Текст книги "На переломе, или Пуля для тени"

По кличке «Хирург»

Ширали Намиев, как и всегда в черной маске, выключил рацию и, достав карту, разложил ее на земле. Если верить поступившей только что ему информации, Большаков со своим отрядом должен был появиться в этом районе всего через час-полтора. Так что для организации засады времени было впритык.

Даже в отряде самого Ширали Намиева, его мало кто знал в лицо, называя за глаза «Крюгером», видимо из-за того, что он практически никогда не снимал свою маску. От имени «Хирурга» задачи всем ставил Алишер Бурхонов, которого в отряде все и считали тем самым младшим Намиевым. На самом деле Алишер лишь был тем самым «Али», неразлучным другом Ширали с самого детства. Но таких тонкостей в отряде не знали, исповедуя главное правило – меньше спрашивать.

Как и планировалось, боевики Ширали Намиева сегодня с поставленной задачей справились быстро и весьма успешно. Так что спешащие на 12 погранзаставу спецназовцы на полном ходу влетели в огневой мешок засады, даже не подозревая об этом. Первым был уничтожен дозор, следом на минах подорвались бронетранспортеры. Грохот взрывов и крики раненных перекрывали автоматные очереди.

Подорвавшийся на мине БТР сразу же раскидал с брони взрывной волной братьев Большаковых в считанные мгновения. Андрея, отлетевшего с дороги в овраг, спасли бронежилет и каска, а Николая выбросило прямо на дорогу, в дымящуюся воронку от взрыва.

Все произошло в какие-то мгновения, так, что капитан даже сразу и не понял, где находится. Не обращая внимание на боль, он стер с лица кровь и осмотрелся. Левая рука куртки была полостью порвана и пропиталась кровью. Он попытался пошевелить этой рукой, но сразу же от резкой вспышки в глазах вновь потерял сознание. Скорее всего взрывная волна провезла его именно этой рукою по дороге от взорванного БТРа до того места где лежал сейчас. В ушах стоял гул…

Пошевелить левой рукой было невозможно – она была сломана в нескольких местах. Боль усиливалась, первый шок прошел. Откуда-то издалека, словно катком по ногам и руке проехала нестерпимая боль, и офицер вновь потерял сознание…

Когда он в очередной раз пришел в себя и открыл глаза, то увидел, как к нему бегут два боевика. Расстегнув кобуру, он вытащил пистолет и почти не целясь, выстрелил. Бандиты, как подкошенные, упали… А Николай опять потерял сознание.

Очнулся, почувствовав, что его кто-то несет на себе. Капитан попытался открыть глаза, но не смог. Кровь из разбитой головы залила все лицо и запеклась на нем.

Лучше умереть, чем сдаться боевикам, – мысленно решил Николай. Правой рукой он дотронулся до кабуры – она была пуста. Видимо, теряя сознание, он выронил оружие. Попытался пошевелиться, но опять все тело пронзила острая боль, и офицер вновь провалился в темноту…

Сколько лейтенант Андрей Большаков лежал без сознания он не помнил. Но, когда открыл глаза где-то неподалеку еще шел бой. Он быстро отполз за камни и первой же очередью резко сократил число еще живых боевиков. Осматриваясь на ходу, он быстро добежал до бронетранспортера в надежде найти брата. Бой еще не окончился. Первым Андрей увидел белобрысого лейтенанта, который неестественно раскинув руки, лежал лицом к земле. Рядом валялся автомат. Скорее всего, оставшись в живых после подрыва, он попытался выбраться наружу и вступить в бой. Но уже здесь, вне брони, его настигла вражеская пуля.

Несмотря на внезапность нападения, опыт помог спецназовцам перехватить ситуацию. Это было понятно уже по тому количеству мертвых моджахедов, которые лежали тут. Потери спецназа, однако, тоже были высоки.

Звуки боя уходили куда-то в сторону реки. Боевики, видимо, отступили. Но спецназовцы их преследовали.

Своего старшего брата Андрей нашел на дороге, всего в крови. Попробовал пульс и почувствовал совсем тихие его удары. Значит – живой. Достал из кармана бинт, и, как мог, перевязал. Затем, взвалив на спину, пошел дальше от звуков выстрелов, по дороге, в сторону города. В надежде на то, что на место боя появится милиция, военнослужащие гарнизона.

И, о чудо! К ним бежали несколько солдат. А рядом, за оврагом, на небольшом холмике стояли две большие армейские палатки, над которыми развивался белый флаг с красным крестом.

– Мужики, помогите! – негромко попросил Андрей. – Там нападение на колонну. Много раненных. Помогите с врачами и запросите помощь.

Схватив раненного капитана, они занесли его в палатку. Следом вошел и сам лейтенант Большаков.

Он осмотрелся, в этом операционном «предбаннике» было многолюдно. На трех хирургических столах лежали солдаты. Чуть в стороне – за огромной хирургической лампой у дальней стенки стояли штук двенадцать каких-то ящиков. Андрей не знал, что это были контейнеры для транспортировки человеческих органов. Здесь же стоял два человека в белых халатах со скальпелями в руках. А также несколько медсестер, которых охраняли три человека с …зелеными повязками на голове.

* * *

…Эту специальную многоходовую операцию «Хирург» придумал заранее, как только узнал, кто виноват в смерти его отца. Месть пограничному капитану Большакову стала его навязчивой идеей. Нет, он не хотел его сразу убивать. Необходимо было еще забрать талисман отца – бухарский пчак. А этот русский офицер должен был лишиться всего самого близкого в его жизни – родственников и друзей. И только после этого, разочаровавшись в товарищах, погибнуть. Причем именно от его – «Хирурга» руки…

Понимал, что русские солдаты будут искать Ширали, в первую очередь, в пустующем ныне родительском доме. Ширали не спеша, проверил все комнаты, а найденные все свои фотографии и документы отправил в костер во дворе. Отныне «Хирург» должен был стать окончательно для всех лишь тенью. Его больше никто никогда не мог увидеть, отныне для всех – Ширали Намиев лишь страшная легенда. Больше нет ни его личных фотографий, ни документов, ни свидетелей…

Специально «сдав» информацию о появлении «Хирурга» на территории Таджикистана, Ширали просчитал эту операцию по минутам. Навязав небольшому по численности отряду Большакова этот бой, боевики достаточно быстро расстреляли небольшую колонну. По тем данным, что располагал «Хирург», никого из войск, кроме этого подразделения здесь быть не могло. Он правильно рассчитал время, когда основной бой начался на участке 12 погранзаставы, куда русские бросили все свои силы, оставив на «хозяйстве» молодых солдатиков.

Вместе с тем, торопили и из Пакистана – буквально требовали здоровые органы для трансплантации. Именно поэтому, Ширали Намиев вместе со своим лучшим другом, тоже полевым командиром Алишером Бурхуновым, и решили здесь, неподалеку от крупного населенного пункта, совместить приятное с…полезным.

В этот поход «Хирург» специально взял всех своих провинившихся боевиков, которые после завершения дела, и должны были стать вместе с пленными солдатами донорами. Тем самым решив сразу две проблемы – выполнив задание, и …не оставив свидетелей.

Когда бой стал уходить в сторону, «Хирург» лично пошел осмотреть подорвавшийся БТР и все вокруг него. Русского капитана из военной разведки, как на зло, нигде не было. Тяжело раненный командир БТРа – тот самый белобрысый лейтенант, которого моджахеды вытащили из горящей машины, отказался отвечать, где Большаков, и тогда один из боевиков ткнул ножом ему в горло.

– Ладно, если этот Большаков живой, то придет сюда сам, – хмыкнул «Хирург» и приказал всем уходить к медицинским палаткам.

Туда, где на задворках временного лагеря, уже вовсю с донорскими органами раненных работали специально приехавшие сюда «мясники из Пакистана». И где вскоре должен был начаться спектакль, режиссером которого планировать выступить сам Ширали…

* * *

Лейтенант Андрей Большаков, едва увидев в медицинской палатке людей в зеленых повязках, сразу понял, что это боевики. Силы были не равны. Тем более, что автомат остался там, у сгоревшей боевой машины.

Он обратил внимание, что земляной пол палатки был буквально залит человеческой, но почему-то неестественно черной кровью, которой было так много, что она даже не успевала впитаться, и громко хлюпала под подошвами сапог.

Когда раненного Николая, вместо операционного стола, бросили на этот грязно-кровавый земляной пол палатки, один из боевиков коротко приказал привести раненного в сознание.

– Добрый день, капитан спецназа Большаков, – как в полудреме услышал Николай его голос. – Хотел «Хирурга» найти? Считай, что нашел. Только жаль, что наше знакомство будет столь коротким. Ты, шакал, ответишь за смерть отца.

Но тебя должно согревать то, – захохотал бандит, – что твои органы еще послужат… Правда не тебе, а нашим воинам.

Он еще не успел договорить, как Андрей бросился к одному из охранников, надеясь отобрать оружие. Но резкий удар прикладом в лицо, отбросил лейтенанта на землю.

Николай попытался подняться с земли, но силы были на пределе. Он так и не сумел разглядеть лицо «Хирурга» – вместо него все время возникало какое-то размазанное темное пятно, и вновь в ушах зазвенело, земля стала уходить куда-то влево вверх. Последнее, что видел он перед собою, до того как вновь оказался в забытье – лежащего рядом со столом на полу офицера с шевроном таджикской милиции на рукаве.

К Большакову стало возвращаться сознание. Он почувствовал, что кто-то сунул ему под нос нашатырный спирт… Когда вновь открыл глаза, «Хирург», судя по его грубому голосу был где-то у входа, недалеко за спиной.

Младший брат Андрей – с разбитым лицом и выбитым прикладом правым глазом сидел весь в крови здесь у стены. Но он был еще живой, в болевом шоке, и в сознании.

– Так вот, капитан Большаков, – буквально гремел в ушах голос полевого командира, – сегодня ты лишишься своего брата. Потом будут умирать твои друзья, знакомые. А потом, последним, слышишь, я убью тебя. Медленно, мучительно… За мой испорченный бизнес, но главное – за отца… Никогда не прощу…Куда ты дел его талисман, тот самый бухарский пчак?

Николай попытался встать, но вновь не смог, почувствовав в груди острую боль. Он еще раз посмотрел на смертельно раненного брата. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись. В глазах младшенького Андрея вовсе не было паники. Он мысленно прощался…

Два гулких коротких выстрела буквально прибили тело брата к стене. И Николай почувствовал скорее, чем увидел, как быстро вышла жизнь из его тела.

– Нам не продать труп этого барана, – Большаков услышал, как это буднично констатировал «Хирург», пнув носком сапога в осевший труп Андрея. – Бросьте этого русского – собакам!..

А этого, – боевик, видимо, показал на Николая, – на операционный стол. Вытащим немного его внутренностей, почку заберем, глазик. Короче – разберем этот пока еще живой «конструктор», немного. Пусть потом походит инвалидом. Пусть хотя бы одним глазом посмотрит на своих умирающих друзей.

Николай почувствовал, как два здоровенных моджахеда взяли его за руки и поволокли по грязному кровавому полу к выходу. В другую свободную операционную, во вторую палатку.

– Хорошо, что по-русски понимаешь, – прохрипел Николай и кровь от простреленного легкого запузырилась у него на губах. – Знай, я тебя хоть инвалидом, хоть мертвым, но тебя, сволочь, из под земли достану. И за брата и за друзей – жестоко отомщу…

И вдруг у всех присутствующих в ушах ухнуло, земля ушла из-под ног, раздался оглушительный грохот, и палатку сорвало в сторону. Николай почувствовал, как его ударила в спину противная теплая хлесткая взрывная волна и, выбросив на улицу, засыпала песком. Он лежал в траве, на склоне оврага.

Николай Большаков попытался отползти, но начал терять сознание. Все задернула черная пелена. Он лежал на кромке огромной воронки, не в силах пошевелить руками. Придя в себя в очередной раз, он увидел рядом мертвые тела боевиков – его конвоиров. И вдруг почувствовал, как кто-то взял его за ворот разорванной полевой куртки и поволок по песку подальше от перестрелки, пытаясь укрыть за уже остывшей броней их взорванной боевой машины…

Совершенно случайно, Николай успел рассмотреть своего спасителя – того самого светловолосого офицера в полевой форме с шевроном офицера МВД Таджикистана на рукаве…

После очередного взрыва, они оба потеряли сознание…

Госпиталь

Николай пришел в себя уже в скромной белой палате госпиталя. Рядом стояла капельница. Он попытался пошевелить пальцами рук и ног. Вроде все на месте. Но боль сковала все тело. Понял, что без переломов не обошлось. Он осмотрелся. Рядом на четырех койках лежали другие раненные. Кто спал, кто тихо постанывал…

Большаков хотел подняться, но лишь почувствовал боль в груди и сильную слабость. Николай на мгновение замер. Будучи совсем маленьким, он так поступал часто – закрывал глаза и вроде прятался от беды. И действительно боль всегда уходила. Вот и сейчас – стало легче. Боль постепенно ушла.

И тут в палату влетел ангел. Так он мысленно назвал белокурую медицинскую сестру, которая пришла посмотреть – пришел ли он в сознание.

– Сестричка, – тихо простонал Большаков. – Давно ли я здесь?

Вместо ответа девушка вскрикнула, и быстро выбежала в коридор. Но она возвратилась уже через мгновение с невысоким молодым врачом, под белым халатом которого была надета военная форма.

– Ну вот, вы и пришли в себя, – улыбнулся врач. И представился. – Капитан медицинской службы Сергей Николаев. Ваш лечащий врач.

Он же рассказал, что Николай был без сознания около двух недель. Тяжелейшая сочетанная травма головы, перелом левой руки, пробитое легкое, огнестрельный перелом ключицы, при этом Большаков потерял много крови.

– Короче говоря, благодарите вашего солдатика – дивизионного медика, – тихо сказал врач Николаев, – который оказал вам с товарищем первую помощь прямо на месте боя и, даже ценой собственной жизни, не допустил вашей смерти из-за потери крови. Но главное – того самого милиционера, кто сумел вас доволочь до этого медика.

– Да я помню, такой светловолосый, – тихо сказал Николай и спросил. – А он тоже погиб?

– Да нет, – улыбнувшись, ответил врач. – Ваш спаситель – капитан милиции Владимир Беликов – жив. Контузия, осколок в плече. Ему просто повезло. Так что сами поблагодарите – он в вашей же палате лежит. Вон на той кровати, у окна.

– Но разве мой спаситель был не таджик? – Переспросил удивленный Большаков, – я помню, что у того на шевроне была эмблема местного МВД.

– Излишнее любопытство это грех, – к кровати Большакова улыбаясь, медленно шел светловолосый мужчина лет тридцати пяти в госпитальном коричневом халате. – Я русский, просто уже несколько лет, как служил в их местной милиции.

Как рассказал сам Владимир, их обоих потом нашел на месте боя прапорщик, прикомандированный с Черноморского флота в 201-ю дивизию снайпером. Именно этому морскому пехотинцу из Севастополя они и обязаны жизнью. Он доставил в госпиталь истекающих кровью офицеров, обнаружив их в бинтах возле убитого санитара. Нашел случайно, когда после артобстрела приняли бой с мелкими группами боевиков.

Но если у милиционера Беликова были лишь ранение мягких тканей плеча и средняя контузия, то Большакова, как потом признались сами медики, удалось спасти просто чудом. У него практически не прощупывался пульс, и была большая потеря крови.

А на подъезде к госпиталю, у Николая наступила клиническая смерть, хотя до приемного покоя оставались всего каких-то шестьсот метров. И только опять, благодаря милиционеру Беликову, который начал делать массаж грудной клетки, у Николая вновь появился слабый пульс…

– Ну вот, теперь, оказывается, жизнью обязан нашей милиции, – улыбнулся капитан Большаков. – Ладно, теперь надо познакомиться со «спасителем».

Солнечный свет бьющий из окна в глаза не давал Николаю возможность хорошо рассмотреть мужчину в госпитальном халате, спасшего его. Только темный силуэт.

И только, когда через мгновение солнышко спряталось за тучку, и он присел на стул у кровати, Большаков хорошо рассмотрел своего спасителя. Владимир Беликов оказался невысоким приветливым мужчиной и доброй улыбкой на лице. Его загипсованная правая рука висела на белой марлевой повязке. А темно-русые волосы вылезли из под бинтов на голове. Здоровой рукой, он пожал руку Большакову. И, как-то по-детски засмущавшись, сказал:

– Меня зовут Володя. Рад, что все позади. Хорошо, что сумели спастись от того кровавого «Хирурга»…

Да-да, именно в это мгновение, Николай вновь мысленно оказался в той самой кровавой палатке боевиков. Убитые, контейнеры для трансплантации органов, тот самый «Хирург», лица которого он не запомнил…, братик Андрей…

– А где брат? – он переспросил милиционера, и стал глазами искать по палате. – Его уже похоронили?

Беликов не ответил, а лишь опустил глаза в пол.

– Братик! Извини!!!! – крикнул Николай, и на его лице выступили слезы. Они катились по щекам и падали на окровавленные бинты.

Через несколько дней Николай уже мог сидеть. Самостоятельно кушать.

– Разрешите? – в двери появился незнакомый офицер в наброшенном на плечи врачебном халате. И подойдя к кровати Большакова, представился: – Подполковник Тришко, командир полка, где служил ваш брат Андрей. Мне сказали, что вы пришли в себя. Поэтому поспешил к вам.

Он взял стоящий у окна стул и придвинул его поближе кровати Николая.

– Спасибо, – начал подполковник, – вы воспитали отличного брата и офицера. Решением командования полка и дивизии ваш брат был представлен посмертно к Ордену «За личное мужество». Со всеми почестями он похоронен, как и просил, в подмосковном Орехово-Зуево.

– А вам, как старшему брату, – подполковник достал из дипломата небольшую коробочку и удостоверение, – передаю его награду на хранение.

Он положил на тумбочку небольшую белую бумажную коробочку с орденом и красную книжку с государственным гербом на обложке. Все, что теперь осталось у Николая от его близкого человека.

– Большое спасибо, – Николай приподнялся и пожал его руку. – Это я виноват. Так глупо потерял братишку… Не нужно было его брать с собою…

Человеческая память… Она способна хранить все увиденное многие годы, помнить, казалось бы, самые мелочи.

Трудное детство

Уже давно наступила ночь, и только синяя больничная лампа над входной дверью продолжала тускло гореть. Большаков лежал с открытыми глазами и все никак не мог уснуть. Наверное, именно теперь, оказавшись вынужденно здесь на больничной койке – в так называемом «отпуске по лечению» у Николая появилась впервые возможность еще раз посмотреть на свою жизнь, как бы со стороны.

Еще пару лет – и он перешагнет тридцатилетний рубеж. Тот самый переходный период, когда офицер, уже добившись чего-то в этой жизни и в службе, превращается в настоящего командира и на его плечи ложатся погоны с большими звездами.

Когда-то, еще в стенах родного Калининского суворовского военного училища, его первым командиром взвода был капитан Козлов. Дорогой Сан Саныч, который принял их «олимпийский» набор 1980 года, и за два года сумел – из разных по характеру и статусу вчерашних подростков – сделать настоящих защитников страны. В этом едином и дружном коллективе, вне зависимости от того, кто у тебя родители и из какого ты населенного пункта – труднодоступной деревни в Чувашии или из самой Москвы, капитан Козлов, словно искусный древний гончар, лепил из них в первую очередь не просто будущих офицеров, а именно патриотов своей страны.

Николай Большаков, поступивший в это суворовское училище из Орехово-Зуевского детского дома, конечно же, был более подготовлен к такой суровой армейской жизни, чем многие другие его однокурсники, которых только «оторвали» от родителей.

Ранний подъем, жесткий распорядок дня, проверки, суточные наряды, изнуряющая физподготовка – со всем можно было смириться. Все это делалось для того, чтобы закалить характер, сделать тебя сильным и умным. Вселить в каждого суворовца уверенность – что он необходим свое стране, что надев на плечи офицерские погоны, он станет одним из тех, кого с гордостью называют – элита офицерского корпуса СССР.

Как позже показала жизнь, именно львиная доля бывших суворовцев стала тем оплотом, на котором, после развала страны, и возникли новые Вооруженные Силы России. Потому что их вырастили истинными патриотами, и поэтому их дружба остается незыблимой через десятилетия. А знак об окончании СВУ становится отличительным знаком настоящего человека чести.

Образовательный процесс был в стенах суворовского основой основ. Опытнейшие педагоги, пришедшие на кафедры училища порой даже из академий и университетов, требовали от воспитанников не только изучать школьный материал, но и получать знания уже за первый курс высшего учебного заведения. Это было оправдано, ибо после окончания училища, каждый из вчерашних суворовцев продолжал учебу уже в военном вузе без экзаменов. А опытные командиры, увидев на кителе курсанта знак об окончании СВУ, назначали таких курсантов сразу же младшими командирами, отдавая им предпочтение.

Конечно, Николаю Большакову с учебой было труднее после детского дома, чем другим ребятам. Но всегда на помощь приходили однокурсники, кто подтягивал его по некоторым предметам.

Заместителем командира взвода вице-сержантом был отличник и профессиональный лыжник Борис Арефьев. Он на самом деле всегда был главным в коллективе, если так можно сказать – его опорой. Правой рукой командира – улыбчивый, молчаливый и рассудительный комсорг Павел Рябов, тоже отличник с аналитическим складом ума.

В огромном спальном помещении на втором этаже нового корпуса училища размещалась вся рота суворовцев. Второму учебному взводу, в котором числился Николай Большаков, досталось спальное помещение между учебной аудиторией и умывальником, огромные трубы у потолка которого часто использовали, как турник.

В огромной комнате расположилось двадцать пять кроватей. На соседней с Николаем койке обитал взводный балагур и поэт суворовец Андрей Гусев – настоящий друг, мастер слова и один из родоначальников училищной команды КВН. Рядом – вице-сержант Андрей Плохушко – командир отделения, добряк, оптимист и человек чести. Прямо напротив – любитель книг и рассказчик Валентин Миц, а у самой двери – взводный «Шварцнегер» с душой романтика Игорь Степовик.

Николай помнил, как часто, особенно холодными зимними ночами, когда после команды «Отбой!», и контрольного обхода дежурным офицером, еще никому не хотелось спать, в тишине комнаты звучали волшебные переборы гитары. И общий любимец, владелец бархатного голоса и талантливый музыкант суворовец Рустам Валеев по многочисленным просьбам всего взвода исполнял любимую всеми песню «Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант…». Никто из них тогда и не мог подумать, что, спустя годы, командир спецназа ВДВ майор Рустам Валеев, прикрывая своих подчиненных, погибнет во время спецоперации в Чечне.

А пока, в те минуты музыкального блаженства каждый из лежащих в кроватях воспитанников мысленно был далеко от училища – дома, где ждали его родственники и друзья.

Николай тоже хотел в такие минуты оказаться у себя в подмосковном Орехово-Зуево, зайти в своей красивой черной суворовской форме в свой детский дом. Увидеть волчий, затравленный взгляд, ныне десятиклассника Ваньки Рыжего, на теле которого в свои 16 лет, больше не оставалось ни одного свободного от «блатных» татуировок места.

Чтобы этот «местный авторитет» – которого побаивался раньше даже директор, понял, что не все хотят жить по этим волчьим законам, что добро всегда побеждает зло. Пусть не сразу, но побеждает. И он – Коля Большаков – положил еще в стенах школы этому беспределу конец. А также, конечно, полюбоваться первой красавицей класса – Аленкой Кравчук, белокурым ангелом среди серой массы детского дома.

Николай попал в тот детский дом случайно, когда учился в шестом классе. Его отец – майор милиции Алексей Большаков – был начальник отдела уголовного розыска одного из районов Москвы, и погиб в конце апреля 1978 года. Точнее не погиб, а был убит.

Тогда через неделю после окончания весенних каникул, Николай с отцом, мамой и младшей сестренкой ехали в гости к другу отца – капитану милиции в отставке Владимиру Черняеву. Бывшему его заместителю, который уйдя на пенсию, перебрался в этот тихий угол, подальше от шумной столицы.

Здесь вдали от оживленных трасс он купил себе уютный домик. Причем, даже не в черте города, а на далекой окраине, в нескольких километрах от железнодорожного вокзала. Оказавшись на территории так называемого «сотого километра» и отдавая себе отчет о том, сколько у него появилось соседей с уголовным прошлым, отставной милиционер все же оставался предан закону. Всегда вставал на сторону обиженных, поэтому уже за первые полгода приобрел немало недоброжелателей не только среди бывших «сидельцев», но и даже местных сотрудников милиции. Местные стражи закона предпочитали не «портить статистику» и закрывали глаза на ситуацию, которая там складывалась.

Перебравшись в небольшой поселок, отставной капитан милиции Черняев в начале ноября 1977 года стал свидетелем того, как два брата Демины – местные «сидельцы», успевшие к своим 30 годам иметь за спиною по две ходки – в поиске денег убили местную старушку, а найденные у нее деньги «на похороны» просто пропили. Владимир с ними случайно столкнулся, когда они брели от дома убитой.

Когда на следующий день он узнал, что убита старушка, профессионал четко знал, где найти преступников. Но в аресте братьев Деминых в местной милиции ему отказали. Никто не хотел портить отличную статистику этим серьезным преступлением в канун праздника 60-летия Великой Октябрьской социалистической революции. К тому же от этого зависела «тринадцатая» зарплата не только местного отделения милиции, но и района, и даже области. Да и «злить» местных «сидельцев» никто не хотел.

Так что, судя по официальным документам, бабушка была не убита, а …умерла от сердечного приступа. Так что даже дело не открыли. А Черняева предупредили держать «язык за зубами», естественно, если он не хочет неприятностей.

Почувствовав свою безнаказанность, братья Демины затаили злобу на «отставного мента». Два раза ему били его окна, а в конце зимы даже стреляли в него самого из охотничьего ружья. Возможно, именно тогда Черняев и обратился к своему бывшему коллеге Большакову за советом. До последнего верил, что бандиты не хотят его убить, а просто попугать.

Так получилось, что в тот день, когда Большаковы приехали в пригород Орехово-Зуева в гости к Черняеву, к братьям Деминым тоже наведался их сокамерник по кличке «Джемал». Когда в углу оказалась очередная пустая бутылка из-под самогонки, один из братьев и вспомнил о сегодняшних гостях у мента. Тогда именно «Джемал» и предложил «убить легавых», и вытащил из большой спортивной сумки ворованный автомат и три рожка с патронами.

Первым погиб хозяин дома Черняев, когда открыв дверь нежданным гостям, получил смертельный удар ножом прямо в сердце. Следующим был майор милиции Алексей Большаков, который пытался собственным телом закрыть жену и маленькую дочку, которая сидела у нее на коленях. Три короткие автоматные очереди оставили черно-бордовых точки на белой рубашке отца, из-под которых растекались по рубашке огромные кровавые ручьи. Мать очередями отбросило с лавочки к стенке, и ее пробитое пулями праздничное платье намокло от крови. Здесь же лежала с широко открытыми глазами младшая сестренка, получившая пулю прямо в сердце, и даже не успев понять, что произошло.

Жену Черняева «Джемал» расстрелял прямо на кухне возле плиты. А когда она упала, обливаясь кровью, он неуместно пошутил – «ну вот теперь можем и закуску забрать, им уже не понадобится»…

Маленький Николай в это время спал в гостевой. Высокая температура не позволила ему посидеть со всеми за столом. Но как только он услышал первые выстрелы, сразу забрался под кровать. Он видел, как в комнату вошли несколько человек. Видел их ноги. Видел тело отца в отрытую дверь.

Когда бандиты обнаружили в документах гостя удостоверение сотрудника столичного угрозыска, они вмиг протрезвели. Решив, что убили всех, они решили скрыть следы преступления. Опытный «Джемал» приказал собрать гильзы, и потом сжечь дом… Николай уже во время пожара пробовал вытащить тела убитых родителей и сестры из охваченного огнем дома. Но не смог. С порезами на руках, с ожогом левой руки он еле-еле сумел выбраться из дома и скрыться на окраине поселка в каком-то сарае.

Он слышал сирену пожарных машин, милиции, скорой помощи. Но пойти к ним у него не хватило из-за большой температуры сил. Да и слишком серьезный шок пережил в тот день тринадцатилетний парень…

Только возвратившись в Москву, Николай сразу же пошел в папино отделение милиции и все рассказал. К удивлению столичных оперативников, в подмосковном УВД им сообщили, что никакого подобного ЧП в области нет. Есть лишь пожар по «пьянке», где в доме сгорело несколько человек, видимо – кто-то из них пьяным уснул с сигаретой…

Но показания Николая, да и высокое положение погибшего отца, помогли немного сдвинуть это дело с «мертвой точки». В условиях полнейшей информационной тишины вся троица была все же установлена и объявлена во всесоюзный розыск, а потом тихо ликвидирована в ходе задержания через три недели.