Текст книги "Аркадий Гайдар без мифов"

Ответный урок посланца Москвы

Что Соловьев в истории с письмами переиграл Голикова, тут же стало известно ближнему и дальнему начальству. Вышестоящие командиры в своих посланиях и в редких телефонных разговорах не упускали возможности намекнуть, что Соловьев, мол, не так прост, как тамбовский Александр Антонов. С Иваном Николаевичем те же самые номера не проходят… Подобного рода подкалывания Аркадий Петрович воспринимал спокойно. Плохо было, что почти не спал: до рассвета сидел за столом.

Наконец, отправил в Красноярск несколько страниц. Это был его рапорт на роскошной разлинованной бумаге. Страницы были заполнены аккуратным полудетским почерком, который со школьных лет уже никогда не менялся.

Голиков помнил, зачем его прислали из Москвы. Не забыл он и про опыт, который был у него за плечами. Аркадий Петрович лаконично обобщил в докладной записке итоги своих наблюдений и обретенного уже здесь, в Хакасии, опыта.

Аркадий Петрович ни словом не обмолвился о своей неудаче, которую сильно переживал, но бумага объясняла, почему неудача оказалось возможной.

Дерзость состояла еще и в том, что Голиков, нарушив субординацию, составил бумагу безо всякой предварительной договоренности и направил ее прямо командующему губЧОН товарищу Какоулину, минуя непосредственное начальство в лице товарища Кудрявцева.

Аркадий Петрович еще не знал, что предусмотрительный товарищ Кудрявцев к этому моменту успел направить по тому же адресу полдюжины доносов на самого Голикова. Видя в новом комбате опасного конкурента, Кудрявцев, не откладывая, начал готовить крушение карьеры посланца Москвы.

ЧТО НАПИСАЛ А.П. ГОЛИКОВ СВОИМ ПОЛУДЕТСКИМ ПОЧЕРКОМ

О населении: Советскую власть не любит. Многие жители, особенно хакасы, безоговорочно поддерживают Соловьева.

О противнике: Соловьев – талантлив. Население темное. Такое сочетание позволило атаману создать великолепную разведку. На него работают старики, калеки и даже дети.

Соловьев, особо отмечал Голиков, применяет (в 1922 году!) методы психологической войны. «То, что среди населения создаются чуть ли не легендарные представления о неуловимости банды (Соловьева. – Б.К.) и ее вожаков, имеет серьезное основание», – подчеркивал Голиков.

Методов было много. Главным среди них стал такой: атаман завел двойников.

Реально это означало вот что: в один и тот же день и час сразу в четырех селениях появлялось четыре отряда Соловьева во главе с «самим». Это наводило мистический ужас на местных жителей и делало Соловьева неуловимым для чоновских отрядов: его никто не выдавал. Население, напуганное сверхъестественным могуществом атамана, помогало ему чем только могло.

В 1966 году, впервые приехав в Хакасию, я еще застал свидетелей тех событий. Один старик, беседуя со мной, отвел меня в сторону, чтобы никто не подслушал, и полушепотом сообщил:

– Я вам скажу, почему Ивана Николаевича невозможно было поймать: он все видел, все слышал, и пуля его не брала.

Страх перед Соловьевым жил в людях и сорок лет спустя после гибели атамана.

Малограмотный казачий урядник Иван Соловьев, этакий Ползунов военной стратегии, самоучкой изобрел один из перспективнейших приемов психологической войны и большой политики – игру в двойников. А восемнадцати летний начальник боевого района этот сверхсекретный прием разгадал, что сильно упростило для комбата его нелегкую командирскую жизнь. Для Аркадия Петровича, как для интеллектуала и военного специалиста, это была большая победа. Тем более что Иван Николаевич пользовался двойниками уже не первый год, наводя ужас на неграмотных хакасов и порождая тупую озабоченность у губернского начальства, которое не могло понять, как это у Соловьева все так ловко и победоносно получается.

Любопытно, что после Соловьева ту же игру продолжили Адольф Гитлер, Бенито Муссолини, Бен Ладен и сравнительно недавно пойманный (то есть проданный за 25 000 000$ своими же) и вскоре казненный Саддам Хусейн.

А началось все в нашем XX веке с полупьяных игр с переодеванием, затеянных Ванькой Соловьевым из деревни Форпост, что в мало кому известной Хакасии.

…Сообщив о своем главном открытии, Аркадий Голиков нанес товарищам по работе еще несколько сокрушительных ударов.

Коллегам-командирам он разъяснил:

«Оперативные приемы, пахнущие стратегическим духом, – (в Хакасии. – Б.К.) не приведут ни к чему».

Это был первый удар.

Второй оказался еще сокрушительнее.

Голиков объяснил товарищам по работе одну из главных причин их поражений в войне с Соловьевым: командиры-чоновцы не потрудились за два года «обзавестись собственной агентурной разведкой».

И бесстрашно высказал суровое обвинение местным чекистам:

«Несмотря на то, что эта губительная капитель тянется третий год, органы ЧК и ГПУ пригодны здесь, – продолжал Аркадий Петрович, – только для того, чтобы следить, не выпил ли командир стакан самогонки; эти органы совершенно забывают о своей прямой цели сообщать, что творится внутри банды (Соловьева. – Б.К.). Я больше, чем уверен, что для создания настоящей агентуры у них ничего не предпринято».

Забегая вперед, скажу: Красноярское губернское управление ГПУ припомнило Голикову его разоблачение достаточно скоро. До Голикова разговаривать с местными чекистами в таком резком тоне никто не осмеливался.

Голиков предложил план скорейшего завершения Хакасской войны

Восемнадцатилетний теоретик и недавний абитуриент Академии Генерального штаба предложил командованию войсками ЧОН Енисейской губернии перестроить всю стратегию войны с Соловьевым.

Для победы над атаманом Голиков посоветовал… воспользоваться «приемами противника». Для этого требовалось:

– создать в срочном порядке «закордонную» разведку путем внедрения своих людей в стан Соловьева;

– начать применять дезинформацию;

– прибегнуть к использованию обманных тактических действий при разработке боевых операций.

Самым обидным для руководства губернских частей особого назначения стало вот что. Трезво оценивая ситуацию, Голиков объяснил: при нынешнем состоянии этих частей ЧОН Енисейской губернии такие гибкие действия невозможны.

В Красноярске докладную записку читали по кругу. С ней ознакомилось все военное, чекистское и партийное начальство губернии. И, несмотря на жесткую критику, восхитилось. Об этом свидетельствуют шесть восторженных резолюций на единственном, совершенно секретном экземпляре послания Голикова. Документ даже не стали копировать, то есть перепечатывать на машинке. Его передавали из рук в руки.

Особенно любопытно выглядела резолюция заместителя командующего войсками ЧОН губернии Кусина: «…теперь я понимаю, почему на Голикова столько доносов от командира Сибсводотряда…», то есть Кудрявцева. Для Кусина было очевидно: наличие такого подчиненного, как Голиков, должно было вызвать у Кудрявцева страх за свое служебное будущее.

История одного легального предательства

Мы имеем возможность проследить подноготную небывалого преступления. Оно повлекло за собой массу бед для Голикова и для всей Хакасии. Эхо его живет до сих пор.

Читатель помнит, каким образом Голиков оказался в Сибири. Командование ЧОН губернии, отчаявшись одолеть Соловьева, обратилось в Москву с просьбой дополнительно прислать для укрепления Ачинско-Минусинского района один полк и еще один батальон.

Для этого формально имелись все основания. Боевой район громаден: 10 000 квадратных километров – или 100 х 100 км. Здесь все покрыто горами и тайгой.

Для сравнения. Площадь Москвы (без области) по сведениям на 2006 год (более поздних найти не удалось) составила 1081 квадратный километр.

Штаб ЧОН РСФСР, не очень-то представляя трудности войны в таежных условиях, нашел, что будет достаточно послать умную голову. В ответ штаб ЧОН губернии решил доказать столичному начальству: «Голиков тут ничего не сделает». И местное командование пошло на откровенную диверсию.

Красноярск просил у Москвы для создания постоянного гарнизона в Ачинско-Минусинском районе полторы тысячи человек. Таких резервов столица не нашла.

Но когда начальником того же боерайона стал Голиков, то войско ему было выделено такое: 98 пехотинцев и 26 кавалеристов. Итого: 124 человека. Меньше в двенадцать с лишним раз по сравнению с тем, что заказывали местные полководцы. В два с лишним раза меньше, чем в двух соседних боевых районах, где столкновений вообще не происходило, потому что Соловьев там не появлялся. Каждый соседний боерайон имел по триста с лишним человек.

Мало того, батальон Голикова оказался в три с лишним раза меньше, чем войско Соловьева. Оно (по слухам, собранным ГПУ – больше чекистам собирать было нечего) насчитывало до пятисот человек.

Но и это не все.

Свои столь «мощные» силы Голиков был вынужден рассредоточить по боевому району, то есть на пространстве в 10 000 квадратных километров. В личном распоряжении самого Аркадия Петровича осталось всего тридцать три человека: двадцать шесть всадников и семь пеших бойцов.

С тридцатью тремя бойцами сокрушить Соловьева было невозможно. Голиков был человек практичный. Тщательно подсчитав свои нужды, он тоже попросил подкрепления. Не полк. Не батальон. Даже не роту. Всего лишь восемьдесят человек. Два взвода. Срок – до конца лета. Осенью, полагал Аркадий Петрович, с Соловьевым будет покончено. При этом Голиков твердо обещал, что не попросит больше ни одной души.

В результате он надеялся иметь: 124 человека + 80 = 204 бойца.

Это было бы все равно на сто человек меньше, чем имел каждый соседний боевой участок. И в пять-семь раз меньше, чем просило красноярское начальство.

…Профессионального соперничества с Голиковым опасался не только Кудрявцев. О том, что Аркадий Петрович был на Тамбовщине командующим 5-м боевым районом (численность войск – более шести тысяч бойцов), помнил и командующий губЧОН товарищ Какоулин. У него таких сил не было и в помине…

…Голикова за его аналитический обзор похвалили. По результатам обсуждения докладной записки было принято три важных решения.

1. Голиков получил исключительные полномочия.

«Комбату Голикову все оперативные донесения о ходе ликвидации банды (Соловьева. – Б.К.) представлять непосредственно в штаб ЧОН Енисейской губернии.

Командир сводного отряда 6 Кудрявцев».

Средства доставки сведений не оговаривались. А это была нешуточная проблема.

2. Было горячо поддержано предложение А.П. Голикова о создании собственной широкой разведывательной сети на территории Ачинско-Минусинского района. Комбату выделен специальный мануфактурно-промтоварный фонд для оплаты агентуры.

3. Но главным пунктом решения штаба стал ответ на просьбу Голикова увеличить численность его гарнизона.

Штаб ЧОН Енисейской губернии издал по этому поводу специальный совершенно секретный приказ.

«Для укрепления боерайона Голикова» площадью десять тысяч квадратных километров выделялось пополнение: восемь бойцов. Ровно в десять раз меньше, чем просил Голиков.

В результате под непосредственным началом Аркадия Петровича оказался сорок один боец. Сюда входили и пехотинцы, и кавалерия, и даже нестроевые красноармейцы… Одного бойца (для устрашения мальчишки-командира) тут же заколол Соловьев: парень заснул в карауле.

Осталось ровно сорок.

Выделяя Голикову «для укрепления» боевого района восемь человек, Какоулин и его окружение понимали, что они делают. И для чего. Им нужен был провал миссии Голикова. Любой ценой. Даже ценой предательства «интересов рабочего класса».

Что губернское чоновское начальство откровенно издевалось над Голиковым, свидетельствует недавно установленный факт. Вскоре после того как Голикову было выделено подкрепление в количестве восьми человек, штаб ЧОН губернии создал комиссию. Она обследовала работу Голикова и осудила его «за недостаточную эффективность боевых действий против Соловьева».

Бездарные солдафоны обладали изощренностью провокаторов-садистов.

Штаб ЧОН губернии помогает… Соловьеву

До последнего дня пребывания в Ачинско-Минусинском районе Голиков ощущал у себя на горле заботливую руку родного начальства. Оно контролировало каждый вдох, каждый шаг и не давало возможности произвести ни одного самостоятельного действия.

Скажем, Голиков обнаруживал в тайге крупный отряд Соловьева. Понимая, что со своим взводом вступать в бой опасно, Голиков сообщал новость Кудрявцеву или прямо в Красноярск. Там сообщение обсуждали и неторопливо взвешивали.

Наконец, Голиков узнавал, что ему (только для этой операции!) выделен отряд – когда девять или даже десять человек, когда двадцать-тридцать. Но Аркадий Петрович должен был сначала его дождаться.

Наконец, отряд начинал свой путь из дальнего селения в сторону Голикова. В лучшем случае верхом. Чаще – пешком. Наблюдатели Соловьева засекали его приближение с какой-нибудь сопки, зажигали сигнальный костер. Через пять минут такой же точно костер вспыхивал на соседней горе. Через полчаса Соловьев уже знал: «К Голикову движется подмога». И уходил со своими людьми вглубь тайги или вглубь пещеры. Голикову даже с подкреплением делать уже было нечего.

Подкрепление, впустую потоптавшись, через три дня, согласно приказу и выданному пайку, столь же чинно отправлялось в обратную дорогу. Соловьев через день спускался с гор или выходил из таежной глухомани – дразнить Голикова. Такая шла шутовская война.

Для Голикова – на два фронта.

Утекало время, уходила удача, а с ними и вероятность победы. Аркадий Петрович понимал, что его загнали в западню. Финал этой темной игры предвидеть было невозможно.

Связи с Москвой у Голикова не было. Он не мог отправить в штаб ЧОН Республики даже записку в десять слов. Оставалось рассчитывать только на самого себя.

Время от времени Голиков деликатно напоминал начальству Красноярска о своем бедственном положении, в отдельных случаях пытался действовать самостоятельно.

«Так как я (фактически. – Б.К.) являюсь только начальником своего отряда в 40 человек и действую с таковым полностью, то заместителя оставлять (в селе Чебаки, где короткое время стоял его гарнизон. – Б.К.) считаю лишним.

Количество (бойцов. – Б.К.), время выступления и направление (движения. – Б.К.) моего отряда указываю».

В другом рапорте Аркадий Петрович сообщал:

«Тов. Кудрявцев!

Дня через два мне необходимо уйти в тайгу для обследования дорог… так как но замеченным мною приметам отсюда недавно ушли бандиты шайки Соловьева… и мне надо лишь 2–3 дня, пока точно ознакомлюсь с дальнейшими действиями с их стороны, а потому прошу временно (дня на три) усилить отряд и передать… человек 10 (!) пехоты и кавалерии.

Отмечаю, что место пребывания бандитов… 120–125 верст вглубь тайги от таежного пункта Санной… делает невозможным двигаться дальше нормальным путем.

Очень прошу: снимите никчемные дабы мне можно было обследовать таежные дороги (подчеркнуто мной. – Б.К.), а потому 3 апреля жду приказаний но существу моего сообщения. После чего ухожу с отрядом Измайлова в тайгу, самостоятельно возлагая на себя ответственность за принятые меры.

Комбат Голиков».

Возникла парадоксальная ситуация. С одной стороны, Какоулин подписывал смертные приговоры жителям, обвиненным в поддержке Соловьева. С другой, тот же Какоулин целенаправленно мешал Голикову нанести решительное поражение атаману, чтобы победа восемнадцати летнего мальчишки не навела Москву на мысль поставить Аркадия Петровича во главе губернского штаба ЧОН.

Сейчас, когда известен истинный облик многих «твердокаменных большевиков», одни из которых состояли на содержании немецкой разведки, а другие копили в сейфах кремлевских кабинетов царское золото для семейных нужд, я не исключаю материальной заинтересованности Какоулина в том, чтобы Аркадий Петрович потерпел крах.

Война на два фронта для будущего писателя продолжалась. При этом война с начальством становились опаснее борьбы с казачьим атаманом.

Три «недреманных ока»

Сознавало ли губернское начальство, что Голиков поставлен в невыносимые условия? Конечно. Оно этого и добивалось. Но у Какоулина и его окружения нарастал страх перед Голиковым. Начальство хотело получать непрерывную информацию. Оно желало знать, что Голиков делает в каждый час своего пребывания в Ачинско-Минусинском районе. Но телефона у Аркадия Петровича не было. Телеграфа тоже. Посылать дважды в день гонцов за 50-100 километров с докладом о себе Голиков не имел возможности: его наличные силы насчитывали всего сорок человек. При этом увеличивать численность батальона командование не собиралось. И оно (напоминаю) нашло хитроумный выход.

Вместо пополнения к отряду Голикова были прикомандированы три… милиционера. У них не было полномочий для участия в боевых действиях. Милиционеры несли фельдъегерскую службу. Они забирали донесения от Голикова, доставляли в Ужур, получали ответные распоряжения и передавали их Аркадию Петровичу. При этом все было продумано до мелочей.

Пока один фельдъегерь нес донесение от Голикова в Ужур, к ближнему начальству, а второй – приказы из У жура к Голикову от того же начальства, третий фельдъегерь неотлучно оставался с Аркадием Петровичем.

Их работа гарантировала не только доставку секретной переписки, но и то обстоятельство, что Голиков не будет самостоятельно общаться с внешним миром. Мало того, официально находясь возле Голикова, фельдъегери наблюдали повседневную жизнь комбата. Они докладывали о ней в штабе Сибсводотряда в ожидании ответной почты.

Победа на два фронта

Население просит о помощи

Соловьев продолжал терроризировать и разорять Хакасию. Атаман входил в относительно зажиточное селение, его подручные выносили из домов одежду, утварь, посуду, кухонные принадлежности, продовольственные запасы. Обозами по десять-двадцать подвод Соловьев увозил награбленное в лес.

До приезда Голикова атаман разорял селения безнаказанно. Даже складывалось впечатление, что Соловьев с кем-то из властей своей добычей делится, потому что кто-то ему эту безнаказанность обеспечивал.

До революции 1917 года Сибирь считалась краем обильным. Каждый мог взять себе столько земли, сколько был способен обработать. Люди содержали громадные стада лошадей, коров, овец. Большим подспорьем была пушная охота. Существовал уникальный промысел – шишкование, собирание кедровых орехов, которые считались важным продуктом питания.

Понятно, что немалую часть своих сбережений жители держали в золотых и серебряных монетах, приобретали и хранили ювелирные изделия. Многие из них имели музейно-историческую ценность. При этом до начала Гражданской войны жилища не запирались. Воровство и тем более грабеж были редкостью. После свержения царя запреты на изъятие, хищения чужой собственности рухнули. Соловьева это устраивало.

С появлением Голикова в Ачинско-Минусинском районе количество налетов на селения сократилось. Бойцы Голикова и он сам моментально выезжали в ограбленные деревни. Там они наводили справки, в какую сторону направились грабители, и мчались следом. Попытка догнать иногда превращалась в многодневную гонку. Бывало, что Голиков со своим отрядом шел по тайге с малыми остановками по сто и полтораста километров.

Соловьев и его подручные начали Голикова бояться. Местное население стало молодого командира поддерживать. В селениях его запросто звали Аркашкой. Перемена обстановки грозила Соловьеву катастрофой. Ведь только у местных жителей Соловьев получал или отбирал продовольствие и менял своих загнанных коней на отдохнувших.

Нелепость ситуации состояла еще и в том, что несомненные успехи Голикова злили и тревожили его начальство. Уверенные и успешные боевые действия посланца Москвы обнажали бездарность и беспомощность губернского руководства.

Сговор давних врагов. Ловушка для Голикова

Расскажу о совершенно невероятной ситуации тайном сговоре командиров ЧОН губернии с Иваном Соловьевым против Голикова.

Не могу объяснить, как был заключен этот сговор, но утверждаю, что он имел место. Была задумана двусторонняя совместная операция по устрашению, а если удастся, то и физическому уничтожению Голикова.

Давайте проследим, как она была проделана, что было предпринято каждой стороной.

Существовал в Хакасии золотоносный рудник «Богомдарованный». До осени 1917 года он принадлежал миллионеру Иваницкому, который уехал за рубеж в первые месяцы революции. Рудник стал государственным предприятием. Находился он в глуши. Охранять его было некому. Выход нашли в том, что вооружили рабочих. Несколько сот шахтеров с винтовками – это серьезно. И рудник никто не трогал. До пятидесяти человек сопровождало одну или две повозки, если везли сдавать выплавленные слитки. И это было тоже серьезно.

В обмен рудник получал мануфактуру, спецодежду, продукты, даже сласти для детей. Так хорошо рабочие никогда еще не жили и потому горой стояли за советскую власть.

Внезапно состоялось подозрительное решение. Под предлогом, что гражданская война по всей советской России закончилась, кто-то из губернских чиновников, имя которого осталось неизвестным, приказал разоружить шахтеров.

Администрация рудника, находясь в таежной глухомани, не имела даже телефона, чтобы объяснить чиновнику из Красноярска, что в окрестностях рудника война еще продолжается.

Прибывшие на рудник исполнители неизвестно из какого расчета оставили семь трехлинеек и по тридцать патронов на каждую – словно требовалось охранять арбузные бахчи. Директор шахты просил тех, кто приехал забирать оружие: «Добавьте хотя бы еще десяток винтовок». Ему отказали. Мол, для охраны рудника достаточно.

На рудник подозрительно скоро нагрянул Соловьев. Его сопровождало шестьдесят человек. Рабочие встретили налетчиков редким ружейным огнем.

Атаман даже не стал рудник штурмовать. Он подождал, пока у защитников предприятия закончились патроны. По тридцать штук на винтовку. После этого, чинным строем, все верхом, Соловьев со своими разбойниками вошел через ворота в поселок.

Не могу сказать, на какую добычу Соловьев рассчитывал. Досталось же ему 12 килограммов и 312 граммов золота. Много меньше, чем он рассчитывал. Обозленный атаман приказал забрать со складов и из частных домов все съестное. Соловьев не оставил ни грамма крупы даже для малолетних детей. Учитывая отдаленность рудника от других населенных пунктов, безжалостное ограбление означало вот что: Соловьев обрекал шахтеров с семьями на голодную смерть. После этого атаман, изрядно пьяный, устроил суд. Собрав всех жителей поселка, он приговорил рабочих, которые оказали сопротивление, к смерти. И сам же вызвался их казнить.

Шестерым шахтерам, на глазах родственников и товарищей по работе, Иван Николаевич собственной рукой отрубил головы шашкой. Остался последний. Но Соловьев, человек мощной комплекции, утомился. Отрубить голову последнему шахтеру не сумел. Только покалечил. Рабочий выжил, но весь век провел инвалидом – ходил скособочась. Голова его лежала на плече. Об этом мне поведали местные жители.

В честь подвига и мученической смерти рабочих рудник «Богомдарованный» был переименован в «Коммунар». У въезда на предприятие установили камень-памятник с именами героев. У меня хранится пленка – я этот камень фотографировал.

Таким оказалось «гуманное» отношение некогда православного урядника Ивана Соловьева к им же ограбленным рабочим-единоверцам.

После того как Соловьев до крупинки обобрал рудник «Богомдарованный», в поселке начался жестокий голод.

Зима. Тайга. До ближайших селений многие километры заснеженной дороги. Да и кто из местных жителей накормит сразу несколько сот человек?

Губернский совет депутатов трудящихся испугался за жизнь рабочих и остановку рудника и выделил для шахтеров 253 пуда хлеба, 80 мешков. Было очевидно, что Соловьев попытается обоз с мукой перехватить. Рудник находился на территории второго боевого района. Директор шахты обратился к Аркадию Петровичу с просьбой обеспечить доставку муки. Голиков послал для охраны «Богомдарованного» половину своих наличных сил – двадцать всадников под командой Козлова.

Прибыв на рудник, Козлов тут же отправил депешу:

«Получены сведения, что банда (Соловьева. – Б.К.) готовится отбить обоз. В налете собирается участвовать сам Соловьев. Прошу усилить мой отряд».

Голиков внутренне заметался от нелепости своего положения. У него под рукой тоже оставалось только двадцать человек.

Мало того, от своего разведчика-хакаса, который был Голикову многим обязан, Аркадий Петрович узнал: где-то по дороге от деревни Яловая, откуда должны были везти муку (Соловьев знал все!) до рудника «Богомдарованный» атаман готовит завал.

Перед Голиковым возникло две задачи: либо просто защитить хлеб любой ценой; либо, рискнув, не только спасти хлеб, но и сурово проучить Соловьева. В противном случае ничто ему не помешает через неделю опять вернуться в поселок.

Аркадий Петрович выбрал второй вариант.

«…Комбат Голиков вступил с 20 штыками в район Яловая… напал на след бандитов и выступил для розыска в тайгу на 100–150 верст, где ведет усиленную разведку. Голиков потребовал для усиления его отряда 30 штыков при двух пулеметах…» – говорилось в сводке штаба ЧОН губернии.

Аркадий Петрович надеялся получить активную и быструю поддержку для спасения людей от голода. На деле получилось все наоборот.

Соловьев, чтобы подорвать решимость Голикова, через своих людей в селах открыто объявил, что мешки с мукой для голодающих он по дороге непременно отберет.

Читатель! Что бы сделал любой из нас на месте командира 6-го Сибирского сводного отряда Кудрявцева? Посадил бы тридцать бойцов на коней и погнал бы их на помощь Голикову. А вот что говорят сводки.

26 апреля Голикову выслали «шесть штыков (т. е. пехотинцев. – Б.К.) под командой Галузина».

30 апреля, через четыре дня, еще «десять штыков под командой Клевича… на усиление района Голикова».

2 мая. Из деревни Балахта «высланы девять штыков с одним пулеметом… в распоряжение начбоеучастка – два Голикова».

На то, чтобы только отправить подкрепление, Кудрявцеву понадобилась целая неделя. Но еще два-три дня каждой группе потребовалось, чтобы просто дойти. Иными словами, на ожидание подкрепления ушло десять дней.

Мало того. Чтобы группа не оказалась уж очень сильной, из тридцати человек, которых запросил Аркадий Петрович, ему прислали на всякий случай… двадцать пять. Начальство в этой трагической ситуации продолжало свою игру…

На что же конкретно рассчитывал Кудрявцев? На два обстоятельства. Первое: что люди на руднике начнут умирать, а виноватым объявят Голикова. Ведь за своевременную доставку муки отвечал он.

И второе возможное обстоятельство, на которое рассчитывал Кудрявцев. Он знал, что Голиков вспыльчив, и надеялся, что Аркадий Петрович не станет дожидаться, пока добредет (пешком!) подмога. В этом случае Соловьеву будет легче с ним расправиться.

Понимал ли все это Голиков? Конечно. Он видел, что удар ему готовят сразу с двух сторон.

Еще один блестящий психологический маневр Соловьева состоял в том, что по его подсказке в каждом селе, где появляется Аркадий Петрович, находились люди, которые приходили к нему предупредить: «Соловей готовит вам в тайге засаду!»