Текст книги "Интернатская баллада. Стихи и рассказы"

«Шла женщина домой по пустырю…»

 
Шла женщина домой по пустырю.
Ах, женщинам бывает очень плохо.
А ветер бил крылом ее и охал.
Ей было плохо, я вам говорю.
 
 
Уж если плохо – все как будто зря:
Подтаиванье снега раздражает,
И солнце не ласкает – угрожает
И обнажает чрево пустыря.
 
 
Когда она прошла, над пустырем
Такая горечь горькая витала,
Что солнцу с ветром неуютно стало,
И к ней они отправились вдвоем.
 
 
Сначала ветер вытер вихрем пыль
И вымел сор, и выветрил обиду,
Галантно сократясь, «Прошу к обеду», —
Сказал, с трудом умеривая пыл.
 
 
А солнышко умылось в уголке,
Чтоб наступило временное лето,
И три тарелки рыжего омлета
На собственной поджарило щеке.
 
 
И хорошо… И как-то в тишине
Ни горевать, ни плакать не хотелось.
И думалось легко, и тихо пелось
О ком-то, может быть, и обо мне…
 

«Давай, мой друг, отложим все на завтра…»

 
Давай, мой друг, отложим все на завтра.
Смотри: сегодня взялся первый снег.
Я чувствую, как затихает бег
Запальчивых желаний и азарта.
 
 
Осенний день стоит без эполет.
Так мягко все: ни тучки, ни соринки.
Снежинки, словно микробалеринки —
Неторопливый вальсовый балет.
 
 
Нет-нет, хвала вихрастым и горластым!
Я сам сгорать и жадничать привык.
Но этот тихий, безмятежный миг,
Ты знаешь, чем прекрасен он? – Контрастом!
 
 
Еще вчера хотел тебя сломить,
И было все напористо и лихо.
Сегодня я люблю тебя так тихо,
Как завтра не смогу уже любить.
 

«Двенадцать месяцев в году…»

 
Двенадцать месяцев в году,
И не пойму, признаться,
Двенадцать лет к тебе иду,
Иль только дней двенадцать.
 
 
Двенадцать месяцев, дружок,
В награду за ошибку
Я, словно праздничный флажок,
Несу твою улыбку.
 
 
И не пойму – то ль наяву,
То ль в призрачном паренье
Двенадцать месяцев живу
В сплошном стихотворенье.
 

ЛЮБОВЬ

 
…А когда надвинулся осенний вой,
Бились ветры лешими сущими,
Он укрыл любимую своею листвой
И остался с голыми сучьями.
 

«Листок кленовый желтый…»

 
Листок кленовый желтый,
Как маленький поднос.
На нем случайный желудь,
Как маленький вопрос.
 
 
Откуда мы и как мы,
И где у нас просвет?
А с неба капли, капли —
Ответа нет и нет…
 

МИНУТА ОЖИДАНИЯ

 
Большой, усталый метрополитен
Вбирал в себя густой, горячий вечер.
Минута раздувалась, точно вечность,
А сердце учащалось между тем.
 
 
Я ждал. Я приготовил для тебя
Улыбку и поклон полушутливый,
Букет гвоздик, кулек со свежей сливой
И легкого, как перышко, себя.
 
 
Но то была минута пестроты
От женщин, их одежды, их загадок.
У женщин был тот общий недостаток,
Что каждая из них была не ты.
 
 
А ты не шла, и стали увядать
Мои гвоздики и моя улыбка.
И мой поклон, нелепый, как ошибка,
Стал тяготить меня и раздражать.
 
 
А я все ждал, букетик теребя.
Я ждал, уже надеяться не смея.
«Скорее, – думал. – Что же ты, скорее!»
Я жил тогда. Я очень ждал тебя.
 

«Когда, окончив дальние походы…»

 
Когда, окончив дальние походы,
Я сразу стал невероятно штатским,
Мир был моим, доверчивым и шатким,
Весь в смене настроений и погоды.
 
 
И если небо ежилось простудно,
Я видел лица пасмурных прохожих,
Я чувствовал озноб всеобщей дрожи,
И было мне невесело и трудно.
 
 
Но иногда веселыми глазами
Сиял мне мир, как тысяча парадов.
Солнц было столько, сколько женских взглядов,
И плюс одно – неглавное – над нами.
 

«Мне снились мотоциклы и собаки…»

 
Мне снились мотоциклы и собаки.
Несбыточность горячих детских снов!
Мне было непонятно слово «сноб».
От музыки Массне до честной драки
Все принимал я. Но в конце концов
Мне снились мотоциклы и собаки.
 
 
Я на себя смотрю, прищурив глаз.
Я много видел, многому научен.
Я в жизни был несчастен восемь раз,
Четыре раза был благополучен,
Порою был элементарно скучен,
Порою веселился напоказ.
 
 
Но что, ей-богу! Горе – не беда,
Пока не опустели бензобаки.
И детские невидимые знаки —
Моя татуировка навсегда.
И вот я просыпаюсь иногда…
Все так легко… С чего бы так? Ах, да:
Мне снились мотоциклы и собаки.
 

ЛЕСНОЙ ВАЛЬС

 
Осень в лесу,
Как на весу,
Кружится в золоте.
Это для вас
Медленный вальс,
Если позволите.
 
 
Как вы легки,
Как вы тихи,
Как вы доверчивы.
Нам танцевать
Раз или пять,
Или до вечера.
 
 
Над головой
Шар голубой
Кружит без грузика.
Это для нас
Медленный вальс —
Общая музыка.
 
 
Наш дирижер
Моря и гор
Еле касается.
Гриб-боровик
К нам норовит,
Хочет раскланяться.
 
 
Будет для нас
Медленный вальс
Общей уликою
В том, что у нас
Тайная связь
Общей улыбкою.
 
 
Осень в лесу,
Как на весу,
Кружится в золоте.
Это для вас
Медленный вальс,
Если позволите.
 

КОРОЛЕВСКАЯ БАЛЛАДА

 
В иноземные пределы
Уходили каравеллы —
До свиданья, милая земля!
Уходили каравеллы,
По приказу королевы
Из салютных пушечек паля.
 
 
Капитаны-кавалеры
За улыбку королевы
Хоть на дно, хоть в пекло, хоть куда!
Вместе с грузом и деньгами,
Боцманами, лоцманами
И, конечно, с криками «Ура!».
 
 
Возвращались каравеллы,
Шли на берег корабелы,
Чтобы этот берег покорить.
Кавалеры-капитаны
Королеве капиталы
И любовь мечтали подарить.
 
 
В этом мало криминала,
Но она не принимала
Благородных рыцарей морей.
«То ли гордость, то ли принцип,
То ли ждет какого принца», —
В кулуарах думали о ней.
 
 
А в таверне «Три корвета»
Шерри-бренди «Три привета»
Пили боцмана и лоцмана.
Ах, смоленые бочонки,
Ах, соленые девчонки,
Ах, угар от песен и вина!
 
 
Боцман Боб сидел на бочке,
Будто бог на высшей точке,
У него кружилась голова.
И, свернувшая налево,
С ним сидела королева
И кричала разные слова.
 
 
Это чудо-королевство,
Безмятежное, как детство.
Всяк имеет порцию забот:
Королева веселится,
Кавалер в поход стремится,
И сидит на бочке боцман Боб!
 

РЫНОК

 
Вот окончилось лето.
Скажи «до свидания» лету.
Ну а мы без просвета
Все лето лудили монету.
Ни вчитаться в газету,
Ни с другом каким повстречаться.
 
 
Вот окончилось лето,
Для нас не успев и начаться.
Вот окончилось лето.
Скажи «до свидания» лету.
А прощание с летом —
Как будто прощанье с поэтом.
А ведь лучше поэта
Не сыщешь душевного друга.
Но осмыслить все это
У нас не случилось досуга.
 
 
Вот окончилось лето.
И это, конечно же, плохо.
А у нас на дворе-то
За лето сменилась эпоха.
Вдохновенный бездельник
Теперь не дождется привета.
Стало плохо без денег.
Но, Боже, как плохо без лета!
 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 
Я еду на склоне туманного дня
В тот город, в котором не любят меня.
Не любит моя молодая жена.
За то уж не любит, что я – не она.
И теща не любит, стабильно сердясь:
Ее не спросили, со мною сойдясь.
Не любит редактор за то, что пишу
И то, что пишу, напечатать прошу.
Не любит товарищ, а прежде любил,
А прежде моим собутыльником был.
Я еду на этот мерцающий свет:
В других городах даже этого нет.
 

КАК ЖАЛЬ

 
Мы влюблялись в стихи и улыбки,
По поверхности лихо скользя.
И за наши – в то время – ошибки
Осуждать нас, ей-Богу, нельзя.
 
 
Веерок невесомых дождинок
На ресницах единственных глаз,
Их теперь заменил поединок
Эгоизмов, заложенных в нас.
 
 
И становится прошлое зыбким,
И становится странным, увы,
Что на судьбы влияли улыбка,
Тихий голос, наклон головы.
 

ЛЕТЯЩАЯ ЖЕНЩИНА

 
Летящая женщина тихо несла
Летящую душу и тело.
Летящая женщина кофе пила
И в это же время летела.
 
 
И голосом ломким негромко звеня
В дыму и чаду ресторана,
Она приглашала к полету меня,
Что было действительно странно.
 
 
Уходит дорога моя далеко,
Но буду мечтать оголтело,
Что б было крылато,
Что б было легко,
Что б женщина рядом летела.
 

ЮБИЛЕЙНОЕ

 
День в день, но с интервалом в девять лет
Ильич ушел, а я пришел на этот свет.
Он стронул мир, затейник и кумир,
Перекромсал и судьбы, и имущество.
А я, как раз, ничем и не потряс.
Но это – не порок, а преимущество.
 

МОЕ ПОКОЛЕНИЕ

 
Отплясало мое поколение.
Отплясало, отспорило, частью повымерло.
И смешные его треволнения
Аккуратное время из кухонь хрущевских повымело.
 
 
Нынче жизнь – как разгаданный ребус:
Без загадки и сантимента.
Размалеван рекламой, последний троллейбус
Увозит последнего диссидента.
 
 
Он за вольный эфир, как за нить Ариадны, держался.
Он играл на гитаре, страдал, вел с властями себя нелюбезно.
Вот и рухнул ветряк, тот, с которым он храбро сражался.
А за тем ветряком-то не вольное поле открылось, а бездна.
 
 
Отплясало мое поколение. Отплясало, отспорило.
Отрыдало в подушку.
Но, наивное-мудрое, хоть чего-то да стоило,
Потому что за каждый пустяк не брало оппонента на
мушку.
 

ВЕРТОЛЕТЧИК

 
Я вторгаюсь в его столицу,
Я лечу на исходе дня.
Я убью моего убийцу,
Чтобы он не убил меня.
 
 
Я ему говорил, бывало:
«Откажись от своих затей.
Разве неба и солнца мало
Для твоих и моих детей?
 
 
Ешь да пей, да живи в охоту,
Обихаживая семью,
Да работай свою работу».
Он заладил одно: «Убью!»
 
 
Сколько раз меня убивали!
Миллионы и больше раз.
И свинцом меня поливали,
И пускали в легкие газ.
 
 
Чтобы не был я шахматистом,
Пианистом и скрипачом,
Чтоб не был я футболистом,
Архитектором или врачом.
 
 
А я выжил. На этом месте
Я добротный построил дом.
Я забыл помышлять о мести.
Утоляю себя трудом.
 
 
Только с ним не пошла беседа.
Истребляет он мой народ.
Нынче – брата. Вчера – соседа.
Завтра выпадет мой черед.
 
 
Ну уж нет! Его песня спета.
И его не спасет ничто.
Отделилась моя ракета
И находит его авто.
 
 
Покидаю его столицу.
Позади языки огня.
Я убил моего убийцу,
Чтобы он не убил меня.
 

ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕГОН

 
Чего гусарить – лет немало.
Семь перегонов миновало
На этом рельсовом пути.
А за окном – то стон, до вздохи.
Промчались целые эпохи.
Наш паровоз, вперед лети!
 
 
Ах, рельсы не идут по кругу.
И отсиявшую подругу
Не подберет лихой состав.
И кто отстал на полустанке,
Того уж нет – одни останки —
Таков безжалостный Устав.
 
 
Летят дорожные пунктиры.
Ушли, сменились пассажиры.
И вот уж нет знакомых лиц.
Куда ни глянешь – все чужое,
Все не мое, все неродное,
И лица новые столиц.
 
 
Я на последнем перегоне
Затосковал в своем вагоне.
В меня змеей вползает страх.
И встречный ветр не убеждает,
И он змею не побеждает,
И бесприютная блуждает
Улыбка на моих устах.
 

ДЕРЖАВА

 
Салютуют армия
и военный флот.
А в подсобке нехотя
топчется народ.
 

МЕЛКИЙ СЛУЧАЙ

 
Возроптали на Олимпе боги:
Надоели враки и подлоги.
Но молчал с усмешкой уголовника
Их начальник в чине подполковника.
 

ПАЛ ПАЛЫЧ

 
Бомонд страны встречал Бородина.
Почет высокий был ему оказан.
Вот так братва встречает пацана,
Который был повязан и отмазан.