Текст книги "Дура LEX (сборник)"

– Ну, тут твой Леван эксперт. Он уж точно знает, какая работа достаточная, а какая нет. А кто такой Бурят? Суперадвокат?

– Нет, это вор в законе.

– Объяснишь?

– Бурят – это как крестный отец, но крестный отец командовал только членами своей семьи, а Бурят командует крестными отцами различных криминальных группировок.

– У итальянцев это капо де тутти капи, если ты помнишь Пьюзо.

– Вот Бурят и есть капо де тутти капи.

– А ты хочешь стать консильери при какой-нибудь группировке? Или при самом Буряте? Честно – хочешь?

– Не знаю.

Айлин рассмеялась.

– Борис – консильери! – залилась она пуще прежнего. – Как романтично!

– Сейчас обижусь, – сказал я и тоже рассмеялся.

– Если откажешься от участия в деле, можешь меня трахнуть прямо сейчас, в машине, – сказала Айлин, перестав смеяться.

Она обняла меня левой рукой. Мы проскочили мост Верраззано, и вместо того чтобы выйти на шоссе 95, я съехал куда-то в сторону, попетлял несколько минут по улицам незнакомого городка и остановился на пустыре. Там в машине мы и занялись любовью. «Альфа-Ромео» оказалась хороша не только для быстрой езды.

Мы добрались домой к полуночи. Так как мы почти ничего не ели в ресторане, то Айлин сразу же полезла в холодильник, достала оттуда ветчину и сыр и сделала бутерброды с чаем.

– Ты принял правильное решение, – сказала Айлин. – Все целее будут. К сожалению, романтично только в книгах бывает, а в жизни все гораздо прозаичнее, скучнее. Да и в «Крестном отце» тоже не так уж весело. Дон Карлеоне теряет старшего сына, Майкл убивает своего родного брата-предателя и мужа сестры. Большая романтика.

Айлин вздрогнула всем телом, показывая отвращение к такой романтике.

– Хотя это и не мое, а твое решение, я к нему присоединяюсь. На прошлой неделе на Брайтоне произошел дикий случай. В подъезде своего дома был убит выстрелами из пистолета бандит Поплавский. Но убили его вместе с сыном, тоже бандитом. Успел ли Поплавский-старший перед смертью понять, что он наделал всей своей поганой жизнью? Увидел ли в последнее мгновение своей жизни смерть собственного сына? Понял ли он перед смертью, что смерть сына – его вина? Для чего его жена рожала ему сына? Это самая страшная история, которая произошла на Брайтоне. – Ты правильно сделал, что решил выйти из этого дела, – повторила Айлин. Потом заплакала и обняла меня.

Несмотря на поздний час, я позвонил Роме и сказал, что из дела выхожу, а десять тысяч отдам завтра. Сонный Рома никак не отреагировал на мое заявление.

* * *

Я крепко спал и еле услышал звонок телефона. Это был Розен.

– Не понял, – сказал Розен вместо приветствия. – Что значит ты выходишь из дела?

– Исаак, не мое это дело, – сказал я. – Я не уголовный адвокат и ничем помочь ребятам не могу. Ничем. Я сделал все что мог, дальше мое участие бесполезно.

– Боря, – мягко заговорил Исаак. – Ты прекрасно знаешь своих американских коллег. Дело даже не в том, сколько денег они берут за свои услуги, а как они эти деньги отрабатывают. Ты же сам мне рассказывал, что за ними глаз да глаз нужен.

– Когда это я такое говорил?

– Говорил, а не ты, так кто-то другой говорил. Не это важно. Ведь не будут они без тебя относиться к этому делу серьезно. Загудят ребята, хотя ничего они, насколько я знаю, и не сделали. В Москве их даже не арестовывали бы.

– Исаак, мы не в Москве, к тому же я не думаю, что Москва в этом плане может служить образцом. Ты знаешь, что в Москве происходит, сам мне рассказывал.

– Боря, на Беслике и Леване очень многое завязано. Ты не смотри, что они простые ребята. Это только с виду они простые. У Левана все братья в Нагорном Карабахе полегли, он один все свое село кормит. Три сотни людей от него бабки получают. А Беслик, ты что думаешь? Когда скинхеды еврейский погром устроить хотели, ко мне пришел Беслик со своими людьми и говорит: «Исаак, ни один волос с твоей головы не упадет, ни твоя жена, ни один из твоих детей не пострадают». Расположились табором на моем участке, пять дней у меня жили. Я кормил сорок человек, никто из них даже пива не выпил, все были трезвые как стеклышко. Хорошо, что у меня участок большой, да ты помнишь.

Я вспомнил участок Розена. Настоящий парк культуры и отдыха. Там не то что сорок – там четыреста человек разместить можно.

– И ты хочешь, чтобы я таких ребят бросил на произвол судьбы?

– Так и не бросай их, Исаак, – неуверенно сказал я.

– Ты знаешь, Борис, что я приехать к вам не могу. (Это было правдой, в визе Исааку отказали уже пять раз.) Я могу участвовать и помогать только через тебя. Ты участвуешь – значит, и я участвую. Ты выходишь – значит, я вышел. У нас так с друзьями не поступают.

Мы попрощались. На сердце было тяжело. Айлин не спала, лежала с открытыми глазами. Она поняла, что говорил я с Розеном. Она также поняла, что из игры я не выхожу.

* * *

У Джона был огромный «Кадиллак». Я сел рядом с ним, Барри Арнитц разместился на заднем сиденье. Адвокатам никогда не скучно вместе, у каждого есть боевые истории. Джон представлял многих итальянцев, включая знаменитых мафиози. Рассказывал он живо, в лицах, ловко копируя то судью, то клиента-бандита, то самого себя. Затем он и Барри долго расспрашивали меня о русских, какие у них порядки, что представляет собой русская мафия. Я сказал, что русской мафии в Америке не существует, поскольку под мафией подразумевается тесное сотрудничество, разумеется через коррупцию, с властями. Насколько мне было известно, русские никого в Америке не успели подкупить, а значит, и мафии нет. Да, есть разные группы, занимающиеся кто рэкетом, кто бензином, кто проституцией, но все это делается без покровительства властей. Барри Арнитц сказал, будто слышал, что русские самые безжалостные и что итальянцы как убийцы им в подметки не годятся.

– Итальянцы – джентльмены, – сказал Барри. – Они никогда не убивают жен и детей соперников. А русские, я слышал, могут.

– Ни хера себе джентльмены! – сказал Джон. – Ты помнишь Винни-Мясорубку из семьи Фальконе?

Я полюбопытствовал, чем знаменит Винни и откуда такое прозвище.

– Винни отрезал мизинец у владельца мясного цеха, прямо там же заставил работника прокрутить отрезанный палец через мясорубку, а потом скормил его владельцу. Но это было давно, еще в шестидесятых. А в семьдесят пятом он замочил всю семью, включая бабушку, одного стукача и куда-то смылся. Наверное, его тоже убили, потому что то, что он сделал, никому не понравилось.

– Ну вот видишь! – сказал Барри. – Я же говорил, что итальянцы большие джентльмены, чем русские.

– Хорошо, Барри, ты прав. По мне, все они друг друга стоят. Ты еще китайцев вспомни. Те с тебя кожу живьем снимут. Борис, ты лучше расскажи нам про твоих друзей, Беслика и Левана.

Я рассказал что знал про Беслика. Особенно в подробности не вдавался, общих друзей и знакомых не называл, но дал понять, что знаком он мне еще по Москве. Леван крупная фигура в уголовном мире, но не вор в законе. Насколько я понял, Леван был авторитетом, что рангом ниже.

Веня говорил с Джоном о Буряте.

– Веня чуть ли не вставал, когда упоминал его имя. Какой его чин в вашей табели о рангах? – спросил Джон.

Я сказал, что читал про него, но никогда не встречал.

– Вот он вор в законе, – добавил я.

«Кадиллак» въехал на территорию тюрьмы. Мы предъявили удостоверения, прошли в зал ожидания. Там, к своему удивлению, я увидел Колю и подивился его расторопности. Отметил про себя, что среди бандитов тоже есть обязательные, организованные люди. Коля подошел и сказал, что встретиться с Леваном ему не удалось и чтобы я ему обязательно передал, что он здесь. Я еще раз подивился, как легко и быстро американское консульство может выдавать визы, когда захочет. У какой-нибудь старушки, желающей проведать внучку в Чикаго, душу вынут, требуя доказать экономическую связь с родиной, и в итоге визу не дадут, а вот Коле моментально дали. Интересно, какую связь с родиной продемонстрировал Коля? На какую конференцию он вылетел в срочном порядке? Или, что совсем уж невероятно, неужели у братвы есть люди, в чьих паспортах проставлены американские визы просто так, на всякий случай? А может, Коля агент КГБ? Уж больно шустро он разобрался с ситуацией. Так же шустро добрался сам до Коннектикута. Мои мысли прервал голос охранника – он пригласил Джона и меня зайти в отдельную комнату, где адвокаты встречаются с клиентами.

Через несколько минут в комнату ввели Беслика. На нем был синий тюремный комбинезон. Его лицо превратилось в кровавое месиво – очевидно, Беслик очень нервничал и на этой почве расковырял себя с особой жестокостью. Я представил Джона Беслику. Джон вытащил из портфеля блокнот и приготовился записывать.

– Вытащите меня отсюда, – начал Беслик.

– Что он сказал? – живо спросил Джон.

Я перевел.

– Я лучше в Нью-Йорке сидеть буду, здесь мне конец. – Беслик перешел на крик, и охранник открыл дверь и заглянул в комнату:

– У вас тут все в порядке?

Я успокоил охранника и сказал Беслику, что если он будет кричать, встречу могут отменить. Я также постарался объяснить ему, что в его интересах активно сотрудничать с Джоном, дать ему как можно больше информации.

– Итак, начнем по порядку. Фамилия, имя, семейное положение, адрес, гражданство, – начал задавать вопросы Джон.

Образование у Беслика оказалось среднее, а по профессии он себя считал бизнесменом, что и понятно. Однако описать свой бизнес Беслик затруднился. Чем конкретнее вопросы задавал Джон, тем труднее было Беслику на них отвечать.

– Как вы зарабатываете деньги? – спросил Джон, затем поправился: – Как вы официально зарабатываете деньги?

– Ну, у меня есть доля в казино.

– Это все? – мягко настаивал Джон. – Понимаете, я задаю вопросы не из любопытства, мне надо будет показать, что вы абсолютно легитимный бизнесмен. Какие у вас есть еще источники дохода?

– Он что, в натуре, козел? – спросил меня Беслик. – На хер мне такой адвокат? Откуда ты его взял?

– Беслик, это не я его взял, это твои друзья его наняли. Он бывший прокурор, недавно спас от тюрьмы Веню. Это была Венина рекомендация. Он пытается тебе помочь, но для того, чтобы выстроить стратегию, ты должен дать ему информацию. Он же не может сказать, что ты нейрохирург и оказался в машине с Арменом случайно. Вот ты говоришь, что ты бизнесмен. Теперь расскажи о своем бизнесе. Ты где-нибудь числишься на работе?

– В ассоциации «Золотой век».

– Кем?

– А хер его знает – спроси у бухгалтера.

– Что он говорит? – встрял Джон.

– Джон, я тебе все расскажу, когда будет что рассказывать, – раздраженно ответил я.

Джон понимающе улыбнулся. Работать с ним было приятно.

– Беслик, у тебя доля в казино официально зарегистрирована?

– Ну.

– Беслик, да или нет?

– Ну вы тут в натуре менты. Ты чей, блин, адвокат?

– Твой адвокат Джон, а я ему помогаю. Ты в доле в казино официально или нет? В каком казино? Как оно называется? Где расположено?

Беслик назвал казино и его адрес, но насчет официальности своего долевого участия сомневался. Беслик также сомневался, официально ли он женат. Точно знал, что у него есть сын, но возраст сына знал приблизительно: «малой еще». Всю эту информацию я перевел Джону.

– Как он сам формулирует цель своего приезда? – спросил Джон.

– Цель – бизнес, снять с этих пидоров бабки, – ответил Беслик.

– Уладить финансовые вопросы с должниками, – перевел я.

– Какова сумма долга, кто кредитор и кто должник? – продолжал задавать неприятные вопросы Джон.

Я попросил Беслика рассказать, кто дал деньги, кому и сколько.

– Ребята скинули лимон Шихману через офшорку. Этот пидор приезжал в Москву, наобещал горы, а сам свалил с бабками. Урою гниду.

– Беслик, как вы познакомились с Шихманом? – спросил я.

– Через писателя Илью Горского. Этот гребаный Шихман такого человека уважаемого подставил.

– А при чем здесь Армен?

– Они вместе работают. Такой же гнойный пидор, как и Шихман.

– А где Шихман?

– Свалил, как только узнал, что мы приехали. Еле Армена вычислили.

– Беслик, у вас есть какие-нибудь расписки от Шихмана или от Армена?

– В Москве что-то есть. Что он взял бабки и вернет с процентами. Он обещал вернуть полтора лимона через три месяца. А уже полгода прошло, и ни хера. Мы предупреждали пидора, что он с огнем играет. Мы по-хорошему с ним хотели.

Я рассказал ситуацию Джону. Он покачал головой.

– Значит, кредитора нет, деньги бандитские, нелегальные, расписок на официальную компанию нет. Представить Беслика и Левана как лиц, действующих по поручению компании-кредитора, нереально, – заключил Джон. – Ты объясни ему, что такое киднеппинг. Хотя он такой темный, что вряд ли поймет.

– Беслик, слушай внимательно, – начал я. – В Америке, если должник не платит, долги разрешено получать только через суд. Любая попытка получить долги через угрозы или применение силы является уголовным преступлением.

– Что ты мне лекции читаешь? Тебе бабки заплатили, вытаскивай меня отсюда, а не лекции мне читай. Я сам тебе лекцию прочесть могу. Не могу я больше здесь. А этот мусор (он кивнул на Джона), если не может помочь, пусть отдаст бабки и идет на хер! – почти проорал Беслик.

– Слушай дальше, Беслик, – невозмутимо продолжал я. – Перемещение человека против его воли путем применения силы или угрозы называется киднеппингом. Если прокурору удастся доказать, что Армен не желал перемещаться вместе с тобой и Леваном, то это будет считаться насильственным перемещением, то есть киднеппингом. За это, Беслик, в Америке можно получить до двадцати пяти лет тюрьмы, но в вашем с Леваном случае наверняка меньше, потому что, как я понимаю, физического насилия не было, угрозы применения оружия не было. Но если на суде всплывут такие слова, как «организованная преступность», то это, безусловно, осложнит дело.

– Ты че херню порешь? – опять заорал Беслик. – Это была его тачка! Никуда мы его не увозили, мы же тут дорог не знаем! Ты что, въехать не можешь – они бабки украли. Что за долбаная страна! За свои же бабки сижу! У нас такого наглого беспредела нет.

– Беслик, какая разница, как у вас там? Ты должен знать, как у нас здесь, чтобы вместе с адвокатом построить наиболее эффективную защиту. Кроме того, скоро будет слушание, на котором будет решаться, выпустят ли тебя до суда под залог. Мы что-то должны рассказать о тебе положительное. Поэтому нам важно знать, женат ты или нет, есть у тебя дети или нет, где ты работаешь, есть ли у тебя средства к существованию в Америке, какой источник этих средств. Мы также должны знать подробности вашей встречи с Арменом. Как вы его нашли, как вы к нему пришли? Договаривались ли о встрече заранее? Какой разговор состоялся с Арменом в присутствии его жены? Говорили ли вы что-либо угрожающее, схватили ли вы его, ударили или толкнули хотя бы раз? Что он ответил на предложение прокатиться? Ты должен понять, что Армен и его жена уже показания в ФБР дали, причем не самые для вас хорошие, иначе бы вас тут не держали. Так что рассказывай нам все в подробностях.

Я вкратце перевел Джону свое обращение к Беслику. Джон одобрительно кивнул.

Беслик рассказал, что в «Кинкут» (ни он, ни Леван так никогда и не смогли выговорить «Коннектикут») их привез русский таксист, которого они наняли на весь день. Таксист должен был их ждать недалеко от дома Армена. Они приехали днем, позвонили в дверь, им открыла жена. Сказала, что Армена нет дома и он будет не скоро. Леван сказал, что они никуда не торопятся и подождут Армена. Зашли внутрь, попросили чаю и предупредили, что из комнаты никуда выходить не надо. И звонить никуда не надо. Вопреки заверениям жены, Армен вернулся скоро. Тут же «перебздел», когда увидел Беслика и Левана. Давайте, говорит, выпьем за ваш приезд. Ну, Леван ему и говорит:

– Конечно, выпьем, но сначала, падла сучья, поговорим. У нас мужской разговор. Поехали.

В машине Армен рассказал, что он вообще ни при чем, что Шихман все бабки всадил во что-то на бирже и, наверное, просрал. Мы ему:

– Какое, на хер, просрал? Это что, ваши с Шихманом бабки были? Ты не гони, пидор сраный, волну, потому что нам по хер – с тебя снимать или с Шихмана.

Весь рассказ Беслика я перевел Джону. Затем попросил Беслика повторить еще раз, как их арестовывали. Джон внимательно выслушал, что-то записал.

– Когда вы меня вытащите отсюда? – глухо спросил Беслик. – Я здесь подохну. Здесь никто по-русски не говорит, не с кем слова сказать. – И вдруг заорал: – Я же, блин, человеческим языком прошу – вытащите меня отсюда! Я вам, суки, яйца повырываю!

– Беслик, мне пора к Левану. Пошли, Джон, – сказал я и вышел из комнаты, не попрощавшись с сидельцем.

– Что-то произошло? – спросил Джон, когда мы вышли.

– Да, Джон, он пообещал нас оскопить, если мы его немедленно не вытащим из тюрьмы.

– Неужели? – иронично сказал Джон. – Ты знаешь, у меня было много клиентов итальянцев, латинос, были чернокожие, но никто из них себя так не вел. Этот говнюк всего несколько дней провел в тюрьме, и он уже больше не может! Ну и что он будет делать – побег устроит? Я думал, русские крепкие ребята.

Мне было совсем не обидно за пошатнувшуюся репутацию русских бандитов. Я и сам был поражен слабодушием Беслика. А что, если на самом деле ему влепят десятку? Ну расковыряет свою харю до кости, а дальше что? Этот ублюдок даже не хочет потрудиться понять, как работает здешняя система. Как же они там, в Совке, в аналогичных ситуациях себя ведут? Я достаточно много читал, как блатные держатся в лагерях и тюрьмах, но я также читал, что многие из них знают уголовный кодекс лучше, чем их адвокаты.

Пока я думал о Беслике, вышел охранник и пригласил меня и Барри Арнитца в комнату, где нас уже ждал Леван. Как и Беслик, Леван тоже был в синем тюремном комбинезоне. Лицо заросло щетиной, но вид у него был вполне добродушный, как у какого-нибудь искандеровского персонажа. Леван говорил по-русски с сильным кавказским акцентом.

– Ну, что, билядь, взяли Левана? – промолвил Леван вместо приветствия.

– Здравствуйте, Леван, я привел к вам адвоката, который будет вас защищать. Зовут его Барри. У него к вам есть несколько вопросов. Кстати, Коля просил передать привет, он тут, в комнате ожидания, – сказал я, садясь на стул напротив Левана и жестом приглашая Барри сесть рядом со мной.

– Скажи Коле, что херово Левану. А ты мне скажи, сколько я еще тут сидеть буду? Что я сделаль? Хотель помочь ребятам бабки вернуть, это тут преступлений считается? Меня попросили помочь, сказали, Леван, помоги, я сказаль хорошо. Я добри дело хотель сделат. За это Леван в тюрьму?

Я перевел Барри общий смысл высказываний Левана. Пока мы сидели несколько минут в зале ожидания, Джон успел рассказать Барри, что особого контакта ему с Бесликом установить не удалось. Барри поэтому был настроен на тот же результат.

– Скажи мистеру Ованесяну, что я верю в его абсолютную невиновность. Но в Америке этот вопрос решают присяжные, иногда судьи. Я сделаю все возможное, чтобы дело не дошло до суда, а если дойдет, то чтобы приговор был оправдательным, – мягко, но уверенно сказал Барри.

Имело ли смысл переводить все это Левану, который, не сомневаюсь, понятия не имел, почему дело может или не может дойти до суда и что этот вопрос зависит от так называемого большого жюри присяжных. За всю свою многолетнюю криминальную карьеру Леван не только никогда не сталкивался, но, наверное, и не слышал о присяжных. Ни Беслик, ни Леван ничем себе помочь не могли. Они не понимали роли адвоката, не понимали, что любое заявление рассматривается в суде. Бессмысленно доказывать своему адвокату, что ты невиновен, он и так готов работать на основе этого предположения. Беслик и Леван с местной братвой на эти темы не разговаривали, и книжек они тоже не читали. Кругозор у них был как у детей: упрощенное понимание мира, никакое – людей. Они были хищниками, способными не только выжить, но даже процветать в очень специфических условиях, а именно в постсоветской России начала девяностых годов. Тем не менее я перевел то, что сказал Барри, Левану.

– Кто это? – спросил Леван, показывая на Барри.

– Ваш адвокат, – ответил я.

– И что он для меня сделаль? За что ему бабки дали?

– Леван, сегодня он впервые вас увидел. Ему нужно поговорить с вами, узнать вашу версию того, что произошло, рассказать, какие предстоят слушания, определить список свидетелей, узнать, кто может давать показания против вас, выяснить, есть ли какие-нибудь документы, относящиеся к делу, определить, не были ли нарушены ваши права при аресте и допросе, и, наконец, начать готовиться к слушанию о залоге. Вы же хотите до суда быть на свободе, а не здесь сидеть.

– Ты что говоришь суд? Какой, на хер, суд? Ты думаешь, Леван баран? Я покажу тебе Леван баран. Я хочу улететь на хер из Америка, здесь одни пидорасты.

– Леван, вы должны начать говорить со своим адвокатом. Расскажите ему о себе – когда и где родились, какое образование, где работаете или числитесь, женаты ли вы, есть ли у вас дети. Поверьте, эта информация ему крайне необходима для вашей защиты.

– Слюшай, у меня все в паспорте написан. Эти суки забраль мой паспорт, а вы у них забери и читай, – устало сказал Леван.

Выслушав перевод, Барри спросил меня, как я представляю себе дальнейшую работу. Я ее никак себе не представлял.

Когда мы вышли, к нам подошел Коля и спросил, передал ли для него что-нибудь Леван. Леван попросил передать, что ему плохо, сказал я и от себя добавил, что, похоже, Леван не понимает ситуацию и не хочет ее понимать.

– Леван понимает все, что ему нужно понимать, – сказал Коля и направился к выходу.

* * *

Я приехал домой поздно ночью. Айлин сидела на кухне и пила вино. Я понял, что возлияние было ее формой протеста. Ведь мы договорились, что я выхожу из дела, скрепили наш договор сексом в машине, и я тут же этот договор нарушил.

– Давай я тебе расскажу, как прошла встреча с клиентами. Беслик и Леван – настоящие животные. Как Барри, Джон и я ни старались объяснить им ситуацию, они и слушать не хотели. Все время талдычили одно и то же: больше не можем здесь сидеть, вытащите нас отсюда. Они думают, что они в матушке России, где адвокаты уже давно сунули бы взятку судье или прокурору или еще кому-нибудь повыше, может быть, даже Патриарху всея Руси. И знаешь – в России это бы сработало! Ты можешь себе представить, чтобы Папа Римский замолвил словечко за какого-нибудь итальянского мафиози?!

– Хватит пороть чушь, – сказала Айлин усталым голосом. – Я тоже адвокат. Думаю, то, что ты сейчас делаешь, вряд ли может быть названо юридической защитой. Но мы уже об этом говорили. Беслик и Леван клиенты Джона и Барри, а не твои. Если что-то в этом деле пойдет не так, а «не так» в данном деле означает, что все пошло именно так, как должно пойти, то вся вина ляжет на тебя. Именно ты станешь козлом отпущения, потому что ты свой, а Джон и Барри не свои. Беслик и Леван именно так к тебе и относятся – как к своему. И ты знаешь, они правы – ты на самом деле свой для них. Раз не хочешь следовать советам жены, прислушайся к моим советам как коллеги – выйди к чертовой матери из этого дела. Ты сам рассказал мне об отце и сыне, русских, которых застрелили в подъезде в Бруклине. Что может быть страшнее, чем такое убийство? Беслик и Леван именно такими убийцами и являются. Слушая тебя, я представляю, как они убивают сына на глазах отца из-за денег. Я понимаю, что Розену важно, чтобы ты оставался в деле, но тебе-то от этого какая выгода? Просто заработать? Я не хочу никаких денег от этих людей.

– Айлин, если я буду поступать, как ты советуешь, я потеряю многих клиентов. Кроме того, мне это дело интересно с профессиональной точки зрения. Хоть я и не занимаюсь уголовным правом, упустить возможность понаблюдать, как это делают такие профессионалы, как Джон и Барри, было бы непростительно. Они ведь одни из лучших в Нью-Йорке.

– Борис, ты пожалеешь о каждой секунде, которую ты проведешь с Бесликом и Леваном. Никакие деньги не оправдают это, ты просто не годишься для такой работы, ты не консильери.

Обидно слышать от жены, что ты профессионально к чему-то непригоден. Характер не тот, мозги не те, в общем, что-то не то. Даже если она права, такое слышать обидно. Но не настолько, чтобы прекратить разговор с умной женой, а я на самом деле ценил в Айлин ум. Недаром она закончила юридическую школу с самыми высокими оценками на курсе и получила диплом Summa Cum Laude – высшая степень академического успеха. Я о таком и мечтать не мог.

– Айлин, когда ты предсказываешь неприятности, что именно ты имеешь в виду?

– Сам знаешь, Борис.

– Звучит зловеще. Я хочу, чтобы ты уточнила, какие именно неприятности меня ожидают.

– Не обманывай себя, Борис. Ты знаешь, что в Москве и в русскоязычной общине Нью-Йорка люди гибнут каждый день. Стреляют в банкиров, журналистов, адвокатов, бизнесменов, иностранцев, которые имели дело с русскими. Идет страшная охота – русские охотятся друг на друга и всех, кто рядом с ними. Делится громадный пирог, который называется «Россия-мать». Ставки высоки, цена еще выше – жизнь.

– Насколько я знаю, клиенты еще не убивали своих адвокатов.

– Откуда у тебя такая информация? Из американских фильмов? Сериалов? Перестань! Ты никогда не был жадным до денег, вот и оставайся таким – уважать больше будут. Не могу поверить, что за десять тысяч баксов ты готов потерять сон и рисковать не только своей жизнью, но и моей и Криса. Ты имеешь дело с безжалостными бандитами, по сравнению с которыми Аль Капоне кажется мальчиком из церковного хора.

Я чувствовал правоту Айлин. Я хотел ее обнять, но она отстранилась.

* * *

Проснулся я рано. Услышал, как на кухне разговаривают Крис с Айлин, и спустился к ним. Крис ел хлопья с молоком.

– Не чавкай, – произнес я первые слова за день. – Не понимаю, родился ты в Америке, живешь в Америке, а манеры у тебя как у представителя страны третьего мира.

– Отцепись, папа, – у меня длинный день впереди. Еще восьми нет, а ты уже достаешь меня.

Сказал мне все это Крис по-английски.

– Крис, я же просил тебя отвечать мне по-русски. Ты же мне еще спасибо скажешь, что не давал тебе русский забыть. Еще пару лет тому назад ты мог «Бородино» наизусть прочесть, а сейчас двух слов связать не можешь.

– Мама, поцелуй папу, у него с утра отличное настроение, – сострил Крис, опять же по-английски.

Мне нравилось его чувство юмора. Не харьковское, конечно, но все же неплохо.

– Чем ты расстроен? – спрашивает Крис. – Что-то случилось на работе?

– Ты еще маленький, не поймешь.

– Проиграл дело в суде?

– Нет.

– Твой отец может проиграть больше, чем дело, Крис, – сказала Айлин.

– Что еще он может проиграть?

– Ну, допустим, он проиграл дело в суде. Ты думаешь, адвокаты всегда выигрывают свои дела? Все дела невозможно выиграть, и нет ничего удивительного, если адвокат расстраивается из-за проигранного дела.

– Но ты сказала, что папа может проиграть больше, чем дело. Что еще он может проиграть?

– Спроси папу сам.

Крис подбежал к столу, за которым я сидел, и задал тот же самый вопрос: что большее, чем дело, я могу проиграть?

– Спроси у мамы, Крис. Ведь это она сказала, а не я. Она, наверное, лучше знает. Да и вообще, почему мы все время говорим о проигрыше? Давайте говорить о том, что мы можем выиграть, а не о том, что я могу проиграть.

– А что, кроме денег, ты можешь выиграть, папа? Если ты выиграешь много денег, ты купишь мне маленький настоящий автомобиль с мотором?

– Сын, я выигрываю не только деньги. Чаще всего я выигрываю жизни. Например, человек приехал в Америку и хочет здесь жить. Я ему помогаю в этом деле.

– А что ему мешает здесь жить? Ведь ты же приехал в Америку и живешь здесь, ну и он пусть здесь живет.

– Не так все просто, Крис. Я приехал как беженец, потом стал гражданином Америки, твоя мама и ты здесь родились, вы американцы с самого первого дня вашей жизни. А есть люди, для которых трудно получить разрешение остаться жить в Америке. Поэтому выигрываю я для них жизнь в Америке. А если проигрываю, то опять же их жизнь. В случае проигрыша их отправят в ту страну, где они родились. Вот сейчас, например, я пытаюсь помочь парню-негру из Харькова.

– Негру из Харькова? Ты не говорил мне, что у вас на Украине жили негры. Это ты так шутишь?

– Вовсе не шучу. Были у нас и негры, но мало. У нас учились африканские студенты, иногда они женились на украинках. Джастин, которому я сейчас помогаю, родился в таком браке – папа из Ганы, а мама из Харькова.

– А у меня наоборот – папа из Харькова, а мама из Буффало.

– Скажи спасибо, что я не из Ганы. А то сидел бы передо мной совсем другой мальчик. Наверное, он был бы в сто раз умнее, чем ты.

– Только сидел бы этот мальчик не перед тобой, а перед своим папой из Африки. А мама все равно готовила бы нам завтрак. В Гане хуже жить, чем в Америке?

– Думаю, что да, но не всем. Крис, это сложный вопрос, в другой раз поговорим.

– Я бы хотел жить в Америке.

– Ну вот и живи.

– Maмa, папа борется за то, чтобы кому-то разрешили жить в Америке. Это больше, чем деньги.

– В данном случае, Крис, как раз все наоборот. Папа сейчас борется за то, чтобы кое-кого вышвырнули из Америки как можно быстрее. А это гораздо больше, чем деньги.

– Предки, я совсем запутался. Папа говорит, что пытается помочь черному парню из Харькова остаться в Америке, мама говорит, что папа пытается кого-то вышвырнуть из Америки. Что из этого правда?

– Спроси отца, – сказала Айлин.

– Папа, скажи честно – над каким делом ты сейчас работаешь? Ты хочешь кого-то вышвырнуть из Америки или оставить в Америке?

– О’кей, Крис, вот для тебя задача. Ты только что сказал, что любишь Америку и что тебе нравится жить в Америке. Можешь ли ты представить ситуацию, что кто-то находится в такой чудесной стране, как Америка, и тем не менее хочет отсюда убраться как можно быстрее?

Крис минуту подумал и сказал, что такую ситуацию представить не может.

– Подумай хорошо, сынок. Ты любишь мороженое, но это не означает, что ты готов есть его на завтрак, обед и ужин каждый день в течение десяти лет.

– Согласен. Дай подумать. Значит, речь идет о чем-то, чего у твоего клиента слишком много, и больше ему просто не нужно.

– Не имеет значения, слишком много или слишком мало. Что на самом деле важно – это то, что кто-то говорит тебе, что ты можешь есть и чего не можешь. В нашей семье мы с мамой говорим тебе, что можно, а что нельзя, потому что ты еще маленький. Ну а кто может моему клиенту, взрослому дяде, сказать, что можно и чего нельзя?

Крис задумался, но тут Айлин сказала:

– Крис, заканчивай завтрак, и поехали в школу.

– Что? До школы идти минуту, а ты опять его отвозишь! Ты портишь ребенка, Айлин.

– Да, папа, расскажи еще раз, как ты в Харькове ходил в школу пешком в минусовую температуру, когда был маленьким мальчиком, – снова вставил свои пять копеек Крис.