Текст книги "Дура LEX (сборник)"

После допросов был объявлен перерыв. На следующее утро Пол и прокурорша произнесли свои заключительные речи. Оба выступали бледно, потому что Пол не хотел добавлять пафоса в очевидное дело – просто оболгали человека, натравили на него полицию. Пол не ставил перед собой задачи разъяснить, по какой причине Юра был «сдан» Юлей. Его главный аргумент: исходя из показаний свидетеля, которому можно верить, Юра не совершал вменяемых ему преступлений, а другим показаниям верить просто нельзя. Пол прямо сказал присяжным:

– Вы имели возможность не только слышать ответы Тани и Юли, но и наблюдать их поведение. Вы слышали их ответы «не помню» каждый раз, когда им выгоднее было забыть о фактах. Вы слышали, какие расплывчатые ответы они давали на самые простые вопросы. Вы видели, как они себя вели. Выводы сделайте сами.

Прокурорша в своей заключительной речи рассказала, насколько завуалировано может быть изнасилование. Пора понять всем мужчинам, уверяла она, – когда женщина говорит «нет», она имеет в виду «нет». И что тот, кто, получив отказ, тем не менее совершает половой акт, безусловно виновен в изнасиловании. Согласно ее версии, Юра, угрожая ружьем, заставил Юлю сделать ему минет. При этом, гневно объявила прокурорша, пусть присяжных не смущает тот факт, что Юля не кричала и не звала на помощь. Она также отметила, что защита не смогла предоставить доказательство законного владения ружьем.

Присяжные удалились на совещание. Их не было минут сорок, и мы с Полом начали волноваться. Отсутствие Юриной вины казалось нам настолько очевидным, что и десяти минут достаточно для голосования. Наконец они вышли. Я пытался по их глазам понять, какой вердикт они вынесли, но не понял ничего. Старейшина присяжных (одна из женщин) зачитала приговор. Юра был признан виновным только в незаконном владении ружьем. По всем остальным пунктам его признали невиновным.

После объявления приговора Юра был освобожден из-под стражи, он снова стал свободным человеком. Мы с Полом общались с присяжными. Они сказали, что уже после выступления Тани им все стало понятно, а Юля уничтожила даже тень сомнений. Но им тоже непонятно, почему Юля все это затеяла.

Юлина месть была страшной – Юре грозило двадцать пять лет тюрьмы. Понимала ли Юля, что творила? Думаю, что нет. То ли из-за наркоты, то ли из-за всей ее дурацкой, пустой одесско-брайтонской жизни она превратилась в настоящего отморозка, пародию на картинки из журналов, составляющих ее единственное чтиво. Вина Юры в том, что он оказался с Юлей в одной машине, на одной кухне, в одной кровати, короче, на одном гектаре.

Отец

В 1985-м, на втором году своей практики, я еще не знал, что можно выиграть самое безнадежное дело и проиграть самое верное. И зависит это не столько от умения адвоката, сколько от самых невероятных факторов, которые в сумме и называются везением или невезением.

Митя хоть и был моего возраста, дружил скорее с моим отцом, нежели со мной. Познакомились они на курсах по уходу за домашними животными, куда оба записались в надежде овладеть американской профессией, которая бы отвечала их интересам и наклонностям. Папа и Митя учились стричь и купать собак и кошек, делать им педикюр и прически. Никогда не предполагал, что это может быть адской работой – лето в Нью-Йорке жаркое и влажное, а кондиционер в салоне включать нельзя, потому что животное может после ванны простудиться. Вот и стоишь, потеешь, весь в собачьей или кошачьей шерсти.

Еще больше, чем собак и кошек, Митя любил спорт. До эмиграции, на Украине, он занимался беговыми лыжами, стал мастером спорта, завоевал бронзовую медаль на чемпионате Киева. Поселившись в Нью-Йорке, он продолжал получать по подписке «Радянський спорт», который приходил два раза в месяц свернутым в трубочку по несколько экземпляров. Наверное, он был единственным подписчиком «Радянського спорта» за пределами Украины.

Проработав несколько месяцев дог-грумером, Митя устроился помощником тренера по лыжам на олимпийской базе США в Лэйк Плэсиде и таким образом стал еще одним эмигрантом, чья мечта реализовалась в Америке. В Лэйк Плэсиде мало эмигрантов, а в то время их вообще там не было, поэтому неудивительно, что его подругой оказалась американка по имени Бренда. Любимое дело, нормальная американская жизнь, крепкие отношения с Брендой, явно ведущие к браку, – такое счастье долго продолжаться не может.

В один нелыжный день Митя узнал, что он у Бренды не единственный мужчина. Вторым, а может быть и первым, оказался египтянин Махмуд, которому вроде бы в снежном Лэйк Плэсиде и делать было нечего, кроме как разрушать счастье людей. Разговор с Брендой был коротким, прощать измену Митя не собирался. Сокрушался он тоже недолго, потому что по плохим людям долго сокрушаться не следует.

Дальнейшая судьба Бренды оказалась более богатой событиями, чем Митина. Вскоре после того, как Митя с ней распрощался, Бренда вместе с Махмудом укатила в далекий жаркий Египет, где вышла за Махмуда замуж, а через несколько месяцев родила замечательную рыжеволосую девочку. Поскольку Бренда была замужем за Махмудом, то он и значился отцом девочки в ее метрике. Почему Махмуд не всполошился, увидев рыжую Дженнифер, я не знаю. Может быть, он был занят и не врубился в ситуацию, может быть, просто неумный человек, а может быть, так сильно любил Бренду, что цвет кожи и волос ребенка для него не имел никакого значения. Последнее вряд ли, потому что жизнь Бренде Махмуд устроил адскую, то есть мусульманскую. По тому, как он пил виски в Лэйк Плэсиде, Бренда не могла предположить, что Махмуд на самом деле набожный мусульманин, с превеликим усердием исполняющий все предписания Корана, особенно те, которые касаются жен. Не укрыв голову и лицо, Бренда не имела права выходить на улицу, да и в чадре она тоже не особенно могла куда пойти. Махмуд оказался страшным ревнивцем, пару раз отколотил Бренду за какие-то провинности, но ни разу, надо отдать ему должное, не укорил ее за рыжую Дженнифер.

Через год после переезда в Египет Бренде удалось попасть в американское посольство, где она пожаловалась на свою горькую судьбу, а заодно оформила для Дженнифер американский паспорт. Узнав, где была Бренда, Махмуд задал ей хорошую трепку, сказав, чтобы она даже не помышляла о бегстве, иначе он ее убьет, и ему за это ничего не будет по законам шариата. Бренда плакала днями и ночами, вспоминая Лэйк Плэсид, Адирондакские горы и, может быть, даже Митю на лыжне. Украинские евреи с женщинами все-таки обращаются помягче, чем набожные египтяне. Изредка Бренде удавалось бывать в американском посольстве, где она советовалась, как убежать из ненавистного Египта вместе с Дженнифер. Консульские работники особого сочувствия не выражали, но объяснили, что в аэропорту у нее могут потребовать справку от отца, заверенную нотариусом, – что он не против путешествия ребенка за границу. О том, чтобы попросить такую справку у Махмуда, не было и речи – изобьет и заберет паспорта. Бренда пыталась переделать свидетельство о рождении Дженнифер и вписать туда в качестве отца Митю, что, как она уверяла дипломатов, соответствовало действительности, но ей сказали, что такой выход из ситуации абсолютно исключен и для изменения в графе «отец» нужно решение суда. Хотя Махмуда нельзя было назвать нежным отцом, да, собственно, его вообще нельзя было назвать отцом в том смысле, как то понимают украинские евреи и большинство цивилизованных людей на земле, суда о лишении его отцовства он точно не допустил бы.

Наказание Бренды длилось три года. В конце концов ей удалось отложить нужную сумму денег и купить два билета на Нью-Йорк. В один прекрасный день, выйдя с Дженнифер погулять, домой она не вернулась. В аэропорту, вопреки предостережениям консульских сотрудников, у нее не потребовали никаких справок. Белые мать и дочь путешествуют вместе – что же тут подозрительного?

Прилетев в Нью-Йорк, Бренда там и осталась. В родной Лэйк Плэсид возвращаться ей было стыдно. Сначала она с Дженнифер ночевала у дальних родственников, потом те посоветовали ей подать бумаги для оформления пособия для бедняков – вэлфера, поскольку работать, имея трехлетнего ребенка и не имея няни, трудно.

Офисы вэлфера – самые унылые места в Америке, как, впрочем, наверное, и в любой другой стране, если они там имеются. Длинная очередь, состоящая в основном из представителей цветного населения, неповоротливые клерки, которые мало чем отличаются от людей в очереди. У многих бумажные пакеты с кусками жареной курицы из ближайшей закусочной «Жареные цыплята из Кентукки», банки с кока-колой. Несмотря на бедный вид, очередь дурно не пахнет, не считая, конечно, цыплят из Кентукки. Бренда отстояла несколько часов, пока ей не вручили анкету с инструкциями по ее заполнению.

Заполняя анкету, Бренда честно указала, что отец ее дочки Митя. Она также записала фамилию Мити и его предполагаемый адрес. Просматривая заполненную анкету, женщина-клерк сердито сказала:

– А этот почему алименты не платит? Тут большинство женщин не знают, кто отец ребенка, а если знают, кто отец, то не знают, где он, а если знают, где он, то только потому, что он на том свете, а вы знаете, и кто отец, и где он живет. Почему же вы не требуете с него алиментов? Ну, ничего, мы этого спермодонора быстро достанем!

Плохая бумажка запросто может испортить лучший лыжный день, особенно если этой бумажкой оказывается повестка в суд по делу об отцовстве и алиментах. Какой ребенок? Какие алименты? Какая Дженнифер аль-Касем? И почему надо ехать в Нью-Йорк, добрых семь часов езды от Лэйк Плэсида? О том, что это весточка из далекого, четырехлетней давности, прошлого, Митя даже не догадывался. Но внимательно прочитав повестку еще раз, увидел, что судят его люди штата Нью-Йорк, но не по своему почину, а от имени Бренды Келм, матери несовершеннолетней Дженнифер аль-Касем. Бренда! Дальнейшее восстановление цепочки событий заняло у Мити несколько секунд. Он понял все.

На первом судебном заседании я увидел глупую аморальную Бренду и хорошенькую, смешливую Дженнифер с рыжими кудряшками. Она была копией Мити. Митя окинул взглядом Дженнифер, но не поздоровался ни с ней, ни с Брендой. В зал вошел судья, и все встали. Судья был пожилым, красивым мужчиной. Он тут же нарушил декорум, сойдя с кафедры и пригласив всех сесть за большой овальный стол, стоящий в зале. Людей штата Нью-Йорк представляла адвокат по фамилии Левин – рыхлая женщина средних лет, явно не привыкшая к схваткам, от исхода которых зависела бы ее карьера. Поскольку ее клиентами всегда были люди штата Нью-Йорк, то недостатка в делах не было.

– Дело об отцовстве, – нудно начала Левин. – Предположительный отец в течение трех лет злостно уклонялся от выплаты алиментов.

– Ваша честь, – обратился я к судье. – Мой клиент узнал о том, что он предположительный отец, месяц назад. Ребенок, судя по всему, родился в браке, причем не с моим клиентом, чья фамилия совсем не аль-Касем. Фамилия мамы – Келм, из чего я предполагаю, что миссис Келм была, а может быть, и до сих пор состоит в браке с господином аль-Касемом, отцом Дженнифер. Ни о каком злостном уклонении от выплаты алиментов не может быть и речи.

– Ну, это дело мы быстро решим, – сказал судья. – Назначим тест ДНК, он все и покажет. А можем и не назначать, если господин Куперман (это Митя) признает девочку своей дочкой. Алименты он начнет платить с сегодняшнего дня, поскольку закон разрешает ему не платить задолженность за три года, прошедшие со дня рождения ребенка. Господин Куперман, посоветуйтесь со своим адвокатом, может, примете правильное решение – девочка все-таки на вас похожа. Но это я не как судья говорю, а просто так, по-человечески.

– Ваша честь, давайте сделаем перерыв на полчаса, я поговорю со своим клиентом, – сказал я.

– Замечательная мысль, – поддержал меня судья, встал и вышел из-за стола.

Мы с Митей расположились в парке около суда, взяли по хот-догу с кока-колой.

– Какая Дженнифер красивая девочка! – начал я.

– Да, классная девка, но признавать отцовство я не буду. Я с хорошей девушкой сейчас живу, жениться собираюсь, и вдруг – трехлетний ребенок. Да и получаю я не так уж много.

– Митя, судья ведь все равно назначит тест ДНК, и ты догадываешься, какой результат он покажет.

– Вот когда покажет, тогда и будем говорить, – отрезал Митя. – До какого возраста алименты платят?

– Минимум до восемнадцати, максимум до двадцати двух, если дочка будет учиться в колледже по полной программе.

– Ничего себе! Еще восемнадцать лет алименты платить! Нет, давай уж сражаться до конца.

Мы вернулись в зал суда, и судья назначил тест ДНК. Малютке Дженнифер предстоял болезненный укол.

Результаты теста ДНК показали, что вероятность Митиного отцовства составляет 99,96 процентов. Вряд ли кто-либо из мужчин, живущих на земном шаре, мог бы иметь большие основания считать Дженнифер своей дочкой, чем Митя.

Втайне я был рад. То, что Митя отец девочки, ни у кого не вызывало сомнений. Сам Митя, конечно, тоже понимал это. Будучи молодым отцом (а моя собственная дочь родилась за год до описываемых событий), я внутренне порицал Митю за слабодушие – неужели для него все упиралось в деньги? Неужели еврейская кровь Мити оказалась стоячей? Алименты на одного ребенка составляют семнадцать процентов от «грязного», доналогового годового дохода. Есть ли лучший способ потратить эти семнадцать процентов? На еду Мите хватит, на жилье в Лэйк Плэсиде тоже, даже на приличную машину останется. И при этом у него будет возможность общаться с собственной дочерью, брать ее к себе на каникулы, ездить с ней отдыхать, учить ее бегать на лыжах.

Настоящий адвокат, наверное, так рассуждать не должен. Клиент поставил задачу – выполняй. Не можешь – откажись! Я решил позвонить Мите и прямо ему сказать, что представлять его дальше не буду, потому что считаю его поведение свинским. Я мог позволить себе сказать что угодно – мы были приятелями, да и денег с него за ведение этого гнусного дела я не брал.

– Скажи, а какая теперь разница, будешь ты меня представлять или нет, когда на выигрыш у меня шансов практически нет? – спросил Митя, выслушав мои порицания.

– Митя, мне противно играть в суде комедию, что-то говорить, оспаривать результаты теста. В душе я считаю, что ты должен признать отцовство и платить алименты.

– Послушай, эта блядина жила одновременно со мной и этим египтянином. Пусть он и платит алименты, раз женился на ней.

– Ты прав насчет Бренды, но при чем здесь девочка?

– Девочка ни при чем, но когда она родилась, Бренда и Махмуд записали ее своей дочкой. Бренда – мама, Махмуд – папа. Три года спустя оказывается, что папа не Махмуд, а я. Это, ты считаешь, справедливо?

– Митя, мне трудно будет защищать тебя.

– Просто ты испугался результатов теста. Я же не буду тебя проклинать, если мы проиграем дело, я и так тебе благодарен, что ты денег с меня не берешь. Пойдем, отсидим формальное слушание, я ведь все равно по-английски не очень.

– Я подумаю.

Вечером мне позвонил папа и сказал, что настоящие адвокаты своих клиентов не бросают и что я обязан довести Митино дело до конца и постараться его выиграть. Мой папа многие годы работал адвокатом в Харькове, прославился как защитник женщин в бракоразводных процессах. Мне странно было слышать от него пожелание выиграть дело – папа имел также репутацию справедливого человека. Неужели для него дружба с парнем, с которым они вместе учились собак стричь, превыше справедливости?

– Папа, когда ты практиковал в Харькове, тесты на ДНК еще не проводились, может быть, они и сейчас там не проводятся. Митя – отец девочки, они похожи как две капли воды, и тест говорит то же самое.

– Что справедливо, решает судья, а не адвокат. У тебя есть клиент, вот и защищай его. Ты подумай, что сделала его подружка, – мало того, что спала с обоими, так еще и молчала о ребенке три года.

– Папа, она молчала бы всю жизнь. Не она пошла по Митину душу, а вэлфер. Его судит агентство штата, платящее пособие беднейшим людям.

– Ничего, штат Нью-Йорк достаточно богат, чтобы потянуть еще одну девочку. Ты не за штат беспокойся, а за своего клиента. У штата есть свой адвокат.

…Все участники судебного слушания расселись за тем же овальным столом. Судья старался проводить слушание как можно менее формально. Он задавал пустячные вопросы клеркам, поинтересовался, как здоровье болеющего мужа стенографистки, тепло поприветствовал меня и Митю. Пока мы ждали адвоката вэлфера Левин, судья расспрашивал меня и Митю о Советском Союзе. Было уютно сидеть вот так за столом и беседовать с симпатичным пожилым человеком с седыми усами. Небольшая формальность все же присутствовала – на судье была черная мантия.

С толстой папкой в зал вошла Левин и уселась напротив меня, рядом с Брендой. Митя сидел рядом со мной, судья во главе стола. Дженнифер сидела у Бренды на коленях и сосала леденец. В моей папке лежала одна бумажка – результат теста. Глядя на раздувшуюся папку Левин, я гадал, что в ней находится. Наверное, она очень хорошо подготовилась к слушанию и в папке у нее аккуратно сложены распечатанные решения судов по аналогичным делам, нужные статьи кодекса по семейному праву, список вопросов к Бренде и к Мите. Молодец адвокат Левин! А я вот, узнав результаты теста ДНК, никак не подготовился. Но ведь, наверное, можно было почитать дела по данному вопросу, возможно, были решения, которые могли бы мне пригодиться. Нет, нельзя нанимать друзей в качестве адвокатов. Был бы незнакомый человек, платил бы солидные деньги, уж не пришел бы я в суд с одной бумажкой, а сидел бы, как Левин, с пухлой папкой и оскаленной пастью. И не мучался бы поведением чужого для меня человека и вопросом, лишаю ли я ребенка отца.

– Во-первых, я хотела бы официально предоставить суду результаты теста, – начала адвокат Левин, протягивая судье бумажку с невообразимыми цифрами 99,96 процента.

– Обозначим этот документ как вещественное доказательство номер один, – сказал судья, принимая бумажку. – Да, внушительные цифры.

– Затем я хотела бы задать Бренде Келм несколько вопросов, – продолжила Левин.

– У вас есть возражения? – обратился судья ко мне.

– По существу нет, но как нам известно, миссис Келм была или есть замужем. У нас нет свидетельства о браке, а если она разведена, то и свидетельства о разводе у нас тоже нет. Кроме того, у нас нет свидетельства о рождении Дженнифер. Миссис Левин обещала мне его предоставить, но, наверное, забыла. Предполагаю, что все эти документы есть у миссис Левин.

– Миссис Левин? – поднял брови судья.

– У нас нет свидетельства о браке, но миссис Келм не отрицает факт своего замужества. Мы можем прямо сейчас оговорить, что она замужем за мистером Махмудом аль-Касемом. Что касается свидетельства о рождении Дженнифер, оно на арабском языке, и перевод был закончен только вчера. Вот оригинал свидетельства, и вот перевод.

– Обозначим как вещественные доказательства номер два и номер три. Ну а теперь задавайте вопросы своему клиенту, – заключил судья.

– Миссис Келм, согласно свидетельству о рождении Дженнифер, она родилась пятого мая одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Вы подтверждаете этот факт?

– Да, – ответила Бренда.

– Вы замужем?

– Да.

– За кем?

– За Махмудом аль-Касемом.

– Когда вы вышли замуж за Махмуда аль-Касема?

– Когда переехала в Египет.

– А когда это произошло?

– В октябре восемьдесят первого года.

– Вы уже тогда были беременны Дженнифер?

– Наверное.

– Вы наблюдались у гинеколога? Сколько месяцев вы носили Дженнифер?

– Девять.

– Когда у вас были последние месячные в восемьдесят первом году?

– Не помню.

– Когда у вас была последняя интимная встреча с ответчиком?

– Возражаю, – сказал я. – Еще не установлено, что такие встречи вообще имели место.

– Принимаю, – раздраженно сказал судья.

Но раздражен он был не на меня.

– У вас были интимные свидания с господином Куперманом?

– В восемьдесят первом году, – вставил я.

– В восемьдесят первом году, – повторила Левин.

– Да, мы жили вместе, – удивленно ответила Бренда.

– Тогда повторю вопрос, который задала ранее: когда у вас была последняя интимная встреча с ответчиком?

– Не помню, ведь это было четыре года назад.

– Но, может быть, вы помните, были ли у вас месячные после последней интимной встречи с господином Куперманом?

– Не помню. На самом деле не помню.

– Когда вы начали встречаться с господином аль-Касемом?

– В восемьдесят первом году.

– А были ли у вас месячные между последней встречей с господином Куперманом и первой интимной встречей с господином аль-Касемом?

– Возражаю, – сказал я. – Во-первых, миссис Келм ясно сказала, что не помнит, когда у нее были последние месячные в восемьдесят первом году. Она также не определила точно, когда у нее начались интимные встречи с ее мужем.

– Принимаю возражение, – тихо сказал судья. – Миссис Левин, у вас есть еще вопросы к миссис Келм?

– Да, ваша честь. Миссис Келм, попытайтесь вспомнить, были ли у вас месячные после начала интимных встреч с вашим мужем господином аль-Касемом?

– Не помню, – виновато ответила Бренда, поглаживая Дженнифер по голове.

Судья посмотрел на Дженнифер, на Митю, на меня. Вздохнул и сказал:

– Миссис Левин, у вас больше нет вопросов к миссис Келм, не так ли?

– Я хотела бы задать еще пару вопросов, ваша честь, – ответила Левин, несколько обескураженная вторжением судьи в процесс прямого допроса.

– Адвокат ответчика, у вас есть вопросы к миссис Келм? – спросил меня судья, не обращая внимания на Левин.

– Только один, ваша честь, – ответил я. – Миссис Келм, ваш муж мистер аль-Касем знает, где сейчас находятся его жена и дочь?

– Возражаю! – закричала миссис Левин. – Вы не имеете права утверждать, что Дженнифер дочь Махмуда аль-Касема, пока суд не установил, кто ее отец.

Судья встал:

– Прошу адвокатов ко мне в судейские палаты. Остальным сидеть на местах и ждать нас.

Через заднюю дверь мы проследовали за судьей. Ни до, ни после я не выходил из зала суда через заднюю дверь, ведущую в святая святых – судейские палаты. Палатами оказался обыкновенный кабинет со столом, стульями, книжной полкой и маленьким кофейным столиком у маленького диванчика. Судья пригласил нас с Левин занять места на диванчике, сам сел на стуле напротив.

– Миссис Левин, – начал судья, – я знаю вас уже много лет. То, как вы построили ведение этого дела, для вас нетипично. Какую цель вы преследовали, чего хотели добиться?

– Ваша честь, если у миссис Келм месячные прекратились до того, как она начала встречаться с Махмудом, это означало бы, что она уже была беременна, когда начала встречаться с Махмудом.

– Не только, – вмешался я в разговор. – Она могла быть беременна, сделать аборт или прекратить беременность другим образом, а затем забеременеть снова. Но вопрос «Сколько раз вы были беременны в своей жизни?» Бренде задан не был. Мы также ничего не знаем о состоянии здоровья Бренды – может, у нее проблемы, которые повлияли на ее месячные циклы. На них также могли повлиять различные лекарства, однако мы не знаем, какие лекарства она принимала.

– Но результаты теста… – пролепетала Левин. – Ведь 99,96 процента доказывают вне всякого сомнения, что Куперман отец Дженнифер.

– Миссис Левин, вы понимаете, что четыре сотых процента, – это несколько миллионов мужчин? Или вы думаете, что ни у одного из них не может оказаться на одну сотую процента вероятность больше, чем у мистера Купермана? Да у самого Махмуда эта цифра может быть выше, чем у Купермана! Далее – бремя доказательства лежит на вас. Когда вы пытались отвести вопрос адвоката ответчика, знает ли мистер аль-Касем, где сейчас находятся его жена и дочь, вы предположили, что факт отцовства на данный момент отсутствует, но это ведь не так. Дженнифер родилась в браке, ее свидетельство о рождении идентифицирует отца – Махмуда аль-Касема. Господина аль-Касема с нами на этом слушании нет, но это не значит, что его отцовский интерес по этой причине может быть проигнорирован. Ведь вы даже попытки не сделали вызвать его в суд.

– Миссис Келм с трудом удалось сбежать от него и вылететь в Соединенные Штаты. Он – мусульманский фанатик, запрещавший миссис Келм выходить одной на улицу.

– Ну и как эта информация поможет мне в установлении, кто отец ребенка? В общем так, миссис Левин, как человек я прекрасно понимаю, кто отец ребенка. Мне даже на результаты теста смотреть не нужно было. Но как судья я вынужден заключить, что вы не сумели доказать отцовство Купермана. Да, результаты теста – серьезное вещественное доказательство, но это все, что у вас есть. Против вашей позиции тоже есть серьезные вещественные доказательства – факт рождения ребенка в браке, свидетельство о рождении ребенка, трехлетняя жизнь ребенка в семье. Но у меня есть вопрос к адвокату Купермана, который, сдается мне, не будет счастлив от сегодняшней победы. Как думаете, сможете вы уговорить своего клиента признать отцовство? Пойдите на улицу, покурите, поговорите, а я пока начну следующее заседание. Если он согласится признать себя отцом, кивните, когда войдете в зал, если нет – покачайте головой вправо-влево.

Мы сели с Митей на ту же скамейку в парке рядом с судом, где сидели в прошлый раз. Сосисок Митя не хотел, а я взял одну – с кетчупом, горчицей, капустой и луком. Нью-йоркские сосиски очень вкусные, но их нужно есть между делом. Это не трапеза, а быстрый завтрак или ланч, когда спешишь. А в Нью-Йорке почти все спешат, кроме тех, кто стоит в очереди в вэлферовском офисе.

– Митя, какая девочка! – начал я. – Ведь это же твое счастье, как же ты можешь от нее отказаться? Ты представляешь, сколько радости она тебе принесет? Ты состаришься, она еще будет за тобой ухаживать.

– Я же сказал, что собираюсь жениться. Моя невеста может не понять ситуацию. К тому же я не миллионер, сколько я там получаю, тренируя лыжников? Я просто не потяну алименты. Я дом хочу купить, а с алиментами какой дом? А если материальная ситуация исправится, я тогда сам, без суда, смогу помочь Дженнифер.

Я увидел Бренду и Дженнифер, идущих по направлению к киоску с мороженым. Я знал, что не имею права разговаривать с Брендой, но все равно подошел к ней. Похвалил Дженнифер, предложил купить ей мороженое, но Бренда твердо отказалась. Я спросил, что она думает о сложившейся ситуации.

– Мне лично все равно, мне Митя не нужен, но все же хорошо, когда у ребенка есть папа.

– А почему же, если вы на самом деле так считаете, вы за три года жизни в Египте не сообщили Мите, что у него есть дочь? Даже после возвращения в Америку вы не сделали этого, и Митя так никогда и не узнал бы о ребенке, если бы вэлфер не начал его судить.

– Дура потому что. Стыдно было. А сейчас я понимаю, что хорошо, когда у ребенка есть отец. Я через многое прошла в Египте, наверное, совсем идиоткой стала за три года рабства.

Дженнифер стояла рядом, облизывая вафельный стаканчик с мороженым. Она не подозревала, какой для нее сегодня важный день. Я взял ее на руки и посмотрел на Митю, сидящего метров в двадцати от нас. Я вопросительно поднял брови, затем слегка подбросил Дженнифер в воздух. От Мити не поступило никаких сигналов, но поднятых бровей он мог и не увидеть.

Когда я вошел в зал суда, там было полно народу. Судья посмотрел на меня, и я покачал головой вправо-влево. Судья поджал губы. Через пару часов иск вэлфера был формально отклонен и дело «Люди штата Нью-Йорк против Матвея Купермана» закрыто. Люди проиграли.

Митя женился и купил дом. У него родился сын. Каждый день к мальчику ходят на дом учителя, но не потому, что Митя разбогател, а потому, что у мальчика аутизм.