Текст книги "Рядовые Апокалипсиса"
Автор книги: Борис Громов
Жанр: Боевая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Тарасюк нежно погладил по черному пластиковому прикладу свое ружье.
– Так что, Женя, если б не «Саёжка» – не факт, что я сейчас с тобой разговаривал бы. Хорошее ружьишко!
Женька вдруг поймала себя на мысли, что остро завидует сейчас этому человеку. Его спокойной, явно не показной уверенности. Сильный, наверняка много умеющий мужчина, да еще и способный за себя постоять. Такой, как он, точно в палаточном городке не засидится.
– Следующий… – недовольным голосом буркнул себе под нос вышедший из кабинета полный дядечка в сильно порванном и очень грязном, но явно некогда дорогом костюме. Да и по лицу тоже многое сказать можно. Женька на разных за время работы в «Форте» нагляделась. В том числе и на вот таких: самодовольные, лощеные, с барственными интонациями и презрительным взглядом. Хозяева жизни. А тут эта самая жизнь взяла да и взбрыкнула, образно говоря, приложив физиономией о стол. Этот, например, явно уже сообразил, что в судьбе у него наступили внезапные и серьезные перемены, а вот лицо под новые обстоятельства «переделать» – еще не успел. В общем, живая иллюстрация присловья «из грязи – в князи», только строго наоборот. И в грязь – в самом что ни на есть прямом смысле. Костюм его теперь разве что на половую тряпку сгодится, и то после тщательной стирки. Да, такому, похоже, действительно радоваться нечего.
Следующим был Тарасюк. Он привычным, естественным движением поправил на плече «Сайгу», стряхнул с ворота формы какую-то ему одному видимую пылинку и, расправив плечи и распахнув дверь, замер на пороге.
– Разрешите? Подполковник в отставке Тарасюк…
Закрывшаяся за ним массивная, обитая темно-бордовым дерматином металлическая дверь словно отрезала конец фразы.
– Удачи вам, Вячеслав Васильевич, – беззвучно, одними губами шепнула ему вслед Женька и тут же подумала, что удача больше понадобится ей самой. Тарасюку, чтоб у него все сложилось хорошо, за глаза хватит его собственных знаний и умений.
Пробыл подполковник в кабинете куда меньше, чем большинство тех, кто входил до него. Сначала по коридору бегом промчался красный и сильно вспотевший от натуги полный офицер с одной крупной звездочкой на камуфлированном погоне. Кажется, майор, по крайней мере, еще одного офицера с точно такой же звездочкой солдаты из охраны называли именно майором. Буквально через минуту утирающий пот рукавом офицер вывалился из кабинета назад, возбужденно вопя при этом в большую, с торчащей в сторону антенной, трубку спутникового телефона:
– Алексеич? Пляши, твою душу! С тебя ящик коньяку, причем как минимум – «Хеннеси»! А? Что значит, с какого перепугу? Я тебе техника к твоим «стрекозам» нашел. А? В смысле «по чём именно техника»? Да по всём, твою душу! Я тебе не лейтёху сопливого, вчера из училища, а цельного подполковника нарыл. Еще при Союзе служить начинавшего. Инженера! Командира технической эскадрильи, твою душу! – Толстяк развернул и мельком глянул в лист анкеты, который он, свернув в трубочку, нес в руке. – Основная специальность – СД[96]96
СД – «самолет и двигатель», борттехники, одна из специальностей инженеров-техников, обслуживающих самолеты и вертолеты армейской авиации.
[Закрыть], но в случае необходимости, говорит, может и за специалиста по авиационному оборудованию, и за спеца по радиоэлектронике, и даже за оружейника выступить. Правда, говорит, по смежным больше диагностика, с ремонтом чуть хуже… А? Чего? В каком учился?
Толстяк, утирая обильный пот, снова уткнулся в лист анкеты.
– В Харьковском Краснознаменном высшем военном авиационном инженерном училище, Алексеич, а потом в Москве факультет подготовки руководящего инженерно-технического состава закончил. Говорит тебе это о чем-нибудь? А-а-а! Проняло, наконец?! От я и говорю – «Хеннеси», и не меньше ящика, твою душу!
Орал майор так радостно, вдохновенно и возбужденно, словно он и в самом деле Тарасюка в каком-нибудь карьере или в шахте собственными руками откопал, причем откапывал несколько дней, не меньше. Шагавший за быстро семенящим по коридору толстяком Вячеслав Васильевич только и успел, что на ходу улыбнуться Женьке и задорно подмигнуть: не куксись, мол, прорвемся! Она улыбнулась ему в ответ и махнула ладошкой, а потом неуверенно потянула тяжелую дверь на себя.
Сидевшая за одним из столов женщина в камуфляже подняла на Женьку красные от недосыпа, усталые глаза.
– Садитесь, – кивнула она на стоявший перед столом стул. – Какие-нибудь документы с собой есть?
Женька торопливо вытащила из внутреннего кармана бушлата паспорт и протянула женщине. Та раскрыла его на первом развороте и, почти не глядя на монитор, быстро заколотила по клавиатуре, внося Женькины данные в какую-то анкету.
– Образование?
– Высшее, бухгалтер-аудитор…
В глазах женщины мелькнуло что-то среднее между раздражением и сочувствием.
– По какой специальности работали?
– Менеджер по продажам…
По выражению лица собеседницы Женька ясно видела, что ее «рейтинг» только что рухнул настолько низко, что… Словом, ниже уже практически некуда.
– Я еще готовлю неплохо и… – жалобно залепетала она.
– Золотко, – женщина подняла на нее усталый взгляд, – ты в столовой нашей была?
И, получив короткий кивок в ответ, продолжила:
– Так вот там у нас аж шесть шеф-поваров из не самых плохих московских ресторанов за должность посудомойки между собой бьются.
– И что же мне теперь делать?
– Так, – голос женщины внезапно посуровел. – Ты, надеюсь, тут рыдать и истерики устраивать не собираешься? А то надоели мне уже эти гламурные московские истерички… Хотя ты же из Иваново, да и по виду вроде не хлипкая… В общем, Евгения, не буду тебе врать и дежурных фраз вроде: «Возвращайтесь в палаточный лагерь, если ваша вакансия окажется востребованной, мы вас вызовем» – говорить тоже не буду. Потому что сильно сомневаюсь, что в ближайшие десять-пятнадцать лет кому-то понадобятся менеджеры по продажам с дипломом бухгалтера. Времена не те…
Больше всего Женьке сейчас хотелось заплакать, но она крепко, до побелевших костяшек, сжала кулаки и крепилась из последних сил.
– Посоветовать я тебе могу немногое. – Женщина задумчиво постучала по столешнице тонкими пальцами с аккуратно остриженными ногтями. – Попробуй найти людей, к которым можно присоединиться. Тут сейчас что-то вроде небольших семейных коммун формироваться начинают. Собираются получить оружие и по дальним, сейчас почти заброшенным деревням, что от городов подальше, сельское хозяйство налаживать. Может и возьмут. Хотя – уж больно маленькая ты… А там работа будет тяжелая. Попробуй парня себе среди солдат или молодых офицеров найти: ты молодая, на лицо интересная. Хотя выбор у них сейчас богатый… как бы не избаловались. В самом крайнем случае – продолжай в палаточном городке сидеть, мы вас не бросим. Какая-никакая крыша над головой, питание горячее, раз в неделю баню вам наладим. Не бог весть что, но все лучше, чем там…
Где именно «там» – и без пояснений понятно. Ну если с этой точки зрения на ситуацию смотреть, то конечно. Жизнь она все же лучше смерти. Но только уж больно варианты вырисовываются… неприглядные. Или в этакий мини-колхоз, грядки полоть с утра и до темноты, или к какому-нибудь мужику в содержанки, или дальше в дырявой палатке с дымящей печкой сидеть. Сказочный выбор!
– Постойте! – кольнуло вдруг внезапно Женьку произнесенное женщиной слово. – Вот вы сказали, что эти ваши… ну, колхозники… Получат оружие. А его что, всем желающим выдают?
– Да, – подтвердила та, явно не удивившись такому, еще пару недель совершенно невозможному, дико звучащему вопросу, – практически. Там главных условий всего три: отсутствие судимостей или психических болезней, возраст не меньше восемнадцати и наличие хоть какого-то документа, удостоверяющего личность.
– А где можно получить? – пережившая ужас трехсуточного заточения в офисе, когда нет шансов не то что выбраться, но и гарантированно с собой покончить, чтоб дальше не мучиться, Женька к возможности получить в руки оружие отнеслась предельно серьезно. Да и Тарасюк, нежно поглаживающий приклад своей «Саёжки», перед глазами до сих пор стоял. Глядя на него, Женька ясно осознала – в этом новом мире, страшном и жестоком, только вооруженный человек сможет считать себя человеком в полном смысле этого слова. Почти как у каких-нибудь древних славян, кельтов или викингов. Вооружен – человек; нет – холоп, смерд, скотинка серая, бесправная и бессловесная, живущая исключительно милостью тех, у кого оружие есть.
– Да у нас, на складе РАВ[97]97
Склад РАВ – склад ракетно-артиллерийского вооружения. Обычное стрелковое оружие и боеприпасы к нему также хранятся на этих армейских складах.
[Закрыть], – равнодушно пожала плечами женщина. – Прямо позади столовой, вправо от МСЧ[98]98
МСЧ – медико-санитарная часть.
[Закрыть] – дорога. По ней иди мимо склада ГСМ[99]99
Склад ГСМ – склад горюче-смазочных материалов.
[Закрыть] и автопарка, немного не доходя до КПП, справа от дороги здоровенный такой ангар будет за забором, на калитке – табличка. Мимо не пройдешь.
– Спасибо.
Женька половину сокращений в речи своей собеседницы не поняла, но направление движения все-таки уяснила. Это главное. А дальше, как папа шутил: «Язык доведет не только до Киева, но иногда и до Магадана».
К ее бесконечному удивлению, никакой очереди, по которой она, собственно, и надеялась легко найти склад, перед ним не оказалось. Снаружи ангар производил странное впечатление – на небольших треугольных фанерных табличках, белых с широкой красной каймой, что торчали на колышках посреди примерно двухметровой, разровненной граблями песчаной «дорожки» между двумя рядами забора из колючей проволоки – суровые надписи трафаретом: «Стой! Запретная зона!», «Стой, стреляют!», «Осторожно – мины!»… А сваренная из железного уголка калитка в этом самом заборе – гостеприимно распахнута. И Женька, не обращая внимания на угрожающие предупреждения, отважно прошагала к ангару. Ворота в него тоже оказались не заперты и одна большая створка приоткрыта. Не широко, но ей протиснуться хватило. Внутри она почти сразу уткнулась в решетку из толстых железных прутьев, за которыми виднелись длинные, уходящие во мрак ангара ряды очень высоких стеллажей, на полках которых громоздились сотни разного размера деревянных ящиков.
– И кто это ко мне пожаловал? – Слева от Женьки внезапно зажглась тусклая лампочка, и она увидела за прутьями решетки небольшую комнатку. Почти обычную такую каморку, только стены не сплошные, а решетка. И убранство для таких вот складских каморок вполне стандартное: деревянный, некогда лакированный и сильно поцарапанный письменный стол, на котором лежат кипой какие-то бумаги, стоят рядышком старенькая настольная лампа и почти новый ноутбук «Тошиба»; низкий, накрытый синим армейским шерстяным одеялом топчан в углу. В решетке перед столом чуть выше уровня столешницы проделано окошко с широким, тоже металлическим, из гладкого полированного стального листа, подоконником: невысокое, но длинное. А на топчане сидит, щурясь и моргая на свет, пожилой мужчина, одетый в уже ставший ей привычным за последние дни камуфляж.
– Прости старика, красавица, что-то разморило меня после обеда, вот и прикемарил, пока нет никого, – обезоруживающе улыбнулся он и развел руками, как бы извиняясь.
А приятный дяденька. И улыбка хорошая, добрая, и глаза такие… располагающие. Вот только уродливый большой шрам на правой щеке немного впечатление смазывает. Но не портит: даже несмотря на шрам, он похож на этакого доброго дядюшку.
– Здрасте, – немного невпопад брякнула Женька.
– И тебе не хворать, дочка. Меня, кстати, Николай Николаич Грушин зовут, дядя Коля. С чем пожаловала?
– Очень приятно, Женя, – вежливо кивнула она. – Я к вам за оружием пришла. Мне в штабе сказали, что его тут выдают.
– Вот ведь времена настали, – как бы про себя вздохнул кладовщик дядя Коля, – раньше красивым девушкам цветы нужны были и подарки всякие. А теперь – вот эти железки… Ой, плохи дела… Что ж тебе выдать-то, красивая? «Трехлинейка» тебе великовата будет, ты сама чуть выше ее ростом, да и СКС, пожалуй, тоже. ППШ – уж больно тяжелый, неудобный…
Пока, бормоча что-то себе под нос и поскребывая подбородок мозолистыми пальцами, кладовщик размышлял, чем бы ему все же вооружить Женьку, она подошла ближе и стала разглядывать развешенные на стене позади топчана, единственной нормальной стене этой маленькой «кондейки», плакаты и фотографии. Плакаты, впрочем, ей интересными не показались – обычные рекламные постеры с полуголыми длинноногими красотками в разнообразном камуфляже и с оружием. На каждом – логотип фирмы «Носорог», выпускающей, как Женька поняла, все эти самые шлемы, щиты и разную форму. А вот фотографии оказались куда интереснее, пусть и были маленькими, да и освещение хорошим назвать было трудно. Но на зрение она никогда не жаловалась и потому без особого труда их разглядела. Надо же, чем-то даже похоже на плакаты. Правда, на ярких глянцевых плакатах – почти раздетые девицы с большими бюстами, едва прикрытыми новенькими, яркой расцветки камуфлированными куртками и майками, замершие в неестественных, явно постановочных позах с автоматами, которые, похоже, и держать-то толком не умеют. А на фото, блеклых и выцветших – совсем даже наоборот, молодые, крепкие, коротко стриженные или выбритые наголо парни в потрепанном, выгоревшем камуфляже, увешанные с ног до головы оружием. Причем оружие это, по всему видно, им так же привычно, как собственная рука и нога, оно от них просто неотделимо. По одной фотографии, на которой группа таких вот ребят позирует на фоне избитой пулями до состояния решета придорожной стелы с большими, тоже сильно пострадавшими буквами, складывающимися в слово «Грозный», она определила-таки место, где все снималось, – Чечня. А еще на одной, уже совсем другого качества, словно ее хороший фотограф для какого-нибудь журнала снимал, она увидела среди парней в темно-красных беретах хозяина «кондейки». Правда, на фото он лет, наверное, на двадцать моложе, лицо суровое, с упрямой складкой на переносице, ухоженные, почти гусарские усы. Одет в новехонькую камуфлированную форму, чем-то отдаленно похожую на камуфляж спасших ее омоновцев, только более темных тонов и с пятнами, больше похожими на кляксы[100]100
«Амеба» – первая форма, которую в конце восьмидесятых – начале девяностых носили бойцы и офицеры УРСН (учебных рот специального назначения) ВВ МВД России.
[Закрыть]. На голове – такой же, как и у остальных, берет, который, она вспомнила, называется краповым и который носят только самые крутые парни из спецназа внутренних войск, на груди – два светло-серых креста на темно-бордовой колодке[101]101
Орден Мужества.
[Закрыть] и хорошо знакомая ей по открыткам ко Дню Победы и фильмам про Великую Отечественную медаль – «За отвагу». Молодой дядя Коля, опершись подбородком на кулак, смотрит на поющего что-то и играющего на гитаре парня. И глаза у него очень грустные. Надо же, это получается, что забавный кладовщик в прошлом – настоящий герой, спецназовец. А ведь по виду и не скажешь.
– Это ведь вы? – зачем-то спросила она, указав на фото.
– Где? – отвлекся от своих размышлений кладовщик и поднял взгляд на фотографию, указанную Женькой. – Ну да, я. Был когда-то. Давным-давно; так давно, что это уже почти неправда.
– Давно, – согласно кивнула Женька. – Вы там молодой совсем и эти мальчики вокруг вас…
– Они многие навсегда такими молодыми и остались…
Глаза у него буквально на мгновение вдруг стали точно такими же, как на фотографии. Видимо, и песня, что пел спецназовец-гитарист с фотографии, тоже была очень грустной. А потом Николай Николаевич тряхнул головой, словно отгоняя излишне навязчивые воспоминания, и снова улыбнулся улыбкой доброго дядюшки.
– Знаю, что тебе дать, красавица. Хоть и не положено вроде, да кому теперь до этого какое дело, в конце концов! Тут я хозяин. И никто мне указывать не будет. Подожди немножко.
И с этими словами дядя Коля буквально растворился в полумраке между стеллажами. Через некоторое время там дважды с небольшим интервалом что-то громко грохнуло, словно сначала сдернули с полки тяжелый ящик, а потом закинули его назад. А еще через минуту из темноты нарисовался довольный донельзя кладовщик, несущий в руках небольшую светло-зеленую брезентовую сумку необычной формы. Достав из кармана большую связку ключей, он клацнул массивным замком и, приоткрыв дверь в решетке, приглашающе мотнул головой: заходи, мол. Закрыв за вошедшей Женькой дверь, он направился назад в свою каморку. Небрежно положив на стол сумку (ого, а бумкнуло солидно – тяжелая, видать), он плюхнулся на старенький табурет (деревянный, покрашенный точно такой же бледно-серой краской, что и стоящие у них в палатке кровати) и, молча указав ей на второй такой же, стоящий возле топчана, расстегнул простенькую, словно на браслете старых наручных часов, застежку. Лежало в сумке что-то странное, похожее на очень большой, почти квадратный пистолет с несуразно маленькой для таких размеров рукояткой. Из двух наружных кармашков он достал два разной длины, один почти в два раза короче другого, тонких металлических… Как же они называются?.. Палочки?.. Столбики?.. Магазины! Вот, вспомнила она правильное слово, это такие же магазины, как у автоматов омоновцев и солдат охраны, как у «Сайги» Тарасюка, только тоньше. Наверное, патроны размерами меньше. А дядя Коля тем временем надавил куда-то пальцем и откинул с верхней части оружия назад тонкую, вертикально загнутую вверх на конце планку. Ага, вот что эта штука ей напоминала! На немецкий автомат «шмайссер» из фильмов про Великую Отечественную она очень похожа. Там, кажется, такие же тонкие приклады были, и магазин – один в один, особенно тот, который длинный.
– Ну как? – подмигнул он ей.
– На «шмайссер» похоже…
– Положим, не на «шмайссер», а на МП-38 или МП-40, да и не так уж похоже, – хмыкнул кладовщик. – Но направление мыслей верное. Это пистолет-пулемет «Кедр» под отечественный пистолетный патрон калибра девять миллиметров. Как автомат, честно говоря, почти ни о чем оружие. Но вот если одиночными, да на пистолетной дистанции – страшная штука. Я из него в круг размером с чайное блюдце весь магазин на тридцать патронов уложить могу. В комплекте два магазина, на двадцать и на тридцать патронов, ремень, всякое-разное для чистки-смазки и подсумок для переноски. Времена нынче, конечно, не те, чтобы оружие по сумкам прятать, но и она сгодится – запасной магазин и патроны будет в чем носить, на пояс повесишь. Тут, видишь, как раз и тренчики имеются. Вот только ремешок у тебя того… Аховый.
– Какой дали, – вздохнула она.
– Ладно, с этой бедой поможем, есть у меня тут нормальный солдатский ремешок. Старого образца, кожаный, не то что эти новые… «Шкура трехгодовалого дерматина», блин, – хихикнул Грушин и выдвинул из-под своего топчана выцветший деревянный ящик, на котором белой краской по трафарету было выведено «Матбаза». Из ящика он вытянул широкий ремень из коричневой кожи с потускневшей латунной пряжкой, на которой была выдавлена пятиконечная звезда с серпом и молотом. Похоже, на самом деле старый.
– Сейчас мы его по твоему размеру подгоним, – пробормотал он, затягивая ремень ей по талии и застегивая пряжку. – А сам «Кедр» – вот так…
Закончив с ремнем поясным, кладовщик ловкими движениями укоротил ремень пистолет-пулемета и пристегнул карабины на обоих его концах к одному большому черному кольцу возле рукояти. Получилась скорее петля. И эту петлю он небрежным движением накинул ей на шею. «Кедр», будто диковинный большой кулон, повис у Женьки на груди. Хотя, какое там – на груди, кончик ствола чуть ниже латунной пряжки ремня болтается. Так что скорее – на животе.
– Таким макаром его и носи, – удовлетворенно кивнул кладовщик. – Вот так вбок немного сдвинь. Отлично! Видишь, и висит – не мешается, и выхватить – дело пары секунд. Только под бушлат спрячь от лишних глаз. Все-таки не положено вам такие выдавать. Но если увидит кто – скажи, старший прапорщик Грушин выдал. Отстанут сразу – гарантирую. Да, кстати, а ты вообще с оружием как – в ладах?
Женька только смущенно улыбнулась и развела руками.
– Нормально, – хмыкнул старший прапорщик. – «Мащина купиль, прауа купиль, уадить – не купиль». Нет, красавица, так дело не пойдет. Учиться будем. Значит, начнем с азов. Смотри, слушай и запоминай: это – ствольная коробка с прицельным приспособлением и пистолетной рукоятью, это – приклад, это – ствол. Вот это – магазины…
Часа примерно через два Женька уже не только смогла бойко оттараторить названия всех частей и механизмов «Кедра», но и сама снарядила оба магазина толстыми зелеными, с ярко-золотистыми головками пуль, «бочонками» патронов. И даже вполне сносно произвела неполную разборку (сама) и сборку (исключительно с помощью дяди Коли, сама бы не справилась точно: правильно говорят: ломать – не строить).
– Ох, мать моя женщина! – хлопнул себя по лбу ладонью Грушин. – Ты ж с этими железяками обед пропустила!
– Да и ладно, – отмахнулась было Женька, – подумаешь. Я есть не сильно хочу, до ужина протяну.
– Что значит «ладно»? – не согласился Николай Николаевич. – Так дело не пойдет! Война – войной, а обед – по распорядку.
Выдав эту древнюю, как сама армия, мудрость, кладовщик с заговорщицким видом выудил из нижнего ящика стола упаковку галет, банку тушенки и какой-то странный, большой и плоский, полностью металлический консервный нож защитно-зеленого цвета. Следом на свет божий явились вилка, упаковка из четырех необычно больших таблеток и какая-то странная жестяная пластина, чем-то похожая на бумажные снежинки, которые Женька, еще будучи ребенком, вырезала под Новый год из бумаги и клеила на окна. А дальше пошло форменное шаманство: Грушин ловкими движениями согнул лепестки жестяной «снежинки» и та превратилась в небольшую подставочку. Затем он достал из упаковки белую таблетку. Женька заметила, что один ее край был изумрудно-зеленого цвета, словно кто-то ее самым кончиком в зеленку макнул. Этим самым краешком дядя Коля чиркнул по лежащему на столе спичечному коробку, и таблетка вспыхнула и загорелась ровным, чуть коптящим пламенем.
– Сухой спирт, – ответил на невысказанный Женькин вопрос Грушин. – Хорошая штука. Почти ничего не весит, горит жарко. Консервы погреть или чаю вскипятить «в поле» – самое оно.
По каморке поплыл слабый, не то чтобы неприятный, но какой-то непривычный запах. Горящую таблетку кладовщик положил на подставочку, а сверху водрузил махом вскрытую консервную банку. Спустя пару минут в ней зашкварчал жир, и аромат нагревшегося мяса начисто перебил слабый химический запах горящей таблетки. И пахло так вкусно, что Женька, только что на полном серьезе утверждавшая, что совсем не голодна, непроизвольно сглотнула набежавшую слюну. Старый и бывалый старший прапорщик, увидев это, лишь по-доброму усмехнулся и, придвинув к Женьке вилку и открытую пачку галет, ухватил плюющуюся жиром банку за край отогнутой в сторону крышки и поставил перед ней. Женька никогда раньше не ела горячую тушенку прямо из банки, в прикуску с пресными, хрустящими армейскими галетами, и даже не представляла себе, что это может быть настолько вкусно. Или это она просто проголодалась? Или и то, и другое вместе? В общем, целую банку тушенки она слопала влет, даже и не заметила, как вилка уже по дну зашкрябала. А ведь банка вовсе не была маленькой – граммов на триста пятьдесят, не меньше, да плюс галеты. Нет, понятно, что какому-нибудь бугаю, вроде несшего ее на себе «камуфлированного», такая трапеза – так, слегка червячка заморить. Ну так из того «лба» можно двух Женек вылепить, да еще и останется.
– Дядь Коль, а как так получается, что вокруг такое творится, а я к тебе за оружием одна пришла? И ведь больше никто не идет, хотя я тут у вас столько времени сижу.
– Сложный ты вопрос задаешь, Женя, – задумчиво почесал переносицу Грушин. – Тут вчера и позавчера народу было – не протолкнуться, до самой поздней ночи стволы выдавал, чуть не надорвался ящики волокать. Видно, все, кто захотел, уже получили. А остальные пока не сообразили, что теперь каждый прежде всего сам за себя отвечает. Что если ты себя защищать не хочешь, то и другому кому – на фиг не сдался. Слишком многие привыкли, что они всегда за чьей-то спиной, на чьем-то горбу в рай едут, вот и сейчас решили, что все снова прокатит.
– Так ведь уже прокатывает, – неуверенно тянет Женька. – Вон сколько народу в палаточном городке сидит…
– Не, Жень, ты теплое с мягким не путай, – несогласно мотнул головой прапорщик. – То, что сейчас в лагере – это другое. Жизнь у сотен тысяч людей в один день сломалась. Все планы, все мечты, все надежды – псу под хвост, уж извини за грубость. Большинство пока в шоке. Они хоть головой и поняли, что случилось, но вот сердцем это пока не приняли. Вот и сидят, ждут, вдруг всё раз – и станет, как раньше. Очень скоро поймут, что не станет. Самые толковые и на нервы крепкие уже поняли, остальные – вот-вот допетрят и тоже начнут мозговую мышцу качать на тему – кем быть и что делать. И, поверь мне, старому дядьке, большинство вполне устроятся. По-разному, не все хорошо, но устроятся. А вот кое-кто так и останется в лагере сидеть, потому что делать ничего не умеет и не хочет, потому что привык быть вечным нахлебником на чьей-то шее. И вот тогда, боюсь, ждет этих граждан неприятный сюрприз…
Грушин вдруг резко замолчал и как-то виновато поглядел на Женьку.
– Что-то не в ту сторону меня занесло, извини. Подкрепилась? Тогда давай продолжим. С одной стороны, даже хорошо, что у тебя опыта обращения с оружием нет, переучивать не придется. Вот смотри, эта загогулина справа на ствольной коробке – предохранитель. Самое нижнее положение – безопасно, стрелять не будет. На один щелчок вверх – одиночные выстрелы, после каждого снова придется на спуск жать. Самое верхнее – автоматический огонь, но поверь на слово старому человеку – оно тебе не нужно. Так что забудь про него прямо сейчас и даже не вспоминай. На вот, попробуй сама пощелкать.
Женька попробовала. Предохранитель, несмотря на маленький размер, оказался штукой норовистой. Сначала она оцарапала об эту проклятущую железку указательный палец, а потом умудрилась как-то зацепиться за нее ногтем большого. Больно-то как, мамочки! Чуть не сорвала.
Грушин сочувственно вздохнул и вытащил из кармана камуфляжа стальные щипчики-ногтегрызы.
– Держи, Эухения. И запомни: маникюр и оружие – понятия плохо совместимые.
Тут-то Женька и вспомнила аккуратно подстриженные ногти у той женщины в штабе, которая ее регистрировала. М-да, похоже, в армии все не просто так. Любому явлению в результате найдется вполне толковое объяснение, даже если изначально оно выглядит странным, а то и глупым.
Пока она орудовала щипчиками, дядя Коля объяснял ей несложную, на первый взгляд, науку прицеливания.
– Так, ну-ка, поведай мне, Эухения, – похоже, ее имя, перевранное на испанский манер, ему самому сильно понравилось, – как называется это колечко и вот этот шпенечек?
– Целик и мушка, – без запинки отрапортовала Женька, благо на память она никогда не жаловалась.
– Правильно. А вместе они – прицельное приспособление. Пользоваться им совсем не сложно. Гляди: вжимаешь приклад в плечо и смотришь на мушку сквозь отверстие в целике, причем так, чтоб вот эти два закрывающих слева и справа мушку «рога» как бы сливались с ободком целика. А верхний срез мушки в этот момент, должен быть точно посреди круглого отверстия в целике.
На слух звучало это все натуральной абракадаброй, но стоило Женьке, расправившейся наконец с остатками маникюра, вжать узкий приклад «Кедра» в плечо – сразу стало гораздо понятнее. Особенно когда дядя Коля повторил все с самого начала, да еще и пальцем показал, что и как. Вот только этот гадский предохранитель… Увидев, как Женька второй раз стесала о непослушную железяку кожу на пальце, Грушин тяжко вздохнул и, буркнув: «Варварство, конечно, но фигли делать…», все тем же консервным ножом поддел предохранитель снизу и несколько раз его немного приподнял, как бы отгибая. А потом снова протянул пистолет-пулемет Женьке:
– Держи, Эухения. Теперь как?
Предохранитель стал ходить гораздо легче, о чем она и сообщила дяде Коле.
– И то хлеб. Ладно, давай теперь вот что…
– Николаич, ты тут? – раздался от ворот ангара мощный бас.
Обладатель голоса тоже впечатлял: высокий (наверное, не ниже спасшего ее омоновца), широкоплечий, явно очень сильный, но уже пузцом зарастать начавший мужичара. Да еще и физиономия простецкая: круглая, с румянцем во всю щеку и курносым носом. Таким нужно богатырей в детских сказках играть – здоровенный, могучий, горластый, но по всему видно – добрый как теленок.
– А где ж мне быть, Алексей? Тут я…
– Оба, а это что за чудное виденье? – уставился вошедший на Женьку. – Красавица, ты чьих будешь? И кто это тебе на режимном объекте находиться разрешил?
– Не твоего ума дело, – опередил кладовщик растерявшуюся и не знающую что ответить Женьку. – Раз сидит – значит, право такое имеет. Тебе-то какая печаль?
– Дык, это, дядь Коль, я ж тут вроде как первый заместитель комбрига. Да, и еще полковник… Ну, типа, начальство, и все такое. Даже для тебя…
– Для меня? – ехидно протянул Грушин. – Шшанок ты куцехвостый, а не начальство. Я ж тебя, стручка зеленого, горохового, еще салабоном помню. «Тащ прапорщик, отпустите до «чепка»[102]102
«Чепок» – солдатская чайная, совмещенная с магазином на территории воинской части.
[Закрыть], сигарет купить срочно нужно, а то дембеля прибьют», – жалобно взвыл он, явно кого-то пародируя.
Румянощекий полковник зарделся еще сильнее и стал похож лицом на свеклу.
– Так это когда было… – протянул он.
– Да когда б ни было, а было! – отрезал кладовщик. – Так что неча тут! Девушка у меня в гостях, и нечего к ней цепляться.
Женька с интересом наблюдала за этой шутливой перебранкой, которая явно доставляла немалое удовольствие обеим сторонам. Какие ж все-таки мужики иногда дети! Как начнут друг перед другом хвосты пушить… Павлины…
– Эй, Николаич, ты чего это, никак жениться собрался на старости лет? – хохотнул румяный полковник. – Не поздновато? Девушка, он старый, больной и храпит по ночам. Не поддавайтесь!
– Ой, чувствую, сейчас я по старой памяти как поставлю кой-кого в киба дачи[103]103
Кибадачи – стойка в каратэ.
[Закрыть], – хмыкнул дядя Коля. – Да как начну на чьих-то длинных, очень на макивару[104]104
Макивара – тренажер для отработки ударов ногами в восточных единоборствах.
[Закрыть] похожих, ногах лоу-кики[105]105
Лоу-кик – один из наиболее мощных и эффективных ударов в боевых искусствах. Наносится с проносом голенью по середине бедра соперника, как по внешней, так и по внутренней стороне.
[Закрыть] отрабатывать…
– Дядь Коль, все понял и осознал! Виноват, дурак, исправлюсь! – в притворном ужасе взмолился здоровяк, а потом посерьезнел лицом. – Николай Николаич, ты уж прости, но я к тебе по делу. И, при всем уважении к девушке, разговор на двоих.
Женька, поняв, что ее очень вежливо и по-доброму, но выпроваживают, подскочила с табурета.
– Ой, правда, Николай Николаич, засиделась я у вас…
– Ну раз такое дело, – кладовщик тоже встал и пошел открывать дверь, – то беги. Но завтра снова забредай, коль интерес к продолжению есть. Если время будет, может, и еще чего нужного и интересного покажу.
В палатке Женьку встретили дружным гвалтом. Если отбросить все охи-ахи и прочие причитания, то соседки, похоже, уже вычеркнули ее из списка живых. Оказывается, пока она гостила на складе РАВ, в палаточном городке на тактическом поле приключилось ЧП. То ли приблудного зомби часовые проворонили, то ли в самом лагере кто-то умер внезапно – подробных обстоятельств пока никто не знал, но кончилось все большой паникой, стрельбой и почти тремя десятками трупов.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.