Текст книги "Охотник за истребителями. На «Аэрокобре» против асов Люфтваффе"

Под нами – Тамань и Крым

Не дождавшись нас, 9-я Гв. ИАД получила взамен 104-й Гв. ИАП и стала действовать в направлении севернее Азовского моря, в составе 8-й Воздушной армии. Во второй половине октября 1943 года наш полк с промежуточной посадкой в Кутаиси перелетел в станицу Новотитаровская, откуда через несколько дней мы перебазировались в Краснодар. Наш 101-й Гв. ИАП вошел в состав недавно сформированной 329-й ИАД, которой командовал полковник Александр Алексеевич Осипов. Наша дивизия была включена в состав 4-й Воздушной армии.

Командир 329-й ИАД Александр Алексеевич Осипов

В первых числах ноября группу летчиков во главе с заместителем командира полка гвардии майором Беркутовым послали в Кировабад за самолетами. В эту группу был включен и я. Вечером перед поездкой были танцы, и я решил объясниться Раисе Михайловой в своих симпатиях, предложить ей свою дружбу. Самому на этот шаг мне не хватило мужества, и я послал выполнять эту миссию брата Яна (так мы звали Якова еще в летной школе). Возвращения «парламентера» я ожидал с большим волнением. Вернулся Янка с отказом. Что поделать, насильно мил не будешь. В душе я желал Раисе счастья, она этого была достойна.

За самолетами мы поехали поездом, и нам с братом разрешили один день провести в Грозном, навестить родственников. Своих родителей в городе я не застал. Когда началась война, я получил от отца письмо, в котором он сообщал, что собирается проситься на фронт. Вскоре, однако пришло другое письмо, в котором отец писал, что на фронт его не отпустили, а, наоборот, назначили директором буровой конторы. Ему сказали, что он хорошо знает каждую скважину, и, если понадобится, сумеет в случае эвакуации их надежно заглушить, чтобы немцы не могли ими воспользоваться. С приближением фронта промыслы были эвакуированы в Казахстан, где и находились на осень 43-го. Все же от своих родственников в Грозном я узнал кое-какие новости о родителях.

В Кировабаде мы получили самолеты и прилетели на аэродром, располагавшийся у станицы Вышестеблиевская на берегу большого лимана. С одной стороны аэродрома был высокий обрыв, с другой – поджимала вода и грязь лимана, для работы была пригодна только узкая полоса. Первая эскадрилья базировалась на этом аэродроме, и поэтому брат Янка остался там, а я и Сергей Иванов уехали в Краснодар.

Через сутки пришло известие, что в воздушном бою над Эльтигеном[16]16
  Поселок Эльтиген находится в восточной части Крыма в устье Керченского пролива, в 15 км от Керчи. В 1945–1990 гг. носил название Героевское.


[Закрыть] Янка был сбит. Вылетели четверкой на облет линии фронта, встретили двух Ме-109 и потеряли один наш истребитель. Видели только, что Яков выбросился из горящего самолета с парашютом, больше ничего не было известно. Это была первая потеря полка с момента прибытия на фронт. У меня сразу появилось множество вопросов: как, почему, с таким мощным оружием, с двойным численным преимуществом – и вдруг потеря??? Я еще не бывал в бою, не видел в воздухе противника, поэтому все это в моей голове никак не укладывалось.

На следующий день прилетел в Краснодар капитан Николай Хоцкий, от него я узнал подробности боя. Была поставлена задача произвести облет линии фронта, при встрече с противником в бой не ввязываться. Четверку вел Хоцкий, брат шел у него ведомым. «Мессершмиттов» заметили поздно, ведущий второй пары Николай Зорин в этот момент ушел в сторону. Видели, что Янка приземлился на немецкой территории, но жив ли он, ранен ли – неизвестно. Разобрались в деталях происшедшего, сделали выводы…[17]17
  Дементеев Яков Андреевич, 1923 г.р., гвардии младший лейтенант, летчик 101-го Гв. ИАП. Сбит в воздушном бою 02.12.1943 в районе западнее Эльтиген, попал в плен. Бежал из плена 25.01.1944, после проверки вернулся в полк 27.11.1944 на должность адъютанта эскадрильи.


[Закрыть]

Через несколько дней наш полк всем составом собрался в Вышестеблиевской. Погода была неустойчивая, временами случались оттепели. С раскисшего грунта летать было нельзя, и мы перелетели на аэродром у станицы Крымской, где была бетонированная полоса. С Крымской летали с подвесными баками. Как только подмораживало, то садились в Вышестеблиевской, ближе к линии фронта.

В первых вылетах мне очень хотелось увидеть хоть какой-нибудь самолет, а увидев, быстро определить его тип, противник это или свой. Надо было как можно быстрее научиться распознавать самолеты даже коротким взглядом и на больших дистанциях. Убеждение в этом зародилось во мне еще в школе и в запасном полку под влиянием газетных публикаций – весной-летом 1943 года в газетах много писали о боевых делах на Кубани летчиков-покрышкинцев. Помню, в одной из статей А.И. Покрышкин рассказывал, что на их участке фронта появились новые летчики противника, летающие на модифицированных истребителях. Оказывается, что по манере пилотирования, по маневрированию самолета можно определять качества пилота противника точно так же, как по походке человека, его реакции на действия окружающих можно определить спортсмена. Эту науку трудно объяснить на словах, она познается на практике, и помочь молодому летчику скорее ее освоить – одна из главных задач командира, ведущего группы.

Однако первое время в полете все мое внимание было приковано только к хвосту самолета ведущего, которого я боялся потерять, да к показаниям приборов. Не было у меня почти никакой осмотрительности, не приобретено было и такое нужное спокойствие, без которого трудно ориентироваться в воздушной обстановке. Не знал я еще и свою машину, чтобы, не глядя на приборную доску, как говорится, пятой точкой чувствовать все параметры полета…

В третьем своем боевом вылете я шел справа от ведущего, который вдруг произвел резкий разворот влево и прокричал по радио: «БС, «Худой» в хвосте!» На фронте у меня было два прозвища, и если Длинным меня вполне традиционно звали за высокий рост и худобу, то второе прозвище – БС – возникло по созвучию моих инициалов с названием крупнокалиберного авиационного синхронного пулемета системы Березина. «Худым» мы называли немецкий истребитель «Мессершмитт» Ме-109 за очень тонкий по сравнению со всеми остальными истребителями фюзеляж, также в ходу было короткое прозвище «месс». Другой основной немецкий истребитель, «Фокке-Вульф» ФВ-190, имел силуэт более короткий и широкий из-за лобастого двигателя воздушного охлаждения. Его называли «фоккером». Все эти названия были короткими и емкими, что было важно для радиообмена в воздушном бою.

В зеркале заднего обзора промелькнула тень какого-то самолета. Как я успел его заметить – удивляюсь до сих пор. Размышлять было некогда, надо было уходить от прицельного огня. Дал правую ногу, и самолет скольжением на какое-то расстояние ушел влево. В тот же момент раздался противный треск, и мой истребитель содрогнулся от ударов. Не отставая от ведущего, я осмотрелся и увидел, что правая плоскость сильно повреждена, разбиты установленные в ней два пулемета. После приземления долго обдумывал произошедшее, мысли рассеянно блуждали в голове. Не уйди я от прицельного огня – быть бы мне убитым, очередь пришлась бы в аккурат по фюзеляжу и кабине моей «Кобры»… Наверное, вот так же и брата в первом вылете сбили… Теперь механику самолета Вадиму Адлербергу всю ночь придется восстанавливать самолет. Да и не только ему – Афанасию Басенкову и Егору Иванову тоже не спать, обязательно будут помогать другу…

23 января 1944 года не вернулся с боевого задания мой однокашник Николай Колонденок. Он после моего брата стал второй потерей полка. Ведущий группы после возвращения рассказал, что они летели на высоте около двух тысяч метров, когда ниже навстречу прошли два Ме-109. Николай увидел их и, без команды ведущего сделав переворот, погнался за «Худыми». Что-то Николай не досмотрел и, возможно, врезался в землю[18]18
  Колонденок Николай Иосифович, 1921 г.р., гвардии младший лейтенант, летчик 101-го Гв. ИАП. 23.01.1944 не вернулся с боевого задания после воздушного боя в районе г. Керчь.


[Закрыть]. Он страстно мечтал бить врага, но его боевой путь оказался слишком коротким. Мне вспомнилось, как он в школе, на фоне облаков, когда его было хорошо видно с земли, делал запрещенный пилотаж на ЛаГГ-3…

Летчики 101-го Гв. ИАП, станица Вышестеблиевская, начало января 1944 г. Слева направо, сидят: А.М. Беркутов, Г.М. Заводчиков, Н.В. Хоцкий, А.Н. Павликов, И.Т. Морозов, С.С. Овечкин, замполит полка А.И. Пушкарский. Стоят: С.С. Нестеров, В.Б. Врублевский, В.Г. Аксенов, Н.П. Лукашев, В.М. Воробьев, С.С. Иванов, Н.И. Гундобин, А.И. Петров, Б.С. Дементеев, Б.И. Степанов, А.П. Чуприн, Н.И. Гуляченко, И.А. Костаненков, Н.Г. Буянов

На следующий день, 24 января, с рассветом нас четверкой срочно подняли в воздух по вызову со станции наведения. Взлетаем парами, я слева от Заводчикова. Аэродром очень мокрый и грязный, справа дует сильный боковой ветер. На разбеге самолет вдруг повело влево, а впереди стоянка истребителей соседнего полка и высокий обрыв. Что делать, прекратить взлет? Но по такой грязи мне не затормозить – обязательно врежусь в стоянку самолетов. Только вперед! Перед самой стоянкой подрываю «Аэрокобру», едва не цепляя стойками шасси лопасти винтов стоящих самолетов и верхушки деревьев над обрывом, но угроза катастрофы уже миновала. От нервного и физического напряжения на какое-то время онемело все тело.

После взлета с набором высоты направляемся в сторону Керчи. Над сушей видимость была плохая, и мы набрали 3000 метров. Заводчиков связался со станцией наведения. Обычно громкий и четкий, на этот раз голос наводчика было слышно плохо. Мы получили команду следовать в один из квадратов Керченского залива и занять высоту 1000 метров. Там должны были находиться «Худые». Мы снизились до 1000–1200 метров, Иванов парой в этот момент ушел от нас в сторону. Вышли в Таманский залив. Заводчиков непрерывно запрашивал станцию наведения, чтобы его навели на цель. В Таманском заливе видимость стала улучшаться. Я отвернул вправо, чтобы увеличить интервал с ведущим, и в этот момент увидел, что спереди и сверху меня атакует какой-то самолет. Атакующему, чтобы довернуть на меня, пришлось увеличить угол пикирования, он не успел прицелиться и проскочил с углом пикирования градусов 60–70 между мной и Заводчиковым. Это был Ме-109. На такой малой дистанции я увидел врага впервые. Мы так близко разошлись, что я разглядел в кабине светловолосого летчика в сетчатом шлеме из ткани. Как только я увидел фашиста, сразу стал по радио передавать Заводчикову: ««Худой» в хвосте, «Худой» в хвосте…»

««Худой» в хвосте» – предупреждение о смертельной опасности. Услышав такую команду, надо сразу же выполнить какой-то маневр для выхода из-под атаки, даже если не видишь противника. Однако Заводчиков, увлеченный переговорами со станцией наведения, летел по прямой, не предпринимая никаких действий. Мои предупреждения он не слышал. «Мессершмитт», проскочив вниз, энергично развернулся над поверхностью залива на наш курс и быстро сблизился с нами – скорость на выходе из пикирования у него была большая. Я, не переставая, кричал Заводчикову об опасности, но комэск никак не реагировал. Стрелять по немцу я не мог – он был под нами. Вдруг Ме-109 энергичной свечкой снизу атаковал Заводчикова, дал короткую очередь из пушек и ушел на бреющий полет на высоте 50—100 метров курсом на свою территорию. Все произошло так быстро, что я ничего не успел понять. Я довернул свой самолет влево и подошел ближе к командиру. Его подбитый самолет вспух, резко потерял скорость, сбросилась правая дверца кабины, но летчик не выпрыгнул. В этот момент я своей машиной закрыл самолет комэска и проскочил его. Развернулся влево, развернулся вправо – никого нет. Высота была маленькая, в считаные секунды «Аэрокобра» Заводчикова упала в залив и утонула[19]19
  Заводчиков Григорий Мартынович, 1915 г.р., гвардии старший лейтенант, командир эскадрильи 101-го Гв. ИАП. 24.01.1944 сбит в воздушном бою с Ме-109, упал в море в 1 км северо-западнее пристани Керчь.


[Закрыть].

На миг почему-то вспомнилось, как нас провожала на фронт его жена, когда мы улетали из Кировабада. Ее никак не могли увести с аэродрома. Взлетали мы парами. Перед взлетом я посмотрел в ее сторону – она все стояла, будто в каком-то предчувствии беды… Как недавно это было, и вот я уже ничем не могу помочь своему командиру!

Вдруг я увидел вдалеке уходящий на малой высоте «Мессершмитт». Злоба начала переполнять меня, и я решил его догнать, хоть бы и пришлось для этого преследовать немца до самого его аэродрома Багерово. Только бы не потерять его из вида! Надо быть осторожнее – где-то поблизости должен быть его напарник, не проморгать бы его. Я дал полный газ, мысленно уговаривая мотор: «Дорогой, только не откажи сейчас». Сближаюсь. «Худой» не очень-то и спешит, наслаждаясь победой. Съел бы его глазами! Напряженно себя упрашиваю: спокойно, Борис Степанович, спокойно. Дальность? Еще далеко. Напарник немца? Быстро осматриваюсь вокруг – не видно. Это хорошо. По проекции «Худого» в сетке прицела определяю дальность – более 500 метров, стрелять рано. Спокойно, БС, спокойно! Дальность 400 метров. Оружие пристреляно на эту дистанцию, уже можно стрелять, но надо еще подождать. Словно связанные одной нитью, выскакиваем на сушу, высота около 50 метров. Справа начинает постреливать зенитка, к моему самолету тянутся трассы от зенитных пушек-«Эрликонов». Осматриваюсь – в хвосте никого. С дистанции 150 метров открываю огонь. «Худой» наконец заметил погоню, прижался вплотную к земле, вверх не уходит. Сбивая мне прицел, немец летит змейкой, делает скольжение то вправо, то влево. Я повторяю его маневры – мне тоже надо уклоняться от прицельного огня зениток, который явно усилился. Дальность меньше 100 метров. Даю вторую очередь, третью, и вдруг… впереди возникает большой столб пыли. Успеваю выхватить самолет вверх из этого облака, мельком замечаю, что Ме-109 врезался в землю на скорости 550–600 км/час. Делаю разворот вправо с набором высоты… О, какая глупая ошибка, которая может стоить мне жизни! В кабине стало совсем светло от проносящихся мимо трассирующих снарядов. А сколько из них я попросту не вижу? От этой мысли еще больше напряглось все тело в ожидании, что прямо сейчас ударит по машине не один снаряд, а барабанной дробью раскатится сразу очередь. Со скольжением вправо бросаю «Кобру» к земле и ниже телеграфных столбов вдоль железной дороги выскакиваю в Керченский залив. Здесь я в относительной безопасности, огонь зениток мне не страшен. Перевожу дух – я сегодня родился второй раз! Набрал высоту, прошел еще раз над местом гибели Заводчикова – на воде никаких следов падения. Поднялся выше и полетел посмотреть с большой высоты на загнанного фашиста. «Мессершмитт» лежит на верхушке холма, одна плоскость у него смещена назад.

В воздухе никого не было. Находясь над заливом, услышал по радио нашу станцию наведения, сильный, четкий голос: ««Кобра»-одиночка, почему один?» Я, как мог, рассказал о случившемся, о гибели Заводчикова. Офицер наведения ответил, что он никого не вызывал, не наводил и вообще только что начал работу. Кто же нами тогда руководил и куда подевалась пара Иванова? В одиночестве я вернулся на свой аэродром, по приземлении сообщил командиру полка печальное известие. К вечеру к нам на командный пункт прибыло командование дивизии. Комдива полковника Осипова интересовало только одно – погиб или не погиб Заводчиков? От ответа на мои вопросы, кто вызывал нашу четверку и почему работала другая радиостанция наведения, командир дивизии уклонился. Я был совсем молодой летчик, желторотый птенец, а с такими юнцами командование почему-то совсем не считалось. Конечно, в душе осталась какая-то досада от такой невнимательности со стороны большого руководства. Вечером нам сообщили, что с центрального участка советско-германского фронта прибыла сильная группа немецких летчиков. В этот день, кроме Заводчикова, они сбили еще ЛаГГ-3 из соседней дивизии. Немецкие асы разыграли спектакль, а наше командование в этой радиоигре не разобралось.

Командиром эскадрильи вместо погибшего Заводчикова назначили гвардии лейтенанта Ивана Григорьевича Похлебаева[20]20
  Похлебаев Иван Григорьевич (1917–2000), Герой Советского Союза, полковник. Участник Великой Отечественной войны, в 1942–1945 гг. произвел 277 боевых вылетов на И-16 и P-39, в 46 воздушных боях сбил 19 лично и 1 в группе самолет против– ника.


[Закрыть]. Мне сбитый самолет не засчитали, так как некому было дать подтверждение. Позже я не один раз проанализировал происшедшее, искал, где и какие допустил ошибки. Этот вылет многому меня научил, я сразу как будто прозрел. Впервые я видел самолет врага далеко и близко, по его маневрам определил, что это опытный летчик, почувствовал, что и таких можно и нужно бить, а не бояться их. Понял, что надо быть всегда внимательным, потому что немецкие летчики используют разную тактику и идут на всякие хитрости.

Уже два дня я летал ведомым у Похлебаева, но воздушных боев вести не доводилось. На третий день в одном из вылетов мы встретили «Мессершмиттов». У командира была выгодная позиция для атаки, но он почему-то атаковать не стал. Вечером я его спросил, почему он не воспользовался возможностью увеличить личный счет. Похлебаев ответил, что в момент начала атаки не видел меня, своего ведомого. Такой ответ меня очень обрадовал. Лучше сегодня сохранить ведомого – вдвоем завтра больше немцев собьем! Заводчиков же всегда стремился вперед, ему прежде всего хотелось отличиться, сбить немца, и на меня он не оглядывался…

Командир 2-й эскадрильи 101-го Гв. ИАП Иван Григорьевич Похлебаев

Вечером, когда уже стемнело, летчики собрались на командном пункте полка. Коптилка, сделанная из снарядной гильзы, тускло освещала наши невеселые лица, придавая им еще более удрученный вид, – погибать никому не хотелось. Пары немецких «охотников» продолжали действовать очень активно, дивизия несла серьезные потери. С очередного вылета на разведку в паре с Хоцким не вернулся Николай Гундобин, летчик с боевым опытом. Возвращаясь домой, они пробивали облачность, и что произошло с Николаем в облаках – так и осталось загадкой…[21]21
  Гундобин Николай Иванович, 1923 г.р., гвардии младший лейтенант, командир звена 101-го Гв. ИАП. 26.01.1944 не вернулся с боевого задания по разведке движения железнодорожных эшелонов на перегоне Керчь – Владиславовка.


[Закрыть]

Глядя на наши понурые лица, Похлебаев вдруг твердым, уверенным голосом спрашивает всех: «Чего носы повесили? Подумаешь, асы! Что, у нас оружия нет? У нас оружие посильней, чем у них! Нечего их бояться, пусть они сами нас боятся! Завтра пойдем их… – здесь он вставил крепкое русское слово, – а сейчас на ужин и отдыхать!» О, какие у всех стали глаза, радостные, просветленные!

Рано утром по тревоге мы вылетели к линии фронта своей четверкой Похлебаев – Дементеев и Иванов – Степанов. В воздухе связались по радио со станцией наведения и получили команду следовать в указанный квадрат, заняв высоту 3500 метров. В этот район пришла бомбить наши войска большая группа ФВ-190. При подходе к линии фронта мы увидели группу «фоккеров», которые уже перестраивались друг за другом в цепочку, по очереди с полупереворота входили в пикирование и сбрасывали бомбы. Похлебаев скомандовал мне: «Атакуем!» Пара Иванова осталась прикрывать нас наверху, а мы с комэском атаковали «фоккеров», которые уже вошли в пикирование.

«Фоккеры», которые еще не успели войти в пикирование, бросают бомбы, не доходя до цели, разворачиваются и уходят на свою территорию. Впереди меня маячит вражеский истребитель, до него рукой подать, но я слежу за своим ведущим и не могу работать с прицелом. Похлебаев открывает огонь по «Фокке-Вульфу», тот дымит и падает. Ведущий, заметив, что я тоже нахожусь в выгодной позиции, командует: «Борис, бей, прикрываю!» До немца буквально 20 метров, быстро прицеливаюсь и открываю огонь. Очередь, вторая… «Фоккер» дымит и продолжает пикировать. Выхожу из пикирования с большой перегрузкой, в глазах темно. Земля совсем близко, да еще и местность холмистая. Создается ощущение, что голова вот-вот уйдет в желудок. Не сломался бы самолет!

Выйдя из пикирования, набираю высоту. В глазах понемногу светлеет, вижу впереди самолет ведущего. Бросаю короткий взгляд на землю – там пылают два костра. Станция наведения беспрерывно кричит: «Похлебаев, так их, бейте! Смотрите, еще группа «фоккеров» подходит!» Мы снова набираем 3000 метров, и картина повторяется. Иванов и Степанов сближаются с подходящими «фоккерами», которые бросают бомбы куда попало и бегут. Похлебаев устремляется в погоню за теми, кто успел войти в пикирование, я следую за ним. Догоняем и расстреливаем еще двух ФВ-190. Налет отбит. Слышим по радио бодрые, твердые голоса Ивана Морозова и Виктора Маслова из 3-й эскадрильи, которых подняли в воздух нам на усиление: «Иван, бейте их, идем на помощь!»

Продолжаем патрулировать. Летим от солнца со снижением на повышенной скорости, я иду справа от ведущего. Вижу, что далеко сзади разворачиваются на наш курс четыре ФВ-190. Не знаю, видят они нас или нет, но догоняют – высота у них чуть больше нашей. По радио предупреждаю Похлебаева об опасности, но он не слышит. Повторяю – не отвечает. В радиоэфире стоит сплошной гвалт, очень много лишних разговоров, которые забивают друг друга. «Фоккеры» приближаются, дальше ждать нельзя. Резко разворачиваюсь влево над «Коброй» комэска в лоб вражеской четверке, на встречных курсах беру в прицел ведущего, жму на гашетки… Но стреляет только один пулемет, да и тот, выпустив 5–7 пуль, умолкает. Видимо, кончились боеприпасы. Неожиданно для меня ведущий «Фокке-Вульф» слегка задымил и отвернул на свою территорию. Шлейф черного дыма за ним начал все больше увеличиваться. За ведущим ушли и остальные немецкие истребители. А где же наши? Я огляделся – все наше звено шло рядом.

Подлетая к аэродрому после окончания патрулирования, я обратил внимание на кисть правой руки. Рука, державшая ручку управления, была вся белая и болела. Я попробовал разжать пальцы, но у меня ничего не получилось. Пришлось левой рукой с большими усилиями разжимать каждый палец правой руки по отдельности. Несколько дней кисть руки ощутимо ныла. Дело в том, что на пикировании быстро увеличивается скорость, а самолет стремится выйти из пике. С увеличением скорости приходится увеличивать и давление на ручку управления, удерживая самолет в пике, так как если ее отпустить, то машина выйдет на большую перегрузку и может разрушиться, да и летчику трудно выдержать эту перегрузку – в глазах темнеет, и думаешь, что «голова уйдет в желудок», если не выдержит шея.

Мельком мне вспомнился рассказ. Случилось это на Украине в Гражданскую войну. В одной казачьей станице свирепствовали белые. Офицер, сын богатого казака, жестоко расправлялся с непокорными станичниками и однажды зверски убил сына одного старика. Когда красноармейцы вошли в станицу, офицер ускакал в степь, преследуемый красными кавалеристами. Старик, видя, что его враг убегает, выхватил из ножен висящую на стенке саблю, вскочил на свою лошаденку, отслужившую все сроки, и помчался догонять ускакавшего офицера. Красноармейцы один за другим прекратили преследование, а дедок, обогнав их всех, продолжал погоню… Только к вечеру дождались старого казака, не особо веря в успех его мести. Но дед, крепко держа в руке рукоять сабли, сказал, что зарубил врага. Он никак не мог отпустить рукоять, и пришлось применить ствол нагана, чтобы разжать пальцы руки. Такая была хватка. Люди поехали в указанное стариком место и увидели, что лошадь пасется с трупом офицера, разрубленного до самого седла. Теперь я на собственном опыте убедился, что такое может быть. О своей руке я боялся рассказать кому-либо, чтобы это случайно не дошло до нашего полкового врача Николая Константиновича Колюцкого. Он запросто мог отстранить меня от полетов на несколько дней, а мне этого очень бы не хотелось, бои в эти дни шли очень напряженные.

Командир 3-й эскадрильи 101-го Гв. ИАП Иван Тимофеевич Морозов

После вылета Похлебаев рассказал, что когда я внезапно развернулся, он сразу все понял, и похвалил мою внимательность и остроту зрения: «Как ты так далеко увидел «фоккеров»? Это очень хорошо!» Такая похвала придала мне уверенности в том, что я начал правильно понимать обстановку в воздухе. Третьего «фоккера» мне засчитали только как подбитого, видимо, были сомнения, что он упал. За этот бой командование дивизии наградило меня орденом Славы III степени. Наш замполит полка гвардии майор Алексей Иванович Пушкарский сказал, что сделает меня кавалером ордена Славы всех трех степеней, но его затея оказалась пустой. Этим солдатским орденом в авиации награждался летный состав только до звания «младший лейтенант» включительно, а мне вскоре присвоили звание лейтенанта[22]22
  28 января 1944 г. летчики четверки, возглавляемой гвардии лейтенантом И.Г. Похлебаевым, заявили об уничтожении в районе Булганак – Катерлез – Ташлы-Яр шести ФВ-190. Три из них были записаны на счет комэска, два стали первыми официальными победами Б.С. Дементеева, последний был засчитан гвардии младшему лейтенанту С.С. Иванову.


[Закрыть].

Несколько ранее в полк пришел приказ снять с истребителей все «лишнее» радиооборудование, оставив только по одному приемнику и передатчику. После этого вылета мы не дали разукомплектовывать радиостанции, а стали настраивать их на несколько частот. Теперь, когда эфир был сильно засоренный, мы переходили на запасной канал, а ведущие прослушивали и основной. Все эти работы проводила Раиса Михайлова вопреки инженеру полка по радиооборудованию Цареву, который, ссылаясь на какие-то инструкции, запрещал нам использовать возможности радиосвязи по максимуму. Тем не менее управление группой в воздухе стало гораздо надежнее, и такая практика со временем прижилась.

С каждым днем боев и с каждым боевым вылетом наши летчики все больше верили в силу своего оружия, повышали свое мастерство. Как-то раз, когда наша четверка патрулировала над линией фронта, авианаводчик подал команду, чтобы мы посмотрели, что творится в 20–25 километрах от передовой, так как станция обнаружения что-то засекла в немецком тылу. Подошли к указанному району на высоте 4000 метров, видим – ниже нас летят в строю около 30 ФВ-190, груженные бомбами. Прикрытия нет. Недолго думая, Похлебаев передает: «Атакую!» Иванов со Степановым остались на высоте, прикрывая нас. «Фоккеры», заметив нашу атаку, стали сбрасывать бомбы, не долетая до линии фронта, кто как может разворачиваться и в беспорядке бежать. Похлебаев одного из «Фокке-Вульфов» догнал и сбил. На душе было радостно – сколько солдатских жизней на земле спасли мы этой атакой?!

Примерно в эти же дни в преддверии наступления на Керчь командование полка получило задание: установить на одной из наших «Аэрокобр» фотоаппарат и выполнить перспективную аэрофотосъемку линии фронта. При таком виде съемки ось объектива фотоаппарата отклонена под углом к вертикали в сторону. Выполнить задание должен был командир звена младший лейтенант Василий Аксенов, летчик с хорошим боевым опытом, а прикрывать его, кроме ведомого, должны были еще четыре истребителя. В эту четверку ведущим правой пары включили и меня.

Что значит проводить аэрофотосъемку? Фотограф должен идти вдоль линии фронта по прямой, без всякого маневра по высоте и курсу, желательно на небольшой скорости, представляя собой отличную цель для вражеских истребителей и зениток. Делаем первый заход, в воздухе пока все спокойно. Внезапно появился одинокий «Мессершмитт» и атаковал Сергея Нестерова, который находился слева от фотографа. Подворачиваю влево, чтобы отбить атаку «Худого», и передаю по радио: «Серега, в хвосте «Худой»!» Сергей ответил, что видит, и, сделав переворот, ушел из-под атаки. Но что это? Другой Ме-109, ведомый первого, летит прямо на меня, и летит напористо. Уходить в сторону опасно, и я беру его в прицел. Такие атаки часто кончаются трагически даже без стрельбы, ведь никто не знает, куда противник отвернет и куда отворачивать самому. Лобовая атака занимает очень короткое время, не более 3–5 секунд, сближение происходит на суммарной скорости около 300 метров в секунду, что сравнимо со скоростью звука. Буду жить или моя голова, как в поговорке, окажется в кустах? Максимально концентрируюсь и слежу за дальностью. Решаю, что на дистанции 400 метров (на эту дальность пристреляно оружие) стреляю и сразу же ухожу в сторону и вниз. Силуэт «Мессершмитта» быстро растет в прицеле, и вдруг, когда между нами остаются те самые 400 метров, нервы вражеского летчика не выдерживают, и он уходит вверх, подставляя под огонь брюхо. Сопровождаю «Худого» в прицеле и увеличиваю упреждение, так как увеличивается ракурс цели, коротко стреляю. Пушка выстреливает один снаряд, по 5–7 пуль выплевывают пулеметы. От «Худого» отваливается какой-то массивный кусок, который пролетает настолько близко от меня, что мой самолет даже слегка встряхивает. У «Мессершмитта» останавливается винт, он переходит в пикирование и врезается в землю[23]23
  Согласно наградным документам, 05.02.1944 при сопровождении разведчика младший лейтенант Дементеев в районе мыса Тархан сбил Ме-109, который упал в районе деревни Малый Бабчик. Подтверждение прислал 1344-й полк ПВО.


[Закрыть]. Аксенов все так же продолжает фотографировать передовую…

Вечером нам сообщили данные разведки, что немецкое командование поставило задачу перед ФВ-190, у которых был широкий и живучий двигатель воздушного охлаждения, а также сильное вооружение, отбить у русских желание ходить в лобовые атаки. Чтобы пробить лоб «фоккера», мы попросили оружейников снаряжать боекомплект пушки таким образом, чтобы после каждых двух осколочно-фугасных снарядов третьим обязательно шел бронебойный.

К большому сожалению, через несколько дней Василий Аксенов, очень толковый летчик-разведчик и никогда не унывающий человек, погиб. Он возвращался из очередного вылета на разведку в район Феодосии, когда над Керченским проливом в 3–4 километрах от берега у его «Аэрокобры» отказал двигатель. Погода в тот день была хорошая, волнение моря было небольшим. В таком случае нужно иметь большой опыт, чтобы правильно определить высоту полета – вода прозрачная, зачастую видно даже дно, а вот поверхность нащупать сложнее. Садясь на воду, Аксенов ошибся в расчете высоты, его самолет зарылся носом и сразу же пошел ко дну. Летчик не смог выбраться из кабины. Впоследствии часто, возвращаясь с задания, над местом гибели Василия мы давали залп из бортового оружия, салютуя погибшему товарищу[24]24
  Аксенов Василий Гаврилович, 1913 г.р., гвардии младший лейтенант, командир звена 101-го Гв. ИАП. 07.02.1944 не вернулся с боевого задания – при возвращении с разведки над морем заклинило двигатель, самолет упал в море и затонул в 1,5 км юго-западнее мыса Железный Рог.


[Закрыть]. В тот же день, когда погиб Аксенов, не вернулся с боевого задания и мой однокашник по Батайской ВАШП Петя Одинцов. В районе Керчи он был сбит в бою с «Юнкерсами»[25]25
  Одинцов Петр Акимович, 1923 г.р., гвардии младший лейтенант, старший летчик 101-го Гв. ИАП. 07.02.1944 не вернулся с боевого задания из района г. Керчь, где прикрывал наши наземные войска и вел бой с немецкими бомбардировщиками.


[Закрыть].

Через два дня я сам получил задание произвести визуальную разведку позиций противника, идущих от Феодосии на север через весь Ак-Манайский перешеек до самого Азовского моря. Нужно было посмотреть, какие укрепления строятся немцами на оборонительном рубеже. Мне особо подчеркнули, что задание очень срочное и важное, поэтому запретили вступать в воздушный бой и заниматься штурмовкой. Взлетели парой, ведомым пошел Борис Степанов. Вышли на малой высоте в Азовское море, а потом в заданный район с севера. Видим – да, копают окопы, делают укрепления. Некоторые машут нам руками, наверное, это наши военнопленные. Подлетаем к Владиславовке. От этой станции на Джанкой следует железная дорога, и от нее в 3–5 километрах на рельсах стоит какой-то странный агрегат, состоящий из двух платформ и дрезины.

Вижу – за этим агрегатом железная дорога будто вспахана. Что-то здесь неладно! По рации передаю Степанову: «Боря, прикрой, я пройдусь!» Нарушил я приказ командира – проштурмовал, выпустил по этому агрегату три снаряда, один из которых должен был быть бронебойным. Прошло дней десять, командир полка Павликов меня спрашивает: «Ты, когда летал на разведку Ак-Манайских позиций, точно ничего там не штурмовал?» Ну, думаю, признаюсь – будет ругать. «Нет, не штурмовал», – отвечаю.

Выяснилось следующее. Откуда-то командование получило информацию, что такого-то числа, в такое-то время, с такого-то направления неизвестная «Аэрокобра» выпустила из пушки три снаряда и вывела из строя немецкий путеразрушитель, чем спасла от уничтожения большой участок железной дороги. Нарком путей сообщения Каганович ищет летчика, хочет наградить его орденом Ленина. Я не стал признаваться, чего после драки руками махать? Только что отпирался, а как про орден услышал – так сразу я? Радостно было, что сделал полезное дело. После нам показывали фотографии этого разрушителя железных дорог, который так и остался после моей атаки стоять на месте. Специальным плугом он ломал шпалы пополам и рельсы тоже перекусывал.