Текст книги "Слепящий нож"

Глава 38

– Старым богам поклонялись не потому, что Семь Сатрапий населяли сплошь невежественные глупцы, – сказал Зимун. – Им поклонялись, потому что они были реальны.

Они с Лив шагали по предместьям Гарристона. Выйдя из ворот Старухи, они оказались на равнине между старой стеной и Стеной Яркой Воды, где расположилась лагерем большая часть цветомагов.

– Да, конечно, – отозвалась Лив, даже не пытаясь скрыть свой скептицизм.

По лицу Зимуна пробежала гримаса гнева, но его черты тотчас разгладились. Он пристально поглядел на Лив, как бы спрашивая: «Кто здесь наставник, ты или я?»

Лив покраснела. Ее непроизвольная реакция была пережитком ее прежних взглядов: она всегда считала, что старые боги были плодом примитивного воображения народов, живших вокруг Лазурного моря до прихода Люцидония. Однако если Хромерия лгала относительно других вещей, то и это вполне могло оказаться ложью. Лив кашлянула.

– Я имела в виду – да, конечно.

– Я думаю, что жители Семи Сатрапий тоже это понимают. Словно бы из ниоткуда вновь стали появляться статуэтки богов – спрятанные на чердаках, в погребах, в тайных фамильных склепах среди леса. Присмотрись повнимательнее, когда мы пойдем через лагерь, ты сама увидишь множество мелких признаков. Уже скоро жречество будет восстановлено и поклонение вновь станет публичным. Ты, кажется, сомневаешься?

– Прошу прощения, но… старые боги? В смысле, Атират, Анат, Дагну и все прочие?

На его лице вновь вспыхнуло раздражение, и Лив почувствовала себя глупо. Однако ответил Зимун вполне дружелюбно:

– Ты можешь сказать, что ты чувствуешь, когда извлекаешь сверхфиолетовый?

– Конечно. Я чувствую себя как бы посторонней, отделенной от своих эмоций и, честно говоря, немного горжусь тем, насколько отчетливо я могу все видеть.

– Это не ты, – сказал Зимун.

– Согласна, на самом деле я не такая уж зазнайка, – признала Лив.

«Но ты ведь меня не знаешь, так почему говоришь с такой уверенностью?»

– Я не хочу сказать, что это «не настоящая ты». Я имею в виду – это вообще не ты.

– В смысле?

– Это не твои чувства. Не твое восприятие. Фактически и способности эти тоже не твои. Феррилюкс невидим. Он стоит за многими великими достижениями, но о большинстве людей он невысокого мнения. Его качества – отстраненность и высокомерие. Он избрал тебя, чтобы поделиться с тобой своим могуществом.

Эта идея вызвала у Лив отвращение.

– Что?! Кто-то невидимый помогает мне извлекать? Это вот в это верит Цветной Владыка? Моя магия принадлежит мне!

Голос Зимуна звучал холодно, безэмоционально:

– То есть ты сама выбрала свои цвета? Сверхфиолетовый – у изгоя, тирейской девчонки, которая никогда не станет в Хромерии своей, но втайне презирает других студенток, не пускающих ее в свои никчемные кружки? Желтый – у девушки, которая ясно мыслит, но не может решить, стоит ли ей входить в контакт со всем, что она видит вокруг? Хм-м, похоже на очень, как это говорится… удачное стечение обстоятельств.

– Ты говоришь как дешевый прорицатель. Если бы я была под-красной, ты сказал бы: «О, под-красный – у девушки, которая в ярости из-за того, что она стала аутсайдером!» Или: «Синий – ну конечно, ты ведь всегда завидовала девочкам, которые здесь прижились». Все это чушь!

Лив сложила руки на груди, глубоко вздохнула и сцепила пальцы.

– Я хочу сказать… прошу прощения, милорд, но ты меня не убедил. Я знаю, что Хромерия учила нас лжи, но это еще не значит, что я готова принять на веру любой контраргумент, какой только попадется.

Зимун, кажется, не принял ее слова к сердцу.

– Ты очень симпатичная, когда злишься. И когда ты вот так складываешь руки, это очень выгодно подчеркивает твою грудь.

Лив бросила взгляд вниз и поспешно, словно обжегшись, уронила руки.

– Прошу прощения?!

Она резко остановилась. Зимун тоже остановился, повернувшись к ней. Она едва не залепила пощечину этому наглецу.

– Это самое неуместное замечание, какое мне когда-либо делали! Я ожидаю твоих извинений сию же минуту!

– Неуместное? Почему же? С какой стати? Ты действительно красива, я тебе уже это говорил. Кто имеет право решать, что мне говорить о том, что я думаю? То есть я бы тебе сказал, но ты умная девочка, ты и сама это знаешь. Ты присоединилась к Свободным, Аливиана. Мы решаем все сами, и в этом наша сила. Хромерия желает, чтобы ты была скромной – а почему? Если бы Орхолам существовал, неужели его бы заботило, насколько облегающее платье ты носишь и кого берешь с собой в постель? Думается, у него должны бы найтись проблемы посерьезнее, тебе не кажется?

– Ну допустим… – Однако дальше этого Лив не могла ничего придумать.

– Хромерия учит тебя ненавидеть в себе те самые вещи, которые делают тебя сильной. Ты красива – пользуйся этим! Пользуйся так, как только пожелаешь. Разве ты не видишь? Ты выбираешь сама. Допустим, с твоими данными ты можешь стать проституткой – да нет, проклятье, не обижайся, я говорю гипотетически! Без сомнения, ты сумеешь добиться успеха на этом поприще, и в этом не будет ничего плохого только потому, что так сказал Орхолам. Это вовсе не плохо! Это просто глупо. Это недостаточно полное использование твоего дара, и к тому же оно будет ограничивать тебя в других выборах, по крайней мере до тех пор, пока наш мир не изменится. Таким образом, это выбор неудачный – но не неправильный. То же самое можно сказать о том, как мы извлекаем. Есть люди, которые прорывают ореол, когда они еще не готовы; они выбирают навсегда отдать цвету свое тело прежде, чем станут способны пережить такой союз, не повредив свой разум. Они используют свою возможность выбора так, что это исключает дальнейший выбор – все равно что выбрать самоубийство. Это глупый образ действий, который к тому же принижает их моральный облик. У нас, Свободных, все по-другому: наша свобода для всех, но это не хаос. Да, мы имеем свободный выбор, ничем не ограниченный, но его последствия никто не отменял. Если ты выберешь присоединиться к армии, тебе придется подчиняться приказам до тех пор, пока не закончится срок твоей службы. Наш мир более суров, чем тот, который ты покинула, Лив. Свобода дается нелегко. Если ты не хочешь, чтобы я говорил тебе комплименты, потому что кто-то сказал тебе, что ты не должна гордиться своими прекрасными изгибами, сочными губами, сияющей кожей, изящными линиями твоей шеи, ясными глазами – это попросту смешно! К черту их всех! Но если ты не хочешь со мной спать, потому что я тебе не нравлюсь, – это совсем другое дело.

«А он чертовски умен, да? И в высшей степени своенравен. Сильный человек».

Она подавила внезапный прилив восхищения, а также чувство глупого, но глубокого удовольствия от его откровенной лести. В Хромерии ее никто не называл прекрасной. После войны Ложного Призмы ни один тиреец не имел права быть прекрасным, быть социально одобряемым.

– Похоже, ты привык всегда добиваться своего, – заметила она.

– Когда ты красивый и умный, этого трудно избежать.

– Так же, как и удара по носу, – фыркнула Лив.

Зимун поднял руки и отступил на шаг назад:

– Эй-эй, про смелость я ничего не говорил!

Он предложил ей руку, и Лив взяла ее, не в силах сдержать улыбку, прорывающуюся сквозь возведенные ею защитные барьеры.

– Хм-м… О, слушай, я вдруг подумала. А кто такой Цветной Владыка? Кем он был до того, как обгорел?

– Койос Белый Дуб, а что?

– Просто интересно.

«Брат Каррис?»

– Это не секрет. Для нас не так важно, кем ты был, важнее то, кто ты сейчас и кем станешь в будущем. Ну ладно, тебе пора приступать к работе над извлечением. Тебе предстоит многому разучиться и еще большему научиться.

– Но я по-прежнему не собираюсь с тобой спать, – предупредила Лив.

– Над этим мы тоже поработаем, – отозвался он с широкой улыбкой и подмигнул.

И так для Лив началось ее обучение.

Глава 39

Когда Кип около полуночи на непослушных ногах вышел из библиотеки, возле лифта его поджидал Железный Кулак. Гигант-командующий не сказал ничего, только сделал жест, показывая следовать за ним.

Кип моментально насторожился. Он был голоден, но это лишь обостряло чувствительность. С удивлением он увидел рядом с командующим Адрастею. Вместе они вошли в лифт, и Железный Кулак, сунув ключ в специальное отверстие, привез их на нижний уровень Хромерии, на котором Кип никогда не бывал.

Кип взглянул на Адрастею. Та молча пожала плечами.

Командующий высунул голову в темный коридор, потом вышел в темноту. Кип широко раскрыл глаза, потом расширил зрачки, ловя под-красный спектр. Железный Кулак излучал достаточно тепла: все его тело выглядело серым, подмышки и пах были посветлее, а самой светлой была непокрытая голова. Он двинулся вдоль коридора.

– Кип, – позвала Тея. Ее голос звучал напряженно.

Он не мог различить выражения ее лица – под-красный не дает точных деталей, и к тому же Кип был недостаточно опытен в обращении с ним, – но понял, что она нервничает.

«Не может же быть, чтобы она боялась темноты? Это Тея-то?»

Впрочем, да, разумеется, так оно и было. Темноты боятся почти все извлекатели, даже под-красные. Свет – дар Орхолама, темнота же сродни злу. Слепота – это беспомощность. Увидев, что Тея шарит по сторонам, Кип взял ее за руку и повел по коридору. Железный Кулак шел, не замедляя шага.

Потом Кип осознал, что они с Теей идут за ручку, и тут же почувствовал себя неловко. Его тело непроизвольно сжалось – наверняка она это ощутила.

– Гм… – проговорил Кип. – Э-э…

Он отпустил ее и вместо этого положил ее ладонь на свое предплечье. «Ни дать ни взять лорд, ведущий свою леди к обеденному столу. О да, так гораздо лучше! Дебил!»

Кип откашлялся, но тут же понял, что все, что он может сказать, прозвучит так же глупо. Насупившись, он бросил на нее косой взгляд.

Тея улыбалась краешком рта.

Ну то есть, конечно, здесь было слишком темно, так что она не знала, что он может видеть, как она улыбается. Но Кип все равно почувствовал, что сейчас провалится сквозь землю.

– Я… Мне уже лучше, – проговорила Тея. Ее язык пробежался по пересохшим губам: странная горячая точка среди холодного темного коридора. – У меня… иногда бывают проблемы с тем, чтобы расслабить глаза.

Ах да, и верно; она ведь может видеть под-красный! Ее цвет еще ниже по спектру в том же направлении. Она вполне могла справиться и сама.

Тея неловко отняла у него руку. Кип расправил плечи, набычился и пошел следом за командующим. Они прошли еще пару поворотов, и наконец Железный Кулак провел их в какую-то комнату. Он что-то сделал с каким-то механизмом, работы которого Кип скорее всего не понял бы и при нормальном освещении, и потолок засветился теплым, мягким белым светом.

Это был тренировочный зал, но он не был похож ни на один из тех, что Кипу доводилось видеть прежде.

Железный Кулак принялся рыться в одном из углов, а Кип с Теей тем временем осматривались. Здесь имелись брусья для тренировки равновесия, перекладины для подтягивания, манекены для отработки ударов, покрытые люксином, который мог высвечиваться в различных зонах для тренировки быстроты реакции, кожаные боксерские груши и мешки, набитые опилками, деревянные манекены для отработки блоков, сваленные в кучу защитные щитки для спаррингов, махровые полотенца, мишени, а также тренировочное оружие всевозможных типов.

– Это тренировочный зал Призмы, – пояснил командующий. – Он дал нам разрешение им пользоваться.

Он выпрямился, держа в каждой руке по длинной полосе материи.

– Протяни мне твои руки, Кип. Выпрями ладони, насколько сможешь, и напряги.

Кип повиновался, и Железный Кулак принялся обматывать тканью его запястье.

– Вам двоим пора кое-чему научиться, – сказал он.

– Чему, сэр? – спросила Адрастея.

– Среди стажеров есть три человека, которым я никак не могу позволить провалить испытания.

– Кому?

– Кипу, потому что его отец попросил меня об этом.

Тея взглянула на Кипа, явно не в восторге от такой несправедливости. Тот вспыхнул, потом насупился.

– Перекресту, – продолжал командующий, – потому что у него есть задатки лучшего Черного гвардейца в целом поколении.

– Он-то как может провалиться? Пока что он лучший из нас, – возразила Тея.

– Только если ему сильно не повезет. Тем не менее это может случиться. Точнее, могло бы, но я этого не допущу. А третья – это ты, Тея.

– Я? – переспросила она голосом, в котором сквозило неподдельное изумление.

– Из-за твоего цвета, – пояснил Железный Кулак. – Ты можешь видеть сквозь ткань, то есть ты видишь спрятанное оружие. В обычный год я принял бы тебя в гвардию, даже если бы ты была безногой. Твои сверстники были бы в ярости, но с течением времени сами бы поняли, что ты стоишь пятерых из них, даже если бы ты вообще не могла драться. Но в этот год я не могу этого себе позволить. Если я тебя приму, а ты окажешься в ужасной форме, это будет еще одним ударом, подрывающим дух моих гвардейцев. Для нас важно знать, что мы элита. Если люди увидят, что я принимаю в наши ряды откровенно средних кандидатов, это навредит всем. А значит, бастарду и девчонке, извлекающей лишь за пределами спектра, придется научиться выглядеть не хуже остальных. Тея, до сих пор ты скрывала, на что ты способна, однако без возможности извлекать на твоем теперешнем уровне тебе потребуется везение, чтобы пройти испытательные бои. А Кип и вообще на год отстает от ведущих учеников. Так что вам обоим придется вместить в свое расписание дополнительные тренировки – за счет сна.

Хмурясь, он аккуратно закончил бинтовать левую руку Кипа и помог мальчику натянуть перчатки. Под бдительным взглядом командующего тот принялся лупить по одному из набитых опилками мешков. На тренировках они отрабатывали удары по формам в шеренгах, однако полный контакт ощущался совсем иначе.

– Не так сильно! Тебе пока еще рано, – предупредил Железный Кулак.

Кип снова принялся осыпать ударами мешок, стараясь бить быстро, но не сильно. Левой руке было больно, но в целом сжимать левый кулак было несложно. Вот разжимать его – другое дело; от этого у него каждый раз выступали слезы. Тее командующий назначил делать отжимания с хлопками. С ее худощавым телосложением вес, который она подбрасывала в воздух, был не так уж велик, но все равно она быстро устала. Тогда Железный Кулак велел ей продолжать, упираясь коленями в пол.

Затем он забинтовал и собственные кулаки, подошел к мешку рядом с Киповым и принялся тренироваться сам.

Руки Кипа болели, но где-то через десять минут ощущение перешло просто в теплоту. Может быть, они кровоточат там, под повязками? Железный Кулак сказал только, что он может начинать бить сильнее.

Кип думал о Лив. Он думал о своей матери. Думал о Призме. И по какой-то причине, хотя эти мысли никуда его не привели и не открыли ничего нового, он почувствовал себя лучше, выбивая пыль из неодушевленного предмета. Железный Кулак все продолжал и продолжал лупить по мешку. Кип последовал его примеру. Через час он уже еле держался на ногах. Железный Кулак бросил ему полотенце и сказал:

– Кип, ступай к лифту. Мы тебя догоним через минуту.

Кип вышел. Искушение подслушать было велико, но при мысли о том, чтобы вызвать гнев командующего, ему становилось не по себе. Кроме того, это было бы непочтительно. Он прошел к лифту, вытирая пот полотенцем.

Ему хотелось есть. Кажется, он был здесь постоянно голоден. У «искр» – студентов-второкурсников – и более старших курсов имелись свои комнаты для отдыха, куда, по слухам, доставляли еду в более поздние часы, а для «просветов» и «лучей» (третий и четвертый годы обучения) вообще круглосуточно. Первокурсникам, однако, такое не позволялось. Здесь все необходимо было заслужить, от доступа в библиотеку до пищи.

Кип кашлянул, и в его под-красном зрении капельки вылетели из его рта облаком крошечных белых и красных точек.

Он поднял руку… и внезапно вновь оказался в Гарристоне, покрытый зеленой люксиновой броней, с застрявшим в ноздрях запахом порохового дыма, крови, люксина, пота и страха. Тогда он тоже поднял руку – и из нее вылетели пули, разя сгрудившихся вокруг солдат. У одного оторвало щеку, его голова дернулась вбок и снова качнулась к Кипу, рассыпая зубы и капли крови. Солдат шатнулся к нему. Кип положил руку на его лоб, словно благословляя, – и выпустил пулю прямо в его мозг, так что его раскрытая ладонь оросилась кровавым всплеском.

Он был сгустком чистой воли, а те, кто ему противостоял, – не более чем шелухой, летящей по ветру где-то на уровне его исполинских коленей.

А потом он снова оказался здесь – моргающий, ошарашенный.

Все окружающее вдруг оказалось таким тонким, таким непрочным! Ложью. Неужели он всерьез беспокоился о том, что не пройдет какой-то тест? О том, что думают о нем пятнадцатилетние подростки? Смерть огромна, невероятна, неукротима, всепобеждающа, и от нее тебя отделяет лишь крошечный свинцовый шарик. Один ломтик люксина – и все вокруг будет разоблачено как глупость и мишура.

У Кипа едва хватило времени, чтобы стереть с глаз слезы – он же не плакал, откуда слезы? – прежде чем Железный Кулак с Теей вышли в коридор. Командующий взглянул на Кипа, но промолчал. Они подошли к лифту.

Кипу хотелось спросить его о чем-то, но он даже не мог облечь это в слова. Как ему это удается? Как он может убивать людей, а потом возвращаться – и оставаться собой? Как он существует одновременно в двух мирах? Железный Кулак был словно скала, прочный, неколебимый, как остров в море безумия.

Командующий провел ладонью по своей выбритой голове.

– Когда тот убийца зарезал мою мать, Кип, я держал ее в объятиях, пока в ней не иссякла последняя капля жизни, – послышался его негромкий, хриплый голос. – Я держал ее и молился так, как не молился никогда, ни до того, ни после. Орхолам меня не услышал. Я решил, что недостоин его взгляда, что он видит только тех, кто благ и велик.

Его лицо на миг исказилось эмоцией, тотчас подавленной, – скорбью? Отчаянием? Однако, когда он продолжил, его голос был ровным:

– Кип, мир не дает объяснений. Мы просто продолжаем жить.

– Как? – пискнул Кип, сознавая, насколько сдавленно и жалко это прозвучало.

– Просто жить, и все.

Кип поглядел на командующего. И это все? Ответ заключается в том, что ответа нет? Сердце упало в его груди.

Тея, не понимая, переводила взгляд с одного на другого, однако ничего не говорила, не задавала вопросов. Кип пожалел, что не может поблагодарить ее за это.

Лифт доехал до их уровня и остановился. Железный Кулак вручил Тее ключ. Его голос звучал непривычно резко, еще не вернувшись к обычному тембру:

– Каждую ночь. Мне не всегда удастся присутствовать, но я постараюсь бывать там, когда только смогу. Кип, я слышал, что тебя исключили с практических занятий. Тея, тебе тоже нужно поработать над своими способностями, хотя с твоим типом цветоизвлечения я вряд ли смогу во многом тебе помочь. С завтрашнего дня вы оба начнете упражняться в магии.

– Да, сэр.

Не зная, что сказать друг другу, Кип с Адрастеей разошлись по своим казармам. Кип помылся и сразу отправился в постель. Все его тело болело, ум был онемевшим; все в нем жаждало сна, но каждый раз, когда он закрывал глаза, перед ними возникала кровь, брызги мозгов, благословение пулей.

…Рассвет принес с собой облегчение того единственного типа, какой был ему теперь доступен: смена одного вида борьбы на другой. Кип встал, готовясь заполнить еще один день. Если ему удастся достаточно занять себя, у него не останется времени на то, чтобы думать.

Глава 40

– Она очень красивая женщина, – сказала Каррис.

Гэвин промолчал. Они шли через джунгли, возвращаясь обратно в свой лагерь. Это были первые слова, произнесенные Каррис после возгласа относительно синего снега, к которому, по заверению Гэвина, он не имел никакого отношения.

– Ты ей нравишься, – продолжала она.

Гэвин не ответил.

– Ты мог бы провести с ней ночь, если бы захотел, – не унималась Каррис.

Это начинало его раздражать.

– Ты в последнее время какой-то нервный, – сказала Каррис. – Может быть, если бы ты позволил себе небольшую разрядку, это помогло бы тебе успокоиться.

Гэвин остановился.

– И это говоришь мне ты! Серьезно? Ты?

Каррис едва заметно пожала плечами.

– То, о чем я просила тебя… это было несправедливо. У меня нет на тебя никаких прав. Между нами нет ничего такого, что удерживало бы тебя от того, чтобы… резвиться в свое удовольствие. Ты Призма, тебе должны полагаться какие-то льготы, верно?

– Прошу тебя, Каррис, только не говори глупостей.

«Резвиться»?

– Я только…

– Я сделал свой выбор. – «И этот выбор – ты».

– А я говорю тебе…

– А я говорю тебе: заткнись!

В обычное время это заставило бы ее взорваться. Но на этот раз она промолчала. Они продолжали путь в тишине. Безмолвно добрались до лагеря. Молча улеглись спать.

Как ни странно, ему удалось заснуть, но снились ему цветные ады и многочисленные братья. Таившийся в нем ужас не дал сну восстановить его силы. К тому времени, как Каррис разбудила его нести стражу, за несколько часов до рассвета, снег уже растаял.

Пока Каррис спала, Гэвин сидел, погрузившись в размышления. По какой-то причине его неотвязно преследовал образ их мертвого младшего брата Севастиана. Малыш Севастиан, доброе сердце. Вечный вестник примирения в постоянной борьбе между двумя старшими братьями.

На чью сторону он бы встал в войне Призм?

В этом безумном мире, где Гэвин предположительно должен был иметь некую прямую связь с божеством, которого то ли не существовало, то ли оно не заботилось о людях, его самого заботило только то, что бы подумал о нем его мертвый младший брат. «Каким бы ты вырос, Севастиан? Быть может, я смог бы убить Гэвина и передать бразды правления тебе, и сейчас мир жил бы в мире? Каким бы стал этот мир, если бы не этот трижды проклятый выцветок, который тебя убил?»

Синий выцветок… Тоже синий. Что это может значить? Тот самый цвет, над которым Гэвин теперь потерял контроль, – этот самый цвет убил Севастиана. Тот самый цвет, из плена которого вырвался Дазен. Совпадение?

«Да, Гэвин, именно такими и бывают совпадения».

Взошло солнце, но в сердце Гэвина царила тьма.