шагал, наслаждаясь ощущением твёрдой земли под ногами, мимо ангаров из листов ребристого дюраля, мимо катающихся вдоль шеренги серебристых остроносых Су-15 цистерн автозаправщиков, а со стремительно темнеющего крымского, глубокого цвета индиго, неба ему подмигивали крупные южные звёзды.

Дружина «Лазурная» располагалась на правом краю береговой дуги от горы Аю-Даг до скалистого, поросшего сосновым лесом утёса, перед которым возвышались в море две скалы под названием Адалары – одно из самых приметных естественных украшений южного берега Крыма. Из-за столь примечательного расположения, заметно выше других частей Артека, отсюда открывался великолепный вид и на бухту, и гору Аю-Даг, на всю панораму всесоюзной пионерской здравницы.

Димка вместе с тремя другими вожатыми-новичками (остальные сейчас торчали в Симферополе, на артековской «перевалочной базе», принимая прибывающих со всей страны участников «космической смены»), наслаждался этими красотами со смотровой площадки, устроенной возле другой местной достопримечательности, «Пушкинского грота». Строго говоря, это название носила не декоративная башня, сложенная из дикого камня ещё в середине восемнадцатого века при Султан-Крым-Гирее (её так и называли «Башня Гирея»), а просторная естественная пещера в основании утёса, на которой башня и возвышалась. В сам рот можно было попасть либо на лодке (два-три раза в смену проводились такие экскурсии), либо пройдя два десятка шагов по пояс в воде от кромки пляжа «Лазурного». Старший вожатый, проводивший для них экскурсию, особо подчеркнул, что проделывать подобные штучки пионерам категорически, под страхом неотвратимого отчисления из лагеря, запрещено – о чём им и сообщают в первый же день новой смены. Тем не менее, всякий раз находится два-три юных авантюриста, решившего нарушить строгий запрет, распространяющийся, кстати, и на вожатых – и тогда виновникам (вернее сказать, имевшим неосторожность попасться) не стоит рассчитывать на снисхождение…

До Артека Димка добрался уже за полночь, на попутных машинах. Постучался в ворота, предъявил заспанному и очень сердитому старичку-вахтёру бумажку с направлением и паспорт, и был препровождён в административный корпус. По случаю пересменка народу в лагере почти не было, корпуса чернели слепыми окнами (впрочем, какими им ещё быть в половину второго ночи!), и Димку уложили спать на диване-банкетке прямо в холле. С утра же его в компании ещё двоих, тоже прибывших раньше остальных, накормили, обрядили в артековскую униформу (с обязательными комсомольскими значками и красными галстуками, а как же!) и отправили на обзорную экскурсию – каковая и продолжалась вот уже третий час кряду.

А старший вожатый продолжал пересказывать новичкам историю Артека и «Лазурного». Тут был и туберкулёзный детский санаторий, с которого всё начиналось, и первые палаточные лагеря, и передача в тридцать седьмом году ещё молодому тогда Артеку санатория «Суук-Су», известного с царских времён курортного местечка. Упомянуто было о «будённовской» аллее, по которой, согласно местному устному фольклору, гулял в сопровождении главный кавалерист Красной Армии, и о другой, не менее важной исторической достопримечательности – прикрученной к фасаду «Башни Гирея» памятной доски в честь посещения лагеря лётчиком-космонавтом Владимиром Комаровым, погибшим, как известно, в шестьдесят седьмом году. С тех пор пионерская дружина лагеря на утёсе официально носит его имя – и именно из-за этого, объяснил старший вожатый, она была избрана для «космических смен». К тому же, так уж сложилось, что именно «Лазурный» с начала шестидесятых годов регулярно становился местом для проведения всесоюзных сборов и слетов: юных друзей милиции и пограничников, победителей всесоюзного турнира смекалистых, юных филателистов страны, и многих, многих ещё других. Все вы здесь впервые, говорил старший вожатый, все имеете опыт работы с детьми и в то же время работаете в отраслях, занятых освоением Космоса – так что не подкачайте, не уроните высокого звания артековского вожатого!..

Димка вместе со всеми кивал, соглашался, обещая не подкачать и не уронить. А сам сделал в памяти зарубку: надо будет найти время и обследовать этот самый Пушкинский грот, и лучше всего – самостоятельно, а не в рамках официально разрешённой экскурсии с пионерами. Если верить начальству, за подходами к гроту по берегу наблюдают, и тут запросто можно спалиться. Но ему-то, умелому скалолазу, ничего не стоит спуститься к воде сверху, с утёса, от подножия «башни Гирея» – только надо выбрать ночку потемнее… А предпринять эту вылазку разумнее всего в самом конце смены, когда изгонять провинившегося вожатого из лагеря (в том крайне маловероятном случае, если он всё же спалится) будет уже поздно.

Мысль, что такие же соображения могут возникнуть и у его будущих подопечных, новоиспечённому вожатому в голову не пришла.

Обзорная экскурсия подходила к концу и изрядно притомившийся Димка (выспаться нормально ему не дали, подняв с продавленного дивана в холле ни свет, ни заря) уже собирался спросить, когда тут обед, когда они остановились перед новеньким легкосборным купольным ангаром, который экскурсовод назвал «тренировочным корпусом». Новички вошли внутрь и замерли, потрясённые: всё пространство ангара занимали ряды тренажёров. Чего тут только не было: от вертикальных колёс, вращающихся кресел и мини-центрифуг для тренировок вестибулярного аппарата, до авиатренажёров в виде самолётных кабин и новейших «симуляторов», предназначенных для обучения пилотированию орбитальных аппаратов, вроде сверхмалых космических буксиров, разработанных французской фирмой «Марсель Дассо» в сотрудничестве с американским компьютерным гигантом IBM. Начинённые современной электроникой и многочисленными цветными экранами, устройства эти давали максимально возможный эффект присутствия, для усиления которого, «пилот» в самом настоящем космическом скафандре, мог вращаться на особом рычажном подвесе вместе с вертикальным ложементом – всё ради возможно более реалистичной имитации ощущений в космосе, включая сюда и неизбежный риск потери пространственной ориентации. У Димкиных спутников, ранее не имевших дела с подобными устройствами, словно сошедшими со страниц научно фантастических романов, тренажёры вызвали приступ восхищения. Он же поглядывал на коллег снисходительно, поскольку уже успел познакомиться с точно такими же агрегатами– за полторы недели до его командировки в Артек, он принимал участие в их монтаже и наладке. Ну, «принимал участие» – это, пожалуй, громко сказано. Скорее, был на подхвате, помогая нашим спецам, работавшим с присланными фирмой монтажниками, разобраться в инструкциях и технических наставлениях, составленных на французском языке, который он худо-бедно знал (мама работала учительницей французского в спецшколе), за что и был удостоен возможности «полетать» на невиданном приспособлении. И вот теперь невольно подумалось: неужели мудрое начальство в лице Геннадия Борисовича уже тогда знало о предстоящей артековской командировке – и предоставило новичку возможность приобрести полезные навыки?

Узнав о Димкином опыте, техник, объяснявший «экскурсантам», как работает чудо-аппаратура, немедленно сообразил, где тут его корысть – и из эллинга Димка вышел уже не просто вторым вожатым третьего отряда «космической смены», а ответственным за проведение занятий с детьми на тренажёрах. Это назначение поставило его как бы особняком от прочих новичков, и даже старший поглядывал на него с возросшим уважением – для него, ветерана Артека и зубра внешкольной педагогики, технические премудрости были тёмным лесом. А если что его и заботило, то лишь одно: как бы юные участники «космических смен» не покалечились во время занятий, а заодно, не попортили бы дорогостоящее оборудование. Так что возможность свалить эту обузу на новичка он воспринял с видимым облегчением – и немедленно поволок Димку в административный корпус, подписывать бумаги об ознакомлении с инструкциями по технике безопасности и порядку допуска детей к аппаратуре. За всеми этими хлопотами новоиспечённый вожатый-инструктор не успел даже перенести багаж, состоящий из единственного абалаковского рюкзака, в отведённую ему в одной из «дач» – так называли небольшие двухэтажные корпуса на шесть спален, из которых, собственно, и состоял лагерь. Да что там багаж – он и обед ухитрился пропустить, обошёлся бутербродами и оставшимся с ужина омлетом. И опомнился только когда от КПП, расположенном в дальнем конце лагеря, донеслись протяжные клаксонные гудки – это прибыла из Симферополя колонна автобусов с детьми.

IV

Белгород миновали в четыре утра. Летнее небо было уже совсем светлым; до Харькова, где мы, согласно расписанию, будем стоять целых двадцать минут оставалось ещё немало, а сон никак не шёл. Вчера, укладываясь спать, я поленился раздеваться, и теперь спрятанный в карман треников балисонг нещадно врезался в бедро. Я поворочался, ища положение поудобнее, но, наконец, смирился и, вытащив блестящую штучку из кармана, засунул её под подушку. Вообще-то для разных мелочей предназначалась маленькая откидная сетка над койкой, но светить лишний раз нож мне не хотелось. Строго говоря, его вообще не следовало брать с собой, никаких особых разборок в Артеке я не ждал, а во всех прочих случаях легко можно было бы обойтись складной «Белкой», но… привык я к серьёзному ножу на кармане, ещё с той жизни привык, и без него ощущаю себя голым. К тому же, «бабочка» – не просто нож. Это артефакт из будущего, из параллельного мира. Как, между прочим, и Бритькин ошейник, который оказался здесь вместе с ней. Тоже, кстати, тема для размышления: я-то сам был перенесён сюда в виде духовной, если можно так выразиться, субстанции, а всё остальное, включая и саму собаку – вполне себе в материальном обличии. Случайность? Закон природы, до которого земляне пока не доросли? Или сознательный умысел? Но, если так – то чей?..

А вообще-то с ножом в Артеке, в самом деле, надо бы поосторожнее. Если случится косяк – запросто могут выставить из лагеря, позора потом не оберёшься. И в школу сообщат, и во Дворец, и неизвестно ещё, что хуже.

Нет, до Харькова уже точно не заснуть, несмотря на то, что колёса убаюкивающе выводят на стыках свою вечную песню, и соседи по купе тоненько сопят мальчишечьими носами, а Юрка-Кащей что-то бормочет во сне. А мне вот не спится – в кои-то веки можно просто валяться, предаваясь ничегонеделанию, и размышлять о предметах, обдумать которые раньше не хватало времени.

Вот, к примеру, нож. С точки зрения обычного школьника из обычной интеллигентной семьи, таскать его с собой, не говоря уж о фанфаронских выходках в школе – нечто из ряда вон, повод для постановки на учёт в детскую комнату милиции, если не чего похуже. На моей памяти даже самые отпетые хулиганы в той, прежней, школе, не ходили с «перьями». Максимум, на что решались – самодельные свинчатки, которые тоже, впрочем, никогда не пускали в ход, ограничиваясь сугубо моральным воздействием. А с меня, как с гуся вода – засветился по полной, однако же, ничего, обошлось…

Может, дело в том, что большую часть того, что способно создать затруднения для обычного школьника, причём затруднения труднопреодолимые, я попросту не воспринимаю всерьёз? В самом деле, довольно нелепо было бы, имея за спиной прожитую жизнь, в которой, ох, как много всего приключилось, напрягаться, скажем, из-за косых взглядов, которые одноклассники бросают на чересчур много возомнившим о себе новичка? Любого другого на моём месте в классе живо привели бы в чувство, против коллектива, не попрёшь. Мне же раз за разом сходили с рук любые «ненормальности» – привет булычёвской Алисе из «Ста дней тому вперёд»… Действительно, любые: и вызывающее, саркастичное, даже издевательское порой поведение, и нет-нет, да и демонстрируемый уровень знаний, не вполне типичный для рядового восьмиклассника. Но, главное, конечно, непоколебимая уверенность в себе и в своей способности справиться с кем и с чем угодно – настолько очевидная, настолько бросающаяся в глаза, что желающих проверить меня на прочность попросту не находилось. Себе дороже, так-то…

На то, чтобы осознать всё это, у меня ушло немало времени. Своё поведение всегда кажется нормальным, привычным, естественным, а в анализ реакции окружающих я не вдавался – экзамены на носу, да и других забот хватало. Помнится, первые смутные сомнения возникли, когда я понял, что к перспективе не перейти из восьмого класса в девятый, не набрать нужного «проходного балла», многие одноклассники относятся далеко не так трепетно, как я сам. Надо мной-то довлел опыт из «той, другой» жизни, где угроза «Смотри, отправят в ПТУ, так дураком и останешься, всю жизнь у станка простоишь» была типичной пугалкой, охотно используемой родителями. А некоторые педагоги, ничуть не стесняясь, именно так и обрисовывали невесёлые перспективы злостных троечников: «Должен же кто-то и в ПТУ идти!» Уже потом, много лет спустя, я осознал, что такое отношение не было типичным для всей страны – впору было бы говорить лишь о нескольких крупных городах, да и то не всех, а лишь о районах с преимущественно интеллигентским населением, где перспектива не пройти в ВУЗ, а отправиться после восемнадцатого дня рождения в армию, рассматривалась, как жизненная катастрофа. Рыба всегда гниёт с головы, и нашей школе, в нашем районе это проявлялось особенно отчётливо.