Текст книги "Охотник за истребителями. На «Аэрокобре» против асов Люфтваффе"

Свободное время мы проводили, конечно, в семье Вадима. Его отец Владимир Васильевич Адлерберг был интеллигентом в самом лучшем смысле этого слова, служившим до революции в царской армии. После революции он пошел в Красную Армию, которой не хватало специалистов. Это был внимательный, заботливый человек, с большим чувством юмора, который относился к нам как к своим детям. Впоследствии мы в шутку называли его не иначе как «командир дивизии». Кто бы ни был в Москве – всех он принимал с какой-то радостью, хотя материально ему жилось туго, помогал в устройстве на учебу и работу, одним словом – всем спешил делать добро!

Время шло, а мы все так же находились в подвешенном состоянии без денег и теплой одежды. Все чаще стали задумываться, как бы убежать из такой командировки? У местного руководства выпросили разрешение отправить наших механиков в дивизию, чтобы они на месте решили наши финансовые вопросы. Пошли мы провожать механиков, посадили их в поезд, а сами «забыли» выйти из вагона. Когда я отправлялся в командировку, командир полка сказал, что если полк улетит на фронт, то мне оставят карту с проложенным маршрутом, чтобы я мог добраться до полка самостоятельно. Прибыл в Пирятин и, к своей радости, застал на аэродроме шесть экипажей, не успевших улететь из-за плохой погоды. Через неделю погода установилась, и мы улетели в восточную Польшу, в город Высоко-Мазовецк.

Последние бои

Итак, 19 ноября 1944 года наша дивизия вернулась в 4-ю Воздушную армию, на 2-й Белорусский фронт. Вскоре после моего отъезда в командировку в полк вернулся брат Янка. Прежде всего, он удивился, что я и Рая серьезно дружим. Он тоже был влюблен в нее и тем более был уверен, что меня женили на другой, грозненской подружке. Когда Янка прибыл в полк, Раины подружки шутливо сказали ей, чтобы шла встречать родствен– ничка.

Янку сбили над Эльтигеном в Крыму. Он выпрыгнул с парашютом и приземлился на нейтральной полосе ближе к немецким окопам. Отстреливался, не желая попасть в плен. Думал оставить последний патрон для себя, но вражеская пуля попала Яну в кисть руки, разбила пистолет и отбила большой палец. В плену с группой товарищей-летчиков Яков вел себя достойно звания советского офицера. Он хорошо знал немецкий язык и подслушивал разговоры конвоиров, что впоследствии пригодилось. В январе 1944 года Янка с товарищами, узнав об отправке в Германию, бежали из плена, вываливаясь на ходу из окна товарного вагона вниз головой. Одна украинская семья укрыла его у себя до прихода наших войск. С освобождением этой местности Ян попал на проверку в спецлагерь НКВД. Многих прошедших плен из таких лагерей отсылали на лесозаготовки, но брата освободили и направили в свою часть. Видимо, все зависело от следователя, проводившего проверку, и наличия свидетельств достойного поведения в плену. Янка впоследствии рассказывал, что в плену все вели себя по-разному, находились и предатели. Летать с увечьем брату уже было невозможно, и в полку его определили на наземную работу – назначили адъютантом эскадрильи.

В Высоко-Мазовецке началась подготовка к боевым действиям: мы изучали район, стреляли по наземным целям и учились бомбить с пикирования. Было очевидно, что нас готовили к штурмовым действиям. Немецкая авиация появлялась в воздухе все реже, отсюда меньше была и потребность в нас как в истребителях. Зато наши «Аэрокобры» не только обладали мощным пулеметно-пушечным вооружением, но и были способны нести авиабомбы калибром до 250 кг. Истребители отечественного производства такими возможностями похвастать не могли.

Похлебаев снова лег в госпиталь, да и по партийной линии мне дали большую нагрузку, ввели в состав партбюро полка. В его состав входили почти все руководители полка, а вот летчиков никого не было. Приходилось мне отвлекаться от летной работы и заседать на собраниях. В решении какого-либо вопроса часто каждый руководитель гнул свою линию, забывая об общих интересах. Был у нас в 3-й эскадрилье полка летчик Алексей Петров. Он был несколько старше нас, в детстве и юности беспризорничал, приворовывал и очень болезненно реагировал, когда кто-нибудь вольно или невольно напоминал ему о прошлых делах. В остальном же Алексей имел хороший боевой опыт, был надежным товарищем, любил веселую компанию. Некоторым ребятам, особенно из молодого пополнения, нравилось нарочно его позлить. Как-то на вечеринке в разгар веселья ему снова напомнили о воровском прошлом. Алексей взбесился, устроил драку. Не разобравшись в сути дела, на партбюро его все ругали как зачинщика потасовки. Вижу – Петров, прислонившись спиной к бревенчатой стене землянки, закрыл глаза и ничего уже не воспринимает. Парторг полка капитан Пронин попросил меня высказать свое мнение. Думаю – пусть Алексей на меня обижается, но скажу, что думаю. Я сказал, что Алексей пережил в юности тяжелые времена, но сумел освоить трудную профессию летчика-истребителя, вступил в партию, имеет боевой опыт, что он старше по возрасту и должен учить, передавать свой опыт молодому пополнению, а не бить ему морду. Предложил ограничиться предупреждением вместо партийного взыскания. Закончилось заседание, и я пошел в городок. Ночь была темная, да еще и с небольшим туманом. Вдруг на дороге из тумана навстречу мне появилась фигура человека. Кто это? Оказалось, Петров, ждал меня. «Дай пять! – сказал он и пожал мне руку. – На все, что там говорили, мне наплевать, а вот ты растеребил мне душу». По дороге в городок поговорили по-дружески.

На 13 января 1945 года нам была поставлена задача всем полком нанести бомбово-штурмовой удар по немецкому аэродрому Гросс-Шиманен[29]29
  Ныне аэродром Щитно-Шиманы, Польша.


[Закрыть], который находился в 60 километрах за линией фронта. Атаковать было приказано двумя группами с интервалом в 5 минут, ведущим первой группы назначался командир 1-й эскадрильи старший лейтенант Николай Зорин, вторую группу должен был вести я, лейтенант Дементеев. С утра мы с Николаем провели доразведку вражеского аэродрома, пройдя над ним с запада на бреющем полете. На летном поле и в ангарах обнаружили около 30 самолетов разных типов, преимущественно ФВ-190. Взлетели за нами в погоню два дежурных «Фокке-Вульфа», но мы на малой высоте от них ушли, нам было не до воздушного боя.

Командир 101-го Гв. ИАП А.Н. Павликов ставит задачу летчикам полка

После уточнения поставленной задачи вылетели авиаполком на штурмовку аэродрома. Первые две эскадрильи шли с кассетными бомбами, управление полка и 3-я эскадрилья были в группе прикрытия. Высота 3000 метров. Погода начала портиться, появились облака. На подходе к цели Зорин почему-то передал по радио, что аэродром полностью закрыт облаками, и стал разворачиваться вправо. Подходя ближе к аэродрому, вижу, что аэродром закрыт только частично, а на взлетную полосу выруливает одиночный ФВ-190 и взлетает. Думаю, что этого допустить нельзя, ведь у нас больше половины летчиков делает свой первый боевой вылет. Молодые летчики могут не различить в круговороте «фоккера», будут неоправданные потери.

Передаю командиру полка, что аэродром открыт, взлетает «фоккер». Своей эскадрилье даю команду: «Атакуем!» Бросаем бомбы на стоянки самолетов, и я с подворотом влево атакую взлетающий ФВ-190. Чтобы сбить с толку вражеских зенитчиков, даю левую ногу, самолет скользит вправо, и сразу же вижу слева рядом с кабиной яркую вспышку красного цвета. В прицеле растет взлетающий «фоккер», сближаюсь с ним очень быстро. Слегка качнул рулями – самолет управляем. Жму на гашетки, и… стреляет только один крупнокалиберный пулемет! «Фоккер» убирает шасси и в тот же момент сваливается влево – на земле вырастает столб огня. Передаю по радио, что сбил «фоккера» в конце полосы, слышу в наушниках: «Вот, Длинный уже нашел!» Потом летчики рассказывали, что этот факел был для всех хорошим ориентиром.

Набираю высоту и пытаюсь понять, нет ли у машины серьезных повреждений, ведь случись чего – до линии фронта тянуть 60 километров. Запрашиваю ведомого Михаила Хозянина: «Миша, посмотри, не видно ли чего у меня? Есть ли дым?» Миша отвечает, что ничего подозрительного не наблюдает. Это меня успокаивает. Подворачиваю к аэродрому и вижу – взлетает второй ФВ-190. Над аэродромом карусель наших самолетов, на земле взрывы, пожары. Пока осматривался, забыл перезарядить пушку и пулеметы. Догоняю «фоккера», нажимаю гашетки, но пушка и пулеметы молчат. Нельзя дать «фоккеру» свободу действий, преследую его. Ведомый держится справа. Отхожу влево и командую по радио: «Миша, бей «фоккера»!» Все происходит на малой высоте, у самой земли, некогда перезарядить хотя бы один пулемет. Миша подворачивает и стреляет, но ему не хватает опыта, трасса тянется в каком-то метре от хвоста «фоккера». Кричу ему, чтобы взял упреждение, но он в горячке боя не реагирует. Я выбрал момент и перезарядил оружие.

Прозвучала команда Павликова о прекращении штурмовки, пора уходить домой. Все же прицеливаюсь в «фоккера» и стреляю. Одна очередь, вторая, третья… Трасса накрывает цель, но никаких результатов я не наблюдаю. Отвернул вправо от «фоккера»; вижу, что у него вырвался большой шлейф белого дыма, и немецкий истребитель, окутанный этим облаком, падает на лесную просеку. Обычно в таких случаях самолет загорается, но этот почему-то упал без огня.

Штурман 101-го Гв. ИАП Александр Анисимович Худяков

После посадки выяснилось, что зенитный снаряд попал в заднюю кромку левой плоскости в метре от фюзеляжа, и большая часть осколков изрешетила хвостовое оперение. Не сделай я вовремя противозенитный маневр, не уйди скольжением вправо – гореть бы мне вместо «фоккера» на взлетной полосе немецкого аэродрома. Надо все помнить, не упускать из виду ни одну мелочь. Пришлось вечером проводить с эскадрильей подробный анализ этого вылета.

Фронт начал наступление в Восточной Пруссии. Основная наша задача состояла в сопровождении бомбардировщиков, хорошо знакомых еще по завершающим боям в Крыму «Бостонов», машин мощных, достаточно скоростных и хорошо вооруженных. С 16 января наши бомбардировщики начали усиленно бомбить тылы фашистов. Вылетели две девятки с интервалом в 10 минут на город Алленштайн, большой железнодорожный узел[30]30
  Ныне город Ольштын, Польша.


[Закрыть]. Первую девятку сопровождал восьмеркой «Аэрокобр» штурман полка Александр Худяков, я со своей восьмеркой охранял вторую девятку. Погода была безоблачная, высота полета 4000 метров. Впереди нам хорошо была видна первая группа. При подходе к Алленштайну их атаковали два ФВ-190. Мы летели несколько ниже первой группы, и все происходило на наших глазах. По радио я предупредил Худякова об атаке «фоккеров», но никакой реакции не услышал и не увидел. Мой ведомый Миша Хозянин не выдержал, задрал нос самолета и дал очередь в сторону немецких истребителей – видимость была хорошая, и казалось, что они от нас близко. После возвращения домой я спросил Мишу, зачем он стрелял? «Так они были так близко, что около них снаряды рвались», – объяснил он. Спрашиваю, на какой дальности срабатывают самоликвидаторы снарядов? «На двух километрах», – отвечает Михаил. «Значит, тебе казалось, что снаряды рвались вблизи «фоккеров», а они были от нас не ближе чем в 5 километрах. Запомни случившееся, так можно легко впустую израсходовать боекомплект», – пояснил я ему и другим молодым летчикам. «Фоккеры», по которым стрелял Хозянин, подошли спокойно к нашим истребителям и сбили одного молодого летчика[31]31
  20.01.1945 в воздушном бою в 20 км севернее города Алленштайн был сбит летчик 101-го Гв. ИАП гвардии младший лейтенант Николай Сергеевич Галкин, 1923 г.р. Летчик успел покинуть самолет с парашютом и попал в плен. Освобожден из плена 01.05.1945, по состоянию здоровья уволен в запас.


[Закрыть]. Очередная неоправданная потеря!

В этот же день после обеда мне дали срочное задание: парой вылететь на разведку линии фронта в районе города Августов. Просмотрел я немецкие окопы и над Августовом стал выходить на нашу сторону. Заметил в городе скопление машин, хотел было проштурмовать их в один заход, но потом передумал, и вдруг шедший ведомым Саша Чуприн по радио закричал, что я горю и за мной идет большой шлейф. Я сбросил подвесной топливный бак, но шлейф не уменьшился, а дым появился уже в кабине. Высота маленькая, прыгать с парашютом поздно – надо искать место для посадки. Выключил зажигание, дым уменьшился. Под крылом везде высокий густой лес, но слева вижу узкий прогал, а за ним замерзшее болотце. Если лететь прямо, то обязательно зацеплюсь за дерево крылом. Делаю правый крен, буквально протискиваюсь между двумя большими толстыми соснами, успеваю выровнять машину и тут же плюхаюсь в кустарник на болотце. Дым, клубы пара. Выскочил из самолета, осмотрелся – вроде бы ничего страшного, самолет не горит. Саша кружит надо мной. Показал я ему направление, куда лететь, он понял меня. Сообразит, не заблудится. Как потом выяснилось, Чуприну тоже сильно повезло – он успел сесть на аэродром, который начал закрываться туманом, а вот зарулить на стоянку самостоятельно уже не смог – все потонуло в тумане.

«Аэрокобра» из состава 101-го Гв. ИАП на вынужденной посадке, зима-весна 1945 г.

Где же я приземлился? Передовую я должен был перетянуть, но нас предупреждали, что в этих районах в лесах хозяйничают шайки бандеровцев. Эти будут похуже немцев! Отломал от крыла кусочек дюраля, которым, как отверткой, вывернул в кабине часы, взвалил на спину парашют и ушел в густой кустарник. Идти по глубокому, выше колена, снегу было тяжело, одет я был в меховые штаны, унты и свитер, а вот куртки не было. Стало темнеть. Вдруг слышу – появились с противоположной стороны людские голоса, приближающиеся к моему самолету. Прислушался – вроде говорят на русском языке. Увидели мои следы на снегу и стали меня звать. На всякий случай я поосторожничал и позвал к себе одного человека, держа его на прицеле пистолета. Пришел солдат и сказал, что они пограничники, что видели, как садился мой самолет.

Пришли на заставу. Встретил меня капитан, начальник штаба. Он проверил мои документы, открыл банку тушенки и налил спирту: «Сейчас поешь и ложись спать, завтра утром придет старшина, с ним держи связь, ему даны указания на твой счет, а мы ночью уходим». Я передал капитану разведданные. Голова моя разламывалась, я никак не мог уснуть – беспокоился, долетел ли Саша. Павликов, конечно, тоже переживает, а уж как там моя любовь – ведь для нее, наверное, это большое потрясение?

Утром приехали на санях польские полицейские. Они везли в районный центр двух пойманных бандеровцев и прихватили меня, приставив и ко мне на всякий случай охранника. Выехали за деревню, вижу – летит По-2. Это наверняка меня ищут, откуда еще быть в таком месте самолету? Подъезжая к районному центру, где находилась наша комендатура, увидел – вдалеке у отдельного дома сидит самолет. Соскочил с саней, побежал, а полицейский за мной, сани остановились. Оказалось – прилетел наш летчик Вася Врублевский (он после взрыва в Багерово все никак не мог оправиться, и летал в качестве летчика связи) и с ним наш инженер эскадрильи Виктор Ляшенко, привезли мне меховую техническую куртку. Куртка пригодилась как нельзя кстати. Василь доложил, что при посадке повредил самолет – за что-то зацепился в снегу костылем, и поломал два лонжерона фюзеляжа. Ладно, позже будем думать, как выкручиваться, сейчас надо к коменданту района. Комендант поначалу принял нас за задержанных бандитов, но потом разобрались, что к чему, и отношение стало другим. Прибыл солтыс, по-нашему староста. Оказывается, Врублевский посадил самолет у его дома.

Переночевали мы у старосты и наутро взялись за ремонт По-2. Нашли рейки, проволоку, нарастили лонжероны, где пробили гвоздиками, где скрутили проволокой, и во второй половине дня вдвоем с Васей улетели. Инженер наш остался для осмотра моей «Аэрокобры». На аэродром прилетели вечером, уже начало темнеть. В землянке КП доложил командиру полка о прибытии. Павликов крепко обнял меня и ничего не мог сказать – от радости его пробила слеза, да и меня тоже. Для Вадима Адлерберга, моего механика, настала тяжелая пора – он убыл на место посадки самолета. В этом месте не было никаких войсковых частей. Комендант определил его к старосте, который должен был обеспечить Вадима жильем и питанием. Пока прибыла наша эвакуационная команда, пока решался вопрос о ремонте или списании самолета – прошло около месяца. Много он там намаялся!

К нашему полку был прикреплен бомбардировочный полк – четыре девятки бомбардировщиков. Как правило, каждый ведущий группы истребителей прикрытия работал постоянно с одной и той же девяткой бомбардировщиков, так что командиры хорошо знали друг друга по радио, а вот лично знакомы не были. Эфир в полете был насыщен лишними разговорами, что затрудняло управление боем. Если в вылет отправлялись все четыре группы, то наша группа была все время последней. При подходе бомбардировщиков к цели, пока немецкие истребители взлетали и набирали высоту, первые две девятки успевали отбомбиться, и немцы встречали во всеоружии третью группу. В этом случае доставалось вести бой летчикам 3-й эскадрильи – Ивану Морозову, Виктору Маслову, недавно переведенному к нам на должность заместителя комэска Павла Камозина. После этого доставалось и нашей замыкающей группе.

Командование решило организовать встречу ведущих групп истребителей и бомбардировщиков для отработки взаимодействия. Мы поехали к бомбардировщикам. После проработки задания на очередной вылет ведущие групп наконец встретились лично, пообщались. Это была очень полезная встреча. До этого ведущие бомбардировщиков очень часто представляли, что истребители прикрытия должны постоянно быть рядом с подопечными, буквально прикрывать их своим телом, не понимая, что при этом истребители лишаются одного из главных козырей в бою – свободы маневра. После обсуждения и разъяснения вопросов взаимодействия работа наша улучшилась. Радиосвязь теперь все чаще проводилась короткими информативными командами, эфир стал заметно чище.

В одном из вылетов слышим, что группа Ивана Морозова, идущая перед нами, завязала бой с немцами – значит, вскоре и нас встретят истребители. Наш ведущий девятки бомбардировщиков отвернул от курса влево, пошел на снижение и спрашивает: «Дементеев, ты меня понял?» «Да», – отвечаю. Обычно бомбометание проводилось с высот порядка 4000 метров. В этот раз «Бостоны» снизились на маршруте до 600 метров, вышли в Балтийское море, развернулись на обратный курс и с высоты 1000 метров вышли на Браунсберг[32]32
  Ныне город Бранево, Польша.


[Закрыть], где и отбомбились. Истребители немцев остались на высоте, и нам вслед только какая-то зенитка выпустила пару снарядов.

Другой раз сопровождали мы свою девятку на Штаргард, далеко за линию фронта. Я шел в ударной группе, Чуприн и Степанов в непосредственном прикрытии. Подходим к цели, бомбардировщики становятся на боевой курс, и вдруг видим – выше нас навстречу идет большая смешанная группа Ме-109 и ФВ-190, около 30 самолетов. Ну, думаю, сейчас будет драчка! Бомбардировщики при виде опасности в панику не ударились, сомкнулись в плотный строй, при котором огонь воздушных стрелков имеет максимальную эффективность, да и на нас они надеялись. После бомбометания бомбардировщикам нужно развернуться на обратный курс, и в этот момент немцам удобней всего атаковать – при перестроении кто-нибудь да отстанет, станет легкой добычей. Но по радио спокойно и четко зазвучали команды, не было никаких лишних разговоров. Отбили несколько атак, мы с Мишей Хозяниным парой оттянули немецких истребителей на себя, и бомбардировщики ушли, а нам двоим в глубоком тылу ввязываться в бой не было смысла. Огрызнулись мы на «фоккеров» и тоже ушли домой. Как приятно было видеть такую хорошую слетанность и взаимодействие!

1 февраля мы перелетели в Магнушев, примерно в 60 километрах к северу от Варшавы. Третьего числа погода испортилась, на 100–200 метрах над землей повисла низкая облачность. Поступила информация, что немцы в районе Браунсберга уходят в сторону Куршской косы по льду. Срочно всю нашу дивизию подняли на штурмовку этой группировки, взлет эскадрильями через 10 минут. До цели больше 200 километров. Пришла очередь подниматься в воздух нашему полку. Первой взлетает эскадрилья Зорина, потом мы, за нами стартует эскадрилья Морозова. Взлетели, встали на маршрут. По пути попали в такой снегопад, что я не наблюдал крайнего ведомого. Высота 100 метров, как бы не натолкнуться на какое-нибудь искусственное препятствие! Подходя к цели, вышли из снегопада, видимость улучшилась. Осматриваюсь – все ребята на месте. В такой обстановке можно посталкиваться между собой, да еще и аэродром немцев близко, надо и это учесть.

Отштурмовались, вроде все собрались, стали разворачиваться на обратный курс, и в этот момент Саша Чуприн со своим звеном отстал и потерял нас, по радио его было слышно все слабее. Стало темнеть. Проходим Млаву, это примерно середина маршрута, вижу аэродром и на нем сидят штурмовики Ил-2. Я решил идти на свой аэродром, а Чуприну приказал садиться в Млаве. Он так и сделал, из его звена только Герасимов полетел самостоятельно, заблудился и уже в темноте сел в лес, разбил самолет, но сам остался невредим. По пути встретился летчик соседнего полка, который пристроился к нам. Вышли на аэродром, уже было совсем темно, садились при кострах. Из дивизии меньше половины экипажей вернулось на свои аэродромы. Некоторые ведомые над целью потеряли своих ведущих и стали искать, к кому бы пристроиться. Так собралась целая группа из нескольких самолетов, где каждый уступал другим место ведущего, при этом никто не смотрел, куда летят. Вышли на какой-то мост, откуда их обстреляла зенитка, и только тогда опомнились и взяли курс на свою территорию. В наступившей темноте многие сели вне аэродрома. Это показало слабость штурманской подготовки и невысокие способности к принятию самостоятельного решения многих летчиков. По этим вопросам надо было принимать срочные меры.

Наступавшая весна принесла с собой распутицу, часто с аэродрома Кротчево, куда мы перебазировались, нельзя было взлететь. Техники наши в это время всегда были мокрые, приходили в землянку с наступлением темноты. Надо обсушиться, а переодеться во что-либо сухое не было возможности. Наши девочки приходили с аэродрома пораньше, выполнив свою работу, но ждали, когда Раиса придет и попросит ребят наколоть дров, чтобы натопить печь и обсушиться. Я принес для Раи унты, чтобы она могла переобуться в сухую обувь, а свои сапоги и портянки высушить.

Пошел я как-то в эти дни вечером к командиру полка Павликову посоветоваться, как облегчить положение моей Раисы. Доложил командиру, что мы друг друга любим, дружим серьезно – как нам дальше быть? Командир сказал, что он нас знает хорошо, что мы отличная пара, и велел, чтобы я немедленно писал рапорт на его имя с просьбой о заключении брака. Алексей Николаевич пояснил, что ЗАГСов здесь нет, поэтому приказ по части будет для нас законом, и по возможности он будет предоставлять нам отдельное жилье. Дает мне лист бумаги: «Немедленно пиши!» После некоторых пререканий я написал заявление. Так, несколько неожиданно для нас самих, с 15 марта 1945 года мы с Раисой соединили свои жизни воедино. Некоторые командиры из руководства полка были против такого приказа, но наш замполит Алексей Пушкарский заставил замолчать злые языки, сказав, что такое дело является здоровым явлением и его надо поддерживать. Надо сказать, что наша женитьба несколько подпортила нашу «карьеру». На Раю было подано представление на награждение орденом Красной Звезды, но начальство по ее специальности этот вопрос затормозило, хотя до этого было полностью за.

7 марта полк перелетел в город Торн. Командир полка предоставил нам, молодоженам, маленькую комнатку, где мы и справили свадьбу и заодно обмыли мой орден Красного Знамени – в это время пришел приказ о награждении. Командир полка Алексей Иванович Павликов был сильным летчиком, хорошим психологом и заботливым человеком. Помню, когда мы стояли летом 1944 года на Украине, в период затишья многие наши холостяки нашли себе подруг и переженились. Командир наш всегда просил, чтобы до женитьбы его знакомили с невестой. Некоторым это не нравилось. Эти люди не понимали, что в большую полковую семью вливается новый человек, и все дальнейшие заботы о нем по всем вопросам ложатся на командира части. Павликов знал каждого, кто как работает, как относится к выполнению поставленных задач, какими радостями и печалями живут его подчиненные, и всегда во всем оказывал помощь. Действительно, он был для нас и матерью и отцом сразу.

Командир 101-го Гв. ИАП А.Н. Павликов проводит разбор полета с летчиками полка. Аэродром Габберт, весна 1945 г.

С аэродрома Торн, где была хорошая бетонированная взлетно-посадочная полоса, мы выполняли задачи по разгрому Данцигской группировки немцев. Бомбами калибром 250 кг и пушечно-пулеметным огнем мы штурмовали переправы и баржи в Данцигской бухте. Главной нашей заботой был немецкий эсминец, который вел огонь по нашим наступающим войскам. Дня три с нашим появлением он прекращал стрельбу и начинал маневрировать, а вскоре и вовсе был вынужден куда-то уйти из бухты после наших бомбометаний по нему. После этих боев наши летчики из последнего пополнения стали заметно взрослеть, стали понимать боевую обстановку. Такие ветераны, как дважды Герой Советского Союза Павел Камозин, Герой Советского Союза Иван Похлебаев, Николай Хоцкий, Александр Худяков, Иван Морозов, Виктор Маслов, Борис Степанов и другие, умело передавали им свой богатый боевой опыт.

Наступление наших войск развивалось, и мы в очередной раз перебазировались ближе к линии фронта, на аэродром города Бромберг, он же по-польски Быдгощ. Аэродром большой, с бетонированной полосой и капитальными ангарами. Скопилось на нем авиации видимо-невидимо, всех родов и типов, постоянно кто-то взлетал или садился, в том числе и аварийно, возвращаясь с боевых заданий, постоянно в госпиталь увозили раненых летчиков…

Командир звена 1-й эскадрильи 101-го Гв. ИАП Сергей Степанович Нестеров

16 апреля мы перебазировались в Германию, в Габберт, на маленький полевой аэродром, где до нас базировалась немецкая авиационная школа. Отсюда мы сопровождали «Бостоны» на Берлин, это были последние наши боевые вылеты. Перед первым вылетом на Берлин построили нас на аэродроме, и наш замполит стал произносить воодушевляющую речь. В этот момент подходит к нему ординарец и докладывает, что машина для поездки за трофеями готова. Вот так, кто куда – кто на Берлин, кто за трофеями. У нас, у летчиков, да и у техников, не было никаких трофеев, откуда они у солдата? А вот работники тыла, у кого была большая жадность, могли посылать домой трофеи вагонами. Вскоре командование опомнилось и запретило заниматься трофеями, но кто мог, продолжал этим промышлять по-крупному.

25 апреля при сопровождении бомбардировщиков на немецкий город Пренцлау погиб командир звена Сережа Нестеров, который пришел в полк одновременно со мной[33]33
  Нестеров Сергей Степанович, 1923 г.р., гвардии лейтенант, командир звена 101-го Гв. ИАП. 25.04.1945 погиб в воздушном бою в 3 км юго-восточнее Пренцлау, похоронен на месте падения самолета.


[Закрыть]. Он стал последней боевой потерей 101-го Гв. ИАП. Шли под рваными облаками, Сережа был ведомым у командира полка в первой группе, а мы, как всегда, прикрывали замыкающую. Я заметил, что за облаками, выше нас, прошли вперед два немецких истребителя, по радио предупредил Павликова, но не помогло. Наша ударная группа почему-то не вышла за облака, хотя это напрашивалось как само собой разумеющееся…