Текст книги "Николо-Угрешский монастырь"

Впереди была его последняя ссылка на север, в Пустозерск, где спустя годы в своей автобиографии Аввакум напишет о днях заточения на Угреше.

Конец 1666 года был отмечен важным событием – приездом в Московию Вселенских патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского, приглашенных властями для участия в суде над старообрядцами и низведении Никона с патриаршего престола.

В конце 1667 года в патриаршей крестовой палате перед Собором покаялся один из сторонников Аввакума – Никита Добрынин. Он дал обещание не выступать в защиту старых обрядов и публично признал свои заблуждения (правда, позже заявлял, что делал это по принуждению). Однако самые стойкие – протопоп Аввакум и дьякон Федор – не отступились от старой веры. В дни работы Собора из Пафнутьева монастыря Аввакума привезли на подворье и там не раз увещевали. «Грызлися, что собаки, со мною власти», – писал Аввакум. Летом 1667 года произошла решающая встреча вождя старообрядчества с восточными патриархами, о которой протопоп потом подробно рассказал в «Житии».

До ссылки в Пустозерск оставалось несколько месяцев. Держали узников на Воробьевых горах, на Андреевском подворье, в Савиной слободке, возили на Угрешу. Наряду с физическими муками старообрядцы подвергались и моральному давлению. Инок Епифаний, сам перенесший ужасные муки – обрезание языка и отсечение пальцев руки, писал в автобиографии: «Когда мы были в Кремле-городе, на Угрешском подворье Никольском, тогда много к нам приходило людей от сонмища никонияньска, звали нас и нудили много всяко в веру никонияньску, и мы их не послушали».

В декабре ссыльного Аввакума привезли в Пустозерск, городок за полярным кругом. А спустя четыре месяца доставили неповинившегося дьякона Федора. Почти четырнадцать лет Аввакум Петров и его товарищи, заключенные в сырых земляных тюрьмах Пустозерска, боролись с «ересью». Они писали послания, письма, трактаты, свои «Жития» в защиту старой веры и рассылали их в Мезень, Москву, в заволжские скиты. Их труды переписывались и распространялись по всей стране. Не замечать этого власти уже не могли.

За эти годы многое изменилось: умер государь Алексей Михайлович, втайне благоволивший к протопопу и не позволивший подвергнуть его мучительной казни – обрезанию языка и отсечению перстов. Однако начиналось иное время: на троне оказался Федор Алексеевич.

В начале 1682 года по указу молодого царя «за хулы на царский дом» и высшее духовенство Аввакума приговорили к казни. 14 апреля того же года в Пустозерске вождя старообрядцев и трех его сторонников – инока Епифания, попа Лазаря, дьякона Федора сожгли на костре.

А Никита Пустосвят, третий соузник Аввакума по Угреше, в дни восстания стрельцов в мае – июле 1682 года снова оказался в гуще событий. Это была последняяя попытка старообрядцев отменить преобразования Никона. Служивые, простой народ требовали восстановления старой веры и открытого диспута на площади в присутствии царей. Все кончилось печально. После дискуссии старообрядцев с властями, состоявшейся 5 июля в Грановитой палате, и их проповеди на Лобном месте, ее участники – поп Никита и духовник Аввакума Сергий (Крашенинников) – были арестованы. Вскоре Никита Добрынин был казнен на Красной площади, а Сергий и другие разосланы по монастырям.

КАНУНЫ И ЭПОХА ПЕРЕМЕН

Царские и патриаршие походы

XVI–XVII века – время подлинного расцвета Никольского монастыря. Территория обители застраивается каменными зданиями, церквами да иными монастырскими постройками. Угреша становится Государевым богомольем. Первый государь из династии Романовых, Михаил Федорович, часто приезжал в подмосковный монастырь, делал богатые вклады, приглашал сюда именитых бояр да князей.

В Дворцовых разрядах за 1616 год читаем: «…месяца Мая в девятый день, на Николин день, у Николы на Угреше, был у государя стол, а у стола велел Государь быть боярам: Василью Петровичу Морозову, князь Дмитрию Михайловичу Пожарскому да окольничему Никите Васильевичю Годунову».

Любил совершать паломничество в Никольскую обитель и царь Алексей Михайлович Романов. Достоверно известно о его 13 угрешских походах в 1647, 1648, 1652, 1653, 1657, 1663, 1664, 1669, 1671 гг. Особенно торжественными были приезды на Николин день 8–9 мая. По свидетельству греческого путешественника Павла Алеппского, на Руси его праздновали по три дня, «ибо московиты питают великую любовь к святому Николаю».

Гостили в Угрешском монастыре и высшие церковные иерархи. Посещали святую обитель Вселенские патриархи. Один из самых примечательных походов Тишайшего и восточных патриархов на Угрешу состоялся в 1668 году. А предыстория его такова. Летом, в начале июня, царь Алексей Михайлович принимал у себя в Кремле патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского, вызванных в 1666 году для участия в суде над Никоном. Отличавшийся набожностью царь был в особенно близких отношениях с Макарием. Тот весьма по душе пришелся государю в свой первый приезд в Московию в 1656 году. Это было время, когда еще патриарх Никон был в силе.

О дружеском расположении государя к святителю Макарию говорит следующий эпизод. Однажды во время размолвки с Никоном царь воскликнул: «Вовсе не ты мой отец, а святой патриарх Антиохийский – вот кто подлинно мой отец (духовный)».

Из первого своего путешествия по Московии Макарий возвращался осыпанный милостями государя, с богатой царской милостыней, впоследствии отобранной у него турками. А в 1666 году по просьбе царя патриарх Макарий снова был приглашен в Москву. Почему? Еще в 1658 году между царем и Никоном началась открытая распря. Алексей Михайлович, прошедший Литовскую войну, накопивший жизненный опыт, уже не мог терпеть «необузданной гордости и властолюбия» и притязаний Никона называться государем. Были у «собинного друга» и другие вины. Так в приговоре Собора была сказано о самовольном оставлении им патриаршего престола «без повеления его царского величества».

Вряд ли Макарий предполагал, что пройдет время и ему придется на Соборе отрешать Никона от патриаршего сана. После суда именно Макарий Антиохийский и Паисий Александрийский «не без ведома» царя в 1667 году рукополагали в патриархи престарелого архимандрита Троице-Сергиева монастыря Иоасафа и дали ему грамоту.

Во второй свой приезд Макарий пробыл в Московии почти два года. Много путешествовал, посетил немало монастырей, городов. И даже в российской глубинке он придирчивым взглядом сторонника реформ оценивал происходящее. В одном из писем из Поволжья он писал новому московскому патриарху Иоасафу II: «В здешней стране много раскольников и противников не только между невеждами, но и между священниками: вели их смирять и крепким наказанием наказывать» ³⁰.

Об Иоасафе историки говорят, что был тот не самостоятелен в своих решениях, отличался «недерзновением» и занимал место «ниже восточных патриархов», к которым особенно был расположен царь. Однако Иоасаф довольно жесткими мерами боролся не только со староверами, но и предавал суду священников, отказывавшихся пользоваться новыми «никонианскими» книгами.

После Собора 1666–1667 гг. Макарий первым из восточных иерархов собрался на родину, в Дамаск. За неделю до того, 6 июня, государь тепло прощался с заморскими гостями у себя в Кремле. Не забыв об их услугах, не поскупился государь на дорогие подарки, которые вручили патриархам перед их отъездом. А были среди них «2 кубка большие с кровлями серебряны, позолочены, бархат золотной турской, отлас золотной, отлас гладкий, камка, 5 сороков соболей» ³¹.

В свое последнее путешествие по Московии Макарий отправился по Москве-реке на струге. Переночевав под Новоспасским монастырем, «назавтра, в неделю (воскресение) слушал обедни в монастыре у Спаса на Новом». «Нам рассказывали, – пишет П. Алеппский, – что этот монастырь древний и был маленький, и что… царь Михаил, отец этого царя, обновил и расширил его и построил его окружную стену, похожую на стену монастыря Троицкого и монастыря царева (Саввино-Сторожевского).

Три четверти территории монастыря находятся на берегу Москвы-реки, а потому местоположение его открытое более, чем всех других монастырей, находящихся вне этого города, по причине высоты места, где он стоит… Словом, это монастырь, со множеством пушек, и виднеется из города, как голубь, ибо весь выбелен известью». Наутро патриарший струг остановился под Симоновым монастырем, чьи крепостные стены и башни с XIV века прикрывали пути-дороги к самому сердцу белокаменной. Сегодня, если двигаться на автомобиле сначала по Котельнической набережной, а затем по Краснохолмской по течению Москвы-реки, вы совершите тот путь, которым следовал по воде патриарх Макарий в XVII веке.

Отсюда, от Симонова монастыря, где ныне разместилось патриаршее подворье в Ново-Симонове, ему следовало продолжить путь на Коломну и далее на юг. «Аж до самой Астарахани» приказал государь своим слугам провожать Макария.

Представьте широкую гладь Москвы-реки, по которой двигался корабль. Три века назад обильна была земля московская зверьем всяким, лесами, сюда приезжали охотиться цари со своей свитою. Катила чистые свои воды полноводная Москва-река, богатая рыбой, невиданной ныне.

«Река Москва… изобилует разных пород рыбой, одна порода бывает всегда с брюхом полным вкусными мешочками красной икры, и ловля ее не прекращается ни летом, ни зимой». Это сведения из дневника греческого путешественника.

Давно уже Москва-река распрощалась навсегда с ценными породами рыб. Хотя в XIV столетии сюда заходили с Волги севрюга, каспийский лосось, таймень, белорыбица, достигавшая пяти метров белуга. Полноводной рекой шла ладья патриаршая к берегам, где раскинулся подмосковный Никольский монастырь.

Проводив патриарха Макария, 10 июня Алексей Михайлович «изволил итить в свое дворцовое село Остров». По дороге, в селе Коломенском, царь отобедал и отправился на Борисов-Приселки, на село Беседы, неподалеку от Острова. А уж потом слушал в своих хоромах и вечерню и утреню.

Тем временем московский патриарх Иоасаф II и Паисий Александрийский из Москвы отправились в карете на Угрешу. Еще издали белые стены монастыря с резными башнями и купол Никольского собора встречали путешественников, которые приехали в обитель под вечер и остановились на ночлег в монастырских келиях. А Макарий, дойдя водою до южных стен Никольского монастыря, заночевал на своем струге.

Наутро после службы в Островском храме государь «пошел к Угреше». Вдали, среди зеленых лугов Заречья катила изукрашенная золотом царская карета. Как только с башен увидели, что государь выехал из Острова, в обители начали благовестить к обедне. А когда Алексей Михайлович подъехал к Святым воротам и вышел из кареты – в монастыре стали трезвонить во все колокола.

Эту картину легко представить, перечитывая поэтичные строки П. Алеппского: «Ничто не приводило меня в такое волнение, как звон колокола накануне воскресений и праздников… Земля дрожала, и гул колокольного звона, подобно грому, восходил до неба».

Под колокольный звон царя встретили в Святых воротах. Игумен Викентий вместе с братией сопровождали его от ворот до Никольского собора. В церкви служили Иоасаф, патриарх Московский и Паисий Александрийский. Рядом с государем у обедни стоял патриарх Макарий. В Дворцовых разрядах сохранились описания того, как был одет царь во время литургии в соборе.

«На государе было «долгое» платье с длинными рукавами без воротника, суконное (скорлать), с щироким кружевом да платье холодное из белого атласа с пуховой подкладкой, да кафтан из тонкого белого шелку со складками от пояса до подола, с оборками, украшенными зубцами, шапка бархатная с двойной бахромой, шафранного цвета, с большими полями, посох индийский с костяным подножьем». «По окончании службы царь Алексей звал патриархов в Остров. За рекой-Москвой были гости сначала в церкви Преображения, а затем на дворе у государя. Там на трапезе хозяин подносил патриархам красные меды в кубках. После чего Макарий поехал в карете на струг, что стоял на Москве-реке».

В Дворцовых разрядах о его маршруте так сказано:

«А пошел святитель Макарий патриарх на Коломну, на Переславль Резанский, на Нижний, в Казань, в Астрахань, на Терек, с Терек в Грузи и из Грузи к себе в Антиохию, в Дамаск, на свой престол».

Так посещением Угреши и Острова завершал путешествие по Московскому государству патриарх Макарий. Во время пребывания в Московии пришлось ему участвовать в суде над Никоном и старообрядцами, оказывать поддержку русскому царю. Спустя столетия в память о посещении Государева богомолья восточными патриархами палехские иконописцы изобразили Макария Антиохийского и Паисия Александрийского на фресках Успенской церкви на Угреше.

Часто во время походов в Остров и на Угрешу путь государя Алексея Михайловича лежал через Измайлово – живописную царскую резиденцию. Сегодня на востоке Москвы среди городских кварталов и гостиничных комплексов расположился исторический район Измайлово с прекрасными старинными постройками Измайловского острова, окруженного прудами. Страстный охотник, любитель птичьих потех – соколиной охоты, Тишайший любил окрестные места.

Прошли годы, и уже его наследник, юный Петр, устраивал в здешних окрестных рощах маневры потешных полков. Именно здесь, на старом льняном заводе, нашел Петр Алексеевич английский бот – «дедушку русского флота», который был привезен в село еще боярином Никитой Романовым. Бот оснастили, и юный царь плавал на нем по окрестным водоемам. Правда, деятельная натура Петра рвалась на речной простор, поскольку с детства испытывал он непреодолимую страсть к мореплаванию и любил сам строить суда.

Первые свои шаги потешный флот 18-летнего государя делал на Москве-реке. В конце апреля 1690 года Петр Алексеевич снарядил флотилию из небольших гребных судов, среди которых красовался знаменитый Измайловский бот, и отправился вниз по течению Москвы-реки к Угрешскому монастырю. Впереди речной флотилии шли стрельцы в лодках, за ними под парусами следовал государь. А далее бояре, царедворцы да иноземцы на гребных судах. За день прошли 20 верст и на закате солнца причалили к берегу близ подмосковной обители.

Известно, что ранней весной, 14 марта 1691 года, Петр I предпринял новый водный поход к обители. На новой яхте, где могло поместиться до 30 человек, царь катался по Москве-реке до самой Угреши. Вероятно, это было одно из его последних посещений подмосковного монастыря.

Век восемнадцатый: наступление на церковь

Минули годы. И с тех пор, как на севере, в устье Невы, среди болот выросла новая столица – Санкт-Петербург и царский двор удалился из Москвы, Угрешу уже не посещают государи. Лишенный помощи и щедрот монастырь постепенно приходит в упадок. Обитель не могла, как прежде, поддерживать в благолепном виде храмы и обветшавшие постройки.

Вместе с новым веком наступила эпоха перемен и церковных реформ. Церковные владения и имущества давно привлекали светскую власть, которая постоянно нуждалась в пополнении казны денежными средствами. Во время Северной войны Петр I начал секуляризацию монастырских владений, затем продолженную его преемниками.

В 1701 году Петр Алексеевич учредил Монастырский приказ, успевший к 1721 году устроить в Москве 93 богадельни для тысяч нищих. При нем в монастырях стали размещать престарелых и раненых инвалидов и их семейства, а в 1723 году было издано постановление, запрещавшее пострижение в монахи, поскольку мест в обителях не было.

Уже при Анне Иоанновне церковными вотчинами управляла Коллегия экономии, которая размещала в монастырях огромное число инвалидов, вдов, больных. Снова вышел запрет постригать в монахи, а нередко постриженных расстригали. Причем лиц духовного звания даже забирали в солдаты, и в 1740 году в четырех епархиях без священников остались сотни приходских церквей. Вообще наступление властей на церковь шаг за шагом приводило монастыри к упадку и обнищанию.

Лишь в царствование Елизаветы Петровны в 1744 году наконец была упразднена Коллегия экономии, а управление церковными вотчинами перешло в ведение Сената, хотя монастыри, как и прежде, должны были содержать раненых и увечных. К этому времени, кстати, относится всеобщая ревизия монастырских владений и имуществ, проведенная по указу императрицы.

Известно, что по ревизии «1744 года во владении отдельных монастырей числилось крестьян:

Пафнутьево-Боровском – 11 067

Саввино-Сторожевском – 16 047

Донском – 6957

Московского Угрешенского – 3787».

В середине XVIII века Никольская обитель очень оскудела, здания разрушались, кровли обрушивались. В 1756 году число братии в монастыре было невелико, поскольку правительством были приняты распоряжения об уменьшении монашествующих. Не лучшим образом повлиял на монастырскую жизнь обычай в XVIII веке посылать в монастырь на жительство не только духовных лиц на покаяние, но и остальных служилых людей и даже колодников и преступников. На положении монастыря сказывалось – тяжесть налогов, частая смена настоятелей: за период 1700–1833 гг. в Угрешской обители сменилось 39 игуменов.

Вместе с тем и своекорыстие некоторых настоятелей, чуждое священническому сану, подрывало монастырские устои. В середине 50-х годов XVIII века Угрешскую обитель возглавлял игумен Иларион. Именно с его именем связано восстание крестьян Николо-Угрешского монастыря в 1756 году.

Волнения вспыхнули в Московском уезде в угрешских монастырских вотчинах, состоящих из трех сел и 13 деревень и приселков, где проживало около двух тысяч крестьян. Все началось с того, что по приказу игумена Илариона крестьяне села Копотни Егор Екимов, Иван Савинов и др., якобы уличенные в побоях и грабительстве некого Иванова, «были скованы в железы» и содержались в монастыре. Но возмущенные односельчане, «сбив с колодников железы», освободили их.

В архивах Синода сохранились документы – донесения игумена Илариона, челобитные крестьян, которые рисуют картину восстания 1756 года. Из донесений настоятеля Угрешского монастыря известно, что 29 декабря толпа крестьян из подмонастырских деревень, «человек до трехсот», пришла в монастырь, «с необыкновенным криком и озорничеством, «требуя чтобы игумен вышел на переговоры. Но тот, «опасаясь от крестьян убивственного случая», выйти не посмел.

Но этим дело не кончилось: Иларион обращается к властям с просьбой послать в монастырь из Военной конторы «пристойного числа воинских людей» для пресечения «бесчинств» со стороны крестьян. Однако восставшие оказали сопротивление воинской команде – офицеру и солдатам, которые «заперлись в монастыре и принуждены были в оных крестьян палить из ружей пыжами». Причем во время беспорядков был сильно избит иеродиакон Игнатий. Монастырь оказался в осаде. «И как из монастыря, так и в монастырь никого не пропускают, чтоб о их продерзостях отнюдь же никто в Москву не мог известить» ³², – сообщает Иларион в донесении Синоду.

Каковы были причины восстания на Угреше? Прежде всего, произвол монастырских властей, утеснения крестьян, бесконечные денежные поборы. В челобитной крестьян села Копотни и подмонастырских деревень на имя государыни императрицы Елизаветы Петровны говорится о «несносных налогах» и чрезвычайных взятках, о тяжких беспрестанных работах на монастырских землях даже в Пасху и другие праздничные дни. Отчего «они приведены в крайнее разорение и бедность… так что многие и государственных податей платить не могут, а иные и дневной пищи не имеют и скитаются в мире…»

«Он же, игумен, – пишут податели жалобы, – берет с нас, подмонастырных крестьян, безвинно и только для одной своей корысти нападками и насилием денежные штрафы, а какие и с кого, и за что… тому прилагаем при сем во всемилостивейшее разсмотрение реэстр».

Вот лишь несколько пунктов реестра:

«2-е. он же, игумен, брал во взяток же с имеющихся в тех наших монастырских вотчинах старост, как с тех, которые вновь определяются, так и кои по прошествии года сменяются…

3-е. За дачу пашпортов с отпускаемых для заработков крестьян берет по два и по три, и по четыре, и по пяти рублей с человека…

5-е. Да по приказу его ж, игумена, велено было против приложенного при сем реэстра собрать с нас, подмонастырных крестьян, денег до двухсот шестидесяти рублев семидесяти трех копеек, а не знаемо для какой ево корысти…»

Видать, увлекшись служением золотому тельцу, игумен Иларион забыл мудрые слова апостола Павла: «…кто хочет разбогатеть, впадают в капкан множества глупых и вредных желаний, которые тащат людей в пучину крушения и гибели. Корень всех зол – любовь к деньгам».

В конце концов после волокиты и долгих мытарств по московским губернским учреждениям просьбы крестьян были удовлетворены рядом постановлений Синода. Иларион был переведен в Чудов монастырь, а все поборы с крестьян заменены единым оброком размером в 1 рубль с души мужского пола.

Но принятое в 1757 году правительственное решение о том, чтобы крестьяне Николо-Угрешского монастыря платили рублевый налог, не выполняли ни монастырские власти, ни Синодальная экономическая канцелярия. Как всегда в России чиновничья рать оказалась сильнее законов и правительственных решений. А крестьяне по-прежнему оставались в подчинении Угрешского монастыря. Как отмечают исследователи, впоследствии новый настоятель Варлаам жестоко преследовал тех, кто посмел жаловаться в Синод и государыне на самоуправство его предшественника.

Время шло. После кончины Елизаветы Петровны, при Петре III, заново возрождается Коллегия экономии. Духовных лиц вовсе отстраняют от управления церковными вотчинами и заменяют штаб– и обер-офицерами, а монастырские и архиерейские крестьяне освобождаются от оброка за определенный денежный взнос. Составленный тайным секретарем Петра III, Дмитрием Волковым, указ гласил: «Соединяя благочестие с пользой Отечества… монашествующих, яко (от) сего временного жития отрекшихся, освободить от житейских и мирских попечений…крестьянам отдать землю, которую они прежде пахали на архиереев, монастыри и церкви».

Не зря в народе Петра III считали крестьянским царем, а Емельян Пугачев впоследствии объявил себя императором Петром Федоровичем.

После дворцового переворота 1762 года духовенство с надеждой смотрело на взошедшую на престол Екатерину II, которая, будучи немкой, демонстративно соблюдала православные праздники и посты, совершала пешком паломничество по святым местам.

Поначалу казалось, что их надежды не напрасны: действительно, согласно Высочайшему манифесту 1762 года, церковное имущество возвращалось в ведение архиереев и монастырей, но одновременно началась опись монастырского и церковного имущества, что не могло не беспокоить духовенство.

Золотой век Екатерины отнюдь не был золотым для русских монастырей. Отчуждение от монастырей имений, вотчинных земель не прошло для них даром. Многие обители беднели, приходили в упадок. Чтобы понять столь жесткую позицию властей в отношении церкви, обратимся к любопытному документу, написанному императрицей Екатериной II.

В нем, обращаясь к Синоду, она говорит: «…Но отчего происходит, что вы равнодушно смотрите на безчисленные богатства, которыми обладаете и которыя дают вам способы жить в преизбыточестве благ земных, что совершенно противно вашему званию? Вы преемники Апостолов, которые были очень бедны. Царство их было не от мира сего: вы меня понимаете? Я слышала эту истину из уст ваших. Как можете вы, как дерзаете, не нарушая должности звания своего и не терзаясь совести, обладать безчисленными богатствами, иметь безпредельныя владения, которые делают вас в могуществе равными царям? У вас много подвластных. Вы просвещены: вы не можете не видеть, что все сии имения похищены у Государства, вы не можете владеть ими, не будучи несправедливы к нему. Вы должны чувствовать, что вам более всех надлежит наблюдать справедливость, но когда нарушаете ее, то тем более виновны, потому что наставлены в должностях звания своего. Естьли вы повинуетесь законам, естьли вы вернейшие мои подданные, но не умедлите возвратить Государству все то, чем вы неправильным образом обладаете» ³³.

Уходили в прошлое богатейшие вотчины Никольского монастыря. Потери земельной собственности не замедлили сказаться на экономическом положении обители. Ведь земля не только кормила монастырь и окрестности, но и давала возможность поддерживать благолепие обители и ее храмов.

До 1764 года Угрешская обитель имела более 3700 душ крестьян, рыбные ловли на Волге, соляные варницы в Тотьме, две приписных пустыни и Кременской посад, не говоря о лесных дачных угодьях, считавшихся верстами.

При Екатерине II все монастырские земли отошли к казне, более половины монастырей были закрыты, а для оставшихся учреждены классы и штаты. Штатным обителям выделялись денежные средства из казны в зависимости от класса. Николо-Угрешская обитель была причислена к третьему классу, и количество монашествующих в ней не должно было превышать 12 человек.

Особенно тяжело обитель, монашеская братия пережили последствия морового поветрия, или чумы, в 1771 году, когда в монастыре была устроена «врачебница». Известно, что в 1779 году на требование Государственной коллегии экономии сообщить о расходе сумм, употребленных в 1764–1769 годах, игумен Варнава доносил, что «по случаю состоящего в 1771 году в монастыре карантина, за умертвием от чумы всех монашествующих[6]6
  По другим источникам, в 1771 г. монастырская братия была временно переведена в Николо-Перервинский монастырь.


[Закрыть], экипажи и письма все от учрежденной Комиссии преданы огню». Тогда, видимо, погибла часть древнего архива.

Естественно, государственная помощь едва покрывала нужды Угрешского монастыря, ранее имевшего солидные доходы от своих имений. В конце XVIII века учреждением штатов Никольский монастырь лишился всего, и его владения ограничивались землею в черте монастырской ограды. Только отцу Иоанафану, прослужившему на Угреше настоятелем с 1791 по 1803 год, удалось возвратить монастырю 40 десятин удобной и неудобной земли около самой ограды. Говорят, игумен едва не поплатился за это жизнью, поскольку «крестьяне селений, к которым были отписаны монастырские владения, сильно озлобившись, грозили убить его» ³⁴. В российской истории это было делом привычным. Из-за земли нередко на спорных межах между крестьянами вспыхивали ссоры, переходившие в драку, а то и убийство.

Секуляризация монастырских земель была частично исправлена в 1797 году императором Павлом Петровичем. Он приказал отмежевать монастырям по 30 десятин хорошей земли. А в 1838 году по новым правилам каждому монастырю полагалось выделить от 50 до 150 десятин леса. Позднее ряд обителей сверх нормы получали угодья из казенных лесов. Вместе с тем монастыри получали земельные угодья в дар от частных лиц или покупали их на собственные монастырские средства.