Текст книги "Аркадий Гайдар без мифов"

Будни командира 58 полка

С первого часа пребывания Голикова в Моршанском уезде Александр Антонов со своим войском задали новому командиру невиданный темп работы. О напряжении можно судить по сводке боевых действий 58-го отдельного полка всего за одну неделю.

Уже 5 июля в полдень состоялся первый бой в Перкинском лесничестве. Второе столкновение произошло вечером, в 21 час.

6 июля. «Расстреляна небольшая группа антоновцев, которые вышли из леса в поисках продовольствия».

7 и 8 июля. «Команда ночных разведчиков 58 полка» настигла небольшой отряд повстанцев в районе Зеленой Дубравы.

9 июля. «Разведкой 1 роты 58 полка в районе Бай ловка» разбит отряд в количестве десяти человек. Два повстанца сдались в плен.

10 июля. «5 рота 58 полка направила две заставы по 30 человек каждая в села Спасское и Пичинкино для поимки являющихся за продовольствием из леса грабителей».

Вечером «4 рота… выслала из Перкино разведку в 15 штыков и 10 сабель для уничтожения грабителей на лесопильном заводе в Горельском лесничестве».

Тот же день, 21 час. «Разведкой установлено, что шайка грабителей 6–8 человек скрывается на границе леса 2-го боеучастка в районе Троицкая Дубрава».

11 июля. Утро. «Остатки банды… под командой Шохина… численностью 35 всадников… расположились на озере Иняево… с целью захватить нужное количество голов из крестьянских стад…».

22 часа 10 минут. Из штаба 5-го боевого участка на имя Голикова поступает приказание: «Оперативно. Секретно. По сведениям агентурной разведки, разрозненные банды, оперировавшие на территории боеучастка, слились в одну банду… Командующий войсками (губернии М.Н. Тухачевский. – Б.К.) приказал: «С получением сего немедленно выслать команду ночных разведчиков вверенного Вам полка по маршруту Моршанск – Крюков – Ивенье – Перкино…, дав задание нащупать вышеуказанную банду…».

Понятно, что ни один выход бойцов на задание не происходил без согласия командира полка. Время суток при этом во внимание не принималось. Голиков находился у себя в штабе днем и ночью. Спал урывками.

Масштаб операций ширился.

Приказ начальника 5-го боевого участка Пильщикова командиру полка Голикову: «По сведениям войсковой разведки, в районе села Хмелино оперирует банда Коробова-Попова численностью до 300 всадников… К 5 часам 21/VII выслать команду контрразведчиков вверенного вам полка… В случае обнаружения банды, не дожидаясь особых приказаний, немедленно атаковать ее и уничтожить».

Из оперативной сводки:

21 июля. «В 16 часов 30 минут в Перкинском лесничестве… обнаружена банда Коробова… в 200 сабель. После не долгого боя банда рассеялась…

В 23 часа… вновь обнаружена банда Коробова. Была послана еще (одна. – Б.К.) команда в 29 штыков».

25 июля. «В 16 часов 30 минут в Перкинском лесничестве… была окружена банда Коробова в числе до 200 сабель. После короткого боя банда рассеялась…».

Голиков – Тухачевскому: «Я знаю, как бескровно остановить мятеж!»

Ежедневные стычки с небольшими отрядами мятежников ничего не решали.

Противостояние завело страну в тупик. У нее больше не было средств содержать на Тамбовщине громадную армию. Выходом могло стать только полное прекращение боевых действий. Мятежники голодали. Запасы, рассчитанные на «молниеносную войну», давно кончились. Власти предлагали: «Выходите и сдавайтесь!» Соглашались единицы.

Обе стороны, изнемогая, желали одного и того же: конца противостояния. При этом они как бы не слышали друг друга. У них не было общего языка.

«Но почему?» – снова спрашивал себя Голиков. Ответ не приходил.

Как раз в ту пору над лесами стали кружить самолеты. Они разбрасывали листовки с угрозой: «Не выйдете – забросаем вас химическими снарядами!» Это был способ устрашения, который свидетельствовал о бессилии. У Красной армии не было противогазов. Изменись направление ветра во время химической атаки, жертвами отравления стали бы и красноармейцы, и крестьяне из соседних деревень. Какой здесь мог быть выход?

Напоминаю, что у семнадцати летнего Голикова был мощный аналитический ум. Интеллект подсказывал один за другим варианты выхода из создавшегося положения, которые Аркадий Петрович сам же браковал. Однажды, после нескольких бессонных ночей, когда командира не покидало чувство, что решение совсем рядом, – оно, действительно, к Голикову пришло.

Голиков, который находился в городе Моршанске, позвонил в Тамбов Тухачевскому. Командир 58-го полка просил его принять.

– Товарищ командующий, – сказал Голиков, когда Тухачевский предложил ему сесть, – я помню ваши слова о том, что мятеж идет на убыль. И что главная задача теперь – перекрыть пути доставки в лес продовольствия и медикаментов. Но в лесу еще остается от десяти до двенадцати тысяч мятежников. Даже если они будут жить впроголодь, это все равно большая сила. С нашей стороны боевые действия в лесу невозможны. Засады нас там будут ждать на каждом шагу. Потери могут получиться огромными, а результат – мизерным. Война может тянуться еще не один год.

– Вы знаете, как сделать, чтобы мятежники вышли из леса? – спросил Тухачевский.

Да, знаю. Для этого нужно изменить ваш приказ.

– Мой приказ? Какой?

– Приказ № 130 от 12 мая 1921 года: «Всем крестьянам, вступившим в банду, немедленно явиться в распоряжение советской власти, сдать оружие и выдать главарей».

Задача, которая поставлена здесь, крайне трудная. Но предположим, что Сидор Иванов из леса вышел. По дороге он совершил подвиг: оглушил и принес на себе взводного командира. Что он может получить в награду за героизм? Свободу? Право жить с семьей? Обрабатывать землю (если она у него имеется)?

Но слов о прощении в вашем приказе нет. Вместо них имеется странная фраза: «Добровольно сдавшимся бандитам смертная казнь не угрожает». А что им угрожает? То есть приказ сообщает, что угроза все равно остается. Какая? Приказ не разъясняет.

Что сегодня происходит в реальности? Вот человек добровольно вышел из леса, сдал оружие, даже привел кого-то из оглушенных командиров. Как с ним поступают? Его поздравляют? Его благодарят? Нет. Его все равно отдают под суд. Его судят наравне с теми, кто был пойман чекистами или схвачен в плен во время боя. Что дальше?

А дальше какой-то спившийся юрист, желая показать свою преданность советской власти, придумал леденящую кровь процедуру.

Человека, который добровольно сложил оружие и вдобавок привел своего же лесного командира, судят наравне с остальными; приговаривают за антисоветскую деятельность к смертной казни, к расстрелу.

Раскаявшийся антоновец, слушая очень длинный приговор, успевает десять раз пожалеть, что доверился нашей листовке. Он видит и слышит, что советская власть его обманула. У него еще остается время мысленно попрощаться с семьей, понимая, что уже никогда ее не увидит. Как только закончат читать приговор – его расстреляют. Это известно всем подсудимым.

Неожиданно председатель трибунала объявляет: «Но, принимая во внимание, что Сидор Иванов добровольно вышел из леса, сдал винтовку и привел своего взводного командира, на основе приказа № 130 командующего войсками Тамбовской губернии…».

Подсудимый в доли секунды начинает понимать: происходит обещанное. Его сейчас отпустят домой. И он через день-два увидит всю родню. Он сможет заняться хозяйством…

А председатель заканчивает чтение: «…заменить Сидору Иванову смертную казнь через расстреляние десятью годами исправительных работ… Однако, учитывая амнистию в честь 7 ноября, сократить срок пребывания в заключении до пяти лет».

Значит, домой в самом лучшем случае он вернется еще не скоро. Что произойдет за пять лет с хозяйством, с женой, с детьми и со скотом, – сегодня не может сказать никто.

Вот почему на ваше предложение к мятежникам: «Сдавайтесь в плен, а также приводите с собой командиров» не отозвался не один человек. На какую массовую сдачу в плен при таких условиях можно рассчитывать?

– Что же вы, Аркадий Петрович, предлагаете? – было похоже, что беседа с Голиковым начинает Тухачевского утомлять.

– Нужно объявить: «Если человек вышел из леса, отдал оружие – он свободен от наказания. Безо всяких оговорок». Раскаявшийся антоновец должен знать и помнить только одно: если он разоружится, советская власть его простит и отпустит домой.

– А как, – саркастически улыбнулся Тухачевский, – те же крестьяне узнают, что условия сдачи в плен переменились?

– Это, Михаил Николаевич, – очень серьезно ответил Голиков, – я тоже продумал. Считаю, что действовать нужно через семью. Что условия сдачи в плен переменились, должны узнать сначала в деревнях. Родственники тех, кто служит Антонову, должны стать нашими главными союзниками и помощниками. Они сообщат в лес, что условия сдачи в плен стали другими, что теперь не нужно бояться ни расстрела, ни пяти летнего срока заключения. Не мы с вами, а родня будет уводить своих сыновей и мужей из леса домой…

Таким оказался план семнадцати летнего Аркаши Голикова по бескровной ликвидации Антоновского мятежа.

Как закончить нескончаемую тамбовскую войну, думали многие командиры на Тамбовщине. Не меньше народу занималось той же проблемой в Москве во главе с Председателем Совнаркома Лениным. Выход нашел самый молодой командир Красной армии.

Проект не требовал добавочной живой силы. Не предлагал стрельбы химическими снарядами по лесным зарослям. Для окончания кровавой войны Голиков предложил всего лишь изменить формулировку в приказе, который Тухачевский подписал, не вникнув до конца в его садистский смысл. Тухачевский дал согласие на осуществление плана Голикова. Как этот план оказался реализован, подробно рассказано в моей документальной повести «Мальчишка-командир».

Здесь лишь кратко сообщу итог.

Из приказа командующего войсками 5-го боевого участка от 15 августа 1921 года (напомню, что главной боевой единицей участка был 58-й Нижегородский полк. Он квартировал в Моршанске. Им командовал А.П. Голиков):

«В настоящее время все вооруженные бандитские шайки, оперирующие но Моршанскому уезду, красными частями разбиты. Сотни бандитов с оружием добровольно сдались… В течение двух месяцев в нолевую комиссию добровольно сдались более шести тысяч злостных дезертиров, которые если не явно, то косвенно были помощниками и резервом бандитского движения. Раскаявшись в этом, они уже служат честно в рядах Красной Армии».

Шесть тысяч молодых и не очень молодых людей перестали участвовать в братоубийственной войне. Шесть тысяч потенциальных и явных врагов в благодарность за проявленную к ним человечность пожелали служить в Красной армии. Шесть тысяч больших, многодетных семейств перестали считаться врагами советской власти. Это означало, что десятки тысяч людей оказались выдернуты из круговерти войны.

Таким на самом деле оказался непосредственный результат пребывания Аркадия Голикова на Тамбовщине.

Таким оказался реальный вклад будущего писателя в разрешение тамбовского конфликта. Власть и мятежники внезапно услышали друг друга. После этого бунт резко пошел на убыль.

Небывалая награда за бескровную победу

В Тамбовской армии начались официальные торжества. Награды сыпались (в прямом смысле!) мешками. За храбрость и самоотверженность командиры и рядовые получали ордена Красного Знамени, золотые часы и даже золотые портсигары. Многим вручали заграничные браунинги с золотыми и серебряными монограммами на рукоятках.

Голикову из столь широкого набора наград не досталось ничего. При этом его участие в завершении тамбовского бунта было отмечено дважды.

Первой наградой явилось то, что М.Н. Тухачевский приехал в Моршанск, чтобы принять парад войск 5-го боевого участка, которым Голиков в ту пору временно командовал.

«Помню Тухачевского, – писал в дневнике А.П. Гайдар, – осенью в Моршанске я командовал, а он принимал парад». После парада Тухачевский остался на праздничный обед.

Особенность пиршества по случаю победы состояла в том, что наваристые щи были поданы знаменитому полководцу прямо из солдатского котла. Точно такие вместе с командующим и Голиковым ели шесть тысяч бойцов.

А другая особенность обеда состояла в том, что на второе Тухачевскому было подано блюдо по собственному рецепту командующего: жареная картошка, сначала сваренная в мундире, а затем брошенная на сильно разогретую сковороду. Рецепт был подсказан адъютантом Михаила Николаевича.

Для историков сообщаю: вина по случаю победы не было выпито ни капли. У обоих командиров оно было не в почете.

На обеде, уже после чая с медом, Тухачевский объявил о награде, которая из всех военачальников выпала одному только Аркадию Петровичу. Командир 58-го отдельного Нижегородского полка Голиков получил направление на учебу в Академию Генерального штаба. Для него там было зарезервировано место.

Среди других командиров на той же Тамбовщине Голиков отличался не только молодостью и одаренностью. В нем отчетливо проступала интеллигентность, что Тухачевский, потомственный дворянин, высоко ценил. На немногих совещаниях Голиков часто выступал с собственным мнением, которое отличалось от мнения остальных, включая самого Тухачевского. Смелость разумных суждений командующий ценил не меньше, чем отвагу в бою.

В России первая военная академия была учреждена в 1832 году. Ее позднее переименовали в Академию Генерального штаба. Учебное заведение призвано было готовить высший офицерский состав.

Ни за первые 89 лет (с 1832 по 1921 год), ни за все 180 с лишним лет существования академии в ней не было такого слушателя – боевого, неоднократно раненного офицера, которому исполнилось бы всего семнадцать лет.

Позднее выяснилось, что направление Голикова на учебу оказалось делом непростым. Аркадий Петрович подходил для академии по всем параметрам: член партии; стаж пребывания на фронте и в приближенных к нему условиях – два года; прошел путь от командира взвода до командира полка и начальника 5-го боевого участка; специальное образование – два военных учебных заведения, включая Высшую стрелковую школу. Имел ранения.

При этом направление на учебу в академию чуть не сорвалось. Тогдашних кадровиков возмутил возраст Голикова – семнадцать лет. Тухачевский позвонил в Реввоенсовет РСФСР, в Москву. Поступать в Академию Голикову разрешили.

Закончив учебу в девятнадцать лет, Голиков должен был получить пожизненный «титул». К любому воинскому званию выпускника этого учебного заведения в документах надлежало добавлять: «Генерального штаба» – «Генерального штаба комполка» или «Генерального штаба комдив». Так ученым до сих пор полагается указывать их научный ранг – «профессор» или «действительный член Академии наук».

Читатель может спросить:

– А как случилось, что столь сенсационное участие Голикова в бескровном завершении тамбовской войны оставалось безвестным? О нем не писали биографы Гайдара. Промолчали историки.

О биографах А.П. Гайдара могу сказать: они-то и обнаружили два важнейших документа. Что касается историков, то до последних лет тамбовская война была темой закрытой. Бунт вспоминали главным образом для того, чтобы сказать: «Крестьянский мятеж, руководимый Антоновым, подсказал В.И. Ленину гениальную идею нэпа». За пределы этого «открытия» советская историография не пошла.

Точнее – не пустили.

Соловьевщина

Сорванная учеба

Голиков приехал в Москву и был принят в Академии пока лишь в качестве целевого абитуриента. Аркадию Петровичу отвели жилье и поставили на «котловое довольствие». В сентябре 1921 года ему предстояли вступительные экзамены.

Полагаю, экзамены были не очень сложны: диктант или изложение; знание основ математики; что-то по истории России, а также, очень поверхностно, по военной истории. Это могли быть походы Александра Македонского, или Цезаря, или кого абитуриент просто запомнил.

Требования к целевым абитуриентам были намеренно снижены. Большевистская партия хотела иметь относительно грамотных командиров рабоче-крестьянского происхождения для замены царского офицерства, которое перешло на службу к новой власти. Предполагалось, что многие боевые командиры, присланные на учебу, плохо читают и пишут. Для таких был открыт специальный подготовительный курс…

Голиков со своим четырехклассным образованием, полученным в реальном училище, дипломами об окончании двух военных учебных заведений и основательной начитанностью, надо полагать, в Академию прошел бы. Но случилось непредвиденное.

Чтобы стал понятен смысл события, я должен совершить короткий исторический экскурс.

В 1920 году, после разгрома Колчака советское правительство отпустило по домам без суда и следствия сто двадцать тысяч пленных колчаковцев. Тем самым был ликвидирован один из реальных очагов напряжения в Сибири. Но такой умиротворяющий поворот событий кого-то не устроил.

И я передаю хронику дальнейших, на первых взгляд частных, событий.

…Солдатам и офицерам, которые служили у Колчака, но не имели отношения к контрразведке и карательным органам, объявлялось полное прощение.

Бывших колчаковцев, когда они выходили из тайги и сдавали оружие, селили на короткий срок в специальные городки. Это не было заключением: ворота здесь не запирались. На протяжении двух-трех недель вчерашних врагов кормили, лечили, помогали установить связь с близкими, знакомили с декретами советской власти. Бывшим колчаковцам показывали фильмы, спектакли; неграмотных учили читать и писать, чтобы они могли хотя бы по складам разбирать статьи в газетах. Затем каждого снабжали справкой, проездными документами, деньгами на дорогу и отпускали домой.

Позднейшая выборочная проверка показала: абсолютное большинство вернулось к семьям и труду. Среди отпущенных домой был и никому в ту пору не известный Иван Николаевич Соловьев.

В характеристике, составленной в 1920 году, говорилось:

«Соловьев Иван Николаевич, 32 лет, родился на Чулыме, в станице Светлолобовка, потом жил в станице Форпост. Еще парнем его знали как отъявленного лихача и забияку, который не гнушался подлости и обмана ради своей корысти. Часто беспробудно пьянствовал, любил прихвастнуть, показать себя и выслужиться».

Приметы Соловьева были такие: росту невысокого, сложения прочного, исключительно подвижен и проворен. Волосы имеет рыжеватые, глаза голубые, нос хрящеватый, заостренный, носит казацкие усы. А голос у него командирский, громкий. Очень смел, отлично стреляет.

Отец Соловьева, говорилось в донесении, считался почти бедным, потому что по сибирским меркам хозяйство имел небольшое.

«Видимо, благодаря жене-хакаске Соловьев хорошо говорит по-хакасски, знает все обычаи, на хакасском языке поет даже песни, что вызывает к нему симпатии коренного населения».

У Колчака Соловьев заслужил лычки урядника (то есть унтер-офицера), но ни в каких злодействах замешан не был. Из леса вышел добровольно. Получив необходимые бумаги, отправился в деревню Черное озеро, где жила его семья.

У же на другой день после возвращения Соловьев ходил по своему двору, пилил, колол, тесал, забивал гвозди, чистил хлев, чинил плуг, поил скот, набивал обручи на тележные колеса. Его почти круглые сутки видели за работой.

Внезапно безо всякого повода Соловьева арестовали. Уезжал он спокойно, жену в присутствии односельчан уверял, что это, надо полагать, добавочная проверка и он скоро вернется.

А дальше в документах шла скороговорка:

«Соловьев был доставлен в г. Ачинск. Бежал по дороге на работу, на которую его, как заключенного, доставляли. Вернувшись в свою деревню, он организовал банду из 6 человек, в основном из своих родственников».

Скороговорка выглядела подозрительной. В документах умалчивалось, в чем Соловьев был обвинен и на основе каких доказательств. Тот факт, что Соловьева доставляли на работу как заключенного, предполагал, будто бы правосудие совершилось. Но когда и где происходил суд? В чем состояло обвинение? Каков был приговор?.. Секретные ведомства молчали.

В той же папке лежала копия разведывательной сводки:

«В Ачинске арестованный (по не бывший урядник-колчаковец И.Н. Соловьев, возвращаясь днем с допроса, лбами своих (подчеркнуто мной. – Б.К.) не взял их оружие и скрылся в неизвестном направлении. Конвоиры наказаны».

В двух документах, составленных, скорее всего, в одно и то же время, содержались серьезные разночтения. В первой бумаге говорилось, что Соловьева в день побега как заключенного вели на работу. Иными словами, это произошло после суда.

Вторая бумага сообщала, что Соловьев столкнул конвоиров лбами по дороге на допрос, то есть когда суда еще не было. Разногласия подкрепляли подозрение, что реальные обстоятельства побега Соловьева власти попытались скрыть.

По свидетельству жителей станицы Форпост, из Ачинска Соловьев явился в их село, ходил по улице не таясь. Зная, что он бежал из-под стражи, односельчане советовали ему вернуться, «чтобы не было хуже». Соловьев отмахивался от подобных рекомендаций. Собрав небольшую шайку, он поселился в Еловом логу, верстах в двадцати от Форпоста. На одной из сопок, названной позднее Соловьевской, он обосновался в старинной хакасской крепости. Прямо под горой, на заимке, жили казаки. Они пасли скот, заготавливали сено. Казаки снабжали Соловьева и его товарищей хлебом и мясом, вместе пьянствовали, но никто из них его не выдал: он считался невинно пострадавшим.