Текст книги "Этот большой мир"

– Это дистанция до объекта, с которым работает «краб», она на другой шкале.

– Понятно… – Лёшка нажал на один рычаг, в динамиках зашипело, изображение Земли за перекрестьем поплыло влево. На средней, окрашенной в синий цвет, шкале стали быстро меняться светящиеся цифры в стеклянных цилиндриках катодных ламп.

– Так, достаточно…

Снова зашипело, движение прекратилось. Одновременно с ним замерли и цифры на шкале.

– Хм, ясно. – довольно хмыкнул Монахов. – А если вот так?

Снова зашипело, на этот раз протяжно, секунды на три. Изображение на экране стало вращаться, и цифры заплясали уже на нижней шкале, помеченной жёлтым.

– Теперь выравниваем…

Тремя нажатиями он дал три коротких импульса из дюзы, направленной в противоположную сторону. Вращение прекратилось.

– Сейчас тренажёр выставлен на минимальную сложность. – пояснил подошедший техник. – Но настройки можно изменить, и тогда с инерцией будет бороться гораздо сложнее, почти как на реальном «крабе».

– А с чем работать? Или так и болтаться в пустоте, кружить туда-сюда?

– В данный момент действует только программа ориентации. Чтобы появился объект, надо перейти на следующую ступень обучающей программы. Сейчас…

Техник нажал несколько кнопок. Под панелью тренажёра загудело, на наклонной стеклянной пластине появилось нечёткое изображение решётчатой конструкции. Техник что-то подкрутил, картинка стала резче.

– Ага, ясно, как на игровых автоматах в кино. – заметил Лёшка. – Проекторы внизу, под панелью, проецируют изображение изнутри?

Димке оставалось только кивнуть.

Слева от экрана вспыхнули окошки с перемигивающимися зелёными цифрами.

– Дистанция до объекта. – сказал техник. – Это стандартная ферма, из таких будут собирать строительные конструкции на орбите. Первое упражнение – захватить ферму манипуляторами. Видишь, справа и слева? Их и надо ловить «клешнями».

Димка только сейчас обратил внимание, что одновременно с изображением фермы снизу выдвинулась пара двутавровых балок, окрашенных чёрно-жёлтыми полосами.

– Дистанция указана до них или до самой фермы? – спросил Лёшка.

Техник посмотрел на пионера с уважением.

– На «крабе» стоят два радиолокационных дальномера. Они определяют расстояние до отдельных элементов конструкции, после чего вычислитель выводит среднее значение и выдаёт его на экран. Инструкция рекомендует сблизиться с объектом на три метра – это максимальная длина клешней, – и только тогда начинать работать. При необходимости можно подойти ещё ближе, но в этом случае возрастает риск столкновения.

– Понятненько. – Лёшка положил палец на клавишу разгона. – Значит, идём на сближение…

Снова зашипело, изображение фермы стало медленно расти. Цифры в окошке «дистанция» тоже стали меняться. Под ним загорелось ещё одно окошко – в нём цифры были крупнее.

– Скорость в метрах в секунду. – прокомментировал техник. – Сейчас – один и три. Можно чуток разогнаться.

Ещё два нажатия. Ферма стала расти быстрее.

– Пять метров в секунду. – техник удовлетворённо кивнул. – Хватит, пожалуй…

– Сорок два метра… тридцать семь… тридцать один… – Монахов вслух считывал данные дальномера. Когда в окошках загорелись два нуля и шестёрка, он дважды надавил на рычажок торможения. Изображение дрогнуло, на миг замерло и стало медленно уменьшаться.

– Перестарался мальца… – он снова принялся последовательно жать на клавиши разгона и торможения, и тренажёр отзывался попеременным шипением, имитирующим звуки газовых струй. А ведь в космосе их не будет слышно, подумал Димка – разве что через оболочку скафандра передаётся вибрация. Или это сделано для наглядности?

Изображение фермы замерло, судя по показаниям дальномера, в двух с половиной метрах от краба. Димка скосил взгляд – он напрочь забыл об остальных ребятах, которые, замерев, наблюдали за действиями товарища. Техник, как и Димка, затаивший дыхание, шумно выдохнул и продемонстрировал «пилоту» оттопыренный большой палец. Позади радостно загомонили.

Лёшка пощёлкал языком – похоже, и он остался доволен результатом.

– Бинго, как говорят пиндо… американцы! А теперь попробуем поймать эту хренотень…

И потянулся к рукояткам, управляющим движениями «клешней».

Короче, всё вышло так, как я и предполагал. Навык не пропьёшь: привычка к управлению разного рода летающими, ползающими и плавающими объектами в бесчисленных компьютерных играх, как и некоторый опыт общения некоторыми специфическими устройствами вроде дронов-квадрокоптеров или дистанционных промышленных манипуляторов, не могли не принести свои плоды. Я видел, как становятся круглыми от удивления глаза вожатого Димы и техника, объяснявшего премудрости управления «крабом»; я ощущал волну изумления (с нотками зависти и восторга), исходившего от сверстников. И вовремя вспомнил правило североамериканских ковбоев: «умеешь считать до десяти – остановись на семи». Так что я сначала безуспешно попытался ухватиться «клешнями» за полосатые балки, потом как бы случайно зацепил сразу за два рычажка двигателей ориентации – и когда картинка на экране завращалась и поплыла в сторону, изобразил испуг и суету. Результат: великолепное столкновение с фермой – экран озарился красным, динамики мерзко заквакали, а наверху вспыхнули слепые до этого момента транспаранты: «Авария!» и «Упражнение окончено». Зрители разочарованно загудели, я откинулся на спинку кресла, изо всех сил делая вид, что огорчён.

– Ничего, для первого раза – очень даже неплохо. – поспешил «утешить» меня техник, и принялся растолковывать суть допущенных ошибок. Я механически кивал и поддакивал, затылком ощущая пристальный – слишком пристальный! – взгляд вожатого Димы. Кажется, он раскусил мою уловку, но решил сделать вид, что ничего не заметил. Что ж спасибо… и сделаем зарубку в памяти.

Моя попытка и, в особенности неудача, которой она окончилась, сломала ледок неуверенности. Все полезли, отталкивая друг друга, к креслу и Диме пришлось повысить голос, призывая к порядку. Техник включил ещё два мини-тренажёра, и я опомниться не успел, как оказался в роли инструктора, разъясняющего юным кандидатам в орбитальне монтажники тонкости обращения с аппаратурой. Ангар наполнился азартными возгласами, вздохами разочарования, сопровождающими каждое движение проекций на экранах. Порой «болельщики» разражались восторженными криками и даже раз-другой принимались аплодировать – подобных почестей удостаивались те, кому удавалось более-менее успешно выполнить хотя бы часть упражнения. Таких, впрочем, оказалось немного, а ухватить «ферму» и развернуть её в правильное положение сумели вообще только двое – Шарль (ты смотри, не соврал, выходит, насчёт дяди-инженера!) и, ко всеобщему удивлению, Лида-«Юлька». Она сумела пройти все этапы упражнения практически без ошибок, что и вызвало бурные аплодисменты «болельщиков». Я дождался, когда девочка выберется из кресла и шёпотом поздравил её с успехом. Она улыбнулась в ответ: «Что ты, это тебе спасибо! Если бы я не наблюдала за тобой, ничего бы не поняла. А так – разобралась, что там к чему и – вот, получилось!..»

В общем, из эллинга я вышел со значком «Пионер-инструктор» над нагрудным карманчиком рубашки. Значок этот почти в точности копировал тот, что украшал грудь вожатого Димы, только фон был не оранжевый, а тёмно-синий, усыпанный серебряными звёздочками – намёк на «космические смены». Бурно обсуждая произошедшее, мы гурьбой отправились к дачам. До горна, призывающего на ужин, оставалось не больше четверти часа, и я на ходу переваривал Димино сообщение: завтра после завтрака и купания состоится отрядный сбор, посвящённый отбору фантпроектов для обще-лагерной защиты.

VI

По спальням шестой отряд расходился, бурно обсуждая – нет, не предстоящее назавтра «дежурство по территории» и даже не сегодняшние упражнения на тренажёрах. Речь шла о просмотренном только что американском кинофильме «Космическая одиссея 2001-го года». Многие его уже видели – несколько лет назад фильм с огромным успехом прошёл по экранам Советского Союза – но главный сюрприз был в том, что было обещано продолжение этой захватывающей истории, «Космическая одиссея 2010-го года», премьера которой только-только состоялась в Америке. В нашей стране, как объяснил перед сеансом старший вожатый, этот фильм участники «космической смены» увидят первыми – с субтитрами, поскольку дубляж дело не быстрое и занимает несколько месяцев. И случится это знаменательное событие через два дня – если, конечно, позволит погода, поскольку кино в «Лазурном» крутили на открытом воздухе, в зале, амфитеатром врезанном в склон горы. И вот теперь мои соседи по спальне увлечённо гадали, как дальше будут развиваться события фильма; я же, единственный, кто мог просветить их на этот счёт, отмалчивался, пытаясь как-то примирить полученную информацию со своим попаданским послезнанием.

А примирять было чего – и дело даже не в том, что второй фильм, как и первый, снял неподражаемый Стэнли Кубрик. В нашей реальности книга Артура Кларка «2010: Одиссея-два», по которой снимали это кино, увидела свет лишь в восемьдесят втором году, а фильм вышел на экраны лишь спустя два года. Выходит, здесь автора поторопили? А что, вполне реальный вариант – особенно с учётом бурно развивающейся международной космический программы. Помнится, в том, прежнем фильме проблеме противостояния СССР и США в холодной войне уделено немало внимания, а дело закончилось тем, что после превращения Юпитера в звезду, двум сверхдержавам, потрясённым этим событием, удалось-таки заключить мир. Но здесь-то это не актуально – во всяком случае, в сравнении с «нашей версией» начала восьмидесятых, с бойкотом Одимпиады-80, вводом советских войск в Афганистан и сбитым корейским «Боингом». Кстати, и новые, отсутствующие в "той, другой" реальности методы освоения космического пространства тоже могут найти отражение в фильме, Артур Кларк всегда живо реагировал на поступь технического прогресса. Да что прогресс – тут и инопланетный артефакт имеется, покруче кларковского "чёрного монолита". Более, чем вероятно, что писатель об этом знал, когда брался за вторую часть своей эпопеи…

А значит – сюжет нас ожидает совсем другой, и если я буду иметь глупость рассказать сейчас, что будет происходить во втором фильме, то рискую попросту сесть в лужу. Да, вот так и палятся попаданцы…

Что ж, придётся потерпеть – так или иначе, скоро я сам всё увижу, а пока что лучше воздержаться. А раз уснуть всё равно не получается, можно вдумчиво, ни на что не отвлекаясь, прикинуть, как подступиться к «презентации» моего фантпроекта. На его успехе я строил определённый расчёт, и пускать это дело на самотёк не собирался.

На обсуждение судьбы космолёта «Дискавери» и единственного уцелевшего члена его команды – как и на дискуссии о тайне происхождения «чёрного монолита», каковую, по общему мнению, обязательно должны раскрыть во втором фильме, – ушло около получаса. Потом усталость и обилие впечатлений сделали своё дело, и наша дача, вместе со всем лагерем «Лазурный» – как и с остальными лагерями, входящими в созвездие Артека – погрузилась в сонную тишину.

В положении вожатого-инструктора, ответственного за столь мудрёное оборудование, имелись, как выяснилось, и свои плюсы. Например, он, Дмитрий Ветров, избавлен теперь от дежурства по лагерю, обязательного для прочих «вторых» вожатых («первой» в шестом отряде считалась более опытная «пани Зося»), которые дежурили вместе с отрядами, что с одной стороны, было куда хлопотнее, а с другой – меньше выбивало из привычного ритма жизни.

Назавтра предстоял как раз такой день. Шестой отряд будет дежурить по территории, так что после завтрака, когда остальные будут собираться на пляж, им придётся прочесать аллеи, дорожки и газоны вокруг дач в поисках бумажек и всякого мелкого мусора. Кроме того, двоих пионеров следовало выделить на пост у КПП лагеря, и по одному в административный корпус и общую вожатскую, где им предстоит выполнять функции «вестовых». Назначения в «вестовые» считались особо желанными, и те, кого отрядили на эти посты, менялись раз в два часа. Вечером, после киносеанса, «пани Зося» провела коротенький отрядный сбор. На нём обсуждалось завтрашнее дежурство, а точнее, один-единственный вопрос: допускать ли иностранных гостей к этим почётным постам? Главным аргументом «против» было слабое знание русского языка. Однако, Франа, девочка из Чехословакии, а за ней и остальные хором возмутились, доказывая, что знают достаточно слов, чтобы передать распоряжение, а если что – может выучить текст наизусть или попросить записать на бумажке. На том и порешили; Дима напомнил, что дежурство не отменяет сбора по фантпроектам, как и намеченного на вечер семинара, который будет проводить приезжий специалист из Института Космических исследований И на этом день – их второй день в Артеке – завершился.

Двадцать три – тридцать. Над морем, над Аю-Дагом, над Артеком плывёт ночь. В дачах «Лазурного», как и по всем остальным лагерям, давно утихли последние шепотки. Обилие впечатлений, жара, крымский воздух уложили ребят и девчонок в постели надёжнее любого снотворного. Вожатые же не спят – у них после отбоя начинается своя жизнь, не всегда совпадающая со строгими инструкциями и, тем не менее, регулируемая неписанными правилами и традициями, складывавшимися здесь в течение не одной, не двух, и даже не десятка смен. Одна из них такова: в каждой из дач остаётся по одному вожатому (всего их четверо, по двое на каждый из отрядов), остальные небольшими группами просачиваются к морю. Официально ночные купания не одобряются, но начальство предпочитает закрывать на них глаза.

С собой обычно прихватывают корзинки с лёгкой снедью: помидоры, пирожки, фрукты, бутерброды – и после купания пришедшие располагаются на сдвинутых деревянных топчанах, тех самых, на которых днём пионеры под бдительным присмотром медсестры принимают солнечные ванны. Это своего рода неофициальный вожатский совет – когда ещё вот так соберёшься, чтобы в непринуждённой обстановке обсудить текущие дела?

А обстановка и правда, вполне себе принуждённая. Молодые, спортивные тела, покрытые густым загаром (для ночных купаний девушки предпочитают раздельные купальники, не поощряемые днём, на детских пляжах) негромкий звон гитары (звуки не долетают отсюда до лагеря, расположенного вверху, на круче) и Млечный путь одобрительно глядящий вниз со своей вечной высоты. Откупориваются бутылки ситро, шипят по-змеиному сифоны, наполняя стаканчики ледяной пузырящейся газировкой – у старшего вожатого всегда можно разжиться баллончиком-другим, предусмотрительно запасённым на всю смену. Следы ночного пикника потом надо убрать, и топчаны расставить по местам, так, чтобы не осталось ни малейшего следа. Хотя – все в лагере знают об этом, но старательно делают вид, что не замечают. Традиция, однако…

Отсутствие алкоголя, даже легкого крымского вина – правило непреложное, и при малейшем подозрении в нарушении «сухого закона», любой вожатый, независимо от стажа и заслуг, вылетает из Артека навсегда. Но это здесь никого не напрягает – иначе и быть не может. Веселье протекает свои чередом, разве что от общих групп время от времени отделяются парочки, торопясь уединиться – молодость, как запретить? Тут, правда, тоже имелись неписаные правила: не следовало демонстрировать подобные связи перед детьми, и в особенности не поощрялись романы между вожатыми одного отряда, так что Дима мог сколько угодно облизываться на потрясающую фигурку «пани Зоси», едва скрытую модным заграничным купальником, именуемым «бикини» – видит око, да зуб неймёт. В порядке компенсации он попробовал оказывать внимание смешливой миниатюрной брюнетке, вожатой восьмого отряда, Любаше, и встретил горячее сочувствие с её стороны. Дима уже начал прикидывать, как бы понезаметнее увести Любашу прочь – уж очень призывно благоухала тёплая, как парное молоко, крымская ночь, и ощущение любви было словно разлито вокруг, не оставляя молодым организмам ни единого шанса на безгрешную жизнь.

Утро в дружине «Лазурная». Раздаётся заливистая песня горна из динамиков, знакомая каждому, кто хоть раз побывал в пионерском лагере: «Подъём, подъём, кто спит, того побьём!..» – и вторая спальня шестого отряда в полном составе становится на уши. Мгновенно разгоревшемуся «подушечному бою» и радостному скаканию по сеткам коек мешает призыв на зарядку – приходится выбегать наружу и строиться. «Руки на ширину плеч и – начали! Раз-два-а-! Раз-два-а!» Десять минут на водные процедуры и приведение себя в порядок перед короткой утренней линейкой на два отряда, своей перед каждой дачей – общелагерные устраивают только по особым поводам. Жестяные умывальники стоят на улице, позади дачи, что ввергает в некоторую оторопь наших заграничных друзей. Впрочем, не всех. Один из американцев, по имени Стив, заявил, что вырос на ферме в Канзасе – да-да, там, откуда ураган унёс девочку Элли в фургоне! – а в американской глубинке, и не к такому привыкли.

Стив классный парень, из семьи тех обитателей Штатов, которых в наше время именовали «реднеками». Отец его держит молочную ферму и, судя по рассказам сына, словно застрял в первой половине двадцатого века – ездит на раздолбанном пикапе-«Шевроле» пятьдесят седьмого года, отказываясь менять его на новую машину, ходит в широкополых стетсоновских шляпах и остроносых ковбойских сапогах, а на окружающий мир смотрит примерно так же, как жертвы афер Энди Таккера и Джеффри Питерса. А вот сын его ухитрился даже в канзасской глуши всерьёз заболеть Космосом – сначала строил модели ракет, потом убедил отца выписывать из ближайшего города научно-популярные книжки, и в итоге, выиграл национальный конкурс фантастических проектов, получив одну из выделенных для его соотечественников путёвок на «космические смены». Марк, второй американец в нашем отряде – полная противоположность Стиву. Марк из Сиэтла, где располагается штаб-квартира авиастроительной корпорации «Боинг». Его отец – один из ведущих конструкторов в ракетной программе «Боинга», и с раннего детства заразил сына своей страстью. Марк типичный ботан-очкарик – сутулый, тощий, и при том, кажется, знает всё на свете, во всяком случае то, что так или иначе касается космических полётов. Узнав, что мой отец работает в НПО «Энергия», он немедленно проникся ко мне уважением и засыпал вопросами, от которых я не знал, куда деться.

Честное слово, я ни слова не сказал об отце. За это надо благодарить Юрку-Кащея, в первый же день разболтавшего всё Марку, с которым он соседствовал в нашей спальне. Вот уж действительно, болтун – находка для шпиона…

Сегодня, часа за полтора до подъёма, я проснулся, и услышал, как перешёптывались Марк со Стивом; чуть позже к ним присоединился и Шарль. Разговор шёл на английском – наши гости уже успели усвоить, что знание языков в СССР не в приоритете, а потому не опасались лишних ушей. Я, разумеется, их понимал – следовало ещё в первый день сказать о своём владении английским, но я решил сперва присмотреться к «варяжским гостям» и послушать, о чём те говорят между собой, полагая, что окружающие ничего не понимают?

Ничего особенно интересного я не услышал, и собирался уже сегодня признаться в знакомстве с языком Шекспира – но как раз ранним утром моя коварная затея принесла, наконец, плоды. Если коротко, то трое наших «иностранцев» собирались устроить ночную вылазку – и не куда-нибудь, а в Пушкинский грот! Подготовились они основательно: расспросили вожатых, прикинули маршрут по мелководью, к основанию скалы, наметили пути отхода – в том числе и вверх по скале, на случай, если их обнаружат. Последнее меня встревожило: ну ладно, попадутся во время нелегальной ночной экспедиции – сами дураки, к тому же, заморских гостей из лагеря, скорее всего, не выставят. А вот с каменной кручи можно сверзиться всерьёз, и хорошо, если отделаешься переломами и ушибами…

Полученная информация ставила передо мной непростую дилемму. Одно хорошо: пока обсуждение носит сугубо теоретический характер и, судя по всему, в течение ближайших недели-полутора попыток воплощения затеи в жизнь ждать не стоит. Тем не менее, делать что-то надо – ведь даже в наименее экстремальном варианте прогулка по грудь в прибое, по покатым, заросшим склизко склизкой плёнкой водорослей камням может обернуться бедой.

Самым разумным было бы засветить идею вылазки вожатым, тому же Диме – он парень, вроде, толковый и понимающий, найдёт способ помешать, не поднимая шума. Но… всё моё существо протестовало против подобного стукачества. Это тоже было странно – побуждения, понятные и естественные для четырнадцатилетнего пацана не годятся для мужика с шестью десятками за спиной. Может, юношеские гормоны незаметно берут верх над здравым смыслом? То-то вчера, на пляже, я заглядывался на фигурки наших девчонок, из числа тех, в ком уже начала проявляться подступающая женственность, и в особенности, на «пани Зосю», оказавшейся при рассмотрении без помех в виде вожатской униформы, сущей фотомоделью? Нет, как хотите, а с этим срочно надо что-то делать…

Почту принесли перед завтраком. Эта процедура отработана до мелочей многими поколениями артековцев: дежурный по отряду бежит в административный корпус, в холле которого, на стене укреплён фанерный стеллаж с нумерованными ячейками. Из ячейки с соответствующим номером извлекается сегодняшняя почта – обычно это только письма, поскольку посылки не поощряются. Их адресатам приходится получать лично, после вскрытия на предмет запрещённых вложений – по большей части, сладостей, газировки и прочих продуктов питания.

Забрав корреспонденцию, дежурный со всех ног мчится к даче. Там его уже дожидаются, сгрудившись толпой вокруг крыльца. И начинается обязательный ритуал:

– Монахов? Лёша?

– Здесь!

– Тебе два письма!

– Давай сюда!

– Хитренький какой! Не-е-ет, сначала – пляши!..

И злорадные крики, демонстрирующее полнейшее согласие шайки малолетних упырей, по какому-то недоумению зовущихся «шестой отряд дружины «Лазурная» всесоюзного пионерского лагеря «Артек»: «давай, Лёшка Монахов, пляши, позорься, разыгрывай перед всеми Петрушку!» Или, учитывая южные широты, Ваньку-Рутютю.

Как же давно не получал я таких вот писем – бумажных, в конвертах с наклеенными марками и старательно надписанных от руки – разного рода уведомления и реклама, которыми день ото дня забивают почтовый ящик, разумеется, не в счёт. Оно и неудивительно, в мире победившего Интернета. Ощущение… неповторимое. Я чуть ли не обнюхал конверты – оба письма были из дома, от родителей, надписанные маминым бисерным почерком, судя по штемпелю, отправлены с промежутком в один день. Это уже интересно и даже немного тревожно: что это там у них стряслось, что потребовалось срочно посылать депешу вдогонку предыдущей с минимальным интервалом?

Волнения оказались напрасны. Со здоровьем у родителей всё было в порядке, с собакой (каюсь, прежде всего я подумал о том, что что-то случилось именно с ней) – тоже. Я ведь никогда за всю Бритькину почти годовалую жизнь не оставлял её так надолго, а ведь смена только что началась! Мама, видимо угадывая моё беспокойство, писала, что зверюга чувствует себя хорошо, ест с аппетитом. Дед взял за правило брать её на свои пробежки по выходным, и даже один раз даже забрал к себе домой на ночь – несмотря на явное неудовольствие бабули. Нет, бумажные письма – вещь, конечно, замечательная, тёплая, ламповая, вот только даже коротенького видосика к ним не пристегнёшь…

Второе письмо ввергло меня в задумчивость. Мать сообщала, что ближе к концу смены они с отцом тоже приедут в Крым. Она – в отпуск, а отец, кроме того, собирается побывать у нас, в Артеке. «От нашей фирмы прибудет целая делегация, – писала мать, – и отец запретил сообщать о цели этого визита. И поверь, вас всех ждёт потрясающий сюрприз!..»

Здесь же имелась приписка, даже две, сделанные рукой отца. В первой, под грифом P/S он просил пока придержать эту информацию при тебе – «не нужно, чтобы у вас там возник ажиотаж. Вторая же, под грифом PP/S содержала нечто, что я воспринял как прямой намёк: «Приложи все усилия к тому, чтобы твой фантпроект занял достойное место, и приготовься отстаивать его всерьёз. Большего пока сказать не могу, сами скоро всё узнаете – но поверь, дело того стоит!..»

Не то, чтобы я не любил сюрпризы. Просто они бывают разные – и что-то подсказывало мне, что с тем, на что так восторженно пишет мать и о чём так загадочно намекает отец, дело может обернуться вовсе не так безоблачно. Почему? А пёс его знает. Интуиция, она же шестое чувство, она же квинтэссенция жизненного опыта, на нехватку которого мне грех жаловаться…

VII

– …Если вкратце, то суть идеи заключается в следующем…

Шарль нервничал, а от того говорил быстро, мешая английские и французские слова, так что синхронный перевод, который выполняла Тася, пятнадцатилетняя девочка из Новосибирского кружка юных астрофизиков при одном из тамошних академических институтов, был делом непростым. Тасе едва хватало словарного запаса, чтобы переводить специальные термины, которые юный галл использовал по поводу и без оного.

– …мы получаем возможность разогнать космический зонд до сколь угодно высоких скоростей, возможно даже субсветовых – и всё это не покидая пределов Земли и не потратив на разгон ни единого грамма топлива из бортового запаса!

Слушатели зашумели, заперешёптывались. «Пани Зося», мало что понимающая в космонавтике (она закончила четвёртый курс филфака ЛГУ) постучала карандашом по столу и сделала строгое лицо.

– Тише, пожалуйста! Шарль, мон ами, продолжайте!

Чернявый француз, услыхав такое обращение от первой красавицы среди вожатского состава лагеря, расплылся в улыбке. По-моему, он тайно в неё влюблён – как, впрочем, половина мальчиков из старших отрядов.

– Надо пробурить шахту…. Да, шахту-колодец диаметром в десять-пятнадцать метров и глубиной в пять километров, возможно в семь. Тщательно его… как это…. Изолируем? Нет, герметизируем. – продолжала Тася. Всё же ей было непросто угнаться за нервничающим «докладчиком».

– Потом откачиваем весь воздух, так, чтобы образовался вакуум…

«Хотел бы я посмотреть, как вы будете выкачивать воздух из пятикилометрового ствола диаметром в десять метров… – я едва сдержал сардоническую ухмылку. – Как не бетонируй стены такого «колодца», как не обшивай его сварными стальными листами (да хоть титановыми, один чёрт…) протечки при таких масштабах неизбежны. Хотя, при большом желании можно справиться и с этой проблемой – достаточно держать постоянно работающими мощные вакуум насосы…»

– … в нижней части монтируем два «космических батута» – один над другим на расстоянии ста метров. Вверху устанавливаем на крепёжных фермах космический зонд – и сбрасываем его вниз! Под действием земного тяготения зонд разгоняется в вакууме колодца с ускорением равным одному «же», и попадает прямиком в «горизонт событий» первого «батута»! Оттуда он отправляется в точку старта – и этот процесс повторяется столько раз, сколько понадобится для того, чтобы зонд приобрёл нужную скорость. Когда это происходит – отключается первый, верхний «батут» и одновременно включается нижний, и он-то отправляет наш «полезный груз прямиком в космическое пространство, в заранее заданную точку! И всё, дело сделано: корабль летит к звёздам на субсветовой скорости, без всяких там фотонных отражателей и антивещества! Конечно, реализовать такой проект будет непросто, но можно сначала построить уменьшенный действующий образец – скажем, с колодцем диаметром в один метр и глубиной метров в восемьсот…

Слушатели некоторое время молчали, переваривая сообщение. Я их понимал – что-то в было в этой идее… что-то, неуловимо схожее с бароном Карлом Фридрихом Иеронимом фон Мюнгхаузеном, вытаскивающим себя из болота за волосы вместе с конём. Наконец во втором ряду взлетела вверх рука. Ага, Середа – что ж, следовало ожидать.

– А сколько раз придётся повторить этот цикл для разгона… ну, хотя бы до одной трети световой? – спросил калужанин. – Этой скорости в принципе достаточно для полётов к планетам-гигантам и поясу астероидов…

Шарль затараторил что-то на французском, Тася осеклась, беспомощно всплеснула руками, затормозив, таким образом, учёный диспут. А когда с затыком справились – выяснилось что да, процесс разгона может затянуться не на один месяц, но Шарль отнюдь не считает это помехой. Экипажа в зонде (и уж, тем более, в макете) нет, времени полно. Можно, добавил он, построить экспериментальный образец ещё меньше – скажем, с глубиной колодца 50–70 метров, для проверки принципа действия этого вполне достаточно!

Следующий вопрос задал земляк «синхронной переводчицы», парень из Новосибирска:

– Если предположить, что ваш зонд – не модель, а полноразмерный рабочий образец – всё же отправится к звёздам, то как он будет тормозить в точке прибытия, скажем, возле Проксимы Центавра, ближайшей соседки нашего Солнца? Или возле звезде Барнарда, до которой двумя световыми годами дальше? Ведь на то, чтобы сбросить такую громадную скорость придётся потратить уйму времени и ракетного топлива – а где вы его разместите на сравнительно небольшом зонде?

У француза и на это был готов ответ.

– Проще простого! – он усмехнулся, словно демонстрируя удивление: как это можно не догадаться о таких элементарных вещах?» – На определённом расстоянии раскрываем своего рода «тормозной парашют», огромный зонтик из кремнийорганической плёнки, который будет замедлять зонд под давлением «солнечного ветра», исходящего от звезды. Заодно, «зонтик» будет снабжать системы зонда электрической энергией. Конечно, процесс торможения затянется на долгие годы, – но ведь автоматическому устройству некуда торопиться.

Шум с «зале» усилился – теперь все обсуждали экстравагантную идею француза, не обращая внимания на настойчивый стук Зосиного карандаша.

– А как быть с магнитным полем Земли? – осведомились из заднего ряда. – Оно ведь меняется по мере приближения к центру планеты – а значит, ваш зонд будет представлять из себя проводник, движущийся в переменном магнитном поле, а при этом возникает ЭДС. Что, если он у вас попросту сгорит?..

И так далее, и тому подобное. С какого-то момента я стал пропускать вопросы и ответы мимо ушей. Следующим проектом должен быть наш, дворцовский, а точнее – мой собственный, так что следовало хорошенько сосредоточиться. В особенности, имея в виду содержание полученного сегодня утром письма.

Что ж, такого результата я и ожидал. Не поймите меня неправильно: дело не в самоуверенности попаданца, свысока взирающего на малолетних конкурентов. Я печёнкой ощущал, что мой проект на самом деле превосходит все остальные – и по уровню проработки, и по глубине аргументации, и (далеко не в последнюю очередь!) по смелости замысла. Конечно, идею Шарля насчёт разгонной шахты-колодца тоже не назовёшь «приземлённой» – да простят меня за невольный каламбур, – но уж слишком она… громоздкая, что ли? Видимо, слушатели представили всё это – и грандиозную бетонированную нору в земле, и зонд, месяцами, а то и годами снующий по этой норе от одного «батута» к другому – и задали себе вопрос: а хотели бы они сами связываться с чем-то настолько проблемным, неуклюжим, смогли бы они вдохновиться такой идеей?