Текст книги "Убийца Войн"

– Приличная картина, – ответил Жаворонок. – Не совсем в моем вкусе. Нагоняет мысли о внешнем мире. Хорошо бы там побывать.

Лларимар насмешливо взглянул на него.

– А что? – не понял Жаворонок. – Двор иногда надоедает.

– Вина-то в лесу немного, ваша милость.

– Я могу приготовить. Ферментировать… что-нибудь.

– Не сомневаюсь, – сказал Лларимар, кивнув подручным, оставшимся снаружи.

Младший жрец записал высказывание Жаворонка о картине. Где-то в городе жил заказчик, искавший благословения Жаворонка. Возможно, его желание было как-то связано с отвагой – клиент подумывал жениться или был купцом и собирался заключить рискованную сделку. Жрецы дадут толкование мнению Жаворонка о картине и сообщат заказчику предсказание – доброе или дурное – вкупе с точными словами, которые произнес Жаворонок. В любом случае сам акт посылки картины богу сулил заказчику известную удачу.

Якобы.

Жаворонок двинулся прочь от картины. Младший жрец метнулся, чтобы ее снять. Скорее всего, заказчик не написал ее сам, а поручил мастеру. Чем краше изделие, тем лучше отзывались боги. Впору было вообразить, будто грядущее определялось суммой, которую клиент платил живописцу.

«Поменьше цинизма, – подумал Жаворонок. – Без этой системы я умер бы пять лет назад».

Пять лет назад он и умер, хотя по сей день не знал от чего. Была ли его смерть поистине геройской? Может статься, все разговоры о его прошлой жизни оказались под запретом, дабы никто не проведал, что в действительности Жаворонок Отважный скончался от желудочных колик.

Младший жрец исчез вместе с рисованными джунглями. Картину сожгут. Такие подношения создавались специально для конкретного бога, и видеть их мог только он да несколько его служителей. Жаворонок подошел к следующему произведению искусства – стихотворению, начертанному ремесленным шрифтом. Когда Жаворонок приблизился, цветные точки сделались ярче. Халландренский ремесленный шрифт представлял собой особую систему письма, которая опиралась не на форму, а на цвет. Каждая цветная точка соответствовала отдельному звуку халландренского языка. Сочетание двойных разноцветных точек давало алфавит – кошмар для дальтоников.

В таком заболевании признались бы немногие в Халландрене. По крайней мере, так слышал Жаворонок. Хотелось бы ему знать, известно ли духовенству, как много болтают о внешнем мире его боги.

Стихотворение было не ахти. Очевидно, его сочинил невежда и потом заплатил кому-то за перевод на ремесленный шрифт. Это изобличали простые точки. Настоящие поэты использовали более сложные символы, изменявшие цвет непрерывные линии или цветные глифы, которые складывались в картины. Много чего можно сделать с символами, способными преображать форму, не теряя при этом смысла.

Правильное чтение цветов было тонким искусством, требовавшим третьего, а то и большего повышения. С таким числом дохов человек обретал способность безупречно различать оттенки – точно так же, как второе повышение наделяло его идеальным слухом. Возвращенные достигали пятого. Жаворонок не ведал жизни без умения мгновенно распознавать тончайшие оттенки и звуки. Он мог отличить чистую красную краску от той, куда добавили всего каплю белой.

Он отозвался о стихотворении невежды с посильным одобрением, хотя обычно стремился быть честным при осмотре подношений. Это казалось ему долгом и почему-то было одним из немногих дел, к которым он относился серьезно.

Они продолжили обход, и Жаворонок высказывался о разнообразных стихах и картинах. Сегодня их было необычно много. Какой-то неизвестный ему праздник? Когда они достигли конца экспозиции, искусство утомило Жаворонка, хотя его тело, заправленное дохом ребенка, осталось сильным и бодрым.

Он остановился перед последним художеством. Это была абстракция – стиль, недавно набравший популярность, особенно среди картин, посылавшихся Жаворонку, поскольку он ранее благосклонно отозвался о других. И только поэтому он чуть не поставил плохую оценку той, что висела перед ним. Пусть духовенство гадает, что ему приглянется, – так посоветовал кто-то из богов. Жаворонок чуял: многие боги были гораздо расчетливее в своих отзывах, нарочно затуманивая смысл дополнительными значениями.

Жаворонку не хватало терпения на такие игрища, тем паче что от него, похоже, единодушно и искренне ждали честности. Он уделил последнему полотну положенное внимание. Холст густо покрывала краска, каждый дюйм удостоился мощного взмаха кисти. Преобладал темно-красный цвет, почти кармазин, в котором Жаворонок мгновенно угадал смесь красной и синей красок с малой добавкой черной.

Цветные разводы пересекались, накладывались один на другой поступательно. Вроде… волн. Жаворонок нахмурился. Если он не ошибается, это море. И не корабль ли посреди?

К нему вернулись смутные воспоминания о сне. Красное море. Отплывающий корабль.

«Мне мерещится», – сказал он себе.

Вслух же отметил:

– Хороший цвет. Приятные узоры. Умиротворяет, но в то же время содержит в себе напряжение. Я одобряю.

Ответ, похоже, понравился Лларимару. Он кивнул младшему жрецу, стоявшему в сторонке и записывавшему слова Жаворонка.

– Итак, я полагаю, на этом все? – осведомился Жаворонок.

– Да, ваша милость.

«Осталась одна обязанность». Теперь, когда с подношениями разобрались, пришло время перейти к последнему, и менее привлекательному, ежедневному делу. Прошениям. Он должен изучить их, прежде чем заняться вещами более важными – вздремнуть, например.

Однако Лларимар не пошел в петиционный зал. Он взмахом руки отпустил помощника и принялся перебирать планшетные листы.

– Ну же? – подал голос Жаворонок.

– Что, ваша милость?

– Прошения.

Лларимар покачал головой:

– Сегодня вы не выслушиваете прошений, ваша милость. Припоминаете?

– Нет. У меня есть ты, чтобы помнить о таких вещах.

– Что ж, в таком случае, – Лларимар перевернул страницу, – считайте, что официально петиций нет. Ваши жрецы займутся другой работой.

– А именно? – требовательно вопросил Жаворонок. – Что они будут делать?

– Благоговейно преклонять колени во дворе, ваша милость. Сегодня прибывает новая королева.

Жаворонок застыл. «Мне и правда надо подковаться в политике».

– Сегодня?

– Точно так, ваша милость. Наш повелитель Бог-король сочетается браком.

– Так сразу?

– Как только она прибудет, ваша милость.

«Любопытно, – подумал Жаворонок. – Сьюзброн женится». Бог-король был единственным возвращенным, способным жениться. Возвращенные не могли производить детей – за исключением, конечно, короля, который никогда не дышал по-людски. Эта особенность всегда казалась Жаворонку странной.

– Ваша милость, – произнес Лларимар. – Нам понадобится отдать команду безжизненным, чтобы выстроить войска в поле за городом для приветствия королевы.

Жаворонок изогнул бровь:

– Мы нападем на нее?

Лларимар послал ему строгий взгляд.

Жаворонок усмехнулся.

– Оперившиеся птенцы, – подал он команду, позволявшую остальным контролировать город безжизненных.

То была, конечно, не ключевая команда. Слова, которые он произнес перед Лларимаром, позволяли человеку управлять безжизненными в мирных случаях, и их действие выдыхалось через день после первого применения. Жаворонку нередко мнилось, что запутанная система команд для управления безжизненными излишне сложна. Однако он был одним из четырех богов, способных приказывать безжизненным, и это порой делало его по-настоящему важным.

Жрецы начали тихо переговариваться о подготовке. Жаворонок ждал, размышляя о Сьюзброне и его скором бракосочетании. Скрестив руки, он прислонился к косяку.

– Шныра? – окликнул он.

– Да, ваша милость?

– А у меня была жена? Пока я не умер, конечно.

Лларимар замялся:

– Видите ли, Жаворонок, я не могу говорить о вашей жизни до возвращения. Осведомленность в прошлом не доведет до добра.

Жаворонок запрокинул голову, упершись затылком в стену, и посмотрел на белый потолок.

– Иногда… я вспоминаю лицо, – произнес он тихо. – Прекрасное юное лицо. Я думаю, это могла быть она.

Священники замолчали.

– Манящие каштановые волосы, – продолжил Жаворонок. – Красные губы, три оттенка застенчивости седьмой гармонии, неописуемая красота. Смуглая кожа.

Священнослужитель поспешил поднести красный фолиант, и Лларимар начал лихорадочно писать. Он не выспрашивал у Жаворонка новых сведений – просто записывал слова бога как есть.

Жаворонок умолк, отвернувшись от людей с их скрипучими перьями. «Какая разница? – подумал он. – Та жизнь прошла. Взамен я стал богом. С отличными привилегиями, как бы я ни относился к самой религии».

Он двинулся прочь, сопровождаемый свитой из слуг и младшего духовенства, готовой всегда и во всем услужить. С подношениями покончено, сны записаны, петиции отменены, и Жаворонок был волен заняться своими делами.

Он не вернулся в личные покои. Вместо этого вышел на террасу и подал знак, чтобы ему приготовили шатер.

Если сегодня прибудет новая королева, ее стоит хорошенько рассмотреть.

4

Карета Сири остановилась близ Т’Телира, столицы Халландрена. Она выглянула в окно и увидела картину очень и очень страшную. Ее народ не имел ни малейшего представления о парадности. Цветки были проще некуда. Не было вычурности и в десятке солдат, охранявших экипаж. Ее прилюдная истерика тоже предстала пустяком.

Поле, заполненное сорока тысячами солдат в голубом и золотом облачении, стоявших безукоризненными рядами с высоко воздетыми копьями с голубыми султанами, трепетавшими на ветру, – вот что выглядело вызывающе. Двойная шеренга всадников на огромных, с массивными копытами конях – мужчины и бестии, сверкающие на солнце позолотой. Да, это по-настоящему вычурно. Огромный город, который ее сознание не пожелало вобрать и осмыслить; шпили, купола и расписные стены – все это соперничало между собой, привлекая ее внимание. Все это самодовольно выставлялось напоказ.

Она-то думала, что подготовилась. По дороге в Т’Телир экипаж миновал несколько городов. Она повидала разукрашенные дома, яркие краски и узоры. Останавливалась в гостиницах с пышными постелями. Вкушала пищу, сдобренную специями, от которых разбирал чих.

Но она не была готова к приему в Т’Телире. Ни в коей мере.

«Благословенный повелитель цветов», – подумала она.

Ее солдаты плотно окружили карету, словно желая укрыться внутри от нестерпимого зрелища. Т’Телир построили на берегу Яркого моря – большого, но материкового водоема. Оно было видно ей издали и отражало солнце в поразительном согласии со своим названием.

К карете направился всадник, облаченный в синее с серебром. Его просторная ряса не выглядела заурядной, как у носивших черное монахов Идриса. Надплечья были массивны и приподняты, что делало облачение похожим на доспехи. Наголовник – ему под стать. Все это, в сочетании с ослепительными цветами и многочисленными слоями одежд, довело волосы Сири до устрашающей белизны.

Верховой поклонился.

– Госпожа королевишна Сисирина, – пробасил он, – я Треледиз, первосвященник его бессмертного величества Сьюзброна Великого, возвращенного бога и короля Халландрена. Эта символическая почетная гвардия сопроводит тебя ко Двору богов.

«Символическая?» – озадачилась Сири.

Жрец не стал ждать ответа, развернул скакуна и устремился по большой дороге к городу. Ее карета покатилась следом, солдаты в растерянности зашагали с боков. Джунгли сменились разрозненными купами пальм, и Сири подивилась, как много было в почве песка. Обзор ей вскоре перекрыло огромное поле с солдатами, бдительно выстроившимися вдоль дороги.

– Остр, бог цвета! – прошептал один телохранитель. – Они безжизненные!

Волосы Сири, которые уже вновь стали окрашиваться в рыжеватый цвет, вернулись к белому, выдававшему ужас. Охранник прав. Под цветастыми мундирами халландренские воины были тусклы и серы.

«Не может быть, они не безжизненные, – подумала она. – Совсем как люди!»

Сири представляла безжизненных в виде скелетов, с которых осыпается гниющая плоть. В конце концов, это были погибшие мужи, которых вернули к жизни, сделав безмозглыми солдатами. Но эти выглядели подлинными людьми. Они отличались только бесцветностью и каменными лицами. И еще неестественной неподвижностью. Ни шевеления, ни дыхания, ни дрожи в мышцах и конечностях. Застыли даже глаза. Воины напоминали изваяния, особенно серой кожей.

«И… я должна выйти замуж за подобное существо?» – подумала Сири. Но нет, возвращенные отличались от безжизненных, а те и другие – от бесцветов, которыми были люди, лишившиеся дохов. Она смутно помнила случай, когда возвращенный пришел в их селение. Это случилось почти десять лет назад, и отец не пустил ее к этому человеку. Она не нашла в себе силы потолковать и сойтись с его родными, хотя он их даже не помнил.

Через неделю он умер заново.

Карета наконец миновала шеренги безжизненных. Дальше выросли городские стены: они были огромны и устрашающи, но все же казались произведением искусства, а не обычными укреплениями. Их верхняя часть с золотой каймой представляла собой полукружия, напоминавшие холмы. Сами ворота имели форму двух извивающихся грациозных морских существ, которые образовывали просторный арочный проход. Сири прошла сквозь них в сопровождении халландренских кавалеристов, оказавшихся живыми людьми.

Она всегда считала Халландрен гибельным местом. Ее впечатления опирались на рассказы прохожих шатунов и старух зимой у камина. Они утверждали, что городские стены построили из черепов, а после неряшливо расписали безобразными красками. Она рисовала в воображении здания, пестреющие дисгармоничными потеками красок. Мерзко и непристойно.

Она заблуждалась. Да, Т’Телир был претенциозен. Казалось, что каждое новое диво стремится завладеть ее вниманием и потрясти взор. Люди на улицах собирались в толпы – таких больших Сири не видела отродясь, – чтобы взглянуть на ее экипаж. Была ли среди них беднота, Сири затруднялась ответить, ибо все одевались в красочные наряды. Некоторые выделялись – вероятно, купцы, поскольку сказывали, что в Халландрене нет знати помимо богов, но даже простейшие платья пестрели красками. Большинство рисунков дисгармонировало друг с другом, но неряшливых не было. Мастерством и искусством лучились все витрины, люди, статуи богатырей, которые часто встречались на перекрестках. Это был чудовищный перебор. Неописуемая аляповатость. Животрепещущая, вдохновенная безвкусица. Сири поймала себя на том, что улыбается, – ее волосы на пробу посветлели, хотя голова уже грозила разболеться.

«Может, как раз поэтому отец и отправил меня сюда, – подумала Сири. – Готовую или нет. Вивенне нипочем сюда не вписаться, зато меня всегда привлекали цвета».

Отец был хорошим человеком с верным чутьем. Вдруг после двадцати лет воспитания и обучения Вивенны он пришел к выводу, что спасать Идрис – не ее дело? И потому впервые в жизни предпочел ей Сири?

«Но если это правда, что мне делать?» Она знала: ее народ боится вторжения Халландрена, но не понимала, как мог отец послать туда дочь, считая, что война на носу. Быть может, он надеялся, что ей удастся разрядить напряжение, возникшее между двумя королевствами?

Такая вероятность только усилила ее тревогу. Чувство долга было ей чуждо и не особенно интересно. Оно выбивало из колеи. Отец доверил ей судьбу их народа. От этого не убежать и не спрятаться.

Тем более после свадьбы.

Ее волосы побелели от предстоящего, и, чтобы отвлечься, она вновь принялась разглядывать город. Тому было легко завладеть ее вниманием. Он был необъятен и навалился на холмы, как утомленный зверь. Когда карета въехала в южный район, она увидела в проемах между зданиями бухту Яркого моря. Т’Телир окружал его, спускаясь полумесяцем к самой воде. Городской же стены хватало и половины, полукруг которой граничил с морем и держал столицу на замке.

Не казалось, что в городе тесно. В нем хватало открытых пространств – садов и аллей, больших участков незастроенной земли. Многие улицы обсадили пальмами, была и другая зелень. К тому же, несмотря на прохладный бриз, задувавший с моря, в городе оказалось намного теплее, чем ожидала Сири. Дорога, уходившая к воде, приводила на маленькое плато с превосходным видом, откуда обеспечивался обзор города сверху. Вдобавок плато окружала высокая и прочная стена. Сири с растущим трепетом взирала на ворота меньшего, внутреннего городка, куда тянулись кареты, солдаты и духовенство.

Простолюдины остались снаружи.

Внутри находилась еще одна стена – преграда, не позволявшая никому заглядывать за ворота. Процессия свернула налево и обогнула глухую стену, вступив на просторную лужайку халландренского Двора богов. Там доминировало несколько огромных особняков, и каждый был расписан в свои цвета. В дальнем конце двора стояло массивное черное сооружение намного выше прочих зданий.

В обнесенном стенами внутреннем дворе царили тишина и спокойствие. Сири видела сидящие на балконах фигуры, которые наблюдали за движением ее кареты. Перед каждым дворцом пали ниц мужчины и женщины. Цвета их одежд соответствовали окраске зданий, но Сири не стала тратить время на осмотр. Она нервно рассматривала черное строение – пирамидальной формы, составленное из гигантских ступенчатых блоков.

«Черное, – подумала она. – В городе красок». Ее волосы побелели еще сильнее. Сири вдруг пожелала себе побольше набожности. Она сомневалась, что Остра радовали ее выкрутасы, и зачастую с трудом перечисляла даже пять видений. Но неужели он не присмотрит за ней ради народного блага?

Процессия остановилась у подножия исполинского треугольного здания. Сири взглянула из кареты на площадки и выступы, из-за которых строение казалось неустойчивым. Ей померещилось, что черные блоки вот-вот сойдут лавиной и похоронят ее. К оконцу Сири подъехал жрец.

– Мы прибыли, Сосуд, – произнес он. – Как только войдем в здание, тебя подготовят и отведут к мужу.

– К мужу? – с неловкостью переспросила Сири. – А свадебной церемонии не будет?

Жрец усмехнулся:

– Бог-король не нуждается в церемониальном утверждении. Ты станешь его женой в тот миг, когда он этого возжелает.

Сири содрогнулась:

– Я лишь надеялась увидеть его до того, как он, понимаете…

Священник сурово взглянул на нее:

– Женщина, Богу-королю неинтересны твои капризы. Ты благословенна превыше всех, ибо получишь право прикоснуться к нему – хоть и с его разрешения. Не строй из себя неизвестно кого. Ты явилась, потому что он этого желает, и подчинишься. Иначе тебя отвергнут и выберут другую, а это, мне кажется, невыгодно твоим мятежным друзьям с Высот.

Священник развернул лошадь, и цокот копыт удалился в сторону широкого наклонного въезда, ведущего в здание. Карета тронулась, и Сири устремилась навстречу судьбе.

5

«Это осложнит положение», – подумал Вашер, стоявший в тени на стене, которая окружала Двор богов.

«А что не так? – удивился Ночной Хищник. – Мятежники и впрямь прислали принцессу. Это не нарушает твоих планов».

Вашер ждал, наблюдая, как экипаж новоявленной королевы ползет по пандусу и скрывается в пасти дворца.

«В чем дело?» – не отставал Ночной Хищник. Прошло немало лет, но меч во многом остался ребенком.

«Ее используют, – подумал Вашер. – Я сомневаюсь, что без нее мы справимся с делом».

Он не верил, что идрийцы решатся вернуть в Т’Телир королевскую кровь. Они согласились на неслыханный залог.

Вашер отвернулся от двора и обхватил обутой в сандалию ногой свисавший со стены стяг. Затем выдал дох.

– Спусти меня, – приказал он.

Большой шерстяной гобелен, сотканный из сотен нитей, всосал сотни дохов. Он не стал формировать человека, однако результат впечатлял размерами – у Вашера теперь было много дохов для мудреных пробуждений.

Оживший гобелен свернулся, преобразившись в ладонь, которая подхватила Вашера. Как всегда, пробуждение потребовало человеческих очертаний, и Вашер, глядя на матерчатые изгибы и выпуклости, отметил контуры мышц и даже вен. В них не было нужды, дох оживил полотно, и для движения не требовались мускулы.

Гобелен аккуратно перенес Вашера вниз и придержал за плечо, чтобы он устоял на ногах.

– Твой дох – ко мне, – скомандовал Вашер.

Огромный стяг-гобелен мгновенно утратил живую форму, жизнь улетучилась из него, и он порхнул обратно к стене.

Несколько зевак помедлили, но не выказали ни интереса, ни благоговения. Здесь был Т’Телир, обитель богов. Люди с тысячами дохов встречались редко, но о них были наслышаны. Зеваки опешили – так деревенщина обмирает перед господской каретой, – но после занялись обыденными делами.

* * *

Внимания избежать было трудно. Хотя Вашер оделся на обычный лад – бахромчатые брюки и, несмотря на жару, заношенный плащ, который несколько раз подпоясал веревкой. Теперь он оживлял краски, и те резко густели, стоило ему оказаться поблизости. Изменения замечали даже простолюдины, не говоря о тех, кто достиг первого повышения.

Дни пряток миновали. Придется снова привыкать быть заметным. Это одна из причин, по которым он радовался Т’Телиру. Город был велик и полон разнообразных странностей – от безжизненных солдат до пробужденных предметов, выполняющих обыденные функции; возможно, он и не будет чересчур выделяться.

Конечно, при этом не учитывался Ночной Хищник. Вашер пробирался через толпу, небрежно таща за собой меч и едва не царапая ножнами землю. Одни прохожие шарахались. Другие рассматривали его, чрезмерно задерживая взгляд. Наверно, следовало снова упаковать меч.

«О нет, не надо, – взмолился Ночной Хищник. – Даже не думай! Я слишком долго сидел взаперти».

«Тебе-то что?» – мысленно осведомился Вашер.

«Мне нужен свежий воздух, – объяснил Ночной Хищник. – И солнечный свет».

«Ты меч, а не пальма», – подумал Вашер.

Ночной Хищник заткнулся. Ему хватало ума для понимания, что он не человек, но не нравилось, когда об этом напоминали. Это повергало его в мрачное настроение, которое вполне устраивало Вашера.

Он дошел до ресторана, что находился за несколько улиц от Двора богов. Вот по чему он стосковался – по ресторанам. В большинстве городов и пообедать негде. Если ты прибывал ненадолго, находил хозяйку с комнатой и столом. Если задерживался – кормился на постоялом дворе.

Однако Т’Телир был густо населен и достаточно богат, чтобы содержать особых поставщиков пищи. Рестораны еще не захватили весь мир, но успели примелькаться в Т’Телире. Вашер уже заказал кабинку, и официант кивнул ему на отведенное место. Вашер уселся, приставив Ночного Хищника к стене.

Не прошло и минуты, как меч украли.

Вашер оставил кражу без внимания и пребывал в задумчивости, когда официант принес ему чашку чая с лимоном. Он отпил подслащенную жидкость и чуть обсосал кожуру, раздумывая, почему жители тропической низины предпочитают горячий чай. Через несколько минут его согрело понимание того, что за ним следят. В итоге то же чувство оповестило его о чьем-то приближении. Вашер извлек из пояса кинжал, в свободной руке продолжая держать чашку.

Жрец уселся в кабинке напротив Вашера. Вместо рясы на нем была уличная одежда. Но, может быть бессознательно, он все же выбрал белые и зеленые цвета своего божества. Кинжал Вашера скользнул обратно в ножны, и Вашер замаскировал лязг шумным глотком.

У жреца Бебида был нервный вид. Ему хватало дохновенной ауры, чтобы продемонстрировать первое повышение. На этом многие, не будучи в силах купить себе дох, останавливались. Такое количество дохов продлевало им жизнь лет на десять и заставляло чувствовать ее необычайно остро. Оно также позволяло им видеть дохновенные ауры и узнавать других пробуждающих, а кроме того, немного пробуждать самостоятельно. Славная сделка – потратить сумму, которой бедняцкой семье хватило бы на пятьдесят лет.

– Ну? – спросил Вашер.

Бебид подскочил. Вашер вздохнул, прикрывая глаза. Жрец не привык к тайным встречам. Он бы и вовсе не пришел, не окажи на него Вашер определенного… нажима.

Когда официант принес две тарелки с приправленным специями рисом, Вашер открыл глаза и принялся рассматривать жреца. Ресторан специализировался на вычурных блюдах – халландренцам нравились заморские специи, как и причудливые цвета. Вашер сделал заказ заранее и заплатил за то, чтобы соседние кабинки пустовали.

– Ну же? – повторил Вашер.

– Я… – пролепетал Бебид. – Не знаю. Мне мало что удалось выяснить.

Вашер наградил его жестким взглядом.

– Дай вы побольше времени…

– Дружище, вспомните о ваших промахах, – ответил Вашер, отпивая чай и раздражаясь. – Нам же не нужно, чтобы они всплыли? Неужели опять повторять пройденное?

Бебид какое-то время молчал.

– Вы не знаете, о чем просите, Вашер, – процедил он, подавшись вперед. – Я служитель Ясновидца Истинного. Я не могу нарушить обеты!

– Отлично, я вас об этом и не прошу.

– Нам нельзя разглашать политику двора.

– Ха! – отрезал Вашер. – Возвращенные и глянуть друг на друга не могут – весь город узнает об этом спустя полчаса.

– Но вы же не хотите сказать… – начал Бебид.

Вашер раздосадованно стиснул зубы, согнув пальцем ложку.

– Довольно, Бебид! Мы оба знаем, что ваши обеты лишь часть игры. – Он наклонился вперед. – А игры я ненавижу всем сердцем.

Бледный Бебид не прикасался к еде. Вашер раздраженно разглядел свою ложку и разогнул ее, успокаиваясь. Он зачерпнул рис, и специи обожгли рот. Он никогда не оставлял ни крошки – нельзя предугадать, в какую минуту тебя застигнет голод.

– Ходили… слухи, – наконец сказал Бебид. – Это выходит за грань обычной придворной политики, Вашер, за рамки игр, в которые играют боги. Это нечто донельзя реальное и усердно замалчиваемое. Даже внимательным жрецам доступны только намеки.

Вашер слушал.

– При дворе существует фракция, подталкивающая к нападению на Идрис, – сообщил Бебид. – Хотя я не представляю зачем.

– Не будьте кретином, – возразил Вашер, спросив еще чая, чтобы смыть рис в пищевод. – Нам обоим известно, что у Халландрена есть веские причины перебить горцев.

– Королевские особы, – произнес Бебид.

Вашер кивнул. Их называли мятежниками, но они были истинными халландренцами. Смертными, однако их кровь бросала вызов Двору богов. Любой толковый монарх понимал: в первую очередь следует укрепить трон, то есть казнить всех, кто на него посягнет по большему праву. После этого обычно рождалась удачная мысль: казнить всех, кто таким претендентом лишь кажется.

– Значит, – сказал Вашер, – вы воюете, Халландрен побеждает. В чем проблема?

– В том, что это дурная затея, – ответил Бебид. – Ужасная. Помилуйте – призраки Калада! Идрис не сдастся легко, что бы ни говорили при дворе. Это вам не подавление глупого Вахра. У идрийцев есть за горами союзники и симпатии дюжины королевств. То, что мы называем «обычным уничтожением мятежной фракции», запросто может перерасти в новую Панвойну. Вам этого хочется? Тысячи тысяч трупов? Королевства, которые рушатся, чтобы уже не восстать? А все, что нам достанется, – клочок промерзшей земли, в действительности никому не нужный.

– Торговые пути обладают ценностью, – заметил Вашер.

Бебид фыркнул:

– Идрийцы не так глупы, чтобы не взвинтить пошлины до заоблачных высот. Все дело в деньгах. В страхе. При дворе судачат о том, что могло бы случиться, перекрой идрийцы пути, или о том, что может произойти, если они пропустят врагов и осадят Т’Телир. Дело не только в деньгах, иначе не было бы речи о войне. Халландрен процветает, торгуя красками и текстилем. По-вашему, этот бизнес расцветет во время войны? Разовьется? Нам повезет, если нас не постигнет полный экономический крах.

– И вы считаете, что мне есть какое-то дело до экономического благополучия Халландрена? – хмыкнул Вашер.

– Ах да, – сухо отозвался Бебид. – Совсем забыл, с кем разговариваю. Тогда чего же вы хотите? Скажите, и делу конец.

– Расскажите о повстанцах, – попросил Вашер, прожевывая рис.

– Об идрийцах? Мы же только что обсудили…

– Не о тех, – возразил Вашер. – О других, в городе.

– Теперь, когда Вахр мертв, от них никакого толку, – отмахнулся жрец. – Никто, между прочим, не знает, кто его убил. Возможно, сами мятежники. Наверно, им не понравилась его поимка?

Вашер промолчал.

– Это все, что вам нужно? – нетерпеливо спросил Бебид.

– Мне нужно связаться с ячейками, которые вы упомянули, – ответил Вашер. – С теми, кого гонят на войну с Идрисом.

– Я не стану помогать вам в разжигании…

– Бебид, воздержитесь от указаний, что мне делать. Просто передайте мне обещанные сведения и можете забыть об этом деле.

– Вашер, – произнес Бебид, еще сильнее подавшись вперед, – я не могу помочь. Моя леди не интересуется такого рода политикой, и я хожу вокруг да около.

Вашер съел еще немного, оценивая искренность собеседника.

Бебид успокоился и принялся вытирать лоб платком.

– Не знаю, – произнес он. – А вдруг поможет кто-нибудь из служителей Милосердной? Полагаю, что можно попытать счастья и с Синепалым.

– Синепалый? Странное имя для бога.

– Синепалый не бог, – усмехнулся Бебид. – Это всего-навсего прозвище. Он главный эконом, глава писцов. Он многим заправляет во дворце, и если кто-нибудь знает об этой фракции, то только он. Конечно, он упрям и несгибаем, так что вам будет трудно его сломить.

– Вы бы удивились, – ответил Вашер, кладя в рот последнюю ложку риса. – Ведь вас же разговорил?

– Пожалуй.

Вашер встал.

– Расплатитесь, когда будете уходить, – бросил он, снимая с крючка плащ, и вышел.

Он почуял… тьму в ночи. Прошел по улице и свернул в переулок, где обнаружил Ночного Хищника: тот, оставаясь в ножнах, торчал из груди похитителя. Еще один мертвый карманник лежал на земле.

Вашер выдернул меч и застегнул ножны, которые приоткрылись всего на дюйм.

«Ты там малость раскипятился, – пожурил Ночной Хищник. – Я решил, что разбора не миновать».

«Считай это обострением», – подумал Вашер.

Ночной Хищник помедлил.

«Я думал, ты и не тупился».

«Неподходящее слово», – заметил Вашер, выходя из переулка.

«Разве? – не унимался Ночной Хищник. – Ты слишком заботишься о словах. Тот жрец… ты обрушил на него много слов, а после отпустил. Я поступил бы иначе».

«Да, знаю, – ответил Вашер. – Ты оставил бы после себя еще несколько трупов».

«Что поделаешь, я же меч, – не без обиды ответил тот. – Но я мог бы преуспеть и в том, в чем ты мастер…»

* * *

Сидя в своем патио, Жаворонок наблюдал за приближением к дворцу экипажа новой королевы.

– Что ж, предстоит приятный день, – заметил он первосвященнику.

Несколько чаш вина плюс время на то, чтобы забыть о детях, лишившихся доха, и он стал прежним.

– Вы рады, что обрели королеву? – спросил Лларимар.

– Я рад, что благодаря ей избежал прошений. Что нам о ней известно?

– Не много, ваша милость, – ответил Лларимар, становясь подле Жаворонка и глядя на дворец Бога-короля. – Идрийцы удивили нас, прислав не старшую дочь, как планировалось. Взамен они отправили младшую.