Текст книги "Николо-Угрешский монастырь"

Порубежная крепость

Русские обители обычно возникали на высоких местах, на холмах и вблизи рек. Древний Николо-Угрешский монастырь был заложен неподалеку от Москвы-реки. Она являлась естественной преградой и водным путем, соединявшим обитель с Москвой да Коломной и селениями в верховье и внизу по течению реки. Никольская обитель с давних пор владела окрестными деревнями и селами, стоявшими на Москве-реке. Именно отсюда обычно начиналось дальнее путешествие по воде. А поскольку путь от Москвы до Угреши изобиловал песчаными мелями, то часто погружались на суда в селе Беседы, что расположилось напротив монастыря, на правом берегу.

Прошедшие столетия сильно изменили окрестности, ландшафт, и едва ли без старинной карты угадаешь, где некогда располагались монастырские озера, поименованные в царских грамотах XVI–XVII веков. «А под монастырем их монастырские угодья луги, – говорится в одной из грамот, – а в лугах озера – озеро Угрешское, да озеро Сыреево, озеро Грязное, да вниз по Москве реке озеро Дитя, а в тех озерах монастырские рыбные ловли» ⁸.

Не зря сюда, в места, обильные рыбой и дичью, с широкими заливными лугами, пришли первые поселенцы. Да и место для обители выбирали так, чтобы сподручнее было оборонять град монастырский от неприятеля. Пройдя по территории Никольского монастыря, вы и сегодня заметите у южных стен остатки Водных ворот. А за ними, недалеко от ограды, там и сям разбросаны огороды, где когда-то были заболоченные земли и били холодные ключи, питавшие малые притоки Москвы-реки. Как и озера, и река, болота служили природной преградой для непрошеных гостей. Угреша была в числе невеликих русских крепостей, что обороняли московские рубежи.

Владела она обширными землями и далеко за пределами монастыря. Вела свое большое монастырское хозяйство. Люди монастырские на Москве и в Нижнем Новгороде, в Вологде и в уездах и по рекам, и сухим путем везли для монастырского обихода рыбу, соль, мед и хлебные припасы в Москву или на «судех» везли на продажу в Новгород Великий. Причем по царским грамотам с того товару люди монастырские не платили никаких «пошлин и мыту». Так что год от года прирастало богатство монастырское и казна от беспошлинной торговли, что позволяло укреплять монастырский град и украшать благолепными церквами. С Москвы-реки открывался один из самых живописных видов на Угрешский монастырь и его белокаменное кружево в те времена, когда территория обители и ближних окрестностей не была застроена, и лишь поля да пустыри отделяли его от реки.

И на Оке-реке и на Москве-реке стояли в далекие-далекие времена сторожевые вышки. Стража бдительно следила за Диким полем не появятся ли оттуда кочевники. Когда степняки появлялись на ближних подступах, то на вышках зажигались сигнальные огни, и тотчас «огненным телеграфом» от вышки к вышке летела весть о нашествии поганых на русские рубежи по всему побережью от Оки до Москвы-реки, до стольного града. Весть о набеге быстро достигала Москвы, и князь с войском спешили заступить пути неприятелю по побережью Оки.

Писатель Дмитрий Благово совершенно справедливо замечал, что не случайно монастырь возник тут, неподалеку от Острова – отчины великих князей и потешного села государей московских. Это древнее подмосковное село упоминается еще в духовной грамоте Ивана Калиты. Если пройти по правому берегу Москвы-реки, то издали увидите на холме храм-сказку из белого мячковского камня-известняка. Издали шатровая Преображенская церковь словно перекликается с куполами Угреши, его постройками и белыми стенами, раскинувшимися в речной долине напротив. В истории Отечества удивительным образом переплелись судьбы этих двух памятников.

Видимо, и раньше эти места привлекали внимание великого князя Дмитрия Ивановича, укреплявшего порубежные земли Московского княжества. Мысль поставить здесь крепость, заслон на пути ордынцев к столичному граду, окончательно укрепилась у него после битвы на Куликовом поле.

Почти полтора столетия спустя после битвы на Непрядве Угрешский монастырь исправно нес свою сторожевую службу на юго-восточных рубежах Москвы. В княжение Василия III Москва давно уже не видела под своими стенами неприятеля. И даже набеги крымцев на Украйну отражались с постоянным успехом. С беспокойным Крымом, с ханом Магмед-Гиреем был заключен клятвенный договор – и, казалось, надолго воцарился мир без военных походов и брани.

По натуре страстный охотник, великий князь обычно любил проводить лето за городом. Любимыми его местами были Воробьево, Воронцово и Остров с его княжеским теремом, о котором сообщают летописные источники. Устраивались для него охотничьи потехи и в окрестных лесах Волока Ламского.

Будучи человеком верующим, не забывал Василий о Боге, «езжал на богомолье кроме Троицкого монастыря в Переяславль, Владимир, Ростов, к Николе на Угрешу». Из летописей достоверно известно, что 17 мая 1519 года Василий III выехал из Москвы к «Николе на Угрешу, отсюда в Остров, где жил до Петровок». Приезжавший в свои подмосковные вотчины и в монастырь великий князь едва ли мог представить, что спустя два года сюда подойдут отряды крымцев и сожгут его любимое село и Никольскую обитель.

В 1521 году крымский хан Магмед-Гирей, нарушив клятвенный договор с Василием III, быстро двинулся со своими отрядами к московским землям.

Государь едва успел выслать рать к берегам Оки, чтобы удержать кочевников от набега на белокаменную. Карамзин пишет, что главным воеводой был юный князь Дмитрий Вольский, а с ним младший государев брат Андрей. Историк говорит об их безрассудной надменности, о том, что они не советовались с опытными мужами и не слушали их советов, «стали не там, где надлежало, перепустили хана через Оку, сразились не вовремя, без устройства, и малодушно бежали». В этой несчастной битве положили свои головы воеводы князь Владимир Курбский, Шереметев, Замятины…

Великий князь ужаснулся, когда узнал, что крымский хан Мухаммед-Гирей соединился под Коломною с Саип-Гиреем Казанским, что идут они, опустошая места, пленяя людей тысячами, оскверняя храмы. «Татары сожгли монастырь св. Николая на Угреше и любимое село Василиево, Остров, а в Воробьеве пили мед из великокняжеских погребов, смотря на Москву» ⁹.

Крымцы совсем близко подошли к Москве, грабя ближайшие села и деревни, злодействуя, как в старину при Батые. Об этих событиях русские летописи пишут: «И начал царь разорять Коломенские места, и разорил их, и многих людей взял в плен. А сам стоял на Северке (правый приток Москвы-реки, к югу от Москвы) две недели, а войско распустил. Иные из татар пришли изгоном к Острову, селу великого князя под Москвой, и монастырь на Угреше сожгли.

А москвичи и пришедшие в Москву из уездов сидели в ту пору в городе в осаде. Великий же князь ушел из Москвы на волок и начал с воеводами и людьми своими собирать войско. И узнал о том окаянный царь Махмет-Гирей, и вскоре ушел восвояси». Магмед-Гирей вовсе не думал брать приступом столицу, поскольку Василий уже собирал боевые полки на Волоке Ламском, а соглашался удалиться, если ему пришлют письменное обязательство, что великий князь будет платить ему дань.

Стольный град татары не взяли, однако паника в Москве была великая от множества народа, бежавшего от кочевников под защиту крепости из уездов московских. Австрийский дипломат С. Герберштейн в своей книге «Записки о Московии» рассказывал от этом так: «Татары навели такой ужас на московитов, что даже в городе и крепости те не чувствовали себя в достаточной безопасности. Во время этой паники, дети и все, кто не мог сражаться, сбегались в крепость с телегами, повозками и всем скарбом, и в воротах возникла такая давка, что, чрезмерно суетясь, они мешали друг другу и топтали друг друга. От множества народа в крепости стояло такое зловоние, что пробудь враг под городом три или четыре дня, осажденные погибли бы. Наместник и другие защитники города сочли за лучшее умилостивить царя, послав ему обильные дары, в особенности же мед, чтобы побудить снять осаду и покинуть страну, если Василий грамотой обяжется быть вечным данником царя, каким были его отец и предки. Получив составленную согласно его желанию грамоту, Мухаммед-Гирей отвел войско» ¹⁰.

Последствия нашествия были страшны, и хотя молва преувеличивала число пленных, известно, что после набега крымцы продавали тысячи своих пленников в Кафе и в Астрахани. А полстолетия спустя, в 1571 году, Угрешский монастырь был снова разорен татарами и стоял «в пусте» несколько лет после своего разорения.

Набеги кочевников, пожары, разрушения и смутные времена – все это пережили бывшее дворцовое село Остров и древний Никольский монастырь, биографии которых какая-то невидимая нить связала между собою. Село Остров своими красотами и живописной природой издавна привлекало к себе московских князей и государей, часто заглядывавших в соседний монастырь.

Когда в 1546 году прошел слух, что крымский хан готовится в поход к московским пределам, то юный Иоанн IV Васильевич, решив возглавить свою многочисленную рать, накануне отправился из Москвы на Угрешу. Иоанн Грозный «ездил водою на богомолье в Угрешский монастырь Св. Николая» ¹¹.

А оттуда отправился в Коломну «в суде же», как замечает летописец. Прибыл к войску и жил в Коломне около трех месяцев, но крымский хан со своим войском так и не появился.

С Островом связан довольно драматичный эпизод, произошедший через год после посещения Грозным царского богомолья. «В 1547 году, – пишут Псковские летописи, – молодой 17-летний Иван IV Васильевич во время Петрова поста жил в Острове, когда к нему пришли туда посланные от псковичей 70 человек выборных с жалобою на своего наместника князя Турунтая Пронского. Государь, не выслушав и не разобрав дела, разгневался на псковичей и бесчинствовал, обливал вином горячим, палил бороды и волосы, да свечю зажигал и повелел их поскласть нагими по земли: ту пору на Москве колокол благовестник напрасно (неожиданно) отпаде и Государь пойде к Москве, а жалобщиков не истяг (не погубил)».

Позднее в дворцовое село Остров любил наезжать царь Алексей Михайлович, когда посещал государево богомолье на Угреше. Лишь в середине XVIII века село Остров с окрестными деревнями, приселками, землями Екатерина II пожаловала графу Алексею Орлову, который обустроил здесь свое имение с великолепными постройками, оранжереями, садами, господским домом. Доныне сохранились в селе построенные им каменные конюшни, где Алексей Орлов начинал свою коннозаводческую деятельность.

В БУНТАШНЫЙ ХVII ВЕК

«Московская царица» Марина

На своем долгом веку Никольская обитель пережила многое – набеги кочевников, пожары, разрушения, людское небрежение. Не минула ее горькая чаша разорения в лихолетье Смуты. Здесь в разное время укрывались претенденты на российский престол – Лжедмитрий I, Тушинский вор и Марина Мнишек, очаровательная польская авантюристка, оставившая след в русской истории. «Она была с красивыми чертами лица, черными волосами… Глаза ее блистали отвагою, а тонкие сжатые губы и узкий подбородок придавали что-то сухое и хитрое всей физиономии», – так описывал ее историк Костомаров.

Впервые честолюбивая Мнишек, супруга двух Самозванцев, поселилась в Государевых палатах после того, как распался Тушинский табор. Но и позднее она вместе с прислугой жила в лучших монастырских покоях. Богатые палаты, где останавливались государи, убранные по-царски комнаты, Успенская церковь с образами в позолоченных окладах, усыпанных каменьями, – все это напоминало ей о недавнем житии в Московском кремле. Могла ли она тогда предвидеть, что уготовила ей судьба?

О Самозванце, монахе-расстриге Гришке Отрепьеве, называвшем себя «царевичем Дмитрием», доносили Борису Годунову еще в 1602 году. Какое-то время тот жительствовал в Чудове монастыре, был рукоположен в диаконы. А потом неожиданно оказался в Угрешском монастыре.

В «Сказании о Самозванцах» говорится: «…из Чудова прииде во обитель к Николе на Угрешу, и нача в безумии своим возноситися и впаде в прелютую ересь… И по мале времени изыде от Николы Чюдотворца от Угреши, и вселися в пределах града Костромы, вообщее место в монастырь Иоанна Предтечи на Железном борку, и оттуда паки прииде к Москве, и оттуда оставя православную веру христианскую отбежа в Литву…» ¹²

По царскому распоряжению чернеца Григория было велено схватить и сослать в Соловецкий монастырь. Но он успел бежать из Москвы.

В 1604 году «названный Димитрий» оказался в польской столице Кракове, объявив себя царевичем Димитрием Ивановичем. Польские лазутчики сообщали с границы Смоленской, что там тревога великая и что в Москве поражены этим обстоятельством. В Речи Посполитой даже нашли некого… человека, прислуживавшего сыну покойного царя Ивана Васильевича. Он утверждал, что не знает, убили ли истинного Димитрия или подложного младенца. Но, посетив польского магната пана Адама Вешневецкого, приютившего беглеца, он по известным ему знакам на теле Димитрия «…нашел его истинным сыном Ивана» ¹³.

Втянувшись в эту игру, король Сигизмунд надеялся с помощью Дмитрия вернуть польской короне Смоленск и Северскую землю, а сандомирский воевода Юрий Мнишек, отец Марины, – заплатить свои долги.

Довольно красноречиво письмо польского короля Сигизмунда III канцлеру Яну Замойскому от 15 февраля 1604 года: «…этот важный случай послужит к добру, славе и увеличению Речи Посполитой: ибо, если бы этот Димитрий при нашей помощи был посажен на царство, много бы выгод произошло от этого обстоятельства» ¹⁴.

Осенью того же года «заквашенный в Москве и испеченный в Польше» Самозванец вступил в пределы российские. О личности Лжедмитрия I историки спорят до сих пор. По воспоминаниям современников, был он весьма умен и сообразителен. А главное, верил в свое царское происхождение. Возможно, что воспитывали его в убеждении, что он законный наследник на московскую корону.

В России «царевича» на удивление быстро поддержали низы – крестьяне, казаки, посадские люди и даже бояре – все, кто был недоволен Годуновым. Чем бы закончилась эта Смута, если бы ни смерть царя Бориса, неизвестно.

Летом 1605 года Лжедмитрий вместе с польским войском и казаками вступил в столицу. К тому времени его сторонники тайно расправились с наследниками Бориса Годунова, и скоро Самозванец венчался на царство в Успенском соборе.

А через год под звон колоколов, гром пушечной пальбы в Москву въезжала Марина «в красной карете с серебряными накладками и позолоченными колесами, обитой внутри красным бархатом, сидя на подушке, унизанной жемчугом, одетая в белое атласное платье, вся осыпанная драгоценными каменьями» ¹⁵.

На 8 мая была назначена свадьба Марины и Дмитрия. После обычных церемоний новобрачные отправились в Успенский собор, где до венчания Марину короновали. «Враг расстрига… привез себе из Литовской земли невесту, люторской веры девку, ввел ее в соборную церковь, венчал царским венцом», – писал позднее в грамотах патриарх Гермоген.

Казалось, все трудности позади, и теперь на вершине власти новобрачные могли наслаждаться счастьем и роскошью. Но через неделю после свадьбы, 17 мая, под колокольный звон в Кремль ворвались заговорщики Василия Шуйского. В стычке с ними был убит муж Марины Лжедмитрий I. Выскочившую из терема с растрепанными волосами Марину заговорщики не узнали, столкнув с лестницы. Будучи маленького роста, Мнишек в палатах спряталась под юбкой одной из своих служанок. Это спасло ей жизнь.

Заговор Шуйского имел успех. На площади его сторонники выкрикнули его имя, и он оказался на троне. А что ждало Марину Мнишек? После бунта и беспорядков, когда многие поляки погибли, Шуйский думал о мире.

Конечно, Речь Посполитая вела свою игру, используя внутренние противоречия Московского государства. Но упреки польских послов были не лишены логики.

«Вы, думные бояре, – говорили они, – еще за городом в шатре признали Марину своею государыней и клятвенно заверяли в своем верноподданстве. Потом вы все дозволили, чтобы патриарх ваш и владыка публично венчали ее на царство по вашему обряду». Между прочим, послов, как полагается в таких случаях, встретили близ Смоленска и проводили до столицы.

«Этим вы, люди московские, перед целым светом дали ясное свидетельство, что уничтожается всякое сомнение в том, действительно ли тот Димитрий настоящий Димитрий, что это действительный ваш государь» ¹⁶.

Пока послов Речи Посполитой содержали в Москве, Юрия Мнишека с дочерью отправили в Ярославль. Прежде, чем Марина появилась на Угреше, произошли события значительные в государстве и в ее жизни.

Сначала Болотников поднимал народ. Еще ходили по стране слухи, что жив-де царевич Димитрий, и многие, верившие в это, хотели увидеть его на московском троне. Вновь поднялся против Москвы юг России, украинцы. Во главе восстания встал беглый холоп Иван Болотников. Скоро армия, куда влились отряды дворян, служилых людей, двинулась к Москве. В течение пяти недель, с октября по ноябрь 1604 года, она осаждала Москву.

«И тое ж осени, – пишет летописец, – собрався воры Ивашка Болотников, Истома Пашков, Юшка Беззубцов, а с ними многие украинские люди пришли под Москву, а стояли в Коломенском да на Угреше. И у боярина князь Михаила Васильевича Скопина с товарыщи с теми ворами многие были бои во многих местех» ¹⁷.

В конце концов повстанцы были разбиты, а Болотников со многими единомышленниками бежал в Калугу, а затем в Тулу. Весной 1607 года войска Шуйского осадили город и лишь в октябре взяли его. Болотникова сослали в Каргополь и там казнили.

Но самозванство на Руси оказалось затяжной болезнью. В тот же год появился «спасшийся» Лжедмитрий II, которого поддержала Речь Посполитая. До сих пор нет единого мнения о его личности. Одни считали его школьным учителем из белорусского города Шклова. Польские источники утверждали, что под именем Дмитрия скрывался некий Богданка, крещеный еврей, служивший писцом при Гришке Отрепьеве.

Весной 1608 года он с польской вольницей двинулся на Москву. Города один за другим признавали его. С ходу взять Москву им не удалось, и войска Самозванца расположились в подмосковном селе Тушине, обустроив лагерь. Положение Шуйского было не из лучших. Ему удалось, правда, договориться с поляками, чтобы «они не сносились с соотечественниками в Тушинском лагере, а Марине не именовать бы себя царицей».

Но ни один поляк не оставил Тушинский табор. Хотя куда нужнее для Самозванца было присутствие Марины в его лагере. Юрия Мнишека и его семейство перехватили по дороге под Белою и вернули назад. В стане Сапеги Марина тайно венчалась и «всенародно признала Вора своим мужем».

К счастью для царя Василия Шуйского, в это время города мало-помалу отпали от Самозванца. После убедительных побед Скопин-Шуйского и после того, как многие поляки ушли под Смоленск под знамена польского короля, Тушинский табор распался. А Вор вместе с Мариной бежал в Калугу.

Но когда Скопина не стало, еще резче проявились слабость и неспособность власти навести порядок. В Речи Посполитой были прекрасно осведомлены, что народ не любит царя Василия и не захочет за него биться, и надеялись, что Русь признает королевича Владислава царем. Отправленный польским королем в Москву гетман Жолкевский наголову разбил под Можайском Дмитрия Шуйского, брата царя Василия, и пошел на столицу, обещая в грамотах тишину и благоденствие. А Самозванец двинул свои отряды из Калуги.

По дороге в Боровске он осадил Пафнутьев монастырь. Осажденные бились отчаянно, но изменники отворили острожские ворота, и «литовские люди», ворвавшись в монастырь, побили там множество народу.

«Вор же разорив весь монастырь, – пишет летопись, – высек и выжег, и поиде под Москву, и ста у Николы на Угреше» ¹⁸. Однако прежде его отрядами был взят Серпухов, а города Коломна и Кашира сдались ему добровольно.

Угрешский монастырь стоял на их пути к стольному граду. Отряды Самозванца обойти его не могли. «Скоро Марина поместилась в монастыре Николая на Угреше, а Самозванец, 11 июля, расположился в селе Коломенском» ¹⁹. А тем временем 17 июля москвичи заставили Шуйского положить свой царский посох.

Но борьба за трон продолжалась. Среди претендентов была Марина Мнишек. Она искренне считала себя царицей московской. «Бывши раз московскою царицею… не могу возвратиться в звание польской шляхтенки, никогда не захочу этого… Лучше исчезну здесь, чем со срамом возвращусь к своим ближним в Польшу», – говорила она ²⁰.

Когда гетман Жолкевский стоял вблизи Москвы, на Хорошевских лугах, Марина одиноко сидела в палатах Угрешского монастыря под охраной польских волонтеров и донцов атамана Заруцкого. Теперь ей приходилось вести спокойный, размеренный образ жизни – она ждала первенца. Это прежде она, надев гусарский мундир, вооруженная саблей и пистолетом, скакала верхом наравне с казаками по проселочным дорогам. Или рисковала жизнью, как в Дмитрове, где выйдя на стену, обращалась к упавшим духом осажденным воинам Сапеги: «Смотрите и стыдитесь, я женщина, а не теряю мужества».

Теперь ее деятельная натура тяготилась вынужденным бездействием в монастыре. Но согревала мечта короновать будущего сына, нареченного в народе Воренком. Не могла она предвидеть, что участь его будет ужасна.

Никольская обитель на некоторое время стала своеобразной резиденцией Самозванца, войско которого стояло на правом берегу Москвы-реки, верстах в трех от монастыря, в Коломенском. Покои «московской царицы» и ее прислуги тщательно охранялись, и трудно представить, чтобы Марина согласилась жить в разоренных Государевых палатах. Однако угрешские храмы, особенно Никольский собор, в ризнице которого хранились церковная утварь из драгоценных металлов – золота, серебра, иконы, украшенные позолоченными окладами, дорогие священнические одежды, привлекали внимание иноземных и русских воров, которые сами себе добывали жалованье. Не случайно после лихолетья Смуты в монастырской ризнице не сохранилось почти ни одной реликвии времен Годунова и Грозного.

Тем временем Жолкевский приближался к Москве. По договору с русскими гетман обязался прогнать Тушинского вора, но прежде, как умный дипломат, попытался через Яна Сапегу уговорить Лжедмитрия покориться королю Сигизмунду и самому отступить от Самозванца. Однако окружение Сапеги, его войско не согласились отстать от новоявленного «государя».

Тогда коронный гетман вместе с пятнадцатитысячным отрядом князя Мстиславского двинулся против Вора. И на рассвете, 5 сентября, польские и русские полки стояли перед станом Сапеги в боевом порядке. Увидя объединенные силы, войско Самозванца дрогнуло. Однако до стычки дело не дошло: никто не хотел проливать братской крови, и оба войска пришли к согласию. Гетман от имени короля обещал Самозванцу и Марине в удел Самбор и Гродно.

Участник тех событий Станислав Жолкевский вспоминал: «Cамозванца в то время не было в лагере: он находился за две мили оттуда, у своей жены в монастыре, который москвитяне называют Новегроши[2]2
  Новегроши – искаженное «на угреше».


[Закрыть]. И так они отложили до следующего дня для уведомления гетмана, доволен ли этим обманщик» ²¹.

Расположившись в монастыре, Самозванец, видимо, ждал удобного случая, чтобы уйти под прикрытием Сапеги. Слышать о каких-либо условиях ни он, ни Марина не хотели. «… он не думал сим удовольствоваться, – писал Жолкевский, – а тем более его жена, которая, будучи женщиною властолюбивою, довольно грубо отозвалась: пусть Его Величество король уступит Его Величеству царю Краков, а Его Величество царь отдаст королю Варшаву» ²². Они надеялись, что несогласие некоторых городов на избрание Владислава (королевича) приведет к новой смуте.

Тогда гетман Жолкевский объявил боярам, что намерен с войском двинуться к Угрешской обители и там врасплох захватить «царскую чету». Бояре согласились и позволили польскому войску ночью пройти через столицу. «И так мы двинулись в час ночи, нам надлежало из лагеря идти чрез самый город Москву, а бояре, прежде нежели мы пришли… вывели до 30 000 войска в поле. Наше войско вошло в город… мы прошли, не причинив никакого вреда, не сходя с лошадей», – читаем в записках гетмана. У Коломенской заставы поляки соединились с силами русских и пошли к монастырю. Но кто-то успел предупредить Вора об опасности, и тот вместе с женой Мариной и прислугой бежал в Калугу.

Вор еще думал о походе на Москву, однако этого не случилось. В декабре 1610 года он был убит начальником татарской стражи князем Урусовым.

Сразу после гибели Самозванца, как известно из рукописи Жолкевского, Марину Мнишек и ее прислугу взяли под стражу. «Госпожа эта, – пишет польский гетман, – в Калуге же, в заточенье, родила сына, которого, для снискания расположения москвитян, приказала окрестить в Русскую веру».