Текст книги "Жизнь в ролях"

Студент

Не имея никакого опыта и не располагая возможностью спросить у кого-нибудь совета, в первый год обучения в колледже я выбрал все основные курсы, которые значились в программе, – такие, как криминалистика, основы практики полицейской работы и тому подобное. Мне казалось, что я все делаю правильно.

Поэтому я очень удивился, когда мой куратор, взглянув на мой формуляр, недовольно покачал головой и заявил, что мне необходимо посещать факультативные занятия. Я собирался на следующий год представить свидетельство о пройденных курсах в четырехлетний университет, и был уверен, что должен трудиться не покладая рук, концентрируясь на тех дисциплинах, которые имели отношение к уголовному судопроизводству и прочим подобным вещам. Однако мой куратор объяснил мне, что это не так и приемные комиссии отдают предпочтение тем выпускникам колледжа, которые прошли более или менее сбалансированное обучение.

Подойдя к стенду, на котором был вывешен список факультативных курсов, я, подняв голову, принялся его изучать. Вычислительные устройства (для начинающих). Постойте… Актерское мастерство? Я сразу вспомнил свой провал в роли профессора Флипнудла и тяжело вздохнул. Но ведь это были всего лишь факультативные занятия. И к тому же они сулили веселое времяпрепровождение. В итоге я записался на два факультативных курса – по актерскому мастерству и по сценографии.

Первый день учебы оказался типичным сентябрьским днем для долины Сан-Фернандо – было очень жарко. Небольшая аудитория оказалась буквально битком набитой. Стены ее почему-то были выкрашены в черный цвет и, как мне казалось, буквально излучали жар. Позже я узнал, что черная краска была выбрана специально – как абсолютно нейтральная.

Оглядевшись, я понял, что девушек в аудитории раз в восемь больше, чем парней. Против этого я нисколько не возражал. Потом я заметил, что девушки, пришедшие на занятия по актерскому мастерству, были куда симпатичнее, чем те, которые посещали курсы сугубо полицейских наук. Это мне понравилось еще больше.

Преподаватель раздал нам отпечатанные на машинке диалоги, рассчитанные на двух человек. Случилось так, что я оказался рядом с очень миловидной девушкой с волосами каштанового цвета. Это означало, что разыгрывать сценку я должен был вместе с ней. Взглянув на нее, я нервно улыбнулся. Ответной улыбки не последовало. Тогда я впился глазами в текст.

Первая фраза гласила: «Юноша и девушка сидят на скамейке в парке и выясняют отношения».

Я быстро взглянул на девушку и снова уткнулся в бумажку. Черт возьми, моя случайная соседка действительно была хороша. Я еще раз перечитал первую строчку, чтобы убедиться, что не ошибся. Нет, все правильно. «Юноша и девушка сидят на скамейке в парке и выясняют отношения».

Сейчас мне трудно вспомнить все подробности той сцены, а уж из какой она была пьесы, я и понятия не имею. Помню только, что парень хотел порвать с девушкой и пытался объяснить ей, что им надо расстаться. Я совершенно уверен, что если бы тот персонаж неизвестного мне спектакля увидел, какая девушка в тот момент играла его подружку, ему ни за что не пришла бы в голову подобная глупость.

Читая диалог, я пытался украдкой рассмотреть мою соседку. Она весело болтала со своей приятельницей и не пыталась хотя бы заглянуть в текст. Я же боялся, что, увидев, кто будет ее партнером, она так расстроится, что не сможет этого скрыть.

Наконец девушка взглянула на распечатку. Прочитав первую фразу, она сделала то же самое, что и я – посмотрела на своего соседа, то есть на меня. Я в этот момент сделал вид, что смотрю куда-то в сторону. Затем, дав ей какое-то время на изучение моей физиономии, я взглянул на нее и небрежно ухмыльнулся, не решившись на полноценную улыбку. Это, на мой взгляд, было бы чересчур. К моему удивлению, девушка не нахмурилась, не состроила презрительную гримасу и вообще никак не проявила свое неудовольствие. Она всего лишь немного склонила голову набок, поджала губы и окинула меня взглядом, который, пожалуй, можно было бы назвать задумчивым. Во всем этом не было ничего особенного, но мне ее выражение лица показалось многообещающим. В общем, я истолковал ее вполне невинное поведение, как поощрение к дальнейшим действиям.

Может, стоило поцеловать ее? Я подошел к преподавателю и шепотом сказал:

– Здесь говорится, что молодые люди выясняют отношения… нам следует просто притворяться, что мы делаем это, или все должно быть по-настоящему, как в жизни?

Мне показалось, что я задал вполне резонный вопрос. Преподаватель, как видно, придерживался другого мнения. Растянув губы в полупрезрительной улыбке, он ответил:

– Вы больше не школьник.

Я понял намек. Ответ преподавателя вдохновил меня на активные действия. Сердце мое забилось чаще. В течение часа я наблюдал за тем, как студенты разыгрывают другие эпизоды. Наконец на сцену вызвали меня и мою партнершу. Декорации состояли из одной лишь скамейки. Остальное мы должны были представить себе сами.

Садясь, я уронил на пол сценарий. Поднимать его я не стал, решив сделать это в специально выбранный момент. Я искренне надеялся, что моя партнерша окажется на высоте и оценит мои действия по достоинству. Итак, я стал медленно поворачиваться в ее сторону. Но она вдруг поломала весь мой план и буквально впилась поцелуем в мои губы. При этом ее руки блуждали по всему моему телу. Она тесно прижалась ко мне, издавая страстные стоны. Я блаженствовал, отвечая на ее поцелуи, объятия, похлопывания… Стоп! Похлопывания?

Да, моя партнерша, поглаживая меня одной рукой, другой определенно похлопывала меня по бедру. Но зачем? Может, испытывала собственное хладнокровие, умение держать себя в руках? И тут вдруг до меня дошло. Мы же на сцене! Нам ведь нужно играть эпизод!

Похлопыванием девушка давала мне понять, что я должен был начать диалог. Мой персонаж должен был отстраниться, а не млеть в объятиях своей подружки. С трудом оторвавшись от девушки, я глотнул воздуха, раскрыл рот… и снова закрыл. Я забыл свою реплику. Нагнувшись, я поднял с пола сценарий и принялся искать первую фразу, но через несколько секунд понял, что смотрю на вторую страницу.

До поцелуя я без всяких усилий держал в памяти первую фразу: «Бет, нам надо поговорить… о нас». Сценарий я нарочно уронил на пол второй страницей вверх, чтобы, подняв его, прочесть длинный кусок, запомнить который не было никакой возможности. Но мне и в голову не могло прийти, что из-за объятий и поцелуев у меня начисто улетучится из памяти начало.

Наконец я пришел в себя. Мы отыграли сцену. Все закончилось на удивление быстро. Преподаватель высказал нам свои замечания. Откровенно говоря, я не расслышал ни слова из того, что он сказал.

Во время перерыва я небрежной походкой приблизился к своей партнерше, которая курила сигарету, и сказал:

– Все получилось просто прекрасно.

– Начало было не лучшим, – отозвалась она.

– Верно, извини. Но потом дело пошло, и, по-моему, мы все сделали здорово.

– Пожалуй, – согласилась девушка и чуть улыбнулась.

Было очевидно, что мы симпатичны друг другу. Поцелуй девушки полностью убедил меня в этом. Поэтому я решил не отступать:

– Может, нам стоит как-нибудь пообедать вместе.

Девушка, как мне показалось, слегка смутилась. Затем, окинув меня довольно равнодушным взглядом, без всяких эмоций вернула меня на землю:

– Нет, не стоит. У меня уже есть парень.

Ее слова глубоко поразили меня. Как? Ведь она только что целовала меня с такой страстью, словно я был для нее самым желанным мужчиной на земле. Она тесно прижималась ко мне и стонала, жадно прильнув губами к моим губам. Я едва не сказал все это вслух. Но, к счастью, мне удалось напустить на себя равнодушный вид.

– Ладно, как скажешь, – небрежно бросил я как ни в чем не бывало.

Деланое равнодушие было для меня чем-то вроде щита в те моменты, когда я чувствовал себя уязвимым. Я был еще недостаточно взрослым и зрелым, чтобы вести себя естественно и открыто выражать те эмоции, которые в действительности испытывал – удивление, разочарование, обиду. В тот момент у меня было такое ощущение, словно я стал жертвой жестокого розыгрыша. Девушка поджала губы, что, на мой взгляд, сделало ее еще более привлекательной. Мне показалось, что она вот-вот погладит меня по голове и скажет, что я похож на ее младшего брата. К счастью, обошлось без этого. Наконец девушка ушла.

Итак, она была неискренней со мной. Она всего лишь играла роль. Ей поставили задачу притвориться, что она от меня без ума, и именно это она и делала – притворялась. Чтобы собраться с мыслями, мне пришлось снова сесть. Что же произошло?

Месяц спустя я уже не мог вспомнить имя той девушки. Но благодаря ей я понял нечто такое, что запомнил на всю жизнь. Я усвоил, что актер способен вжиться в роль до такой степени, что его игра может ввести в заблуждение, обмануть других людей. Благодаря таланту и целеустремленности умелый актер вполне мог очаровывать или пугать. И я тоже при большом желании мог заставить кого-то другого почувствовать по отношению ко мне ненависть, сострадание или даже любовь.

Байкер

Эд сдал вступительные экзамены без какого-либо напряжения. Следующим шагом для него должны были стать начало учебы в полицейской академии, а также получение оружия и значка и служба в управлении шерифа округа Оранж.

В свои двадцать два года Эд был полностью устроен в жизни. Он был мужчиной. И все же у него не было уверенности, что он выбрал правильный путь. Поэтому, когда ему позвонили из управления шерифа, чтобы он подтвердил свое согласие приступить к работе, Эд заколебался.

Я тоже испытывал сомнения по поводу того, что мне делать дальше. Во время учебы в колледже с двухгодичным курсом я занимался изучением основ полицейской службы и посещал курсы актерского мастерства. Мои результаты позволяли мне перевестись в университет, но я так и не решил, в чем мое призвание.

Если я продолжу идти по пути, который приведет меня в правоохранительные органы, рассуждал я, не пожалею ли я об этом? С другой стороны, не будет ли слишком опрометчиво сделать ставку на актерскую профессию? Ведь я видел на примере отца, какой может быть актерская судьба. Бескомпромиссная борьба за то, чтобы любой ценой пробиться наверх и достичь положения «звезды», могла оказаться для меня слишком тяжелым грузом. Мне было ясно, что этот путь будет нелегким и вполне может закончиться трагически. Ведь крах моего отца как актера по сути стал главной причиной распада моей семьи. Отец желал успеха больше, чем чего бы то ни было другого, но так его и не достиг – может быть, именно потому, что слишком к нему стремился.

Я не знал точно, почему он ушел от нас. Но, разумеется, у меня были на этот счет кое-какие предположения. Мне казалось, что это случилось из-за его уязвленного самолюбия и его пристрастия к алкоголю. Но я понимал и то, что было бы слишком примитивно объяснять все только этим.

Так или иначе, он ушел и зажил какой-то своей, отдельной от нас жизнью. Я был достаточно взрослым, чтобы понять: такое случалось сплошь и рядом, и наша семья отнюдь не была в этом уникальной. Но я думаю, что именно по причине ухода отца в молодости я чувствовал себя таким неуверенным в себе.

Кроме Эда, мне не с кем было поговорить о своих проблемах и о том, что мне делать со своей жизнью. Отец находился неизвестно где, а мать к тому времени уже постоянно напивалась. То есть она вроде бы была рядом, но в то же время отсутствовала. Мало того, она вышла замуж второй раз – за своего приятеля Пита, который тоже любил выпить, и вместе с ним переехала во Фресно, забрав с собой Эми. В последующие годы они перебрались в Массачусетс, а затем во Флориду, где купили мотель, который в конце концов прогорел. Но моя мать, где бы она ни находилась, кокетничала и флиртовала, без конца мурлыча себе под нос знаменитую песню Пегги Ли «Неужели это все, что есть на свете?».

К счастью, у меня был брат. Мы с ним могли полагаться только друг на друга. И в то время мы с ним находились на распутье. Мы часто говорили о том, что хорошо было бы отправиться в какое-нибудь большое, долгое путешествие, и как-то раз вдруг задались вопросом: почему бы не сделать это сейчас? Разве не правильно было бы, прежде чем приступать к работе в управлении шерифа округа, получше узнать страну, насладиться свободой? Разве будет для этого более подходящее время?

Шел 1976 год. Вся страна отмечала двухсотлетие Соединенных Штатов. Юбилейные мероприятия были организованы на широкую ногу: фейерверки, люди в костюмах отцов-основателей, парусные суда в гаванях – все напоминало о великих событиях двухвековой давности. Празднование докатилось и до маленьких провинциальных городков, где люди раскрасили в цвета национального флага пожарные гидранты. Вьетнамская война наконец закончилась. Прошло три года с тех пор как Никсон, не желавший признать, что наша страна потерпела тяжелое поражение, произнес свою знаменитую речь, в которой заявил, что добился почетного мира и все выдвинутые им условия выполнены. Призыв новобранцев был прекращен за год до того, как мой брат достиг совершеннолетия. Будь он всего на год старше, он отправился бы на войну.

Вскоре президентом должны были избрать Джимми Картера. Несмотря на высокую инфляцию и время от времени случавшиеся перебои с газом, страна тогда вздохнула посвободнее, избавившись от напряжения, характерного для того периода, когда во Вьетнаме происходили военные действия. Наслушавшись композиции группы «Степпенвулф» «Рожденные дикими», мы с братом отправились колесить по стране на мотоциклах, не зная толком, ни куда мы едем, ни сколько времени продлится наше путешествие.

Моя «Хонда 550-СС» была нагружена самым необходимым: я вез палатку, спальный мешок, котелок, столовые приборы, запасную смену белья и одежды. Бак мотоцикла был заполнен бензином по самую горловину, а в кармане у меня лежали 175 долларов. К заднему крылу мотоцикла Эда был прилеплен стикер с надписью: «Я люблю быструю езду».

За несколько дней мы постигли основные премудрости жизни в дороге и узнали, какие существуют жесты, дающие всем окружающим понять, что мы в чем-то нуждаемся, – скажем, в бензине, еде, сне, помощи механика и так далее. На все существовал определенный знак, который можно было подать рукой, не произнося ни слова. Поскольку денег у нас было мало, по ночам мы часто спали под открытым небом. На природе найти место, подходящее для ночлега, было нетрудно. Но в большинстве населенных пунктов спать на улице было запрещено, поэтому по будням мы ночевали в церквях или синагогах. Если же ночь заставала нас в каком-нибудь городке на выходных, то мы просились переночевать в школе, так как церкви были переполнены.

Однажды в Юме, штат Аризона, мы расположились в спальных мешках на игровой площадке какой-то средней школы и решили развести и выпить перед сном по порции молочно-шоколадного напитка. (Отличный выбор для рожденных быть дикими.) Внезапно откуда ни возьмись появились четыре или пять полицейских машин и затормозили рядом с нами. Будучи в курсе тонкостей полицейских процедур, мы выпрыгнули из спальных мешков и подняли руки вверх еще прежде, чем патрульные успели выбраться из автомобилей. Направив на нас оружие, они тут же окружили нас и приказали лечь на землю лицом вниз. Мы с Эдом переглянулись и, как образцовые подозреваемые, выполнили их требование. Двое офицеров, упираясь нам в спину коленом, тщательно обыскали нас. Другие тем временем перерыли наши вещи. Один из них высыпал себе на ладонь молочно-шоколадный порошок – видимо, в надежде обнаружить наркотики. Но, к его большому разочарованию, это оказался всего лишь сухой напиток под названием «Овалтин». Мы были чисты, как ангелы.

Строить какие-либо планы, находясь в дороге, мы не могли, потому что все менялось и не совпадало с нашими расчетами – наше самочувствие, погода, места, где мы рассчитывали оказаться к какому-то определенному времени. Когда человек едет в машине, он защищен от дождя, ветра и других неприятных факторов стеклом и металлом. Но, путешествуя на мотоцикле, ты постоянно чувствуешь на себе непосредственное воздействие жары, пыли, дождя, запахов, как приятных, так и неприятных. Ничего не поделаешь – таков был вкус свободы.

Несколько раз, когда мы очень уставали или погода делала путешествие опасным, мы останавливались в ночлежках для бездомных. Однажды вечером, видя, что вот-вот разразится буря, мы укрылись от непогоды в миссии «Звезда надежды». Это было в Хьюстоне, штат Техас. Перед тем как спрятаться в здании миссии, мы сковали замками наши мотоциклы и, как могли, укрыли их от дождя, который должен был начаться с минуты на минуту.

Нам тут же объяснили, что по установившейся традиции те, кто хотел получить временный приют в миссии, обязательно должны были прослушать нечто вроде проповеди. Обычно я ничего не имею против того, чтобы люди говорили о своей вере. Но тип, который принялся обрабатывать нас, оказался фанатиком, пытавшимся нагнать на нас страху рассказами о том, как бог отправит прямиком в ад тех, кто употребляет алкоголь и наркотики. Мне его бредни показались обидными и в то же время смехотворными. Тот факт, что людей, обратившихся за помощью и нуждающихся в ночлеге, заставляли выслушивать подобный вздор, вызвал у меня сильное раздражение.

После проповеди нас отвели наверх и попросили раздеться почти догола и сдать одежду. Мы отдали наши вещи служителю и получили взамен номерки. Собрав одежду примерно сотни странников в шкаф, служитель запер дверцы на ключ. Отлично, подумал я, решив, что, возможно, никогда больше не увижу своих штанов.

Следующим ритуалом было посещение душа. Каждому выдали по небольшому куску мыла и маленькому полотенцу, которым можно было вытереть разве что руки.

Мы, группа гостей, принялись по очереди мыться в полудюжине душевых кабинок. Текущая вялыми струйками чуть теплая вода смывала с нас грехи и, по крайней мере, часть дорожной грязи. На выходе из душевой мы побросали использованные полотенца в большой бак, а остатки мыла – в ведро. Затем нас отвели в помещение, где стояли ровными рядами штук пятьдесят примитивных двухъярусных коек. Все это, с моей точки зрения, очень напоминало если не концлагерь, то, во всяком случае, казарму. Каждому указали его спальное место. Более молодые и крепкие мужчины были отправлены на верхние койки, люди постарше и явно нездоровые – на нижние.

Представьте себе сотню мужчин, спящих в одном помещении. И ведь в основном это были люди, живущие на улице, питающиеся когда и чем попало и постоянно и неумеренно употребляющие спиртное. Вокруг нас с Эдом то и дело рыгали и шумно испускали газы. Помещение быстро наполнили соответствующие «ароматы». К ним примешивалась вонь застарелого перегара и открытых гноящихся язв, не говоря уже о смраде немытых тел, который невозможно было уничтожить одним посещением душа. Большинство собравшихся в ночлежке были заядлыми курильщиками, что наглядно подтверждал беспрестанный булькающий кашель. Лежа в койке, я вспомнил свой визит в морг и задался вопросом: что хуже – зловоние, царившие в спальном помещении ночлежки, или запах формалина? Определиться с ответом было непросто. Я посмотрел на брата, расположившегося на койке в нескольких рядах от меня. Этому проныре повезло – ему досталось место у окна. Чуть приоткрыв его, он получил возможность дышать сквозь щель свежим воздухом. Благодаря этому через некоторое время ему удалось заснуть.

В надежде, что мне тоже удастся хоть немного подремать, я накрыл голову простыней. Увы, это не помогло. С трудом дождавшись рассвета, я соскочил с койки и оказался первым в очереди за одеждой, надеясь как можно скорее выбраться из помещения на улицу. Вчерашний проповедник с сонным видом взял у меня номерок, открыл шкаф и вручил мне мою одежду. Господи! Пока я вертелся с боку на бок на своей койке, мои относительно чистые вещи лежали в шкафу вместе с грязным тряпьем остальных бродяг, которых занесло в миссию. Можете себе представить, какими запахами они пропитались. Однако выбора у меня не было, и я, морщась от отвращения, оделся, надеясь, что вот-вот окажусь на улице и сяду на свой мотоцикл. Но оказалось, что мои мучения еще не закончились.

Нас с братом ожидало еще одно испытание – завтрак. Всех отвели в столовую, усадили на длинные скамьи и поставили перед каждым на стол оловянную миску и кружку. Каждый получил порцию овсянки, кусок хлеба, намазанный персиковым джемом, и кофе. Овсянку я рискнул попробовать. На вкус она напоминала шпаклевку. Кофе, как я и ожидал, оказался чудовищной бурдой с каким-то металлическим привкусом – я сразу вспомнил свою детскую привычку держать за щекой мелкие монеты. Я посмотрел на Эда, сидевшего по другую сторону стола неподалеку от меня. Наблюдая за моими экспериментами, он улыбался. Вдруг какой-то тип наклонился ко мне и прошептал с таким видом, словно мы были заключенными, готовившими побег из тюрьмы:

– Эй, ты не собираешься это есть?

– Нет, – шепнул я в ответ. – Можете взять мою порцию.

Я придвинул к нему мою миску и кружку. В ответ бродяга благодарно улыбнулся мне беззубым ртом.

Выбравшись из ночлежки на улицу, мы с Эдом первым делом отправились в прачечную самообслуживания, чтобы постирать свою одежду. Мне, впрочем, казалось, что она испорчена безвозвратно и что никакая стирка не справится с пропитавшей ее вонью. К счастью, я оказался неправ. Так или иначе, вечером мы с братом, объединив свои скудные финансы, сняли номер в дешевом мотеле где-то в восточном Техасе, и я, едва добравшись до постели, тут же заснул как убитый.

После этого мы с Эдом твердо решили – больше никаких ночлежек. Где только нам не доводилось спать после этого! В школах, в церквях, а также в парках, на полях для гольфа и в прочих местах, которые принято называть общественными. Помню, как-то раз под вечер мы нашли достаточно тихий парк. Перебросив через забор наши спальные мешки, мы перелезли на территорию парка сами и расположились на траве, под открытым небом. Утром меня разбудил необычный звук. Это было что-то вроде глухого шлепка. Было еще очень рано, рассвет только начинался, и я, осмотревшись и никого не увидев, снова опустил голову и попытался заснуть. Внезапно звук повторился. Повернув голову, я увидел, как ко мне по траве катится яйцо. Немало подивившись этому обстоятельству, я привстал. Подкатившись ко мне, яйцо остановилось. Тут только я понял, что это вовсе не яйцо, а мяч для гольфа. В темноте мы с братом расположились на ночлег на фервее. Быстро собрав свои вещи, мы перелезли через забор обратно на улицу, помахав на прощание удивленным гольфистам.

В Литл-Рок, штат Арканзас, мы прибыли в пятницу вечером, после наступления темноты, и разбили временную стоянку на небольшой, поросшей травой площадке у заднего крыльца местной церкви. Мы с братом решили, что проснемся пораньше и уйдем еще до того, как кто-то из местных жителей успеет подняться и выйти на улицу.

Посреди ночи нас разбудил звук автомобильного двигателя. Хрустя колесами по гравию, машина подъехала вплотную к нам. Переднее колесо остановилось буквально на расстоянии вытянутой руки от Эда. Я отчетливо видел испуг на его лице. Сам я тоже лежал молча, словно оцепенев. Дверь машины с водительской стороны со скрипом отворилась, и я увидел совсем рядом чьи-то черные мужские ботинки весьма приличного размера. Выбрался наружу и пассажир – это тоже был мужчина. Двигались оба осторожно, стараясь производить как можно меньше шума, и переговаривались тоже вполголоса, так что я не мог разобрать ни слова. Мужчины явно не хотели быть обнаруженными. Может быть, они собирались ограбить церковь? Я бросил взгляд на Эда. Он достал складной перочинный нож – наше единственное оружие. Неизвестные вполне могли не заметить нас – мы лежали в своих спальных мешках под деревьями, там, куда не падал свет, а мотоциклы оставили довольно далеко от места ночевки. В напряженном молчании мы продолжали ждать, что будет дальше. Задняя дверь церкви отворилась, и мы увидели, как один из мужчин вошел внутрь. Затем он вернулся, везя на тележке что-то большое. Я не сразу понял, что это было. Стол? Диван? Нет! Это был гроб! Мы с братом в ужасе наблюдали за происходящим. Мужчина открыл багажник машины и втиснул гроб внутрь. Машина тронулась с места и поехала прочь, хрустя гравием.

Мы еще какое-то время продолжали лежать, раздумывая, что нам делать дальше. Может быть, бежать? Кто были те, кого мы видели? Не вернутся ли они за нами? В итоге мы решили, что останемся на прежнем месте, но спать не станем и на всякий случай будем находиться в полной боевой готовности.

Проснулись мы уже на рассвете. Часовые из нас вышли неважные. Оглядевшись, мы поняли, что в темноте устроились на ночлег рядом с церковным кладбищем. Мы торопливо собрали спальные мешки. Пока мы паковали вещи, на заднее крыльцо церкви вышли двое мужчин и пригласили нас внутрь, пообещав угостить кофе и пончиками. Как выяснилось, это были те самые таинственные незнакомцы, которых мы видели ночью. Они объяснили, что заметили нас сразу же и какое-то время сидели в машине, совещаясь, как вытащить заказанный гроб и погрузить его в машину таким образом, чтобы при этом не разбудить нас. Именно поэтому они, выйдя из машины, и разговаривали чуть ли не шепотом.

Как-то раз не то в Луизиане, не то в Миссисипи мы попали под проливной дождь. Добравшись до мотеля, стоявшего в чистом поле, мы закатили наши мотоциклы прямо в номер, чтобы они не мокли всю ночь на стоянке. Утром, выкатывая их обратно, мы наткнулись на управляющего, но он, к нашему удивлению, никакого неудовольствия не выказал. Справедливости ради надо отметить, что даже пребывание наших чумазых мотоциклов в номере вряд ли могло сделать его грязнее, чем он был. Что и говорить, до пятизвездного заведения тому отелю было далеко.

Во время нашего путешествия нам при необходимости легко удавалось найти временную работу. Мы убирали грязную посуду со столов в закусочных на автобусных остановках. Бывало и так, что мы занимались этим на массовых мероприятиях, где трезвые работники были чуть ли не на вес золота, – я имею в виду всевозможные фестивали и карнавалы. Когда мы с Эдом жили в горах у бабушки и дедушки и рубили головы курам, нам регулярно доводилось работать на школьных праздниках. Например, я зазывал всех желающих сыграть на какой-нибудь приз в дартс. Помнится, однажды я даже случайно уколол себе руку дротиком, когда моя одноклассница подошла ко мне, чтобы поздороваться.

Так что мы с братом, в общем, знали, чем занимаются наемные работники во время карнавала. Поэтому, когда нам предложили поработать на одном из таких мероприятий, мы согласились. Точнее, речь шла о том, чтобы после окончания карнавала развинтить все сборные конструкции – колесо обозрения и другие аттракционы – и уложить их детали в кузовы грузовиков. Работа была тяжелая, но за нее неплохо платили. Кажется, мы получили по восемь долларов за час наличными. Этого было достаточно, чтобы мы могли продолжить путешествие.