Текст книги "Слепящий нож"

Глава 45

– Так как же тебя зовут на самом деле? – спросил Гэвин.

Он подошел к Видящей и встал рядом с ней у кромки воды. Она несла стражу на южной оконечности острова. Заходящее солнце окутывало золотым сиянием ее фигуру.

– Или, точнее, как тебя звали прежде? – продолжал он. – Откуда ты родом?

Третий Глаз была одета в желтое ситцевое платье, которое делало ее больше похожей на обычную женщину, хотя по-прежнему потрясающую и лучезарную. Она прислала за Гэвином только в самом конце дня: Целия, ее помощница (или служанка, или подруга) сообщила Гэвину, что для того чтобы увидеть будущее, требуется время.

– О нет, так не пойдет, – отозвалась Видящая. – Ты, вероятно, один из тех мужчин, которые еще и обвиняют женщин в непостоянстве!

– Что? – не понял Гэвин.

– Прошлой ночью ты просил меня не искушать тебя, быть с тобой более формальной, а сегодня с первых слов еще больше идешь на сближение? Не выйдет, лорд Призма! Ты в своем тщеславии можешь наслаждаться тем, что разбиваешь чужие сердца, но моего среди них не будет.

Тщеславии? Это звучало несколько оскорбительно. Слишком прямолинейно. Слишком… справедливо. Гэвин открыл рот, но понял, что ему нечего ответить.

– Прошу прощения, – сказала она. – Видение воздействует таким образом… Я забылась. Трудно не быть предельно честной. Приношу свои извинения.

Она со щелчком раскрыла веер и принялась обмахиваться.

– Боюсь, я к тому же еще и перегрелась. Моя кожа не очень хорошо переносит такое количество солнца.

Она действительно выглядела довольно сильно обгоревшей.

– Ты вроде бы говорила, что для Видения требуется свет?

Видящая кивнула, но не пожелала углубляться в подробности своего дара.

– И что? Ты ее нашла? – наконец не выдержал Гэвин.

– Много раз, проследовав многими путями. Она в море.

– Прошу прощения?

– Погань плавает в Лазурном море.

– Это…

«Бесполезная информация»? «Вряд ли чем-то поможет»?

– …слишком общее указание, – закончил Гэвин.

Впрочем, до этого Видящая сказала «три часа на восток и два с половиной часа на север», что могло означать конкретное место в море. Если начать отсчет отсюда… Но Гэвин почему-то был уверен, что ответ не дастся так легко.

– Я это понимаю. Но вместе с тем очень трудно отыскать какие-либо приметы или временные маркеры, чтобы сказать тебе, где именно в море ее искать. Она движется сквозь толщу воды.

Гэвин воздел руки к небу:

– Но куда она движется? И откуда?

– Прости, – виновато сказала Видящая. – Кажется, наверняка я могу сказать только, что она направляется к центру. Но к центру чего? К центру… хм-м… Не знаю.

– К центру моря? То есть куда-то к рифу Белой Дымки? Или к центру – в смысле ко дну?

– Чаще всего погань плавает на поверхности.

«Чаще всего»?

– Это мне ничего не дает!

– Этого достаточно.

Если погань плыла в сторону рифа Белой Дымки, значит, отсчитывая обратно, она должна была стартовать откуда-то южнее илитийского города Смуззато и, вероятно, двигалась вдоль линии, продолжающей парийско-тирейскую границу. Если знать, куда она направляется, то, предполагая, что погань будет двигаться по прямой, можно было рассчитать, где она будет находиться в любой момент времени, а также примерный маршрут ее дальнейшего продвижения.

– Ты хочешь сказать, что мне суждено ее найти? – спросил Гэвин, охваченный внезапной надеждой.

– Да.

Гэвин не верил своим ушам. Да нет, тут где-то кроется подвох. Конечно, ему придется попыхтеть, сидя над картой со счетной доской, но все равно задача казалось чересчур легкой.

– Сколько времени у меня на это уйдет?

– Если я тебе скажу, ты отложишь поиски до того дня, который я тебе назову.

– Ничего подобного!.. Хотя… Да, конечно, ты права.

Она вздохнула.

– Но я успею найти его вовремя? – настаивал Гэвин.

– Даже я не знаю, о чем ты меня сейчас спрашиваешь.

– Ты не можешь так со мной поступать!

– Только не надо винить меня в том, к чему я не имею никакого отношения.

Гэвин облизнул губы. Она была права. Разумеется, она была права: ведь она могла видеть все на свете! Тем не менее это раздражало.

– Хорошо, что ты можешь мне сказать?

– Что ты еще какое-то время пробудешь здесь, и что Цветной Владыка ищет то же, что и ты, и что лучше бы тебе не дать его планам осуществиться. Погань растет, лорд Призма, и чем больше она растет, тем больше притягивает к себе синих. В первую очередь синих выцветков.

– Но почему? Что вообще происходит? Все, что я знаю про погань, – это что она как-то связана с храмами древних богов.

– Ты сам все увидишь. Есть еще кое-что, что я должна тебе сказать.

– Ты должна сказать мне еще тысячу вещей!

– Если, когда ты отправишься сражаться с этим, ты возьмешь с собой Каррис, у тебя будет больше шансов победить.

– Ну это я и сам мог бы сказать! От нее вообще обычно много пользы.

– Но если она отправится с тобой, то почти наверняка погибнет.

– То есть без подвоха все же не обойтись, да? – спросил Гэвин.

– Я не пытаюсь устроить тебе подвох, я пытаюсь дать тебе шанс.

Он дернул плечом:

– Какой? Что значит «почти наверняка»? Девяносто девять из ста или два из трех?

– Когда я смотрю, как она отправляется с тобой, я вижу, как она умирает дюжинами различных способов. Это зрелище не доставляет мне удовольствия. Особенно поскольку я знаю, что, если она выживет, мы скорее всего когда-нибудь подружимся. При условии, что ты не переспишь с определенной… а впрочем, знаешь что? Я и так уже сказала тебе слишком много.

– Ты назвала Каррис «женой», – вспомнил Гэвин. – Но потом ты сказала, что с ней что-то не так. Что ты имела в виду?

– Если ты будешь знать, это многое изменит… Ты действительно хочешь это знать?

Гэвин насупился.

– Конечно.

– Тем хуже для тебя. Потому что я не скажу.

– Что ж ты за прорицательница? – посетовал он.

– Я не прорицательница, я Видящая. Я вижу – и иногда рассказываю о том, что вижу. Но у меня нет задачи потакать твоим прихотям.

Она говорила с абсолютным убеждением. Гэвин вновь увидел в ней стальную сердцевину. Несомненно, для нее это был единственный способ справляться со своим даром, сохраняя в себе человеческие черты.

– Каррис не любит оставаться позади, когда я иду на опасное дело.

– Ты принес мне пятьдесят тысяч проблем, лорд Призма, но эта к ним не относится.

Хороший выпад и совершенно справедливый. Гэвин набрал воздуху, чтобы парировать, но передумал.

– Моя госпожа, твой ум столь же остр, сколь лучезарна твоя красота. Поскольку свет столь явственно благословил тебя своим присутствием, мне остается только благословить тебя моим отсутствием. Всего хорошего.

Поклонившись, Гэвин двинулся прочь. Он успел отойти на несколько шагов, когда ему показалось, что она что-то произнесла вполголоса. Гэвин оглянулся через плечо, и мог бы поклясться, что она смотрела на…

– Я предвижу конец мира, но не могу предугадать, когда мужчина заметит, что я глазею на его великолепную задницу, – проговорила она, поджав губки, с видом деланого ужаса.

Гэвин не нашел ничего лучшего, как с достоинством удалиться, на каждом шаге по-новому ощущая свои ягодицы.

Глава 46

Цветной Владыка собирался оставить Гарристон через шесть недель. У него ушло восемь. Хотя Лив проводила половину времени вместе с Владыкой, она понимала, что прямо перед ее глазами проходят незримые подводные течения, которых она даже не замечает. Для сверхфиолетовой, привыкшей видеть то, чего не видят другие, это было довольно неуютное чувство.

В какой-то день одного из генералов нашли повешенным на поднятой решетке входа в Травертиновый дворец. Лив только впоследствии узнала, что он был одним из тех, кто выступал за то, чтобы остаться на месте, удовлетворившись захватом Тиреи, и начать обустраиваться во вновь отвоеванной стране.

В этот день Цветной Владыка открыл заседание своего двора фразой: «Пока где-то есть угнетение, свободы нет нигде!»

Лив слышала, как это высказывание повторяли десятки раз и в этот день, и на следующий, когда они выступили в поход. Владыка неделями был слишком занят, чтобы отвлекаться на нее, – он проводил все время со своими военными командирами. Лив оказалась на отшибе, как в переносном, так и в буквальном смысле: она ехала впереди колонны, но не рядом с командирами или советниками Владыки. Ее статус был не очень понятен ей самой, да и всем остальным тоже.

Люди, следовавшие за Владыкой еще с тех пор, как он вышел из Келфинга, ей не доверяли: она была дочерью вражеского генерала. Опять. Как же это ее бесило! Всю свою юность она была отверженной – и вот, переметнувшись на другую сторону, ее отец добился того, что теперь ее отвергали и те, кто остался на этой!

Проведя в дороге две недели, Цветной Владыка однажды вечером вызвал ее в свой шатер – подчеркнуто маленький и скромный, как бы говоривший: «Я живу так же, как все». Лив не переставала удивляться, что подобные откровенные трюки работают, – однако они работали.

– Итак, Аливиана, удалось ли тебе уже понять свою задачу? – спросил он ее.

– У вас во всей армии наберется, наверное, с полдюжины сверхфиолетовых извлекателей. Вполне возможно, что я – лучшая среди них. Я знаю, что вы ищете новых, а также пытаетесь найти некий тест, с помощью которого их можно будет опознавать. По сравнению с методами Хромерии ваши довольно примитивны. Общий уровень ваших извлекателей весьма невысок, и вы надеетесь, что я смогу предоставить вам какие-то ценные для вас перспективы. Последнее – мои домыслы, но мне кажется, они достаточно обоснованны. Так что, я думаю, вы хотите, чтобы я обучала ваших сверхфиолетовых.

Прежде, в Хромерии, магистры неустанно предостерегали своих учеников, чтобы те не позволяли извлекаемому ими люксину слишком сильно воздействовать на их мысли или чувства. Здесь это поощрялось. Лив до сих пор не была уверена, какой подход лучше. Если цветомаг, извлекая люксин, действительно сжигает собственную жизнь, как утверждалось в Хромерии, то имеет смысл тренировать извлекателей не прибегать к своему дару без крайней необходимости. Однако Лив эти запреты никогда не казались чисто утилитарными – они носили моральную окраску, как если бы люксин был вином и те, кто чересчур полагались на него, демонстрировали нравственную слабость.

Если это так, то ее можно было назвать слабой. Тем не менее сверхфиолет давал ей ясность и отстраненность от собственного чувства неадекватности, от одиночества. Лив постоянно прибегала к его помощи, а затем к помощи желтого, – чтобы разъять проблему на части, исследовать ее с новых точек зрения и проникнуть в их суть.

Владыка налил себе бренди, поднял палец, подождал, пока его подушечка не налилась тусклым красным сиянием, после чего прикоснулся ею к кончику своей зигарро.

– И это все, что ты можешь мне сказать?

– Прежде вы были Койосом Белый Дуб, – сказала Лив.

«Братом Каррис Белый Дуб, которого все считали мертвым».

– Прежде? – хмуро переспросил он, глядя в свой бокал.

Она не знала, что ответить.

– Как ты узнала?

– Спросила, – призналась Лив.

«Никаких гениальных дедукций».

– И что тебе говорит это открытие?

– Не так много, как мне бы хотелось.

Владыка одним глотком осушил остатки бренди.

– Ступай за мной, – велел он.

Они пошли через лагерь, залитый приглушенным светом луны из-за завесы облаков, а также огнями тысячи костров. Стоило им выйти из шатра, как к ним присоединились двое извлекателей и двое солдат, одетых в белое.

– Белая гвардия? – иронически предположила Лив. Это выглядело отчаянной попыткой быть принятыми всерьез, копированием Призмы.

– Разве в природе нет зеркал? – откликнулся Владыка, очевидно, поняв направление ее мыслей. – На мою жизнь было совершено четыре покушения. Одно организовали мои бывшие генералы. Кто стоял за тремя другими, осталось неизвестным. Свет нельзя сковать, однако Хромерия не перестает надеяться его погасить.

Они шли через многотысячный лагерь. Теперь он был лучше организован, чем по прибытии в Гарристон. «Напрактиковались», – подумала Лив. Лишь немногие заметили, что их лидер идет по проходу между шатрами, и те, кто заметил, явно не знали, как его приветствовать. Некоторые кланялись, кто-то простирался по земле, третьи отдавали военный салют.

– Синие хотят, чтобы я разработал единый стандарт обращения к себе, – проговорил Владыка, не вынимая изо рта зигарро. – Но я предпочитаю, чтобы правила ограничивались лишь необходимым минимумом. Для управления армией требуется больше дисциплины, чем мне по вкусу, но когда мы развалим то, что построила Хромерия, эта необходимость отпадет. В свете все будут свободны!

Они остановились перед виселицей на западной окраине лагеря. С перекладины свисали четверо. В тусклом свете факелов Лив не видела их лиц, но могла разглядеть неестественно вытянутые шеи. Владыка поднял руку, и мертвых залил луч желтого света. Под подбородком у каждого виднелась засохшая кровь, лица опухли и заплыли. Птицы уже успели их расклевать.

Лив мало знала о том, как разлагаются тела, но достаточно, чтобы понять, что эти люди мертвы уже не первый день. Значит, это не преступники – ведь армия только что прибыла сюда.

– Наши миссионеры, – пояснил Владыка. – Теперь они стали мучениками. Я послал этих людей в Аташ нести благую весть, предуготовить нам путь. Они пошли безоружными – их задачей было только говорить, убеждать. Им вырвали языки, а перед тем как повесить, их пытали. Аташийцы даже не стали ждать, пока они перейдут границу! Что можно сказать о тех, кто вторгается на чужую землю, чтобы убивать безоружных? Я воспринимаю это как объявление войны и начало военных действий. Аташ посеял ветер и пожнет бурю!

– Вы постоянно лжете, да? – не подумав, спросила Лив и осеклась. Сверхфиолетовый давал ей способность понимать скрытые пружины, но это еще не значило, что она им подчинялась.

Телохранители Владыки закаменели. Лив поймала на себе сразу несколько мрачных взглядов. Однако Владыка лишь посмотрел на нее с любопытством.

– Я все время забываю, кто ты такая, – проговорил он и добавил более прохладным тоном: – Впрочем, кажется, и ты тоже.

Лив молча сглотнула.

– Не буду отрицать, я и сам собирался освобождать Аташ, но первую кровь пролили они. Кровь невинных! И позволь мне сказать тебе еще вот что, Аливиана Данавис: тебе пора расстаться с иллюзиями своего детства. Ложь, стоящая на службе истины – это добродетель. Ты знаешь, почему илитийские пираты столетиями не дают покоя обитателям Лазурного моря?

– Потому что у них есть надежные укрытия, а илитийский берег опасен для всех, кто незнаком…

– Нет. Потому что люди не умеют оценивать собственные интересы в долгосрочной перспективе. Пиратов ненавидят сатрапы. Их ненавидят торговцы. Семьи, чьи кормильцы вынуждены им прислуживать. Родители, чьих сыновей угоняют в рабство и сажают за весла. Однако, хотя пиратов действительно пару раз прижимали – я первый готов признать, что это едва ли не единственное доброе дело, совершенное так называемым Призмой, – они всегда расцветают вновь! А почему? Потому что сатрапам проще им платить, чем раздавить их раз и навсегда. В настоящее время на Илите четыре пиратских короля, и каждый из них подписал контракт с аборнейской сатрапи, обязуясь не нападать на корабли, идущие под аборнейским флагом. Как ты думаешь, куда уходят деньги, которые эта сатрапи посылает пиратам?

– Пираты обеспечивают себе роскошь? – с гримаской предположила Лив.

– Этими деньгами финансируются их дальнейшие предприятия. Вдобавок ко всему, каждый пират начинает мечтать когда-нибудь тоже стать королем. Сатрапы смотрят на все это и впадают в отчаяние. Время от времени они делают вылазку против какого-нибудь главаря, нарушившего соглашение; порой им даже удается повесить команду одного из кораблей, но всего этого хватает ненадолго. Никому не хочется жертвовать своими деньгами и людьми, чтобы помогать другим, а потом, когда грабят или топят их собственные корабли, никто не приходит на помощь им самим. Так вот, не кажется ли тебе, что Семь Сатрапий только выиграют, если в кои-то веки возьмутся все сообща и решат эту проблему? Причем выиграют не только на сегодняшний день, но и в перспективе следующей сотни лет?

– Это если у вас получится. Вы в самом деле думаете, что способны сделать то, что не удалось сатрапам и Призмам прошлого?

– Абсолютно. Это всего лишь вопрос воли, а она у меня имеется в неисчерпаемом объеме.

Его самоуверенность поистине поражала!

– Это все мелочи, Лив, – продолжал Владыка. – Рабство – вот настоящая проблема! Природа не создавала рабов, и человек тоже не должен. Ты тирейка, ваша земля не настолько затронута этой заразой, как прочие, но рабство – это истинное проклятие. И я с ним покончу! И с Хромерией заодно. Она приходит и забирает себе цвет нации – ее извлекателей, внушает им свои идеи, после чего возвращает их лишь в те места, куда ей выгодно. А молодые дурачки-извлекатели думают, будто делают все это ради собственного блага! Это то же самое рабство, проклятие, развращающее и самих рабов, и их хозяев. Говорят, эти учреждения слишком велики, чтобы меняться. А я говорю: они слишком велики, чтобы оставаться неизменными! И да, ради этой цели я иногда лгу. Говорю, что наша задача легче, чем на самом деле. Я это признаю. Но я тщательно выбираю, о чем лгать, и делаю это только ради того, чтобы побудить людей к действию ради их собственного блага и блага Семи Сатрапий.

Лив верила ему, но ее сверхфиолетовая составляющая не давала ей покоя:

– А кто решает, ради чего стоит лгать, а ради чего не стоит?

Владыка печально покачал головой.

– Думаешь, мне это дается легко? Погляди, что устроила Хромерия. Твой отец – извлекатель. В данный момент он на стороне моих врагов, но я вижу в нем великого человека, великую душу. Разве не стоит пойти на любые средства, которые позволят его не убивать? Думаешь, твои руки будут чище, если ты попросишь кого-то другого убить его вместо тебя?

Ей стало плохо от этой мысли. Для извлекателя ее отец был уже в возрасте. Пока она была маленькая, он старался извлекать понемногу, но теперь, когда началась война, ему, должно быть, приходится заниматься этим каждый день. В лучшем случае ему оставалось года два.

– А нельзя ли… Может быть, можно их как-то убедить в том, что Освобождение не так уж необходимо? Что в выцветках нет ничего плохого? Что…

– Убедить? Лив, ритуал Освобождения не появился в Хромерии случайно – это их главная опора! Без Освобождения не будет необходимости и в самой Хромерии. Если окажется, что извлекать цвета – не такая уж и опасная штука, никто не захочет посылать своих детей в далекую страну, чтобы учиться этому искусству. А без этого Хромерия не сможет распространять свою доктрину, не сможет держать под контролем самое ценное, что только есть в мире, – извлекателей. Лишившись контроля и монополии на извлекателей, все учреждение рухнет! Поэтому мы и видим вот это, – он указал на мертвецов.

Порыв ветра бросил Лив в лицо волну гнилостного зловония. Закашлявшись, она отвернулась.

– Ты, наверное, гадаешь, почему я не приказал их снять и предать достойному погребению? Это будет сделано – после того как все наши люди пройдут мимо и увидят, с какими животными мы имеем дело. Потому что я отказываюсь прикрывать грехи Хромерии и отказываюсь принимать в них участие!

Владыка еще несколько мгновений стоял, глядя на покачивающиеся тела. В его глазах была печаль – по крайней мере, так показалось Лив. Он перевел взгляд на нее:

– У тебя есть вопросы.

– Они касаются других вещей. Наверное, лучше… не сейчас, – отозвалась Лив, с напускной храбростью поднимая взгляд на трупы.

– Я ценю тебя за твой ум, Аливиана. Здесь тебе нет нужды ограничивать себя предметом текущей лекции.

«Интересно, – подумала она, – насколько это правда, а насколько – грубая лесть?» Впрочем, ей все равно было приятно.

– Я хотела спросить о богах, – решилась Лив. – Они в самом деле реально существуют?

Улыбка в уголке рта.

– А что говорит Зимун?

– Что они существуют.

– Но?

– Но он Зимун, а вы – это вы.

Цветной Владыка рассмеялся в голос.

– Превосходно сформулировано! Тебе следовало бы извлекать оранжевый.

Лив было решила, что он подсмеивается над ее косноязычием, но потом поняла, что он говорит всерьез. Действительно, формулировка была максимально безопасной: ее слова могли значить что угодно или не значить ничего.

– Да, боги существуют – хотя я полагаю, что их природа непохожа ни на то, что считают в Хромерии, ни на представления новых жрецов. Ты мне нравишься, Аливиана. Ты задаешь правильные вопросы. Ты мыслишь по-крупному. Жаль только, что это не распространяется на тебя саму. Ты слишком скромничаешь. Мне, разумеется, нужно, чтобы кто-то обучал моих извлекателей. Это задача, и вполне достойная, – но ей не хватает величия.

– Это имеет какое-то отношение к Зимуну?

– К Зимуну? А, ты боишься, что я пытаюсь вас поженить?

– Он, несомненно, прикладывает к этому все усилия, мой господин.

– Да уж, я не удивлен. Кто-кто, а Зимун никогда не недооценивал себя! Нет, я отдал тебя под опеку Зимуна просто потому, что вы одного возраста, и я подумал, что тебе это придется по вкусу. К тому же так вы оба заняты делом. Но если ты предпочитаешь сменить наставника…

– Нет, мой господин. Я уже… привыкла к нему – наверное, можно сказать так.

До тех пор пока она не начинала оскорблять умственные способности Зимуна, чего тот не переносил, он был неиссякаемым источником похвал ее таланту, тому, как быстро она овладевает сложными концепциями и запоминает путаные исторические факты. Благодаря ему она чувствовала, что довольна собой. Чувствовала себя особенной. А его неустанные попытки ее соблазнить давали ей ощущение взрослости, женственности, желанности.

– Вот только… он почти ничего не говорит о своем прошлом.

– Единственное, что тебе действительно нужно знать о прошлом Зимуна, – это что он пытался убить Призму, – сказал Цветной Владыка.

– В самом деле? Он что-то говорил об этом, но я думала, что он просто…

– Я решил рискнуть. Послал Зимуна с заданием, у которого было очень мало шансов на успех. Он думает, что не справился, – и это хорошо, это помогает мне держать его в узде. Но, по правде говоря, он потерпел неудачу лишь наполовину. Возможно, история еще запомнит его как человека, способствовавшего рождению…

Не договорив, он устремил взгляд в небо.

– Новой эры? – предположила Лив. – Способствовавшего рождению новой эры?

Проследив за его взглядом, она увидела, что на небосводе показалась луна, осветив ночные облака. Они простирались поперек неба идеально ровными рядами, от горизонта к горизонту, на равных промежутках, параллельно друг другу. Это видение – поскольку нечто подобное не может быть реальным, не правда ли? – длилось, наверное, секунд двадцать, после чего налетевшие ветра разорвали облачный строй, разметав его по всему небу.

Цветной Владыка прервал молчание:

– Новых богов, Аливиана. Новых богов.