Текст книги "Дура LEX (сборник)"

Насильник

Римма в итоге вышвырнула Юру из квартиры, и он поселился у своего друга Гриши в районе Брайтона. Я его не видел уже несколько месяцев с момента расставания в зале суда.

О новом аресте Юры мне сообщил Гриша. Он рассказал, что вчерашний день они провели с бабами, договаривались сегодня пойти вместе в кино, но утром пришли полицейские, арестовали Юру и увезли в тюрьму. Он толком не мог понять, за что, и вспомнил о ружье, которое полицейские нашли у Юры.

Узнав, где сидит Юра, я поехал к нему. Юра шепелявит, и поэтому все, что он говорит, звучит несколько глупее, чем есть на самом деле. В общем, дело было так.

В пятницу вечером после работы Юра и Гриша решили провести вечер с двумя девочками, с которыми Гриша недавно познакомился на Брайтоне. Встретившись, решили купить выпивку с закуской и пойти на квартиру к ребятам. Одна из девушек, Юля, попросила Юру купить кокаина.

– Это не по моей части, – сказал Юра. – Коньячок – с удовольствием, хавку – любую, а большего не проси.

Юля еще немного поломалась, но, видя, что на кокаин Юру не раскрутишь, успокоилась. Юра, как и обещал, купил бутылку коньяку, пару бутылок вина, разных закусок в русском магазине и цыплят, которых Юра обещал зажарить. Пятничный вечер начинал складываться.

Утолив жажду и голод, Юра с Юлей удалились в одну комнату, а Гриша с Таней в другую.

– Ну, мы потрахались, – рассказывал Юра. – После второй палки я достаю из-под матраса ружье, наставляю на нее и говорю: сейчас я тебя пристрелю. А она хохочет. Я говорю: чего ты, дура, хохочешь? Потом оделись и пошли на кухню дальше пить и есть. Гриша со своей тоже вылезли. Потом телик посмотрели. Я еще раз из спальни ружье вынес, наставил на девок и говорю – сейчас пристрелю. Посмеялись. Еще кирнули. Я говорю – пора спать, девочки, а Юля опять начала кокаин клянчить. Я ей говорю, не куплю я тебе кокаина, а промеж рог дам. Потом она куда-то ушла и пришла через полчаса с какой-то херней. Начала эту херню разогревать на кухне на столовой ложке. Я уже спать умираю. Говорю девкам: давайте завтра заходите к нам в три часа дня, мы уже выспимся, в кино пойдем. Девки согласились и ушли. Утром звонок в дверь. Я, сонный, подхожу, спрашиваю, кто там. Тут дверь вышибают прямо на меня. Три мента-долбоеба валятся на меня и руки крутят. Связали жгутом руки сзади и кричат: где ружье? Я им сказал, где ружье. А где патроны? Я им говорю – еще не купил. Взяли они ружье, отвезли меня в полицейское отделение, оттуда сюда привезли. Юлька, падла, из-за того, что я не хотел ей наркоту покупать, сдала меня.

Ознакомившись с материалами дела, я понял, что Юре нужен адвокат, специализирующийся в уголовном праве. Я попросил своего друга, бывшего прокурора Пола Моргенстерна, взяться за дело. Пол согласился при условии, что я буду ему помогать.

Юру представили на так называемое «большое жюри присяжных», которое подписало обвинения: киднеппинг, изнасилование, содомия, незаконное хранение огнестрельного оружия. Признание виновным по любой из первых трех статей грозило 25 годами тюремного заключения.

Большое жюри присяжных состоит из двадцати трех человек, которые решают, отправлять дело дальше на суд или дела вообще нет. За то или иное решение должно проголосовать двенадцать человек. На суде вопрос виновности решает «маленькое жюри присяжных», состоящее из двенадцати человек, и вердикт «виновен» должен быть принят единогласно.

Сначала мы с Полом никак не могли врубиться, откуда взялся киднеппинг. Это преступление предполагает перемещение лица под угрозой физического насилия против его воли. Из того, что рассказывал нам Юра, элементы киднеппинга начисто отсутствовали. Потом из показаний Юли мы узнали, что Юра якобы, угрожая ей физической расправой, переместил ее против ее воли с места встречи на брайтонском углу на Гришину квартиру. Мы поняли, что тут Юля явно переборщила и на перекрестном допросе ее история рухнет, как карточный домик. Уж слишком много деталей на Юриной стороне – и коньяк, и вино, и цыплята, и будущие показания Гриши, да и Тани, которая вряд ли будет врать, боясь тоже засыпаться. А если мы докажем, что Юля солгала в отношении хоть одного обвинения, то и с другими обвинениями будет легче разобраться, потому что лгун – он везде лгун. Да, секс был, но добровольный. И оральный секс был, но тоже добровольный. Юру мы точно не собирались призывать в свидетели, так как тем самым «открыли» бы его для возможности перекрестного допроса прокурором.

Согласно Пятой поправке Конституции США, никто не обязан давать показания, которые могут быть ему инкриминированы обвиняемому. Однако если мы вызываем Юру как свидетеля для дачи показаний (а обвиняемый может быть и свидетелем, если того пожелает), то мы тогда «открываем» его и для допроса со стороны прокурора. В американской юридической практике обвиняемый в редчайших случаях выступает свидетелем на своем суде. Очень часто клиенты, настаивающие на своей невиновности, требуют, чтобы адвокаты вызывали их на допрос в качестве свидетелей. Им кажется, будто они расскажут свою версию событий таким образом, что у присяжных не останется ни малейшего сомнения в их невиновности. Разубедить таких людей трудно. Дилетанты понятия не имеют, что опытный прокурор может повести перекрестный допрос так, что показания этих свидетелей покажутся путаными, противоречивыми, поведение будет выглядеть агрессивным, а весь облик – отталкивающим.

* * *

Судья и слушать не хотел о том, чтобы Юру выпустили из-под стражи до суда, даже под большой залог. При таких обвинениях, как изнасилование в извращенной форме, аргументы о том, какой Юрий хороший семьянин и любящий муж, звучат не особенно убедительно, тем более что Юра уже не жил с Риммой. Поскольку дело не было сложным в смысле количества свидетелей, наличия улик или необходимости в особой судебно-медицинской экспертизе, то суд состоялся весьма скоро – через пару месяцев. Кстати, какая-то судебно-медицинская экспертиза была проведена: когда Юля пришла сдавать Юру в полицию, ее направили на осмотр в больницу. Кровоподтеков, характерных при изнасиловании (на внутренних сторонах ног), обнаружено не было, как не было и синяков на лице и на теле. Однако признаки пенетрации (проникновения члена во влагалище) были.

* * *

Пенетрация должна быть доказана прокурором, потому что это один из главных элементов изнасилования. Без пенетрации нет и изнасилования, а есть только попытка изнасилования.

Суд начинается с отбора присяжных. Прокурор с адвокатом должны отобрать двадцать четыре человека – двенадцать в основной состав и двенадцать запасных. Иногда запасных меньше – от трех до шести. Кандидатов партиями вводят в зал суда, и начинается процесс, который называется вуар-дир (vоir-dire). В переводе с французского – «видеть-говорить». Иными словами, ты видишь кандидата и имеешь возможность с ним говорить. У прокурора и адвоката есть право на отводы по каким-либо причинам и ограниченное право на отводы без всяких причин. Юра обвинялся в тяжелых преступлениях класса «А». В таких делах обе стороны имеют право на двадцать пять отводов без причин. Причиной для отвода является разумное предположение, что данный кандидат не может быть беспристрастным судьей в данном деле. Почему судьей? Потому, что присяжные решают все вопросы по фактам дела. На основании предъявленных улик и услышанных показаний они решают, имел ли место тот или иной факт. Была ли пенетрация? Было ли обоюдное согласие на секс? Имела ли место транспортировка жертвы? Была ли транспортировка добровольной? Были ли угрозы применения физического насилия со стороны обвиняемого? Все эти вопросы относятся к фактической стороне дела и являются прерогативой присяжных.

Судья, в отличие от присяжных, решает вопросы, связанные с законом и его толкованием. Допустимо ли то или иное вещественное доказательство к рассмотрению присяжными? Были ли вещественная улика или признание получены при нарушении конституционных прав обвиняемого? Имеет ли право адвокат задавать жертве вопросы о ее прошлом сексуальном поведении? Имеет ли право прокурор рассказывать присяжным об уголовном прошлом обвиняемого? Эти вопросы связаны с законами и их трактованием, а посему являются прерогативой судьи. Судья также инструктирует присяжных. Например, инструкция судьи может звучать так: если вы, присяжные, изучив все факты, найдете, что произошла пенетрация, на которую жертва не давала согласия, причем любой разумный человек на месте обвиняемого однозначно бы понял, что согласия на пенетрацию со стороны жертвы он не получил, то вы обязаны признать обвиняемого виновным в изнасиловании. Стороны устраивают прения по поводу инструкций. Например, прокурор может ходатайствовать, чтобы судья удалил слово «однозначно» из инструкции. Понятно, что без этого слова в инструкции осудить человека легче.

Каков был бы для Юры идеальный состав присяжных? Пол Моргенстерн, следуя традиции, считал, что прежде всего мы должны отсеять женщин, которых либо изнасиловали, либо подвергали угрозе изнасилования. Во время вуар-дир мы имели право задавать прямые вопросы на эти темы, но делать это мы должны были тактично. Ни в коем случае мы не должны были восстанавливать будущих присяжных против обвиняемого. Вуар-дир происходит на глазах у других кандидатов, и пока адвокат работает с одним, другие с него не спускают глаз. Следующими кандидатами на отсев являются те, у кого родственники или друзья были жертвами изнасилования. От таких тоже нечего ждать объективности. Как нельзя ее ждать и от родственников полицейских и других представителей правоохранительных органов. Каждый вечер они слушают истории своих пришедших с работы усталых мужей о том, как они в поте лица, рискуя жизнью, ловят преступников, которых потом «отмазывают» ловкие адвокаты.

В Юрином случае к вышеперечисленным «нежелательным» категориям я добавил суфражисток. Эти фурии готовы засудить за взгляд, за слово. Разумеется, на вуар-дир нельзя будет в лоб задавать вопрос, принимает ли кандидатка активное участие в движении за права женщин. Да и судья не признает участие в этом движении достаточной причиной для отвода. Но ведь у нас есть возможность давать отводы и без причин. Пол согласился, что мы должны аккуратненько прозондировать наших кандидаток по этому параметру. К счастью, многих воительниц за женскую свободу легко идентифицировать по неопрятному виду и недорогим украшениям, в основном индейской тематики.

Пол хотел видеть в составе присяжных как можно больше мужчин. Я – как можно больше людей с высшим образованием, которые бы легко раскусили Юлину ложь и увидели, кто она есть на самом деле. Я хотел умных, циничных скептиков. Пол – мужиков, которые бы симпатизировали Юре. Наши расхождения, впрочем, не были существенными.

Была еще одна проблема: без Юры нам трудно было представить свою версию событий. Если ни Гриша, ни Таня не заикнутся на прямом допросе о наркотиках, то и на перекрестном мы не имеем права касаться этой темы. Юля, понятное дело, на своем прямом допросе не будет заводить речь о кокаине. Но как бы нам хотелось, чтобы наркотики каким-то образом всплыли на суде, – присяжным все сразу стало бы понятно – и мотивация Юли, и что она за человек!

Отбор присяжных прошел довольно быстро, и мы остались им вполне довольны. В основном составе оказалось семь мужчин и пять женщин. Среди мужчин пять белых, один латиноамериканец и один негр. Женщины все белые, три работающие и две домохозяйки. Из мужчин шесть работающих и один на пособии по безработице. Прокурор выдвинул трех свидетелей – Юлю, Таню и полицейского, совершавшего обыск квартиры при Юрином аресте. Защита выдвинула в качестве свидетеля только Гришу. Конечно, мы поработали с Гришей. Свидетель всегда должен знать, какие вопросы ему зададут на прямом допросе и как на них нужно отвечать. Глуп тот адвокат, который задает своему свидетелю неожиданный вопрос, однако такое бывает. Подготовка также заключается в предугадывании вопросов прокурора на перекрестном допросе и выработке ответов на эти вопросы. Очень часто прокурор задает вопрос свидетелю защиты: вас готовили к моему допросу, говорили, как нужно отвечать? Ответ на такой вопрос один: адвокат проинструктировал меня говорить правду и только правду.

Прокурором была женщина. Чем субтильнее женщина-прокурор, тем больше она сука. Самые страшные суки – красивенькие кореяночки. Наша сука была белой. Во время вступительного слова она обещала присяжным доказать на основании результатов судебно-медицинской экспертизы и показаний двух свидетелей, что Юрий совершил целую серию страшных преступлений. Она изложила их суть, а о подробностях будут говорить свидетели обвинения – две девушки-эмигрантки из Советского Союза, которых против их воли затащили на квартиру, где, угрожая ружьем, обвиняемый изнасиловал Юлю как традиционным, так и извращенным способом.

В своей вступительной речи красивый, представительный Пол Моргенстерн обстоятельно объяснил присяжным, как на их глазах рассыплется обвинение против Юрия, и всем станет ясно, что в тот день, когда молодые люди встретились, произошло то, что обычно происходит, когда встречаются молодые люди.

– Мы не знаем, что было между ними, но все, что имело место быть, происходило только с их обоюдного согласия, – сказал он.

Пол также загадочно обещал, что присяжные поймут, «почему сегодня мы все оказались в зале суда».

Сука сделала стойку – она еще не знала, какую бомбу готовит для нее Гриша на прямом допросе, но нюхом почувствовала что-то неладное. Конечно же, ни Таня, ни Юля словом ей не обмолвились насчет наркоты.

Первым номером программы была Таня. На прямом допросе прокурорши она показала, что до роковой пятницы она видела Гришу один раз. Да, она дала ему свой номер телефона. Да, она согласилась на встречу в пятницу после работы. Да, она с Юлей села в машину к мальчикам, но в машине они передумали и попросили их высадить. Однако Юра отказался остановить машину и пригрозил побить Юлю, если она попытается открыть дверь. На квартире у мальчиков она видела, как Юра наставил ружье на Юлю и пригрозил ее убить, если она не пойдет с ним в спальню. Потом она увидела плачущую Юлю, выходящую из спальни. Когда Юра и Гриша, напившись, заснули, они с Юлей выскочили из квартиры и помчались в полицию.

После прямого допроса Тани был перерыв. Пол попросил Юрия не сидеть развалившись и расставив ноги – это не лучшая поза для человека, которого обвиняют в изнасиловании. Мы уже ничего не могли поделать с плотно обтягивающими Юрины причиндалы джинсами «Джордаш». Нас устраивало, что Юра никак не реагировал мимикой на показания Тани. На самом деле Юра не очень хорошо понимал, о чем идет речь, и поэтому лицо его оставалось бесстрастным. Тупым, но нейтральным. Он никак не был похож на библиотекаря, но и зверем не выглядел.

На одном из столов лежало Юрино ружье.

После перерыва Пол занялся Таней вплотную. Оказалось, что она никак не может вписать в картину ни себя, ни Гришу. Она не могла описать реакцию Гриши на угрозы Юрия, адресованные Юле. Она никак не могла описать даже свою собственную реакцию. Оне не могла вспомнить, как далеко от подъезда Юра запарковал машину.

– Сколько примерно ярдов или футов было от места парковки до подъезда?

– Ну, не очень далеко.

– Примерно сколько ярдов или футов?

– Не очень далеко.

– Сколько минут или секунд вы шли от машины до подъезда?

– Недолго.

– А на улице были пешеходы?

– Нет, – догадалась Таня.

Затем Пол спросил Таню, помнит ли она что-либо касающееся покупки выпивки и продовольствия по пути к дому мальчиков. Таня ничего на этот счет не помнила. Пол спросил, ели ли они все вместе. Таня ответила утвердительно, добавив, что они с Юлей были голодны. Пили ли? Нет, ответила Таня.

– А что вы, Таня, делали, пока Юрий был в спальне с вашей подругой Юлей?

– Я была на кухне.

– Вы были одна на кухне?

– Нет, Гриша был тоже на кухне.

– И что вы делали с Гришей на кухне?

– Ничего особенного.

– Гриша угрожал вам каким-либо образом?

– Не очень.

– Да или нет? Если угрожал, то что он делал или говорил? Помните, что вы под присягой и должны говорить только правду.

– Я не помню.

– Вы слышали какие-нибудь звуки из спальни, где, как вы говорите, были Юра с Юлей?

– Не особенно.

– Может быть, вас насторожили какие-нибудь звуки, доносящиеся из спальни? Крики Юли, например?

– Не помню.

Амнезия Тани имела также и цветовой фон. Она сидела вся пунцовая, виновато поглядывая на прокуроршу. Прокурорша наверняка была в ярости, потому что амнезия обычно случается у свидетелей защиты, а не у свидетелей обвинения.

Нужно отметить интересный психологический момент. Адвокат не должен мучить свидетеля слишком долго. Пол ясно и убедительно показал, что Таня врет. Тратить время на стократное доказательство очевидного непродуктивно, мало того – это может вызвать раздражение присяжных, потому что многие из них ставят себя на место сконфуженного свидетеля. Пол задал еще несколько вопросов о том, как Юля выглядела, когда вышла из спальни, – были ли на ней синяки, царапины? Что делали девочки, когда ребята пили коньяк? Удерживали ли их ребята, продолжали ли грозить? Таня отвечала без особого энтузиазма, в основном ссылаясь на плохую память. Вскоре Пол оставил ее в покое. Судья объявил перерыв до следующего утра.

Следующее заседание началось с допроса полицейского. Прокурорша показала ему ружье с привязанной биркой и спросила, участвовал ли он в обыске Юриной квартиры такого-то числа и изъятии оружия. Полицейский подтвердил этот факт. У Пола к полицейскому вопросов не было.

Наконец я увидел Юлю. Худенькая одесская девочка с типичной еврейской внешностью. Юля пришла в суд ненакрашенная, поскольку роль жертвы предполагает страдальческий вид. На лице скорбь от незалеченных душевных ран. Заняв место за кафедрой для свидетелей, она тут же дрожащим голосом попросила стакан воды. Я посмотрел на присяжных – как они реагируют на это представление? Все двенадцать присяжных смотрели на Юлю с любопытством, но сочувствия в их взглядах я не уловил.

Прокурорша начала прямой допрос. Отвечая на вопросы, Юля рассказала, что познакомилась с Юрой в ту самую пятницу, когда все произошло. Они с Таней сели в машину, но быстро передумали и решили не ехать к ребятам на квартиру, но Юра начал угрожать физической расправой и даже один раз ее ударил. Поскольку прокурорша уже видела, что Пол сделал с Таней на перекрестном допросе, она решила упредить некоторые острые моменты. Она сама спросила, как далеко от подъезда Юра запарковал машину, и Юля ответила, что очень близко, что улица была пустынна, рассчитывать на чью-то помощь было бессмысленно, и потому о побеге не могло быть и речи.

Необходимо учесть, что в американских судах свидетели не могут самостоятельно рассказывать свою версию событий, они обязаны только отвечать на вопросы либо своего адвоката, либо прокурора, либо судьи. Если свидетель начнет давать неоправданно длинный ответ на вопрос, адвокат противной стороны тут же выкрикнет: «Возражение!» Судья может спросить, на каком основании выдвинуто возражение, если основание не очевидно. Искусный адвокат, умело используя возражения, может поставить неимоверные преграды к получению информации от свидетеля противной стороны во время допроса. После каждого выкрика «возражение!» судья принимает решение, разрешить ли свидетелю ответить на поставленный вопрос или поддержать возражение, и это означает, что свидетель не имеет права даже рта раскрыть. Если же свидетель успел что-то сказать до того, как судья принял решение по возражению, судья дает инструкцию присяжным проигнорировать ответ свидетеля. Одним из самых серьезных поводов для возражения является вопрос «Что сказал N.?» в том случае, если сам N. может быть вызван в суд для допроса. Не менее важным основанием для возражения является наводящий вопрос. Например, прокурорша не имеет права задать Юле вопросы типа: «Расскажите, как Юрий вас изнасиловал?» или «Вы сказали Юрию, что не хотите вступать с ним в половую связь?», если Юля сама еще не сказала, что она не хотела этой связи и что он ее изнасиловал, не говоря о том, что с самого начала должно быть установлено, что половая связь имела место. Возражения составляют целую науку, входящую в раздел юриспруденции «Вещественные доказательства и улики».

Прокурорша наконец «довела» Юлю до квартиры. Думаю, что колорит допроса живее всего будет передан в его дословном изложении.

Прокурор: Что вы делали, очутившись в квартире?

Юля: Юрий начал приставать.

Моргенстерн: Возражение! Вопрос был «Что вы делали?», а не «Что Юрий делал?»

Судья: Утверждаю.

Прокурор: Наступил ли момент, когда Юрий стал к вам приставать?

Моргенстерн: Возражение! Наводящий вопрос.

Судья: Утверждаю.

Прокурор: Наступил ли момент, когда Юрий пригласил вас в спальню?

Моргенстерн: Возражение! Наводящий вопрос. Мы еще ничего не знаем о спальне.

Судья: Утверждаю.

Прокурор: Что делал Юрий, когда вы очутились в квартире?

Юля: Юрий начал приставать.

Прокурор: Опишите, что именно он начал делать.

Юля: Он грубо схватил меня за руку и потащил вспальню.

Прокурор: Как вы отреагировали на это? Сказали ли вы ему что-либо?

Юля: Я сопротивлялась. Я сказала ему, что не хочу с ним идти в спальню.

Прокурор: А он что?

Юля: Он сказал, что убьет меня, если я с ним не пойду, и втолкнул меня в спальню.

Прокурор: (шепотом, предвосхищая ужас в ответе): Ичто там произошло?

Юля: (сдерживая рыдания): Он изнасиловал меня.

Прокурор: Я понимаю, что вам больно говорить на эту тему, но вы должны понять, что вам нужно полностью ответить на мой вопрос. Скажите, он ввел свой член в ваше влагалище?

Юля начала искусственно рыдать. Слез не было. Я заметил что-то вроде улыбок у некоторых присяжных – настолько очевидна была Юлина игра. Она поднесла стакан с водой ко рту и начала клацать по нему зубами – так тяжело ей было вспоминать надругательство, которое учинил над ней Юра.

Юля: Д-да.

Прокурор: Вы дали на это согласие?

Юля: Нет!

Прокурор: Что вы ему сказали?

Юля: Что я не хочу этого.

Прокурор: Что еще он вам сделал?

Моргенстерн: Возражение! Откуда вы знаете, что он еще что-то сделал?

Судья: Утверждаю. (К прокурору.) Будьте внимательны.

Прокурор: Юрий сделал еще что-нибудь?

Юля: Да.

Прокурор: Что?

Юля: Он сказал, чтобы я… Я стесняюсь об этом говорить.

Прокурор: Я понимаю ваши чувства, но вы должны собраться. Итак, что он сделал?

Юля: Он… Я не могу сказать.

Прокурор: Вы должны, Юля. Я, к сожалению, не могу вкладывать свои слова в ваш рот.

Юля: Он потребовал, чтобы я взяла в рот его член.

Прокурор: Вы дали на это согласие?

Юля: Что вы!

Прокурор: Да или нет?

Юля: Конечно нет!

Прокурор: А он что?

Юля: Он выхватил ружье и сказал, что застрелит меня, если я этого не сделаю.

Прокурор: Какая была ваша реакция на эти слова?

Юля: Я очень испугалась. У него был очень страшный вид, и я ему поверила.

Прокурор: И?

Юля: Что и?

Прокурор: И вы в итоге подчинились его требованию?

Юля: Да, мне пришлось взять в рот его член.

Присяжные, судя по их виду, Юлиной версии поверили слабо. Юля явно произвела на них отрицательное впечатление.

Когда дошла очередь до перекрестного допроса, Пол в очередной раз поступил правильно, решив не терроризировать Юлю, не ловить ее на противоречиях, чтобы не вызвать у присяжных сочувствие к ней. Наоборот, вопросы он задавал очень вежливо, мягко. Спросил, не заезжали ли они в продовольственный магазин, чтобы купить продукты («нет»), не пила ли Юля в тот вечер на квартире у ребят («нет»), сколько времени она провела в квартире («не помню»), рассказала ли она Тане, что произошло в спальне («да»). Когда рассказала? («не помню»), приходила ли ей в голову мысль о побеге? («да»), как она в итоге совершила побег из квартиры? («когда ребята уснули»), когда это произошло? («не помню»), выходила ли она из квартиры и возвращалась ли обратно? («нет»), смотрела ли она телевизор, будучи в квартире? («не помню»), просила ли она Юру купить ей что-нибудь? («нет»).

Отработав Юлю, Пол вызвал первого и единственного свидетеля защиты – Гришу. Гриша, отвечая на вопросы Пола, рассказал, как они с Юрой встретились, как позвонили Тане, как подобрали девочек на углу, как зашли в русский продовольственный магазин и что купили, как доехали домой, как Юра запарковал машину в двух кварталах от дома (при этом Гриша назвал улицу, где Юра запарковал машину), как они весело шли к дому, где жили Юра и Гриша, как вместе делали салаты, и как Юра жарил цыплят, и как он начадил, что вызвало смех и подтрунивание со стороны девочек. Гриша назвал телевизионную передачу, которую они все вместе смотрели, как девочки, которые гораздо лучше знали английский, помогали мальчикам с переводом, как все выпили коньяку и вина, и как потом разошлись по спальням. Гриша, наверное, поскромничал, сказав, что они с Таней только целовались. Никаких подозрительных звуков из Юриной спальни Гриша не слышал. Когда Юра и Юля вышли из спальни, оба выглядели довольными. Пол прямо спросил Гришу насчет Юриной выходки с ружьем, и Гриша подтвердил, что Юра на самом деле глупо пошутил, но все всё равно смеялись, потому что Юра надел советскую шапку-ушанку и был похож на деда Мазая. Шапку-ушанку Гриша кое-как описал, но никто в зале суда, кроме Юры и меня, сравнения с дедом Мазаем не понял, Пол переспросил, и Гриша объяснил, что это такой персонаж из мультика. Я сделал изумленное лицо, и Гриша, увидев мою реакцию, сказал:

– Ну, все из Советского Союза знают, кто это. Это очень смешной персонаж, он охотник, зайцев из ружья стрелял, а весной, когда наводнение, брал их в свою лодку, спасал. И у Юры было ружье.

Прокурорша закричала:

– Возражаю!

Пол спросил, почему. Прокурорша разумно объяснила, что не установлено, что Юля и Таня вообще знают о существовании такого персонажа. Судья поддержал прокуроршу и попросил стенографистку вычеркнуть Гришины реминисценции насчет деда Мазая.

Мне не понравилось, что Пол несколько утратил контроль над Гришей и вообще позволил ему рассказывать всю эту чушь. Присяжные явно не оценили, насколько Юра был смешон в шапке-ушанке с ружьем в руках. Сдругой стороны, прокурорша повела себя неумно, выдвинув возражение против Гришиной чуши про деда Мазая с зайцами. Когда свидетель противной стороны несет чушь, ему обычно дают выговориться.

На вопрос Пола, что девочки хотели на ужин, Гриша буднично ответил:

– Кокаина.

Прокурорша вздрогнула и закричала:

– Возражение!

– На каком основании? – поинтересовался Пол.

– На том, что он цитирует девочек, которые могли быть допрошены адвокатом защиты.

– Я совсем не спрашивал свидетеля, что сказала Юля или Таня. Я спросил, чего пожелали девочки на ужин.

Судья удивленно пожал плечами и провозгласил:

– Возражение не принимается.

Пол продолжал допрос. Главное было достигнуто – присяжные услышали слово «кокаин». Было и так нескучно, но тут присяжные совсем оживились, так как дело приняло совсем неожиданный оборот.

На самом деле вопрос Пола был некорректный и мог вызвать законное возражение, но совсем на другом основании, как наводящий. Например, откуда Пол взял, что девочки вообще хотели что-то на ужин? Особенно после того, как тема ужина была уже Гришей закрыта. Другим основанием могла бы быть неуместность вопроса – какое значение имело желание девочек есть одно блюдо, а не другое в деле об изнасиловании? Судья и сам бы мог отменить вопрос Пола, поскольку неудачно выбранное прокуроршей основание не означает, что судья проигнорирует интересы справедливости ради соблюдения правил интеллектуальной игры, но судья, давно раскусив девочек, явно не собирался подыгрывать им.

Пол спросил, выходил ли во время вечеринки кто-нибудь из квартиры и возвращался ли потом. Прокурорша обжаловала термин «вечеринка», и Пол заменил его на фразу «в пятницу вечером, когда вы все собрались на квартире у Юры и Гриши». Гриша ответил, что Юля выходила и приходила. Заметил ли Гриша, вернулась ли Юля с чем-то? Видел ли он что-нибудь у нее в руках, вынула ли она что-нибудь из кармана или из сумки? Гриша сказал, что видел какое-то вещество, и описал это вещество. Пол спросил, делала ли Юля что-нибудь с этим веществом, и Гриша рассказал, как она поместила вещество в столовую ложку и нагревала его на конфорке плиты, а затем курила выпаренное вещество из особого мундштука или трубки. Пол спросил, знал ли Гриша, что это было за вещество, и Гриша ответил, что думает, что это был крэк – вариант кокаина.

Пол как-то должен был увязать кокаин с Юлиным поступком – сдачей Юры. И тут прокурорша оказалась на высоте. Пол просто не смог пробраться через частокол возражений. Основным возражением было, в вольном переводе, «казала-мазала» (по-английски – hearsay) – то есть недопустимость показаний с чужих слов, в то время как автор высказывания может быть допрошен на данном процессе. Почему hearsay запрещен? Хотя бы потому, что поди знай, серьезно говорил человек или шутил. Ведь даже Юрина фраза «сейчас я тебя пристрелю», вырванная из контекста, звучит как угроза.

На перекрестном допросе прокурорша должна была хоть как-то дискредитировать Гришу как свидетеля, показать, что ему нельзя доверять, во-первых, потому, что он лгун, а во-вторых, даже если он не лгун, то у него просто слабая память. Дискредитация свидетеля является одной из основных целей перекрестного допроса. Прокурорше никак нельзя было задавать вопрос, курил ли Гриша крэк вместе с Юлей, поскольку это означало бы признание того факта, что Юля на самом деле выходила за крэком, хотя Юля отрицала факт выхода из квартиры на какое-либо время. Прокурорша поинтересовалась, потреблял ли Гриша когда-нибудь какие-нибудь наркотики. Гриша сказал, что нет. Откуда же тогда Гриша знает, как выглядит крэк? Гриша, еврей из Львова, на такие вопросы отвечал в первом классе. Он сказал, что никогда также не потреблял цветную капусту, но много раз видел, как это делают другие. Присяжные засмеялись. Мы с Полом тоже. Увидев, что все смеются, Юра тоже засмеялся, хотя его знания английского были минимальны и он практически ничего не понимал из происходящего. Даже судья ухмыльнулся.

Гриша так подробно описал всю ситуацию, что подвергать его интенсивному перекрестному допросу было опасно – Гриша бы еще раз в деталях повторил свою версию, которая выгодно отличалась от версии девочек своей конкретикой, и присяжные еще раз услышали бы всю историю в изложении защиты.

Наверное, наступил момент, когда прокурорша осознала, что девушки просто лгали. Но какова была их мотивация? Она не понимала, что человек может «сдать» другого просто за то, что тот отказался купить ему кокаин. Я лично верил Юре, хотя и для меня связка «кокаин – сдача в полицию» казалась очень слабой в смысле установления Юлиной мотивации. Может быть, Юра чем-то обидел Юлю? Я так и не узнал ответа на этот вопрос.