Текст книги "Аркадий Гайдар без мифов"

Приговор

На заседаниях всех комиссий Голиков решительно отказывался признавать себя в чем-либо виновным. Он приводил те же доводы, что и на допросах в ГПУ. В других учреждениях с ним разговаривали более спокойно, порой доброжелательно. При этом я не представляю, какого решения он ожидал. Время было неустойчивое, «с обвинительным уклоном». Аркадий Петрович отдавал себе отчет, что в равной мере имеет шанс быть полностью оправданным или приговоренным к расстрелу… Еще год назад в случае обвинительного приговора Голикова расстреляли бы вскоре после заседания суда. Но по новым советским законам осужденный имел право на апелляцию. Это обещало минимум два-три месяца отсрочки от винтовочного залпа.

Голикова поместили бы в особую камеру для смертников. Общение с внешним миром для него было бы наглухо закрыто. У осужденного оставалось только право собственноручно написать в Москву просьбу о помиловании или жалобу, что вынесенный приговор несправедлив. Больше ничего.

Голиков был бы лишен возможности позвонить куда-либо по телефону. Да и кому он мог бы позвонить? Ни у кого из близких в 1922 году не было домашнего телефона. Голиков не мог отправить телеграмму. Вероятно, ему бы разрешили отослать письмо родственникам, но не было полной уверенности, что оно дойдет из Сибири до центра России. И еще меньше была бы уверенность, что он дождется ответа.

При этом Аркадий Петрович не жалел ни о чем сделанном или сказанном во время следствий. На заседаниях он не трусил. Не впадал в полуобморочные состояния. Не врал комиссиям. Не изворачивался. Не валил свои вины на других. А вины и упущения, разумеется, были. Всех, кто Голикова слышал, поражала одна особенность: в каждом конкретном случае он отстаивал истину, производя впечатление на присутствующих великолепной памятью, безукоризненной логикой и убежденностью в своей правоте.

Голикову было известно: вынести смертный приговор могла любая судебная инстанция в России. Отменить казнь, как несправедливую, или заменить ее другим наказанием имел право только ВЦИК[10]10
  ВЦИК – Всероссийский центральный исполнительный комитет – высший законодательный, исполнительный и контролирующий орган государственной власти в РСФСР. Он действовал с 1917 по 1938 год.


[Закрыть]. Один на всю страну. Если ВЦИК находил замену возможной, приговор смягчали: давали десять лет тюрьмы, а кому особенно повезет, даже пять. Полная отмена приговора случалась в самых редких случаях.

Процедура спасения Голикова от высшей меры, если бы он был к ней приговорен, могла растянуться на многие месяцы. Но даже если бы срок наказания стал минимальным, Аркадий Петрович лишился бы воинского звания и подлежал увольнению из армии. Учеба в Академии, надежды стать крупным военачальником перешли бы в область несбывающихся сказок. А Голиков, много раз просматривая в памяти свою жизнь, теперь больше, чем когда-либо, чувствовал себя пригодным для военной службы. Он любил свою профессию и начал хорошо в ней разбираться.

Голикова нравственно поддерживало то обстоятельство, что ни одно обвинение против него не было доказано; ни одно его собственноручное показание не было опровергнуто. Наступил день, когда Аркадию Петровичу объявили окончательное решение – итог коллективного расследования, в котором участвовали пять ведомств и десятки людей.

ГПУ по Енисейской губернии от дальнейших попыток возбуждения уголовного дела отказалось.

Прокуратура 5-й армии от возбуждения уголовного дела за отсутствием оснований тоже отказалась.

Штаб ЧОН Енисейской губернии закрыл собственное «дело» № 301. Передавать в суд было нечего.

Единственным наказанием по служебной линии стало отстранение Голикова от должности начальника боерайона за упущения по службе. Что следовало считать упущением – осталось загадкой. Готовность Соловьева прекратить разбойные действия, добровольно сдать оружие и сокровища, причем передать это все лично Голикову, в заслугу Аркадию Петровичу не ставилась.

Подписка о невыезде теряла свою силу. Ожидалось, что Голиков в ближайшее время получит новое назначение. Однако было очевидно: участвовать в прерванных переговорах с атаманом его уже не пригласят.

Между тем вызывало тревогу затянувшееся молчание партийных органов. Наконец они объявили свое решение. Енисейский губернский комитет и местная комиссия партийного контроля осудили Голикова за то, что, возглавляя партийную ячейку своего кочующего отряда, он не оформлял никакой документации. То обстоятельство, что документацию, которая считалась секретной, негде было хранить, во внимание принято не было.

Полной неожиданностью стало и заявление о том, что губернский комитет партии осуждает Голикова еще и «за жестокое обращение с пленными». Никаких фактов или свежих документов предъявлено не было. Заявление оставалось бездоказательным.

Вероятно, сознавая это, губернский комитет исключил Голикова из партии на два года. Это была дисциплинарная мера. Позднее она была заменена «выговором с занесением в учетную карточку».

Голикову было восемнадцать с половиной лет. Никто не сомневался, что два года спустя он получит свой партийный билет обратно.

Но главное: ни одно из пяти ведомств не доказало присутствия в действиях Аркадия Петровича Голикова состава какого-либо реального преступления.

Начальник особого отделения губернского ГПУ Коновалов отправил в архив «дело» № 274, заведенное якобы на «бывшего командира войск ЧОН Аркадия Петровича Голикова». На обложке картонной папки Коновалову пришлось жирно начертать: «Подследственный находится на свободе».

Таким оказался итог интеллектуального поединка восемнадцатилетнего мальчишки-командира с пятью самыми грозными учреждениями советской власти.

Призовой ставкой в этом небывалом состязании стала его судьба. Аркадий Петрович спас свою жизнь. Мало того, пройдя через немыслимую грязь и клевету, он подтвердил свою репутацию бесстрашного, мудрого для своих лет и безукоризненно честного человека.

Билет до Москвы

Что должен был чувствовать, о чем должен был думать человек, который после месяца жестокой борьбы избежал смертного приговора или тюрьмы, которая поломала бы его будущее? На этот счет в архиве Аркадия Петровича, в его письмах не сохранилось ни одной строчки.

А какой самый первый шаг должен был сделать человек, чтобы снять напряжение этих чудовищных недель? Проспать двое-трое суток подряд? Купить на рынке изрядный запас русской самогонки в трехлитровых бутылях или хакасской молочной водки, которая называлась арака, и отправиться во многодневный одинокий запой? Никто бы, кстати, его за это не осудил.

Голиков же нашел другой способ восстановления душевных и физических сил. Он отнес Какоулину заявление. Аркадий Петрович просил разрешения (в счет служебного отпуска) уехать в Москву для сдачи экзаменов в Академию Генерального штаба. Какоулин во избежание какой-либо дикой выходки запросил ГПУ. Управление ответило, что не возражает.

Голиков собрал вещи. Положил в чемодан парадный китель, две рубашки и рукопись книги «В дни поражений и побед». Аркадий Петрович начал работать над ней урывками еще в Хакасии, если изредка выдавался свободный час.

Извозчичья пролетка доставила Голикова к вокзалу. Здесь было столпотворение. Огромное количество людей пыталось уехать в разные стороны, но составов не хватало. Голиков получил бесплатный билет в воинской кассе. Спустя час Аркадий Петрович уже сидел в вагоне. Когда состав тронулся, Голиков заметил в толпе на перроне двух оперативников-чоновцев. Молодые ребята негласно сопровождали его до последней минуты.

Поезд вез его в Москву…

«…Откуда не ждали»

С Ярославского вокзала Голиков направился в центр города, на Кропоткинскую улицу, куда переехала Академия.

Больше было некуда. Его быстро отыскали в списках прошлогодних кандидатов. И вообще в Академии его помнили. С ним здоровались. Кто-то порадовался, что он вернулся. Никто не спросил, где он все это время был. Здесь такое любопытство считалось неприличным. Мало ли, кто и откуда появился. Хотя Голикову с прошлого года не удалось взять в руки ни одной книги, никто не сомневался, что на этот раз ничто не помешает ему сдать экзамены, и он пройдет. Самому Аркадию Петровичу после недавних событий любые возможные препятствия казались незначительными и преодолимыми.

…Аркадий Петрович проснулся и сбросил ногами одеяло. В просторной комнате общежития он спал один. Остальные койки оставались пока пустыми. Два распахнутых окна смотрели на центр Москвы. С улицы доносился неторопливый стук копыт коней-тяжеловозов, главных доставщиков грузов в столице. Доносились редкие автомобильные гудки и звонки трамваев.

Аркадия Петровича уже накануне поставили на котловое довольствие. Он спустился в полупустую столовую. К нему подошла сотрудница канцелярии и передала, что после завтрака его ждут в отделе кадров.

Заведующий отделом встретил Голикова приветливо. Листая прошлогоднее «дело», задал несколько уточняющих вопросов.

– А с какого числа экзамены? – спросил Голиков, желая на самом деле спросить о другом.

– Экзамены через две недели. Надеюсь, вы успеете подготовиться. А завтра в десять утра медицинская комиссия. Врачи посмотрят тех, кто уже приехал. А то позднее будет толчея. Но это чистая формальность. Народ к нам приезжает молодой. Главное – лишь бы руки-ноги были целы.

Из канцелярии Аркадий Петрович вышел расстроенный. Чувствовал он себя после отъезда из Красноярска как-то странно. В поезде по дороге в столицу он первые несколько суток по преимуществу спал. В этом у него была настоятельная потребность. Потом начал выходить на полустанках, дышал свежим воздухом, покупал съестное, благо денег у него было предостаточно. В Хакасии жалование тратить было не на что. И хотя он отоспался и отъелся, ощущение, что отдохнул и снова полон сил, не появлялось. Было такое чувство, что вся энергия, которой он еще недавно обладал, осталась в красноярских кабинетах, где его ежедневно, безостановочно допрашивали.

…Первым Голикова осматривал терапевт. Он внимательно прослушал легкие, затем сердце, потом оттянул нижние веки и записал в специальной карточке: «Здоров».

Тревожно долго не отпускал хирург. Он жестко мял руками живот, то и дело спрашивая: «Не беспокоит?» Внимательно осмотрел все шрамы, следы ранений, восхищенно сказал: «Жить вам двести лет, товарищ Голиков» – и пометил в той же карточке «Абс. здоров».

Оставалось показаться невропатологу, маленького роста человеку с остроконечной бородой и с ехидцей в голосе. Он задавал вопросы так, будто был заранее уверен, что его попытаются обмануть.

Голикова он встретил странным вопросом:

– Давно у вас, молодой человек, такой румянец, будто вы – красная девица?

– Наверное, с детства. У моей мамы тоже замечательный цвет лица.

– И вас никто не стукал по голове посторонним предметом? Скажем, сковородкой?

– Совершенно точно. Никто, – уверенно ответил Голиков, догадываясь, к чему подбирается въедливый доктор.

– Тогда последняя просьба. Сделайте три приседания и встаньте.

– С большим удовольствием, доктор. Хоть двести раз. Голиков плавно присел и без усилия встал, чтобы присесть снова. Тем, кто наблюдал за диалогом, было очевидно, что этот командир, завтрашний слушатель академии, а впоследствии, возможно, один из полководцев Красной армии обладает атлетически развитым телом.

– Превосходно, товарищ Голиков, – удовлетворенно заметил невропатолог. И вдруг, словно обозлясь: – А теперь руки вперед – и держать!

Аркадий Петрович усмехнулся. Вытянул руки с мощными бицепсами: он без особых усилий выжимал двухпудовые гири. Внезапно Голиков почувствовал, что руки начали мелко дрожать, будто он чего-то боялся. Аркадий Петрович не мог с этой дрожью совладать, а доктор не давал другой команды.

Наоборот, он спокойно сел за стол, пододвинул «Карту обследования» и четким, совсем не докторским почерком вывел: «Травматический невроз».

Травматический невроз – распространенная после Гражданской войны болезнь, которую вызывали сильные ушибы головы или позвоночника. Описание болезни Голиков встретил потом в двух медицинских справочниках, где отмечалось, что травматический невроз имеет обыкновение проявляться через десять и даже через двадцать лет после сильного ушиба. У Аркадия Петровича болезнь дала о себе знать спустя три года после первой контузии и через год после второй.

По прошествии семидесяти лет после установки диагноза на медицинской комиссии в Академии Генштаба, в начале 1990-х годов, будто по невольной ошибке, лжебиографы Аркадия Петровича Гайдара, сговорясь, станут писать, что автор «Тимура» страдал маниакально-депрессивным психозом. Но эти заявления окажутся диверсионной ложью, направленной на то, чтобы в буквальном смысле слова взорвать, уничтожить светлый и мужественный образ писателя. Не было в Советском Союзе ни одного ребенка, который не прочитал бы рассказ или повесть Аркадия Гайдара.

Диагностический подлог состоял вот в чем. Между неврозом и психозом такая же разница, как между бронхитом и раком легких.

Маниакально-депрессивный психоз – это постепенное и необратимое изменение качества мозговой клетки. Чаще всего оно сопровождается появлением стойких «сверхидей», именуемых бредом, и разными формами подавленности духа. Депрессии нередко заканчиваются попытками самоубийства.

Травматический невроз – это периодическое нарушение кровоснабжения клеток мозга. Сбои такого рода способны приводить к кратковременным изменениям в поведении больного. Но все становится на место, если кровоснабжение удается восстановить. Бывший приятель Гайдара по работе в газете «Правда Севера» писал в 1946 году:

«Его моральная и душевная цельность в светлые периоды (между приступами. – Б.К.) не страдали».

Ночью Аркадий Петрович не спал, а к девяти утра явился в Академию опять. В вестибюле был вывешен список допущенных к экзаменам. Своей фамилии он на листке не нашел.

Люди, которые растили полководца

Я уже говорил, что в судьбе Аркадия Петровича много мистического, то есть загадочного и труднообъяснимого. Это относится в первую очередь к его легендарной военной карьере.

Как я сейчас покажу, судьбу Голикова-командира, независимо друг от друга, целенаправленно выстраивали талантливые и даже выдающиеся военные деятели.

Добрый знакомый

Первым в этом списке оказался Ефим Осипович Ефимов. О нем практически ничего не известно. Он был служащим на железнодорожной станции Арзамас. Сочувствовал, а возможно, еще до революции состоял в партии большевиков. В 1918 году, когда уже шла Гражданская война, ему поручили (а возможно, он сам вызвался) сформировать в Арзамасе рабочий батальон, на случай, если понадобится оборонять город от каких-либо банд. Но в Арзамас переехал штаб Восточного фронта, которым командовал Иоаким Иоакимович Вацетис. Ефимов, естественно, ему представился. Интеллигентный сугубо штатский человек, Ефимов в роли командира ополченцев произвел на Вацетиса до удивления хорошее впечатление. Сужу вот по чему.

Штаб Восточного фронта переехал в Москву. Вацетиса назначили главнокомандующим всеми вооруженными силами страны. Ему потребовались люди для занятия разных высоких должностей, и на должность командующего войсками по охране и обороне всех железных дорог республики Вацетис вызывает из Арзамаса бывшего железнодорожного служащего.

«Причем здесь Голиков?» – спросит читатель. Когда еще только был создан Арзамасский батальон, Наталья Аркадьевна Голикова попросила Ефимова записать в него своего сына. А то он чуть не уехал на фронт со случайным эшелоном.

Наталья Аркадьевна была хороша собой, в ее облике чувствовалась светскость: выросла в дворянской офицерской семье. Кроме того, она была городской знаменитостью. Просьбу поддержали местные большевики. Аркадий им помогал. Они заверили Ефимова, что парнишка абсолютно надежен, смел, охотно выполняет любые поручения и, что редкость в его возрасте, – грамотен.

Ефимов взял Аркадия на должность мальчика на побегушках. В армии это называется адъютант. Очень скоро Ефимов убедился, что характеристика подтвердилась, Аркадий стал замечательным помощником. Когда же командира батальона вдруг назначили командующим, расставаться с адъютантом Ефим Осипович не захотел и взял его в Москву. Как Аркадий в Москве работал – рассказано.

Но штабная работа Голикову скоро наскучила. В пятнадцать лет он стал проситься на фронт. Он мечтал о подвигах. Был согласен стать рядовым. Ефимов сказал, что отпустит его от себя, если только он пойдет сначала учиться на курсы командиров.

Но пятнадцатилетних учащихся на бывших офицерских курсах никогда не было. Тогда Ефимов обратился за помощью к Вацетису. Главнокомандующий с Аркадием уже был знаком по его участию в заседаниях Военного совета и распорядился Голикова на курсы зачислить.

ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ «ПОЛКОВОДЕЦ»

Им оказался Вацетис – недооцененный при жизни и мало кому известный после расстрела в ежовщину в 1938 году. Между тем заслуга его перед Россией громадна.

Иоаким Иоакимович был латышом, родился в беднейшей крестьянской семье. На службе в царской армии дорос до полковника, закончил Академию Генерального штаба, прошел окопы Первой мировой. Был трижды ранен.

Когда произошла революция 1917 года, перешел на сторону советской власти. Профессиональной Красной армии у правительства еще не было. Вацетис сформировал знаменитые хорошо обученные латышские полки и в буквальном смысле спас все большевистское руководство сначала во время левоэсеровского мятежа в Москве. Бунтовщики успели арестовать только председателя ВЧК Феликса Дзержинского, но бывший полковник не позволил им сделать то же самое с членами Совнаркома.

Выдающимся полководческим успехом Вацетиса стало подавление мятежа белочехов. Бывшие военнопленные Первой мировой были отпущены на родину по Транссибирской железной дороге, через Дальний Восток. По пути они стали захватывать города – Челябинск, Петропавловск, Томск, Екатеринбург и другие. Хорошо вооруженных белочехов было более 70 000. За победу над ними Ленин и назначил Вацетиса главнокомандующим всеми вооруженными силами.

Дальнейшая военная карьера Вацетиса могла бы сложиться удачно. По силе разума и дарования он был сравним только с Тухачевским.

Но уже на заре советской власти Вацетиса арестовали по лживому доносу. По счастью, не расстреляли, полностью оправдали, однако к командным должностям он уже никогда не был допущен. Вацетиса направили на преподавательскую работу в Академию Генерального штаба. Возможно, в этом тоже была рука Провидения.

Его воспитанниками сегодня официально считаются маршалы Советского Союза А.М. Василевский, Л.А. Говоров, И.С. Конев, К.К. Рокоссовский, Р.Я. Малиновский, К.А. Мерецков, С.К. Тимошенко, Ф.И. Толбухин и другие[11]11
  Черушев Н.С. Главком Республики. – М.: Вече, 2015. – 367 с.


[Закрыть].

Читатель может опять недоуменно спросить: «Для чего в книге о Гайдаре дана эта историческая справка?» Отвечаю. В начале 1919 года вольнослушателем главкома Вацетиса почти каждый день становился пятнадцатилетний адъютант Аркадий Голиков. Он сделался одним из первых учеников Иоакима Иоакимовича. Голиков участвовал при разборе десятков боевых операций, знакомился с повседневной жизнью главного военного штаба страны. Громадная память Голикова все это схватывала: он любил и умел учиться.

Голиков приобрел навыки профессионального мышления, всестороннего изучения любой проблемы, осознал необходимость четкого и быстрого применения решения. Пример Вацетиса и его ближайшего окружения наделил Голикова способностями, природу которых окружающие и начальство не могли понять.

Вот почему именно семнадцати летний Голиков два года спустя предложил стратегический план бескровного завершения Антоновского мятежа. Предложил не кому-нибудь, а лично Тухачевскому. Вот почему именно Голиков разработал тактику подавления Соловьевского мятежа и обезвреживания неуловимого атамана Соловьева.

Награда из рук Тухачевского

План Голикова по ликвидации Антоновского мятежа произвел сильное впечатление на Михаила Николаевича Тухачевского. Награждая участников кампании орденами Красного Знамени, золотыми часами, именными пистолетами, для Голикова Михаил Николаевич придумал единственную в своем роде награду – направление на учебу в Академию Генерального штаба. Тухачевский признал уникальность дарования Голикова, которое с большой силой раскрылось в семнадцать лет на Тамбовщине.

Главный наставник

В обширной литературе о А.П. Гайдаре Александр Константинович Александров почти не упоминается до сих пор. Его роль в военной биографии будущего писателя остается для исследователей неизвестной. Между тем это он способствовал стремительному продвижению Голикова по служебной лестнице.

Где Александров родился, неизвестно. С девятнадцати лет он участвовал в революционном движении. Без отрыва от подпольной деятельности учился в двух университетах – Казанском и затем Петербургском. После победы Октябрьской революции занимал высокие военные и партийные должности. В частности, был комиссаром Академии Генерального штаба, позднее ведал вопросами военного обучения в стране по линии ЦК партии.

На курсанта Голикова Александров обратил внимание в школе «Выстрел». Александр Константинович заведовал в ту пору военным отделом Центрального комитета Российской коммунистической партии большевиков. Армия остро нуждалась в командирских кадрах собственного выпуска. Александров возглавлял внушительную комиссию.

Аркадий Голиков поначалу произвел впечатление на комиссию отменной военной выправкой, отглаженностью формы и блеском надраенных сапог. В Красной армии еще не существовало знаков различия. Если командира в несвежем обмундировании невозможно было отличить от рядовых, это нередко считалось проявлением демократии.

Еще большее впечатление на комиссию произвели ответы Голикова на теоретических занятиях, а затем и на занятиях в поле. Курсант мгновенно принимал решения, если по условиям задания менялась боевая обстановка.

Вечером Александров нашел время побеседовать с необычным курсантом. Вероятно, Голиков рассказал, что военная профессия в семье матери была потомственной; что он хотел бы навсегда остаться на военной службе, а для этого намерен учиться и дальше.

Думаю, что Александров, назначенный обеспечивать Красную армию квалифицированными кадрами, принял молчаливое решение проследить за судьбой одаренного курсанта, который уже побывал в боях, был ранен и контужен, имел отличные характеристики. Об этом решении свидетельствуют все последующие назначения, полученные Аркадием Петровичем.

Конечно, с согласия Александрова шестнадцати летний слушатель Высшей стрелковой школы превратился за три месяца из учащегося младшего курса в старшекурсника, а из командира роты – в командира полка. Точно известно, что по распоряжению Александрова Голиков досрочно получил диплом об окончании школы «Выстрел», тут же в должности командира полка был направлен в прифронтовой Воронеж, а затем и на Тамбовщину. То были назначения «на вырост». В обоих случаях, как мы знаем, Голиков со своими обязанностями справился великолепно.

Когда же Александров стал командующим войсками ЧОН страны, а из Енисейской губернии поступил запрос на 1500 бойцов для ликвидации неуловимого Соловьева, Александр Константинович понял, что судьба «делает коробочку» лично ему. Полутора тысяч бойцов и командиров взять было негде. Беспомощность чоновского командования в Красноярске грозила превратить эту войну в бесконечную. Между тем Соловьевщина оставалась последним очагом Гражданской войны в России. Требовался человек, способный покончить с этим мятежом, не прося при этом ни одной дополнительной винтовки, ни одного красноармейца. На память пришел Аркадий Голиков. Он остановил Тамбовский бунт не количеством штыков, а силой разума. И вот его разум потребовался для завершения мятежа в далекой Хакасии… При участии Голикова масштабы соловьевщины сильно уменьшились. Когда Аркадия Петровича отозвали в Красноярск, в Ачинско-Минусинском районе действовала только немногочисленная банда.

– Ты, Аркадий, вырос, пока мы с тобой не виделись, сделался шире в плечах, – сказал Александров, обнимая гостя. – Мы в Москве внимательно следили за тобой, за твоими успехами в Хакасии.

– Но я вам ничего не писал, – растерянно произнес Голиков. – И не получил ни строчки от вас.

– Зато нам писал Какоулин. Он постоянно сообщал, что вы хорошо сработались. Ты умело и точно выполнял все указания, которые он тебе давал. Я рад, что благодаря вашим совместным усилиям атаман сообщил Какоулину, что готов начать переговоры о добровольном сложении оружия. Мало того, атаман собирается передать Какоулину еще и какие-то музейные ценности.

А недавно Какоулин сообщил телеграфом, что поскольку война с Соловьевым подходит к концу, он отпустил тебя в Москву. Сдавать экзамены в Академию.

Голиков был потрясен двуличием и ложью Какоулина. Да, Какоулин заступился за него, Голикова, прежде всего чтобы местное ГПУ не начало ворошить дела губернского штаба ЧОН. Но тот же Какоулин (наряду с Кудрявцевым) оставался опасным противником, как только он, «посланец Москвы», приближался к завершению противостояния с Соловьевым.

Лишь теперь Голиков понял, почему Москва ни разу с ним не связалась. Александров, по всей вероятности, пытался это сделать, но Какоулин всякий раз уверял, что Голиков находится далеко в тайге (что соответствовало истине). И связь с ним затруднена. Низость командующего состояла еще и в том, что ни об одном сеансе связи с Москвой, где речь шла о нем, Голикове, Какоулин за все время службы в Хакасии не сообщил.

– Что с тобой? – встревожился Александров. – Ты переменился в лице, когда я заговорил о Какоулине.

– Все было наоборот, Александр Константинович, – ответил Голиков. – Чтобы мне долго не рассказывать, затребуйте копии моих донесений и рапортов, которые я посылал Какоулину. Главное, что я хочу сказать сейчас и что должно быть вам интересно: Соловьев оказался невероятно даровитым человеком в военном деле. Самородком. Почти три года он вел в Хакасии психологическую войну. Основной его успех состоял в том, что атаман сумел вовлечь в эту тихую войну местное население. Тамошние жители его активно поддерживали. Это делало его неуловимым и непобедимым. Вообще опыт Соловьевщины нужно собрать и внимательно изучить. Он может оказаться полезным в будущей войне.

– Ты очень вырос, – повторил Александров, вкладывая в эти слова уже другой смысл. – Очень. Твое место теперь, действительно, только в Академии, – засмеялся командующий. – Поручаю тебе написать трактат «Методы психологической войны, примененные атаманом Иваном Соловьевым». Он был доволен своим выдвиженцем.

– Я тоже собирался это сделать. Но меня в Академию не приняли.

– Как не приняли? Сейчас мы в этом разберемся! – И командующий потянулся к телефону.

– Подождите. Здесь никто не виноват. На врачебной комиссии обнаружили, что я болен.

– Ну-ка, давай сядем на диван. Ты мне все подробно расскажешь. Только я попрошу секретаря, чтобы нам не мешали.

Болезнь Голикова всерьез огорчила Александрова. На другой день он вызвал к себе председателя медицинской комиссии Академии, с которым был хорошо знаком. Александров лично убедился, что врачебной ошибки в установленном диагнозе нет. Узнал Александров и то, что травматический невроз может протекать в легкой форме, которая дает о себе знать через много лет, и в тяжелой, иногда скоротечной. Но способов для полного излечения указанной формы пока не существует.

– Я хочу, чтобы ты остался служить в Красной армии, – сказал Александров, когда Голиков пришел к нему через два дня. – Нам нужны такие способные люди, как ты. Мировая война и Гражданская – не последние войны. У меня на твой счет имеются самые обширные планы. Так что давай для начала мы пошлем тебя лечиться. Ведь никто еще не пробовал с тобой это сделать.